Снова в космос

Костик наваливается сверху, толкается в меня — редко, но глубоко. Ласкает мой член, целует плечи — я подставляю ему шею, поворачиваю голову — и встречаюсь с жёлтым осуждающим взглядом Хаббла. Что ж ты смотришь, сука, завидуешь? Тебе неинтересно должно такое быть, ты кастрированный. Костик отпускает меня и снова трахает быстро. Очень хочется кончить — возбуждение цепко хватает за бёдра, яйца и зад, подбирается выше… Ох, ля, как хорошо!.. Костик сзади замедляется, достаёт из меня член, и, положив ладонь мне на задницу, дрочит — слышно, как похлюпывает от смазки крайняя плоть. Хаббл сердито помахивает кончиком хвоста и пристально, немигающе смотрит туда. Чешу ему грудку — он урчит в ответ, но от Костика взгляд не отводит. Рваные вздохи сзади, спине становится мокро, а звуки дрочки затихают. Хаббл зевает и принимается вылизывать переднюю лапу. Костик вытирает мою спину. На кухне пищит мультиварка, заведённая с вечера, чтоб приготовила примерно к половине восьмого; какие мы с Костиком сегодня пунктуальные. Спрашиваю: — В кашу тебе банан кинуть или ягоды? — Без разницы, — шлёпнув меня напоследок, Костик встаёт с кровати и уходит в душ. Значит, будет есть кашу с ягодами. Раскладываю еду — Хабблу, Костику, себе, — завтракаю не спеша под ленту соцсетей. Вскоре ко мне присоединяется пахнущий свежестью Костик с мокрой головой. — Скоро Земля в метеорный поток Лириды войдёт, до двадцати падений в секунду можно будет увидеть ночью, — читаю я вслух из новости. — Ага, — неслышаще отзывается Костик. — А у нас сыр остался? Хочу сыр. — Вчера доели. — Надо будет ещё такой взять, вкусный был. Пофиг Костику на Лириды. Я, помню, на втором свидании позвал его в планетарий — так он после сеанса открыто сказал, что туфта полная, и лучше бы сразу трахаться поехали, чем смотреть эту нудятину. Меня его простота и возмутила, и подкупила — да так крепко, что мы вместе живём целых девять лет. Он уже не тот худенький смуглый мальчик с острым подбородком — отъелся, заматерел, а я наоборот — подсдулся с возрастом. — Ты про Качканар решил? — спрашивает Костик с набитым ртом. Нет, я забыл. Ударило друзьям Костика скататься в поход — на гору подняться, буддистский храм посмотреть. Меня с Костиком звать выгодно — у нас две машины. — Туда же ехать надо часа четыре, не хочу все выходные за рулём проводить. И меня бесят его друзья-натуралы, они постоянно нас подкалывают. «А кто у вас варит борщ», и вот это всё. — Можешь со мной поехать. Всем скажем, что у тебя машина сломалась. Костик, прекрати так на меня смотреть. Даже Хаббл, когда есть хочет, не так проникновенно зырит. — Поехали. — Супер, — улыбается Костик и принимается что-то быстро набирать в телефоне. В офисе — день как день. Середина спринта — нет глупых «митингов» с «коучем», дедлайны не горят, можно заткнуть музыку в уши, абстрагироваться от мельтешения вокруг и спокойно работать. О, Миша идёт, улыбается. Футболка на нём тонкая, белая, всё видно, что под ней, — и сразу слюней полный рот… Заметив мой взгляд, Миша машет рукой и ускоряется. Значит, идёт ко мне. Миша недавно из Владивостока переехал. Мы общались иногда по рабочим задачам — а у него фотки нигде не было, ни на корпоративном портале, ни в скайпе. Я не знал, как он выглядит, — да в общем-то, и было всё равно. А месяц назад офис во Владике свернули: большинство людей посокращали, остальных релоцировали к нам. Решение тяжёлое, но верное: из-за настолько разных часовых поясов работать над одним проектом, мягко говоря, сложно. Ребят рассадили как попало, толком не познакомили ни с кем. Идёшь, бывало, по офису — и оп, новое лицо. Я всё