"приготовь"

Кухня… Такое раньше страшное и опасное место, сейчас ставшее домом и всей жизнью парня, душа которого теперь заперта в горящем очаге, над которым висели разные кастрюли с противно булькающей жижей. Каждый день новое блюдо из пойманных крыс, номов и даже детей… Каннибализм, ставший обыденностью... Каждый раз, тянувшись за тесаком и принимаясь за дело, по спине Моно бегали мурашки отвращения к сложившейся судьбе, иногда отвлекая от работы, веля рукам дрожать а рот наполняться противной, холодной слюной, предвещающей тошноту. Порой, наблюдая за конвульсиями несчастных жертв, только что прочувствовавших холодную сталь ножа, отсекающую часть тела, на глаза наворачивались пересоленые слёзы, оставившие уже проевшийся, едкий путь. Даже не порой, всегда. Как можно рубить невинных существ, которые просто старались выжить?.. Но Шестая просто так не стала бы запрягать друга на кухне, не будь над ней влияния всегда голодной Тени, просящий всё больше и вкуснее, специфичнее… В один из дней, когда, судя по часам, уже собирался вечер, в кухонную дверь постучалась тяжёлая рука, медленно отворяющая ход. В проёме показалась, изрядно надоевшая и опротивная, знакомая подруга в желтом дождевике, в когтистой руке которой барахтался мальчик в синей рубашке, пытаясь вырваться, чуть ли не отрывая кисть. Господи… Он тоже попался под неустанный взгляд беспощадной хищницы, и теперь… – Рассчитываю на тебя. – сказала Шестая, бросая перед Моно покоцаного беднягу, руки которого связала, появившаяся из воздуха, черная, жесткая веревка. – Постараешься, чудно, проколешься, – в глазах желтоплащевой сверкнул недобрый, голодный огонек – думаю сам догадаешься… На последней ноте она вышла с кухни, громко хлопнув дверью, оставляя старых знакомых наедине. Беглец в надежде посмотрел на Пакета, моля что-нибудь придумать, и тот хотел предпринять коварство, но Тень Шестой, вернувшаяся, рассевшаяся на коробках с припасами, покачала головой и провела по своей шее пальцем, попутно улыбаясь во все острейшие зубы, молча говоря подчиниться, иначе исход ясен. Моно тяжело вздохнул, начиная ронять из глаз слёзы, обжигающие уставшие щеки, и подняв с пола брыкающегося, кричащего Седьмого, понес того к главному столу. Взвалив друга на доску вынужденный повар стянул с жертвы чьего-то голода рубаху и штаны, и если владелец этого зажимался, использовал нож, старый, тупой, но хорошо рубящий… Когда тельце было готово, пусть и с оставленным бельем, для приличия, парень прижал Беглеца к доске, в последний раз прошептав «прости..», сглотнув слезы замахнулся тесаком и рубанул по запястью, оглушаясь диким криком. Брызнувшая на серый фартук кровь полилась на пол, утекая в слив, находящийся под столом. Седьмой старался вертеться, извиваться, но мертвая хватка утихомиривала движения, так что оставалось только рвать связки в горле, испуская хрипения. – Нет…. Моно, пожа – начал продолжать молить он, и тут же лишаясь второй кисти. Снова вопль, эхом отскакивающий от стен, снова вспышка невыносимой жгущей боли. Запасы слёз почти закончились, Пакет медлил, собираясь с силами для нового удара. В горле собрался противный кислый ком, во рту как будто кран открыли, голова шаталась, взгляд плыл, так противно, отвратительно, она заставляет его, и будто сама режет людей, дергая руки друга за ниточки… Её тень, довольная картиной, пересела на ящик поближе, и, болтая ногами, упивалась чужими страданиями, да ещё в двойной порции. – Завались… - прошипел пакетоголовый, резко суя в рот беглому гнилую, сухую картошку, которую было невозможно раскусить, что подтвердили другие бедные дети, затыкая вопли, оставляя только громкое мычание и нытьё. Уши уже ныли от непрекращающегося звука. – Я не могу на это повлиять… Взмах, удар, брызг, хруст, короткий приглушённый крик. Невыносимо… Моно ударял тяжелым ножом по связкам, «отключая» резкие движения, делая Седьмого ещё более беспомощным и ущербно выглядящим. Повар медленно, давя рукой на лезвие, рассек живот Беглеца, смотря на красное мясо и алую кровь, хлынувшую со свежей силой. Новая волна тошноты, завязшей на пути, кашель, слёзы, но нельзя отдаться этому, убежав далеко, прочищая, итак, пустой желудок… Бывший ном с ужасом видел все свои внутренности, теплые, окровавленные, скользкие.. Закатав рукава повыше Пакет стал перебирать органы, режа их всё тем же тесаком, думая что сотворить, дабы угодить Шестой… Тут Тень спрыгнула с нагретого места и закрадываясь подошла к столу, кладя черные руки на уставшие, содрогающиеся от всхлипов, плечи, чуть бодая лбом опущенную