не то, чем кажется

Шаг в неизвестность, прыжок веры, поворот спиной к врагу, чтобы тот мог вонзить в неё кинжал — как ни назови, Райя это сделала. Отдала мерцающий на последнем издыхании осколок Драконьего камня Намаари, уже дважды предательнице Намаари, мерзавке Намаари, что пренебрегла встречным шагом Райи и убила последнего дракона, своей… последней надежде Намаари. Их взгляды сплетаются в пыльном воздухе, и, наверное, Намаари думает, что она поехавшая. Или самоубийца, что, впрочем, одно и то же. Может, и так, только Райя от своего решения не отступит. Райя доверяет ей в третий, самый последний раз, окончательно и бесповоротно, и теперь будь что будет. Мягкое сияние магии как будто до последнего цепляется за её пальцы, не отпускает от себя, но Райя упрямая как стадо спиралерогих баранов. Она даже дыхание задерживает, когда со спины её обдаёт чёрно-лиловой тьмой. Ей казалось, это должно быть больно, или жгуче, как если бы её кинули живьём в костёр — но на самом деле прикосновение друуна успокаивающее. Почти нежное. Словно её обнял кто-то, давным-давно потерянный, но знакомый настолько, что хочется рыдать. Её руки поднимаются вверх, складываются в молитвенный жест… Нет. Хватаются за чьи-то плечи. — Райя… Сперва она думает, что слух сыграл с ней злую шутку — ну, мало ли что бывает в этом каменном плену, за прошедшие шесть лет друуны только забирали жизни и даже не думали их возвращать, так что поведать об этом никто не мог, — но потом приоткрывает глаза. Векам не мешает тяжесть гранита, на ресницах нет и следа кварцевой пыли. Зрение быстро привыкает к мягкому жёлтому свету, и Райя поражённо выдыхает: — Ба? Это определённо он — постаревший, усталый, с высеребренными прядями на висках и сетью морщин, что испещрили знакомые глаза вкруг. Улыбается так же, как в воспоминаниях, и так же знакомо пахнет. Его одежда не похожа ни на одну другую, что Райе доводилось видеть когда-либо в жизни — грудь и плечи закрыты причудливыми доспехами, толщиной не больше рисового листа, но Райя почему-то не сомневается, что это именно доспехи; по шее и рукам, наполовину спрятанным под странной сетчатой тканью, стелятся какие-то шнуры, которые — Райя вздрагивает, видя это, — иногда исчезают прямо под кожей, в толще мышц. И они, и доспех, и две тонкие дуги надо лбом, образующим что-то вроде обода, то и дело проблёскивают фиолетовым цветом. Таким же, как у друунов. — Наконец-то ты здесь, — отец прижимает её к себе, и Райя чувствует тепло его рук — определённо настоящее. — Сколько же лет я бродил за тобой по всему континенту, пытаясь вернуть тебя! — Я… не понимаю. Отстранившись, отец ласково гладит её по щеке шершавыми, изрубленными вдоль и поперёк полосами морщин пальцами, и только тогда до Райи доходит, что постарел он гораздо сильнее, чем если бы прошло шесть лет. — Мне многое предстоит тебе объяснить, но времени у нас сейчас в обрез. Скажи, тот… дракон, которого ты нашла двенадцать дней назад, что с ним случилось? — Сису? — Райя в один миг мрачнеет, когда воспоминания накатывают тяжкой солёной пеной. — Её убили. Выстрел в сердце. — Точно убили? В голосе Ба нет должного траура, даже намёка на скорбь не слышно; Райя вскидывает голову, чтобы возмутиться подобному богохульству, но её даже не начавшееся негодование прерывает шум рядом. — Хватай! Хватай крепче! Несколько человек в той же странной одежде, что и отец, суетятся по правую сторону от неё вокруг… нельзя так стразу сказать, что это: не то кокон, не то маленький вихрь энергии, отдалённо похожий на очертания друунов, только свет — бирюзово-голубой, отчего-то неприятно режущий по глазам, уже принимавшим тёплое окружение как своё родное. Ба поднимается с кушетки, на которой они сидели — ну, Райя лежала, укрытая по грудь переливающейся малиновыми искрами тканью, — бросается на помощь, но прежде, чем он успевает пройти десять шагов до группки людей, вихрь с хлопком распадается. Какая-то женщина начинает рыдать, а за её всхлипами слышится голос: — Мам? Пап? Гохи? — Райя вскакивает на ноги, узнав Буна; мальчишку выносят из комнаты, наполненной синими отблесками света, и кладут на кушетку рядом с ней — Бун радостно улыбается при виде Райи, но улыбка