заглядывал на парня одного — лет тридцати на вид, невысокий, широкоплечий, с плоским животом и маленькой вертлявой жопкой. Русый, сероглазый — я такой типаж нежно люблю, а у него ещё губы пухлые, яркие, и на нижней вмятинка посередине — просто отвал всего. Он подошёл как-то к тестерше Ане, которая сидит на следующем от меня ряду и чуть наискосок, — и минут двадцать стоял с ней рядом, обсуждал что-то. Я пялился украдкой, представлял, как бы я эти губы целовал и животик мацал, ну и домечтался — стояком стол опрокинуть можно было. Не выдержал, спросил потом Аню, с кем она болтала. Так и узнал, что этот роскошный красавец — тот самый Миша Стерхов, с которым мы долго и весело лечили от зависаний несчастные международные взаиморасчёты. Он, как оказалось, не только микросервисы может поднимать. Отыгрался я дома на Костике. Три раза подряд. Он потом лежал лицом в подушку, довольный и оттраханный, и даже шевелиться не хотел. Так оно и бывает: аппетит нагуляешь, и домашняя еда кажется в сто раз вкуснее. — Лёх, привет. Миша облокачивается на перегородку — и его торс оказывается прямо на уровне моих глаз. Белые футболки в офисе, я считаю, надо запретить… Сексуальным стройным мальчикам — так точно. Невозможно работать в такой атмосфере… Миша тем временем продолжает: — Я тебе вчера новый сервис деплоил, чего-то про капекс в названии было. Он тут базу чаржинга нагрузил, я не разобрался с ходу, как поправить, погасил, короче. Запрос проблемный нашёл, в почту скинул. Глянешь потом? Ёб твою налево. Этот капекс-хреняпекс пришлось на коленке пилить, потому что бухгалтерам было надо «срочно, быстро, немедленно» — и вот, пожалуйста, результат. — Посмотрю попозже, спасибо. А пока на тебя посмотрю. И на твои торчащие под футболкой соски. — Ты, кстати, уже обедал? — спрашивает Миша. — Нет пока. Время — три часа дня. Пора бы. — Я заработался, мои уже все сходили. Кушать хочется, — вздыхает Миша. — У тебя ведь тоже с собой? Сидим на офисной кухне: я с супом, куриным филе на гриле, тушёными овощами и цельнозерновой булочкой, и Миша с каким-то невнятным хрючевом. Он на мою еду даже с завистью какой-то смотрит. — Мне кажется, или у тебя суп кокосом пахнет? — наконец решается спросить он. — Это тыквенный на кокосовом молоке. — Прико-ольно, — тянет он и грустно ковыряет свою еду. — У вас, кстати, рыба очень дорогая. Мы раньше часто ели горбушу, кету, а тут жена из магазина в шоке пришла. Вот с этим. — Миша суёт мне под нос кусок своей вонючей полуфабрикатной котлеты на вилке. — Прокляла меня тысячу раз уже за переезд… У ребёнка, говорит, аллергия на здешний воздух. Значит, у Миши и дети есть. У меня, конечно, Костик и постоянные отношения, но всегда немного жаль, когда классный парень оказывается натуралом, да ещё и глубоко семейным. Лишаешься даже гипотетического, воображаемого шанса им завладеть. — Большой ребёнок? — Надо как-то поддержать разговор. — Шесть месяцев. Сын. — Они на любой чих болеют в этом возрасте. Привыкнет. — А у тебя дети есть? — Своих нет, и не планирую. — Зря, — категоричным тоном заявляет Миша. — Мне нравится думать, что я посылаю частичку себя в светлое будущее. Сам бы хотел увидеть всё это — летающие автомобили, колонии на Марсе… — Колонии на Марсе и так скоро будут, набирают же добровольцев. Я б пошёл. — И я! Остановите планету, я сойду. Ещё б семьи на шее не было… Меня вообще вдохновляет вся эта тема про космос. В прошлом году на Байконур ездил пилотируемый запуск смотреть. Там «Союз» какой-то стартовал, забыл номер уже… Я себя таким маленьким почувствовал рядом с этой махиной. Будто к вечности прикоснулся. — Дорого