Автограф

Фалько не знает, как так вышло. Всего пару секунд назад он стоял в толпе. Орущей, сметающей всё на своём пути, движущейся в одном ритме — находился в ней и был её частью. Кричал из последних сил, так, что не слышал криков других, и прыгал чуть ли не выше всех. От резких, громких звуков закладывало уши, а в жилах вскипала кровь, когда голос вокалиста переходил на рык загнанного, но непокорного зверя, не желающего мириться со своей участью и терять свободу. Эрен Йегер держался за неё так же крепко, как за микрофон. Даже стоя в нескольких метрах от сцены, Фалько видел вздувшиеся на его руке вены, показывающие, с какой силой мужчина вцепился в прибор. Видел и кричал строчки знакомой песни, позволяя всем своим эмоция выплеснуться наружу. Крича о свободе, Эрен словно даровал её и Фалько, ощущающему, как крылья вырастают за спиной, стоит лишь взглянуть на любимого исполнителя. Фалько всегда думал, что они похожи. Строчки чужих песен неизменно задевали особые струны души. Бывало, ночью юноша подолгу лежал в кровати и размышлял о том, что, возможно, Эрен мог бы понять его. В конце концов, порой, юноше не хватало той свободы, о которой с таким воодушевлением пел Эрен. Какого это, иметь право выбора и самому решать, как поступить дальше? Наверное, лишь с появлением в жизни металл-группы «Геноцид» Фалько задумался об этом, живя до этого, словно слепец — он и не подозревал, как на самом деле узка его темница, именуемая домом… Точно, Фалько пришёл на концерт. Кое-как вырвался из дома, уговорив брата не рассказывать об этом родителям, которые точно не обрадовались бы такому. Он был в толпе, растворялся в ней. А потом оказался в гримёрке. Напротив, за громоздким зеркалом, сидел Эрен Йегер, и смотрел на Фалько в упор, кажется, не моргая. Оба молчали, очевидно, ошарашенные внезапной встречей. А дальше… что же дальше-то… — Я, т-тут, это… — Фалько дрожал, не мог совладать с голосом и даже одного слова произнести без заикания. Пытался объясниться. Но как, если он даже не помнил, как ноги привели его сюда? — К-как бы… Волнение убивало все слова еще в зародыше — встретился лицом к лицу с, можно сказать, кумиром, а ведет себя, словно разговаривать не умеет! Словами не передать, как стыдно Фалько было в тот момент. Эрен терпеливо ждал, разглядывая гостя. По его глазам мало что можно было сказать. Они ничего не выражали и смотрели с пробирающим до костей холодком. Впрочем, не пытайся смущённый Фалько взглядом прожечь дыру в стене, может, и заметил бы на их дне неожиданный интерес. — Автограф! Точно! — юноша резко вскинул голову. — Я-я хотел попросить автограф. Очевидная, только что придуманная отговорка повеселила Эрена. Он улыбнулся уголком губ и прищурился. — Автограф? — переспросил с насмешкой. — А где же блокнот? Или майка «Геноцида»? Что подписывать-то? Фалько растерянно моргает, разглядывая себя. И правда, вещей с собой никаких нет. Где-то снаружи, разве что, на велосипеде, с помощью которого Фалько сюда и добрался, висит рюкзак со всем необходимым. Но идти за ним и упускать такую возможность воочию наблюдать Эрена Йегера собственной персоной… юноша нервно кусал губы, не зная, что и сказать, но краем глаза заметил движение и вскинул голову на мужчину. Встав из-за стола, Эрен вызывающе хрустнул плечом и кивнул в сторону гостя, хитро улыбнувшись. — Снимай рубашку, — с этими словами он порылся рукой в куче мусора на столе, — журналы, стаканы из-под кофе и прочее, — и выудил оттуда маркер, показательно махнув им в воздухе. — Без автографа ты точно не останешься. — Ч-что? — Фалько потребовалась целая минута, чтобы осознать услышанное, а Эрен