голову, всё так же молча, намекая на то что хочет она, и Шесть в том числе. Ужасно.., такие монстры как желтоплащевая с её смольной душой, не достойны жить, имея такой уклон… Но веление было, подчинись и выполни, плевать кто был тебе этот человек, проглоти свои страдания сам, или тебе запихнут их насильно, прорезав в твоём горле, твоим же ножом, дыру, чтобы ты не сопротивлялся… Пока Беглец пребывал в шоке Моно уже перебрал его кишки и отрезав полную длину, намотав то на руку, шатаясь удалился в комнату неподалеку, захватив с собой ещё пару внутренностей и обрубленные по колено ноги. Он развесил «ленту» у потолка, принимаясь мельчить остальное мясо, прибавляя немного пресных приправ и других сушоностей, по большей части для красоты. Сделав человеческий фарш пакетоголовый начинил чуть подветревшуюся оболочку, создавая, навевающие нормальному человеку неприятные ощущения в животе, «сосиски». М… Вкусно – с улыбкой протянула Темная, видя как Моно скинул обратно в живот Седьмого принесенное «блюдо», стараясь “красиво” уложить полученное, придерживая одной рукой рот, чтобы не закашляться, и смахивая большим пальцем слезы. В воздухе стоял крепкий металлический запах свежей крови и живого мяса, горькой боли, кислого страха. Ноги подкашивались, кожа на них неприятно стягивалась подсыхающей, темнеющей, липкой кровью, руки не смотря на тряску, все также выполняли точные действия, пусть иногда промахиваясь. Его друг, ещё до сих пор живой, прерывисто дышал чувствуя как душа покидает изрубленное, жгущее и ноющее где уцелело, тело. Целые лёгкие вздымались, сердце отдавало последние удары, всё остальное превратилось в ливерную начинку и лежало там где и положено, только перемешанное между собой, неспособное более нести пользу, начинающее разлагаться. Закончив расстановку Моно, взяв горелку и выжгя на коже в некоторых местах корку, аккуратно, дабы не появились волдыри ожогов, вопрошая обернулся к Тени. Он выглядел не лучше резаного пацана, за исключением того что почти всё конечности были на месте, (на ногах отсутствовала половина пальцев из за Шестой, а на руке по своей неосторожности отрублен безымянный). Красные от слёз глаза, затемненные недосыпом, тянущиеся от них мокрые, прожженные линии, капающие с подбородка, зубы дрожат, звонко стуча ритм. «Почти что» - мысленно шипела Теневая, указывая взглядом на забытые кисти, нетронутую шею. «Черт бы тебя побрал…» - мысленно оскалился пакетоголовый, вновь беря в дрожащую руку нож, и перевернув полудохлую тушу вонзая лезвие в шейные позвоночники, да так, чтобы жизнь ещё теплилась в клетках мученика, дабы желтоплащевой было «вкуснее». Закончив расправу, попытавшуюся облегчить страдания в конце, повар взял валявшиеся по столу руки и просто кинул в кипяток, на большее не было ни фантазии ни уже сил. Тень цыкнула и чуть убавилась в радости, нахохлившись. «Мог бы что и поинтереснее придумать…» - скрестив руки сказала она. Пакет вдруг зарычал. –…я сделал что ты спросила, и этого мало? Я убил человека что мне дорог! А ты- «Ну так если тебе столь больно то почему не бросился сам?» - с подковыркой ответила Теневая, оскаливаясь вновь. – «Шестая была бы не против попробовать дорогой ей деликатес» - качаясь в интонации и словах продолжала она. Парень затрясся. –Хватит… - прошептал он, стягивая кастрюлю с плиты. – Передай что всё готово.. – тихо, еле слышно. Тень ухмыльнулась, и юркнула в щель между кухонных дверей, оставив за собой отголосок. «О передам, она обрадуется…» Снова тихо, только кастрюли кипели и крысы пищали, номы же теперь в это место не совались от слова совсем, даже самые отважные и бесстрашные. Не стоит тянуть кота за хвост, иначе облезет совсем. Пакетоголовый подошёл к столу с Седьмым, и прикоснувшись напоследок лбом ко лбу, уже чуть остывшему и побледневшему, растрепав темно-русые волосы на голове, взвалил перемешанное тело друга на руки, взяв его полувареные кисти, и понёс с кухни, в главный зал, где ждала трапезы хищная в желтом. То было огромное помещение, потолок которого скрывался вдалеке, (Чрево было мега громадным, судя по роскоши в размерах комнат..). Посредине, освещаемой неизвестным источником света сверху, стоял большой низкий стол, за которым уже расселись обе «сестры», и в их глазах теплился огонек голода, следящий за тем что несет их шеф. И вот, на доски столешницы с глухим стуком упало тело Беглеца, за которым тут же потянулись когтистые лапы, хрустя отрывая свежую плоть. Шестая ела будто уподобившись тем гостям, которыми раньше питалась хозяйка, пренебрегая столовыми приборами и