вышло? — До-у-я. Жена до сих пор ноет, что лучше бы на Гоа съездили. Она и телескоп мой ненавидит. Нормальные мужики, знаешь ли, за город ездят на рыбалку, а я — звёзды наблюдать, — смеётся Миша. М-м, я бы с Мишей звёзды-то понаблюдал. Даже без эротического подтекста можно, это реально интересно. — Да я такой же. В молодости хотел космонавтом стать, даже выучился на инженера-ракетчика. У Миши такое лицо, будто я сознался, что притырил последний кусок пиццы и готов поделиться. Он прищуривается: — И как ты в финансах оказался? — Так получилось. Вышел юноша бледный со взором горящим, по дороге слегка располнел… — …Пропил доспехи, женился на прачке, — заканчивает за меня Миша. — А чего ты в космонавты-то после вуза не пошёл? — Искал хоть какую-нибудь работу на первое время, денег подкопить. — А потом чего? Потом я встретил Костика, жизнь развернулась на сто восемьдесят, и я забил. — Так и остался, десять лет уже работаю. А что — платят исправно, жопа в тепле, ну и карьеру мне уже тогда хорошую прочили. Только во всём разобрался, пообвык, деньгами разжился — и неохота уже стало что-то менять. Бывает, иногда сижу, смотрю в требования от бухгалтерии и думаю — каким же я занимаюсь говном. А потом зарплатка на карту придёт — и вроде не такое уж и говно… Хотел бы я всё бросить и бескрайние просторы космоса бороздить, да старый я уже для космонавта. — Не в космонавты, так куда-нибудь в космический вычислительный центр можно. По-любому там дохрена программистов. Давай вакансии посмотрим, интересно же! Миша достаёт телефон, что-то быстро набирает. — Вот смотри, дочка «Роскосмоса». Почти тридцать вакансий в айти. Питонщик им нужен, схемотехник, геодезист, безопасник… О, нифига, инженер-программист Си-плюс-плюс и Си-шарп. Матлаб знаешь? — Диплом на нём писал. Давно дело было. — Ещё бал… балли… да блядь, бал-ли-стические расчёты надо знать. И моделирование полётов космических аппаратов. — Пятёрка была в институте по баллистике. — Во, огонь! Дерзай. Только это Москва, ну и зарплата, сам понимаешь, какая она в госконторах. Но вот ты только посмотри, обязанности: разработка ПО бортовых систем! Это же самая крутая штука на свете. Даже круче, чем быть, не знаю, президентом США. Я бы хотел, но я тупой. — Сказал лучший девопс в департаменте. — Дык я недоразраб. Наполовину только «дев», а остальное… «оопс», — фыркает Миша. — Разработать-то фигня. Код — ничто без развёртывания, поддержки — короче, всего твоего «оопса». Я вот вообще в контейнеризации не секу, куберы эти ваши для меня тёмный лес. И на Го писать не умею. — Невелика потеря. — Да брось, девопсы сейчас очень востребованы. — Этому даже обезьяну научить можно. Кнопки нажимать — дело нехитрое. — У тебя синдром самозванца. Тебе легко, потому что ты много лет этим занимаешься. А так это ни хера не легко. — Может быть, — задумчиво отвечает Миша и возвращается к еде. Суп я доел, принимаюсь за второе. Миша чертовски прав про разработку для космической отрасли. На борт меня точно уже не пустят, но программировать корабли — реально ещё круче, чем на них летать. Любую самую простую функцию напишешь — и уже вклад в освоение космоса, в развитие человечества! И правда, податься туда, что ли? Получится — так круто, не получится — в нос не ударят. Надо актуализировать резюме, давно не обновлял… — А правду говорят, что ты гей? Аж курица поперёк горла встала. Кто же это про меня говорит? И очень интересно, почему. — Ты не пугайся так, я к гомолюбви нормально отношусь, — добавляет Миша. — Лов из лов, плов из плов. — Зачем тогда спрашиваешь? — Просто любопытно… Ладно, я уже понял, что да. Любопытному натуралу на базаре