так и стоял, сложив руки на груди и прижавшись бедром к углу стола. Казалось, он никуда не торопился и не собирался отвлекать Фалько от тяжелых мыслей. На губах мужчины играла безмятежная улыбка, но вот взгляд, цепкий и хищный, не сходил с Фалько ни на мгновение. Думает юноша всего мгновение, прежде чем потянуться к пуговицам на рубашке. С одной стороны, хотелось ругаться на себя и отдёрнуть руки, с другой — Эрен не выглядел так, будто шутил или хотел посмеяться над наивностью Фалько. Мысленно Грайс ругал себя, говорил остановиться, но руки уже избавились от нескольких пуговиц, игнорируя голос разума, потому что, в тоже время, он был до чёртиков рад. В конце концов, кумиры ведь часто расписываются на частях тела своих фанатов, и в этом нет ничего странного, тем более, раз под рукой ничего подходящего нет. Но почему тогда Фалько реагирует так, будто сейчас произойдет что-то из ряда вон выходящее? От этой мысли вмиг стало жарко. Глупый, глупый Фалько. Он краснеет с ног до головы, дышит урывками и на мужчину перед собой не смотрит. Тем не менее, ощущает интимность происходящего, когда под внимательным взглядом осторожно стягивает рубашку со своих угловатых плеч и прижимает к груди, словно пытаясь отгородиться от мужчины. Глаза Эрена сужаются, опасно блестят, но Фалько не замечает — слишком сосредоточен на эмоциях. Реши он подумать над ситуацией в целом, а не о том, как ему приятно и вместе с тем страшно, может, еще мог бы осознать, что все это как-то неправильно, и заставить себя уйти. Или же нет? В конце концов, Эрен подходит к нему и без промедления опускается на колени. — Ч-что вы делаете?! — поражается Фалько, глядя на него сверху вниз. Устроившись поудобнее, Эрен как ни в чём не бывало поднимает безучастный взгляд и изгибает одну бровь. — Ничего, что могло бы тебе не понравиться, — звучит с загадкой и совершенно не успокаивает Фалько. Чужие руки мягко, но настойчиво забирают рубашку и Эрен бросает вещь на своё плечо. Движения его отточенные и уверенные, а взгляд, на который Фалько иногда обращает внимание, — потому что не может не делать этого, — становится ещё более острым, таким, что у юноши почему-то ноги подгибаются, и если бы не стена позади, он бы непременно рухнул на пол. Фалько оказался в такой странной ситуации, что и слов подходящих нет. Но послать к черту и убежать — совершенно не в его характере, да и человек перед ним вызывал те самые эмоции, из-за которых ноги прирастали к полу, а сердце заходилось безудержными ударами. Уходить совершенно не хотелось. Лишь узнать, что будет дальше, и действовать по наитию. А сердце и разум кричали о том, чтобы Фалько ни в коем случае не двигался, позволяя мужской руке лечь на покрывшееся мурашками бедро, удерживая тем самым на месте, словно Эрен Йегер действительно думал, что Фалько, являющийся его преданным фанатом, мог взять и упустить возможность побыть с кумиром наедине, не как безликий человек в толпе, а кто-то гораздо ближе. — Как тебя зовут? — большой палец осторожно обводит светлую кожу, голос у мужчины низкий, а сам он дышит урывками; горячее дыхание оставляет после себя мурашки и странное, вязкое чувство где-то внутри. Фалько на выдохе произносит своё имя, с трудом удерживая глаза открытыми. У него от переизбытка чувств перед взором всё плывёт, но он старается не отключаться от реальности. Правда, это даётся сложнее, когда Эрен, наклонившийся ближе, хмыкает, и его горячие дыхание теперь не кажется едва ощутимым прикосновением пера, буквально обжигает кожу. — Мило. Господи, Фалько заперт вместе со своей влажной мечтой, — в буквальном смысле, он не мог не