чистотой всего вокруг. Почти всё лицо запачкано кровью, которая каплями, стекавшими с щёк, идущими по шее, марала чистый, когда-то яркий, дождевик, руки по локоть засовывались в сырое мясо, выдирая целые остатки органов, окропляя рукава. Девочка была вполне довольна решением друга заполнить пустые кишки жертвы его же мясом, разбавляя обстановку. Она обгладывала все кости, сдирала жесткую кожу, чавкала кровавой жижей. Тень, сидящая напротив, в свою очередь также наслаждалась потчеванием, но не настолько дико и рвано, больше аккуратно, придерживаясь «манер». Та брала покусанные «сестрой» куски да объедки и зацепившись зубами отрывала от них не мягкие остатки еды, а чёрную, склизкую массу, помехами исходящую от мяса, питающие призрачное тело. За всем наблюдал Моно, сидя третьим за этим столом, не испытывающим в этот момент никаких эмоций снаружи, хоть внутри всё бурлило. Подруга не раз предлагала ему также отведать сочной, сладкой человеченки, на что парень всегда отказывался, тем более пробовать своего товарища было бы очень мразотно… Набив живот телом Шестая потянулась к голове тушки, хрустя откручивая её. Когти выковыривали глаза, царапали щеки, зубы отрывали тонкие мышцы… Не выдержав ещё больше пакетоголовый быстро поднявшись убежал обратно в свою обитель, и проносясь мимо плит, столов, шкафов, коробок, выбежал на балкон. Свежего воздуха можно было и не ждать, но холод точно проник в легкие, немного остужая пыл. Немного постояв облокотившись на перила, сильно закашлявшись, чуть не вывернувшись наизнанку, парень упал на пол, и обхватив колени зарыдал. Боже… За что она велела ему так поступить. Чем они заслужили вообще оказаться на этом противном корабле, что только подстрекал Шестую поддаваться голоду. Или Око… Да, если бы не противная масса с глазами… Нет, если бы не сам Моно, поверженный любопытством открыть загадочную дверь в коридоре, он бы не был сейчас игрушкой в руках голода подруги… Пакет схватил голову руками, и зажмурился. Всё раскалывалось, конечности ныли будто именно их сейчас резали, пусть и с сожалением, но механически, на автомате, в животе, от воспоминаний вида товарища, противно тянуло вверх. В душе крутился ураган эмоций, колящих и режущих всё живое, обжигающих и обмораживающих, запыляющих лёгкие или делая воздух невесомым, переставашим питать организм. Вдруг на плечи упали тяжелые окровавленные руки, марая итак не чистое одеяние. На мягкую копну волос положился острый подбородок, к спине прижались. Моно вздрогнул. –…ты постарался. – донесся загробный, пугающий голос от пришедшей. – Он получился вкусен. – Зачем хвалить того кто только немного огнем обработал.. – глотая и стирая слезы спросил парень, убирая руки с плеч. – А зачем благодарить то что сдохло? – вопросом на вопрос. Пакетоголовый что то промычал и зажал свою голову коленями, прикрывшись кистями. Шестая уже обошла друга и теперь стояла перед ним на коленях. – Ну взгляни на меня. – шепнула она, поднимая голову Моно под щеки. Он поддался, но вдруг почувствовал что что-то не так. Он не чувствовал тела. Абсолютно ничего. Но взгляд поднимался. От тела до головы вместо шеи тянулись нити кожи, мышц и сосудов, грозящие разорваться от напряжения. Тело Моно всё так же сидело на полу, понемногу заваливаясь, будто было куклой, голова лежала в когтях желтоплащевой. Паника, звон в ушах, в глазах темнеет. Хищная приблизила лицо друга к своему, дыша горячей гнилью. – Но я повторю. Было хорошо… - прошипела она и прильнула к побледневшим губам, заплетая язык, который медленно прокусывала острыми зубами, напиваясь крови, кусала щеки, отрывая нежные шматки. Напившись Шестая отпрянула от того что теперь тяжело было назвать ртом и содрала кусок тощей щеки, открывая белесые кости скул. Моно уже не было в этом мире, так что ничего не препятствовало упиваться нежным личиком, столь вкусным, даже лучше Седьмого… Карие глаза были последние после всех остальных объедков, болтающихся на костях, такие мягкие, вкусные… Шесть выпивала «яблоки», откусывала нервы, идущие от них, жевала саму оболочку… Наевшись головой она отбросила черепушку, с выеденными через глазницы мозгами, в сторону, и перекинулась на тело, но не стала его вкушать, а потянув за ноги поволочила обратно на кухню, бросая тушку своей Тени, которая чуть опешила от наглости использования себя, и зачем она намекнула на то что Моно даже готов был быть вместо Седьмого.., теперь ей с этим управляться…. «Твоя очередь дошла» - прошло из горла желтоплащевой, смотрящей на безголовый труп, холодеющий и истекающий темнеющей кровью.