письку оторвали… Сплетни, значит, про меня гуляют. Молча доедаю овощи, и едва надкусываю булочку… — Слушай, а я тебе нравлюсь? Как мужчина. Он хочет, чтоб я подавился? Или до инфаркта меня довести? Отвечу «нет» — обидится. Отвечу «да» — решит, что глаз положил и домогаться буду. Вот зачем всё усложнять… — Мне нравятся мужчины, которым нравлюсь я. Остальные не интересуют. Ответ не очень правдивый, но нейтральный. Миша задумчиво трёт подбородок. — А чисто внешне? Ты мог бы меня захотеть? Да ты, блин, парень из моей влажной голубой мечты, и я тебя уже захотел раз десять. — Ты симпатичный. И умный. И интересный. И я бы тебя всего облизал — от ушей до пальцев ног. Да что ж такое, у меня член встанет сейчас. Квадрат от числа пятьсот двадцать один: пятьсот двадцать один запомнили, пятьсот двадцать один на два — тысяча сорок два и ноль, итого десять тысяч девятьсот сорок один… Миша как-то странно улыбается, убирает пустой контейнер в пакет и встаёт из-за стола. — Ладно, приятного аппетита, спасибо за компанию, — говорит он и, хлопнув меня по плечу, уходит. Вот и хрена ли это было? Подведём итог: в офисе знают, что я гей; Миша тоже знает; у Миши семья; он не только красивый парень и квалифицированный профи, но и разносторонний человек… Теперь дико хочется Мишу. Интересно, какой у него член? Какие ласки ему нравятся? Как он целуется? Надо дать себе волю, пофантазировать всласть, хорошенько выместить на Костике — и пройдёт через недельку. Всегда проходит, Миша не первый такой супер-натурал на моём пути — и не Миша последний. Работа на ум не идёт до самого вечера. В голове крутится одна фантазия: я предлагаю Мише съездить за город, мы наблюдаем в телескоп Луну и Марс, и в очередной раз, когда Миша уступает мне посмотреть, — я ловлю его губы своими, роняю его на траву, раздеваю, целую во все места, облизываю член, пальцами ласкаю попку… Семь часов вечера уже. Домой ехать пора, а не мечтать о членах и попках. Ну держись, Костик, скоро я на тебе оторвусь. Костик уже дома — валяется в кровати с Хабблом, говнюком пушистым, в обнимку, воркует с ним: «А кто тут такой хороший, кто такой мягкий, у кого тут славный мокрый носик»… Забираюсь к ним под одеяло, прижимаюсь к Костику сзади, нюхаю его волосы, глажу нагретые голые бёдра — и я всё, готов. — Идёшь в душ? — намекающе стискиваю его задницу. — Лень, — Костик дёргает плечом. А я просто так не сдамся. Пытаюсь сдвинуть Хаббла — он шипит на мою руку, даже пытается укусить, но вдруг подскакивает и убегает, громко тыгыдыкая лапами. Теперь весь Костик мой. Обнимаю его крепче, глажу член — пока не стоит, ну и ладно, поднимем. Костик устало вздыхает, садится, снимает с меня трусы и ласкает рукой, а на лице написано: «Лёша, отъебись». Не хочу так. Опрокидываю его на спину, начинаю целовать, а Костик губы сжал и уворачивается: — Ты прости, но я устал. Давай не сегодня? — Ну хоть минет. — Лёш, я правда очень устал. Костик, ёптыть, обломщик… Ладно, я не изверг, нет так нет. Он ложится мне на грудь, обнимаю его, прижимаю к себе, говорю: — Расскажи, как день прошёл. — Это был ёбаный пиздец. Ты прикинь, кондёр сгорел в машинном зале, пошёл перегрев, и всё оборудование, сука, взбесилось. Полдня искали, блядь, этот проблемный кондёр, переключали на резерв, а потом оборудование налаживали обратно, и то не всё починили, завтра продолжим. Голова трещит, нахуй, от этого ёбаного писка. Бедный Костик, перенервничал на работе… А тут ещё я со своим сексом пристал.