признать, что, порой, частенько ловил себя на мысли о том, насколько Эрен действительно для него привлекателен, — в одной комнате, а Эрен ещё и будто делает всё возможное, чтобы довести бедного подростка до обморока. К чему эти взгляды и прикосновения, зачем наклоняться так близко и чуть ли не утыкаться юноше лицом в живот? Фалько судорожно вдохнул, неосознанно втягивая его, да так и замер, потому что почувствовал, как по рёберным косточкам скользит что-то прохладное. Точно. Автограф. Он уже и забыл, зачем разделся и почему Эрен Йегер стоит перед ним на коленях. Успокойся, Фалько. Ничего противоестественного не происходит. Не нужно раздувать из мухи слона. Постарайся отвлечься и не думать ни о чём, что могло бы всё испортить. То есть, да, ты подросток, у тебя гормоны и всё такое, но не смей портить всё своими дурацкими чувствами. Легко сказать, но куда сложнее абстрагироваться от приятных прикосновений и сладкого чувства внизу живота, вызванного столь близким контактом с Эреном. Фалько никогда бы не подумал, что когда-нибудь познакомится с ним таким образом. Но теперь ему оставалось лишь унимать дрожь во всём теле, чтобы роспись получилось более-менее ровной. Однако, у него всегда тяжело получалось контролировать эмоции. А Эрен будто специально, — что, на самом деле, совершенно не так, это лишь выдумки Фалько, точно-точно — поглаживал рукой бедро. Наверное, больше неосознанно, чем подразумевая этим что-то: бледно-бирюзовые глаза направлены лишь на одно место, а брови опущены к переносице, и всё это говорило о сосредоточенности мужчины. Фалько даже дышать боялся, опасаясь, что отвлечёт его таким образом. — Тц, — в конце концов, Эрен сам отпрянул и поднял недовольный взгляд на лицо юноши. — Не трясись ты так, — затем провел пальцем по его рёбрам, словно пересчитывая. — Вон, надпись неровной вышла. На лице Фалько отразился настоящий страх: он точно больше не выдержит! Поджав губы, юноша хотел было закрыть глаза и посчитать овец… — Придётся всё стирать, — как вдруг случилось нечто действительно из ряда вон выходящее. Нечто, чему Фалько не мог найти разумное объяснение. Эрен коснулся его кожи языком. К тому месту, где до этого водил маркером. Вздрогнув всем телом и проглотив удивлённый вздох, Фалько резко посмотрел на него, заливаясь краской с ног до головы, потому что Эрен совершенно не выглядел смущённым: приоткрыв рот и всё ещё прижимаясь языком к ребру, он беззастенчиво смотрел Фалько в лицо и, увидев его реакцию, усмехнулся, почти сразу отстраняясь. — Что такого? У меня нет салфеток. После этих слов он принялся стирать надпись большим пальцем, с трудом сдерживая улыбку: до чего же этот пацан милый! Смущать его раз за разом становилось всё интереснее и интереснее, Эрену до ужаса хотелось узнать, насколько сильно тот может покраснеть, потому что пару минут назад, встав перед ним на колени и увидев порозовевшие щёки, Йегеру казалось, что всё, это — верх. Что ж, оказалось, он даже не дошёл до порога. Потому что теперь Фалько выглядел так, будто вот-вот упадёт в обморок. Впрочем, простая заинтересованность как-то слишком резко переросла в нечто ненормальное. Ни один человек в здравом уме не стал бы делать то же, что и Эрен. Тем не менее, вкус чужой кожи осел на языке, растекаясь по нему, словно самый дорогой алкоголь, и вызывал опьянение, с каждым новым глотком становящееся всё сильнее. Ещё только сев на колени, он смотрел в одну точку, гипнотизируя её. Кожа у пацана была светлой, в освещении гримёрки приобретала приятный золотистый оттенок, и на ощупь оказалась очень приятной, шёлковой и нежной. От Фалько исходил запах, присущий любому посетителю