fallen

— Опять тебе не спится? — тихо спрашивает Игорь, осторожно пристраиваясь рядом на холодной бетонной плите и внимательно, с долей легкого беспокойства во взгляде, заглядывает в пустые голубые глаза сгорбившегося поблизости парня.       Сергей едва ощутимо вздрагивает, когда низкий голос Грома внезапно звучит прямо над ухом, хотя в этот раз он был смутно убежден в том, что тот по какой-то причине последует за ним. Ответ на повисший в воздухе вопрос кажется до абсурда очевидным, так что Разумовский решает не озвучивать его вслух. Он, как будто механически, коротко кивает, взмахивая рыжей челкой, и не перестает вглядываться в порозовевшую небесную гладь поверх многочисленных крыш невысоких домов. Узкие улицы Питера заволакивал утренний туман, вдалеке едва забрезжил рассвет. Пряди растрепанных после беспокойного сна волос треплют порывы прохладного ветерка. В багровом свете солнца, едва показавшегося из-за отступающих за горизонт тяжелых ночных облаков, непослушные Сережины вихры кажутся совсем уж огненными. Игорь тяжело вздыхает, поочередно переводя взгляд то на мелко подрагивающего от озноба Сергея, то вновь на городской пейзаж.       В последнее время Разумовский стал часто подниматься на крышу и подолгу сидеть там в одиночестве в те ночи, когда его особенно мучали кошмары. Конечно же, сам он об этом никогда не рассказывал, как всегда строил из себя сильного, что невероятно раздражало Грома, ведь нужно быть идиотом или попросту глухим человеком, чтобы не слышать приглушенный подушкой жалобный скулеж и почти неслышное натужное дыхание со стоящей в дальнем углу раскладушки. Иногда Сергей судорожно шептал мольбы о пощаде, бессвязно бормотал что-то, бесконечно ворочался, сбивая к черту одеяло, подскакивал на протяжно отзывавшейся скрипом постели, брыкался, словно пытаясь вырваться из чьей-то мертвой хватки, а иногда болезненно стонал сквозь зубы, да так, что даже у непробиваемого Игоря нечто внутри сочувственно сжималось. Все заканчивалось одинаково: резко наступала тишина. Разумовский почти бесшумно вскакивал со своей видавшей виды лежанки, стараясь отдышаться, затем слышался мимолетный шорох надеваемой одежды, скрип половиц и щелчок дверного замка в прихожей.       Он возвращался спустя какое-то время весь продрогший и окончательно утомленный, коротко вздыхал и направлялся в сторону кухни для того, чтобы сварить себе кофе. Гром следил за его плавными движениями сквозь приоткрытые веки, а после переворачивался на другой бок и вновь засыпал. Утром они с показательным мастерством делали вид, что все по-прежнему в норме, вот только глубокие тени под глазами рыжеволосого свидетельствовали о количество часов недосыпа, накопившегося в его организме. Перед тем, как Игорь уходил на работу, Сергей открывал первую попавшуюся книгу и делал вид, что внимательно ее изучает, боясь признаться даже самому себе, что вместо ровных строчек и букв видел только мелькающие образы из собственных снов. В такие дни Гром прощался нехотя, долго пытался отсрочить свой уход, упрямо ковырялся в множестве пыльных шкафчиков, мерил шагами их скромное жилье и переминался с ноги на ногу около двери до тех пор, пока не ловил на себе вопросительный взгляд.       «Что-то не так?», настороженно спрашивал Разумовский, а полицейский в ответ пожимал широкими плечами. Игорь не хотел оставлять Сергея одного, но упорно отбрасывал эту мысль, когда перед тем, как выйти за порог он небрежно бросал нечто наподобие «До вечера». Спустя пару минут Сергей в порыве злости откидывал очередной бестселлер в противоположный угол, подтягивал к себе колени, сжимая замерзшие пальцы на босых ногах, и прятал лицо в ладонях, рвано вдыхая. В груди вновь что-то трепетало, из-за чего сердце билось с перебоями, а дышать становилось все тяжелее. Сергей хватал ртом воздух, когда слышал эхо чужого хриплого шепота у себя в голове. Напрягшееся тело ходило ходуном, а лоб покрывался испариной. Сергей изо всех сил вцеплялся в белоснежные простыни, комкал их в кулаке с такой силой, что белели худые костяшки. У Грома в квартире душно и жарко, помещение почти полностью захламлено, а в воздухе летают пылинки. Сергей чувствовал, что задыхается, его трясло, а глаза щипали горячие слезы, стекая дорожками к вискам и скрываясь в копне рыжих волос. Смерть от удушья, пожалуй, самая пугающая и одновременно самая нелепая смерть. Сергей умирать не хотел.       «Нет, нет, нет, нет, только не снова, пожалуйста, нет…»       Почти невесомое прикосновение прерывает этот поток угнетающих воспоминаний и возвращает к реальности. Большая кожаная куртка падает на подрагивающие плечи, заставляя в очередной раз содрогнуться от неожиданности. Но вместо неприятных ощущений Разумовский, на удивление, чувствует лишь тепло. Взгляд становится более осознанным. Он все еще чувствует себя паршиво, но находит в себе силы, чтобы повернуть голову в ту сторону, где недавно примостился Гром. Игорь сидит совсем близко и смущенно разглядывает собственные расшнурованные ботинки. — Ты дрожишь весь, вот я и подумал, — не отводя глаз произносит он. — Простудишься ведь еще к чертям собачьим…       Сергей криво усмехается. И вправду, выходить на холод в одной растянутой футболке и клетчатых пижамных штанах, которые ему так любезно одолжил Гром, было решением слегка опрометчивым. С минуту подумав, Разумовский отвечает «Спасибо», и тут же вздрагивает от того, как хрипло прозвучал его голос. Игорь остается вполне довольным благодарностью. Уже несколько минут он собирается с мыслями перед тем, как начать разговор и думает о том, стоит ли вообще лезть к Сергею сейчас.       Но все же решает, что определенно стоит. — Не хочешь мне ничего рассказать?       Вопрос прозвучал несколько резче, чем он рассчитывал, но ничего не поделаешь. Проявление сочувствия явно не было его сильной стороной, а уж чтобы вложить все эти эмоции в интонацию нужно было бы очень постараться. Реакция со стороны рыжеволосого не заставила себя ждать. Разумовский хмурится и несколько секунд зашуганно бегает глазами по картинке перед собой. Лучи поднимающегося из-за горизонта весеннего солнца красиво очерчивают его угловатый профиль, придавая блекло-синим глазам янтарный оттенок. Игорь даже засматривается, но вскоре одергивает себя и стыдливо отводит взгляд.       Этого ему еще не хватало. — Прости, я не… — начинает Гром, сам толком не зная, за что сейчас извиняется, но не успевает договорить фразу до конца, будучи прерванным. — Забудь, — резко отчеканивает Сергей, а Игорю остро хочется напиться до беспамятства, чтобы больше не видеть ту бездонную тоску в выражении его лица.       Воцаряется продолжительная тишина. Тягучая, как мед, она кажется полицейскому до такой степени неловкой, что тот готов был прямо сейчас провалиться сквозь землю. Игорь до хруста сжимает руки в кулаки и остервенело пялится в сторону горизонта, боясь лишний раз шевельнуться и спугнуть Разумовского, как хрупкую певчую птичку. Хоть Сергей по-прежнему сидит неподвижно, обнимая тощие коленки и положив на них подбородок, Грому кажется, что внутри у него бушует неконтролируемый ураган. Мужчина совсем не понимает, как можно помочь потерявшемуся в себе миллиардеру, поэтому выбирает повести себя как самый настоящий трус. — Я лучше пойду, — проговаривает он и собирается уже подняться с насиженного места, как вдруг Сергей неуклюже дергается в сторону и стремительно хватает его за предплечье своей ледяной на ощупь рукой, стискивая настолько отчаянно сильно, будто Игорь был его последней надеждой. В ту же секунду оба наконец встречаются взглядами и Гром с ошеломлением осознает, что лицо Разумовского было сплошь залито слезами. — Погоди, останься, прошу, — в его притворно-спокойном, но предательски дрожащем голосе действительно слышится неподдельная мольба, поэтому Игорь послушно остается, не в силах оторвать глаз от Сергея и при этом чувствуя себя полным кретином. Что делать в этой ситуации он не знал. С детства из утешений он помнил только избитое «не плачь, все будет хорошо». Но, может быть, на данный момент и этого вполне хватит?       «Думай, думай, думай», вертится в его голове, но думать сейчас просто не было времени.       Разумовский отворачивается, пряча блестящие от влаги глаза. — Я просто так устал, — порывисто шепчет он, позволяя крупным каплям упасть вниз и раствориться в легкой ткани тонкой одежды. Разумовский до последнего не хотел давать волю эмоциям, но измученный постоянной тревогой организм решил все за него.       Сергей чувствовал себя бесконечно виноватым и понимал, что у него больше не осталось сил, чтобы бороться. В этой истории он больше не хотел быть ни супергероем, ни карателем. Чувство пожирало изнутри, оставляя после себя лишь жуткую пустоту, не давая возможности зацепиться ни за хорошее, ни за плохое. Больше всего Разумовский боялся, что эта сила превзойдет его самого. Животный страх перекрывал доступ кислороду, давил со всех сторон, и Сергею проще было думать о самоубийстве, лишь бы не переживать это снова и снова каждый день. Мгновение, и он срывается, начинает открыто рыдать и вскоре позволяет сильным рукам развернуть себя, утянуть в нечто, похожее на неловкие объятия. Сергей ничего не видит, лишь чувствует, как грубая, мозолистая ладонь ласково поглаживает по голове, а вторая удерживает за плечо, не давая вырваться, убежать. Но убегать Разумовскому вовсе не хотелось.       Он еще долго проливает горькие слезы, уткнувшись носом в грудь полицейскому. Все долгие минуты сжались до размеров одного мига. Игорь беспрерывно бормочет слова утешения, склоняя голову и, с каждой минутой прижимая к себе все крепче, водит рукой по дрожащей спине. Прислоняясь колючей щекой к рыжей макушке, Гром вдыхает эфирный аромат сосновой смолы и соленой лагуны. Разумовский всю жизнь был влюблен в океан, но по характеру больше походил на неистовствующий пожар. В нем плескался бурный водоворот, сгустки энергии превращались в струи огня, вихревыми потоками летели искры, стремительное движение, немыслимая скорость, вспышки пламени поглощаются высочайшими волнами, и в один момент все затухает так же внезапно, как распалилось. Игорь, сам того не сознавая, пришел в его жизнь водной стихией. Гладкая вода покрывается крупной зыбью, влажный ветер разбивает потоки воды об точеные скалы. Тишина и покой не обещают быть долгими, но дарят спокойствие и умиротворение. Сергей перестает содрогаться, затихая и обмякая в чужой крепкой хватке.       Вдалеке поднимаются высокие столбы копоти от дымящих заводских труб. Солнце уже встало, но Игорь и не думает торопиться в участок. Сейчас было важно совсем другое. Он бездумно перебирает огненно-рыжие пряди между пальцами и размышляет о том, что он должен со всем этим делать. И все же, сколько бы он ни пытался, ни одна трезвая мысль в не приходит голову. Сергей в свою очередь глядит вдаль, прикрыв глаза, и на периферии изнеможенного сознания предвкушает будущий стыд от одного лишь воспоминания об этом случае в будущем. Он отчего-то твердо уверен, что будущее у них с Громом обязательно будет, и от этого чувства на душе становится хорошо.       Все оставшиеся сутки они опять будут притворяться, что ничего не случилось. Сперва уйдет Игорь, а за ним спустится и Разумовский. Каждый, будучи погруженным в себя, не проронит ни слова, и лишь около двери Гром обернется, чтобы невнятно попрощаться, а Сергей снова кивнет, скрывая довольную улыбку. У них еще найдется время на споры, выяснение отношений, на долгие беседы теплыми майскими ночами и на решение общих проблем.       С этого дня на крышу они поднимаются исключительно вдвоем.