***

Есть у нас в отделе добрая традиция: раз в месяц-два ходить в чешскую пивнушку неподалёку от офиса. После общей пьянки отношения с коллегами выходят на качественно новый уровень, поэтому сегодня мы позвали с собой дальневосточников, даже с других групп. Ну, это я предложил их позвать. И потом ещё персонально пригласил Мишу, который на общий призыв не откликнулся. Сижу посередине длинного диванчика, жую гренки на расслабоне, в желудке — пол-литра пива. Надо ещё заказать. Мужики вышли покурить большой толпой, за столом стало свободно — и ко мне подсаживается Миша. — Какое пиво пьёшь? — кивает он на мой пустой бокал. — Светлое нефильтрованное. Называется как-то… «Бражечка» или типа того. Мишу почему-то забавляет слово «Бражечка». Отсмеявшись, он заявляет: — Я как бы за рулём, но все бухают, и я тоже хочу. Кину машину здесь, завтра заберу. Есть такая штука, называется «водолаз» — хочешь попробовать? Звучит подозрительно, но, на мою беду, официантка уже подошла. — Девушка, нам два пива вишнёвых и две рюмки «Егеря», — заказывает Миша. — Только для пива бокалы побольше принесите, пожалуйста — ноль-пять. Официантка кивает и уходит, а я спрашиваю: — Почему «водолаз»? — Сейчас узнаешь. Когда выпивку приносят, Миша берёт рюмку с «Егерем», заносит над пивом и выпускает — та с громким бульком падает на дно бокала. — Не, Миш, не хочу такого «водолаза», унесёт. — Не унесёт, — Миша бросает вторую рюмку в другой бокал и придвигает его ко мне. — Тут постепенно крепость нарастает: сверху лёгенькое пиво, а чем дальше пьёшь — тем крепче, и больше «Егерь» чувствуется. Попробуй. Пока на вкус только терпковатая вишня, даже алкоголь не ощущается. И как-то слишком близко ко мне сидит Миша. В интимной зоне. Он наклоняется ко мне, громко дышит в ухо и, почти касаясь его губами, шепчет: — Лё-ёш, передай мне, пожалуйста, гренки. И сразу мурашки по правой стороне шеи. Вот зачем он это делает… Передаю гренки, Миша берёт один, кладёт к себе на тарелку — и даже не собирается есть, похоже. — Спасибо. Классное место, уютное, — говорит он. — Колбаски к пиву — шик, реально как в Чехии. Был в Праге когда, заходил в фирменный ресторан пивоварни одной… Пофиг, что он говорит, я очень хочу его поцеловать. Аж губы чешутся. Квадрат числа сто сорок семь: семью семь — сорок девять, четырежды семь — двадцать восемь, итог — триста двадцать девять, плюс семьсот — тысяча двадцать девять запоминаем… — Лёш? Мягкое прикосновение к колену заставляет меня очнуться. Миша замолчал и смотрит на меня — видимо, уже давно. Я его не слушал, надо увести тему: — А я резюме отправил на ту вакансию, про которую ты говорил. Миша сразу придвигается ко мне, задевает локтем, жмётся бедром. И курильщики вернулись — насели с двух сторон, прижали, слишком тесно стало за столом. И в джинсах тоже. — Ответили? Тестовое прислали? Пригласили на собеседование? — Пока нет, жду. Миша облизывает губы, и остатки пристойных мыслей вылетают в трубу. Мишина ладонь всё ещё на моём колене… И она движется. Это напоминает спланированное издевательство. — Ты потом обязательно расскажи. Мне интересно. Миша чокнулся совсем. Гладит мою ногу, никого не стесняется. Скажу «не гладь меня» — только внимание привлеку. Беру его за запястье, чтоб убрать руку, — но отпускать её уже не хочу и инстинктивно накрываю своей. Миша улыбается и сжимает моё бедро покрепче. Ох, сдвинул бы он свою ладошку сантиметров на десять влево… Весело ему, гондону, — а я сейчас с ума сойду. Надо сходить отлить. Заодно от Миши отобьюсь — пересяду потом на другой край стола, чтоб поменьше было соблазнов. Квадрат от числа семьсот восемьдесят четыре… В туалете какой-то мужик моет руки, больше никого. Пока считал в уме, стояк опал немного; встаю к дальнему от входа писсуару, делаю свои дела. Хлопает