концерта — пот, мускус и явный страх, читающийся даже в том, как сильно он дрожит и старательно избегает встречи со взглядом Эрена. Тот же в свою очередь впервые в жизни столкнулся с такими эмоциями. Хотелось к этой коже прижаться щекой, словно кот, потереться и глубоко вдохнуть естественный запах тела, а затем вновь провести по коже языком, на этот раз размашисто и так медленно, чтобы услышать задушенный звук сверху. Влечение к первому встречному определённо не то, чем мог бы страдать Эрен. Но Фалько показался очень занятным парнем. Начиная тем, как переминался с ноги на ногу и прятал восхищённые взгляды, и заканчивая свой отзывчивой реакцией на чужие прикосновения. Он словно открытая книга, пролистывать которую — одно удовольствие. И, зайдя так далеко, Эрен с трудом мог остановиться. А от понимания того факта, что Фалько совершенно не против, — потому что трясёт его совершенно не от страха, — легче не становится. Эрен дорисовал небольшое кривоватое сердечко на уровне его бедра и перевёл взгляд на выпирающую ширинку. В глаза не могло не попасться то, как с момента появления Фалько в гримёрке что-то в его штанах явно изменилось. Поразительно, как всего парой прикосновений можно довести подростка до такого состояния. Эрен ведь ничего толком не сделал, лишь автограф оставил. Он улыбнулся своим мыслям, закрыл маркер и встал во весь рост, едва заметно морщась: от долгого нахождения в одной позе ноги неприятно ныли. Однако, при взгляде на лицо Фалько все негативные эмоции как рукой сняло: тот словно пережил атомную войну. Это действительно поразительно. То, насколько легко можно прочитать его эмоции в помутневшем от возбуждения взгляде, красных, ещё не лишившихся детской округлости пухлых щёк, и персиковых, припухших от постоянных укусов губ, на которых Эрен заострил особое внимание; именно в этот момент меж ними быстро прошёлся язык, оставляя после себя обворожительный блеск на влажных устах. Чёрт возьми. Этот пацан вообще понимает, что творит? Судя по растерянности в глазах и нервным движениям — нет. Перед ним стояло самое невинное создание на свете, которое, похоже, ни с кем не целовалось ни разу, не говоря уже о чём-то большем. Похоже, впервые к нему прикасались таким образом. Эрен подавил дрожь в теле, представляя, как мог бы выглядеть этот юноша, распластанный на столе в углу: шокированный, смущённый и до ужаса милый. — Готово, — коротко произнёс он, не узнавая свой голос: низкий и хриплый, пугающий. — Все друзья обзавидуются. Фалько попытался рассмотреть надпись, но, как бы не нагибался, видел лишь размытые пятна. Наверное, потому, что перед глазами плыло. Поэтому он только кивнул, в конце концов, позволяя себе взглянуть Эрену прямо в лицо, о чём тут же пожалел. Никто и никогда ещё не смотрел на Фалько вот так. Поэтому он испугался. Это была некая новая грань, через которую переступить он пока не готов. Именно поэтому он попросил рубашку обратно и выбежал из гримёрки, едва накинул её на плечи, потому что понимал: это будет слишком. Эрен понимал его. В конце концов, бояться чего-то нового — нормально. Он лишь улыбался, глядя в стену, к которой пару мгновений назад прижимался дрожащий от возбуждения подросток, а затем перевёл взгляд вниз, на свой пах, и улыбка его из мечтательной превратилась в неверящую. Либо он вдруг решил вспомнить молодость, либо это влияние оказалось взаимным. Стоял у Эрена так, словно он целый год не трахался. А Фалько, придя домой, обнаружил на своих рёбрах, помимо авторской росписи, ещё и номер из семи цифр с сердечком в конце. «Звони» — гласила надпись на животе. «Звони» — твердило сердце. «Звони».