дверь, я на инстинкте оборачиваюсь… Это Миша, чтоб его черти драли во все дыры. Он встаёт к соседнему писсуару, расстёгивает ширинку… Твою мать. Просто ёб твою мать. Нельзя туда смотреть, нельзя… Квадрат от числа двести восемьдесят пять: пятью пять — двадцать пять, восемью пять — сорок, итого четыреста двадцать пять, дважды пять — десять, тысяча четыреста двадцать пять — запоминаем; пятью восемь — сорок… Мужик уходит, и мы с Мишей остаёмся вдвоём. Боковым зрением вижу, что Миша на меня неприкрыто пялится, но держусь и в ответ не смотрю. Я всё. Убираю член, наспех застёгиваюсь, почти бегу к раковине. В зеркале вижу себя: покраснел, на лбу вена вздулась… Врубаю холодную воду — она обжигает лицо аж до стука зубов. Сейчас с официанткой рассчитаюсь и домой поеду, дольше я этого не вынесу. Миша тоже затих. Как можно скорее вытираюсь и уже иду к выходу… — Лёш… Постой. Он нагоняет меня у двери, вцепляется в плечо, тараторит, как пулемёт: — Лёша, не уходи, нам надо поговорить, не бросай меня, ты мне очень нравишься. Ёбаный в рот. Только не это. — Отпусти, сейчас войдёт кто-нибудь. Миша хватает меня за рубашку на груди и волочит к кабинке. А я даже не могу сопротивляться — или, если честно, не хочу. Он заталкивает меня в кабинку и защёлкивает замок на двери. Подходит совсем близко, кладёт руки мне на плечи. — Я тебе нравлюсь, я знаю. Вижу, как ты смотришь… Хочу попробовать. Миша тянется ко мне губами, но я успеваю увернуться. — Ты не хочешь. — Я давно мечтаю узнать, как это — с парнем. — Тебе не нужно это, — пятиться уже некуда. — Сам решу, что мне нужно, — огрызается Миша. — У тебя жена, ребёнок. — На хуй жену, я всё равно разводиться собираюсь, — Миша демонстративно стягивает обручальное кольцо и машет правой рукой у меня перед носом. — Так легче? Ни фига не легче. Он уже теребит воротник моей рубашки, гладит по груди, прижимается животом… Короче, Миша сам виноват, что я сгрёб его в объятия и засосал. Я и забыл, как мягко целовать пухлые губы, как легко их поймать, завладеть ими, и как это всегда мне нравилось — до слабости в ногах. Просто рай после твёрдых губ Костика. Костик… Прости меня, Костик, тварь похотливую. Миша жмётся ещё ближе, приоткрывает рот — и срывается на стон, когда я влезаю туда языком. — Охуеть, Лёх, — у Миши голос гортанный, возбуждённый. — Я тебя хочу. Если он от одного маленького поцелуя так завёлся — что будет, когда я его ласкать начну? А когда трахну?.. Уложу на живот, сам лягу сверху… Пока я ворон считал, Миша успел расстегнуть две верхних пуговицы на моей рубашке. Он целует меня в шею, несмело трогает член — быстро освоился. — Миш, постой. — Не нравится? — он удивлённо смотрит на меня снизу. — Наоборот, слишком нравится, — говорю я, не отрывая взгляд от его губ. — Пока я ещё держу себя в руках… Давай… Не здесь. Мише насрать, что я сейчас сказал: он продолжает гладить мой член. — Пойдём ко мне в машину, — предлагает он. — Отъедем куда-нибудь на трассу. — Ни в коем случае. Ты выпил. — Тогда такси и к тебе? — Мой парень дома. У Миши на лице отражается сложный мыслительный процесс, только скрипа шестерёнок не хватает. Я же не говорил ему про Костика… Впрочем, он и не спрашивал. — И что тогда? — хмурится он. Нельзя с ним сейчас трахаться, это измена Костику. Надо расстаться цивилизованно, а потом уже спать, с кем хочу. — В другой раз. Выберем место, время, сделаем всё… без спешки. С чистой жопой и с чистой совестью. Миша не слушается, совсем храбро щупает мой член, лезет целоваться. Губы обалденные… — Миш, не доводи меня, или придётся тебя ебать насухую и без защиты. Хлопает дверь — меня аж подбрасывает. Слышно, как кто-то идёт, как шуршит ширинка, журчание… Миша давится от смеха. Прижимаю его к себе, глажу спину, волосы, целую в макушку. Классный, нежный, милый, сексуальный. Хочется раздеть, везде пощупать, попробовать… Человек нажурчался и уходит, снова хлопнув дверью. Руки даже не помыл, фу. Пытаюсь освободиться от объятий, но Миша вцепился и не пускает меня. — Я поеду домой. Потом спишемся. — Придётся мне тут одному дрочить, — с подчёркнутым сожалением в голосе вздыхает Миша. Ух-х, я бы на это посмотрел, я бы в этом поучаствовал… Но это будет форменным свинством по отношению к Костику. Так нельзя. — Дрочи и думай обо мне, — крепко держу его за подбородок, позволяю себе ещё поцелуй — пять, четыре, три, два, один, хватит — и пулей вылетаю из кабинки. Расплатиться, сбежать и сесть в такси получается, не пересекаясь с Мишей. Губы помнят его мягкие вкусные поцелуи — не хватило, ещё хочу… Всё будет. Но сначала надо решить вопрос с Костиком. Расстаться — дело пяти минут, но потом столько всяких хлопот. Закрыть совместные счета, отозвать доверенность на машину, выписать Костика из страховки. Аннулировать завещания, в поликлинике убрать Костика из списка людей, у кого есть доступ к моим данным. Решить, что с квартирой. Выкупить долю Костика? Если целиком квартира стоит ну, сколько примерно — миллионов шесть, то половина — три миллиона, а какие там сейчас ставки?.. Вбиваю в гугл «калькулятор ипотеки». Ёптыть, ещё же первый взнос надо. Минимум полмиллиона. Машину, что ли, продавать? Сколько там похожие стоят на авито?.. Беглый просмотр первой страницы даёт семьсот-восемьсот тысяч. Значит, ипотека будет, скажем, на два миллиона триста тысяч… Если на пятнадцать лет — платёж выходит двадцать три тысячи, не так уж много, даже быстрее погашу. Но к машине я привык… На три миллиона можно и скромную однушку взять — но это поиск, ещё одна сделка, переезд, ремонт, а тот перфоратор, который у нас есть, — он Костика, не мой. Ну ё-моё, как теперь всё барахло делить… Холодильник мы пополам покупали, что с ним делать? И микроволновка тоже, блин, Костика. И утюг. Я уже забыл, как гладить рубашки, а Костик без меня будет жрать всякое дерьмо и снова сляжет с гастритом, как тогда, в мою трёхнедельную командировку. Техобслуживание теперь самому проходить, фу, ненавижу… А Костику придётся учиться вовремя оплачивать коммуналку, чтоб свет не отключали. Мне не с кем будет ходить на рок-концерты — не уверен, что Мише это понравится, и вообще что с Мишей выйдет надолго. Хаббл будет грустить по Костику… И я буду. О, новое письмо пару часов назад пришло. «Работодатель не готов пригласить вас на интервью», ёб твою мать. Даже открывать не хочется… Судьба моя, видать, такая — сидеть на жопе ровно и чужие деньги считать вместо полётов к звёздам. Отпираю входную дверь и сразу слышу из комнаты рёв мотора, вопли Джереми Кларксона из «Топ Гира» и деревянный русский дубляж. Костик сидит на диване в растянутой домашней футболке и трусах, на подлокотнике стоит банка пива, в руках пакет с чипсами. Глаза закрыты, лицо расслабленное — задремал. Хаббл ходит вокруг, хвост задрав, нюхает чипсы, тянет к ним лапу — но потрогать не решается. Боится шуршалки. Что говорить, с чего начать, как объяснить — не знаю. Всё гладко, нет ни ссор, ни разногласий — да вообще никаких предпосылок. Когда ж мы ругались-то в последний раз… Вспомнил, года два назад. Ух, как мы тогда разосрались из-за приставки… Я пытался донести, что плейстейшен круче и для него игр больше, а Костик упёрся и орал, что не слезет с иксбокса, потому что все ачивки и покупки потеряются. В итоге Костик просто купил свой тупой иксбокс с общего счёта и поставил меня перед фактом. Три дня не разговаривали, а потом я не выдержал, запрыгнул на его член — и злиться как-то сразу перестал. Всё снова стало хорошо. К груди приливает тепло. За этим воспоминанием тянутся другие, проносятся перед глазами — так ярко, будто это было вчера. «Не доехал!», «Слишком далеко!», «Обе машины бы поцарапал, если б так парковался!» — не одни выходные меня Костик с параллельной парковкой дрючил. Я его тоже дрючил — на том же пустыре, на водительском сиденье. В рот. «Кость, ну он замёрз, он так плакал, я не мог его на улице бросить», — уговаривал я, а у меня из-за пазухи выглядывал тогда ещё безымянный чёрно-белый котёнок. Костик «никаких-животных-в-доме» смотрел на нас, хмурился, сжимал губы, переводил взгляд на одного, на другого — и в итоге вздохнул: «Хрен с тобой». Костик вернулся от стоматолога злой — и сказал, что больной зуб надо удалять. На его место либо коронку и два соседних спиливать, либо ставить имплант, но это дороже почти в два раза. Собирался делать коронки, потому что на имплант его накоплений не хватало. Я спросил, сколько не хватает — оказалось, пятидесяти тысяч. Скинул ему на личную карту сорок пять — на моём вкладе осталась минималка, тридцать — и предложил на месяц отказаться от доставки еды, чтобы сэкономить общие деньги. Костик долго молчал, тихо произнёс: «Я тебе по частям отдам с зарплаты», а я ответил: «Не возвращай». Два дня спустя после похорон мамы я осознал наконец, что её больше нет — совсем нет, окончательно, бесповоротно — и рыдал, уткнувшись в грудь Костику. Он молча обнимал меня сперва, потом принёс целый стакан водки и сказал: «Пей». Я ему: «Нет», а он настырно: «Пей, легче станет!» Я вылил в себя всю водку сквозь жжение в горле — и снова в слёзы, а Костик положил меня к себе на колени и гладил по голове. Он не соврал — мне действительно стало легче. Песчаный пляж, палящее солнце, весёлый короткостриженый — чтоб было не жарко — Костик, вкус пина-колады на губах от его поцелуев и быстрый безумный секс за будкой с напитками. Через десять минут Костика ужалила медуза — сильно причём, он весь вечер провалялся пластом, а я таскал ему попить, раздобыл таблетки, менял компрессы… Я ради любопытного натурала хотел кинуть моего Костика? Сажусь с ним рядом, забираю чипсы — Костик лениво приоткрывает один глаз, тянет меня на себя и крепко чмокает в губы. От него несёт дешманским пивом и псевдо-беконом — вот в этом весь Костик: хлебом не корми, а дай дерьма пожрать, пока я не вижу. В груди щемит — видимо, от нахлынувшей лютой нежности. М-да уж, а я ипотеку считал на выкуп его половины квартиры… — Чё-т я прикорнул. Ты давно пришёл? — Только что. Костик разлепляет второй глаз и смотрит на экран телефона. — Рано ты. — Соскучился. Хаббл прыгает ко мне на колени, сворачивается клубком. Чешу его за ушком — мурлычет. Костик обнимает меня за плечи, прижимается тёплой колючей щекой. — Поехали осенью на Байконур, старт космического корабля смотреть, — говорю я. — Поехали, — неожиданно соглашается Костик. — Тоже хотел как-нибудь предложить сгонять в Чернобыль или на Байконур, думал, тебе интересно будет. Костик, ёпт. Чернобыль или Байконур, почти одно и то же, гениально. Сейчас как поцелую… — Какой ты вкусненький, — облизывается Костик. — Вишенка? Мишенька. Тьфу, ну я и позорище… А Мише надо тиндер посоветовать. Или местный гей-клуб. — Это «водолаз». — Какой ещё, нахрен, водолаз, — ржёт Костик. — Потом покажу. Я, вообще-то, соскучился, — кладу его руку себе на стояк. — А ну кыш, брысь, — Костик выгоняет Хаббла и забирается ко мне на колени вместо него.