эта тут же стирается. — Бун, мелкий ты термит, как же я скучала! — девушка с чертами лица, очень похожими на Буна, стискивает его в объятиях; за её спиной сгрудились два старика, тощий высокий парень и широкоплечий мужчина с диковинным посохом на плече. Отец перебрасывается с ним парой слов, — тот кивает и уходит в сторону, подзывая к себе жестом ещё двоих человек, — кидает взгляд на Буна, который таращится на обнявшую его девушку так же ошарашенно, как, наверное, сама Райя оглядывалась кругом пару минут назад, и вновь садится рядом. — Последние две недели мы носимся, как угорелые, без сна и отдыха. Началось всё паршиво — с радаров пропала их матка, Королева Утадусис, чтоб ей в аду жарко горелось; но потом дела пошли в гору. Давно так не везло — вытащили с той стороны многих, считавшихся уже без вести пропавшими или выпитыми досуха. А сутки назад завеса вообще просела так, что некоторые сами вышли. Райя сжимает виски пальцами, пытаясь хоть как-то переварить слова отца. — Я почти ни слова не понимаю. Ты сказал — две недели? Но я собрала все осколки камня всего за три дня, благо развалины Кумандры простираются не на такой большой площади. — Каждый день там — это четыре дня здесь. Я пытался вытащить тебя долгие двадцать четыре года. — Там? — В «Кумандре». В этой скотской иллюзии райской жизни, которую драконы умело использовали тысячелетиями, чтобы растить из нас подножный корм. Понимали, ублюдки, как лучше сыграть на человеческой лени, пробрались на самую подкорку, лишь бы подавить сопротивление. Жрали нас почём зря, думая, что всё сойдёт им с их гнилых лап. Но в тот момент, когда Драконий камень разбился, электромагнитное поле ослабло настолько, что ловец с соседнего континента смог пробиться за завесу и вытащить нескольких человек. В том числе меня. Райя до сих пор помнит, какой болью резануло её по сердцу, когда, вынырнув из бушующих вод реки, она увидела застывающую фигуру отца. Пробудившиеся друуны были тому виной. А теперь он говорит?.. — Но драконы ведь… Хранят нас. Защищают. Приносят дождь. — …и процветание, и злата-серебра-чего-душе-угодно, — отец кривится, обнажая в презрительном оскале зубы — они были чёрные как смоль. — В этом их иллюзия. Нихрена они не приносят, кроме медленной мучительной смерти и разрухи. Драконы — твари очень древние, коварные и наизусть знающие все людские слабости; но люди существа тоже довольно непредсказуемые, а главное — свободолюбивые, так что всегда были те, кого показательная прилизанность окружающей реальности настораживала. Две тысячи лет назад первая волна восстания смогла загнать драконов в западню, разрушить большую часть «Кумандры», но просчитались, убивая всех драконов подряд, когда надо было сосредоточить все усилия на их матке. Эта гнида оказалось изворотливой — создала ментальную сферу, которая отбросила людей обратно за завесу иллюзии, — голос отца дрогнул, как будто от сдерживаемого рычания. — Благо ей хватило сил только на один континент. Остальная планета смогла сбросить оковы долгого наркотического сна и стала восстанавливаться, готовясь понемногу к атаке на последнее подконтрольное драконам гнездо. На «Кумандру». — Хочешь сказать, что Драконий камень — это?.. — Да. Творение Королевы, средоточие всей их паскудской магии. Крайне живучее, к сожалению, как и сами драконы. Проблема в том, что мы не знаем, как их убить. Пробовали многое — разжижать кислотой, сжигать, дробить, сечь железом, медью и серебром — твари лишь на короткое время перестают шевелиться, а затем всё снова повторяется. И это только малая часть их выводка, основная спит где-то в недрах «Кумандры», надёжно скрытая под защитой ментальной сферы. Их не найти, пока не исчезнет энергия всех до последнего осколков. Райе кажется, что у неё вот-вот глаза выпадут из черепа, настолько широко она распахнула веки от шока. То, что говорит отец, казалось бредом, полным бредом, ведь не могло же такое происходить в самом деле… Но ведь это был её Ба. И говорить неправду он тоже не мог. Снова доносится шум, как будто щёлканье и вибрация; Райя видит всё тот же вихрь сине-голубого, и теперь может рассмотреть, как мужчина с посохом, выставив его вперёд себя, протягивает руки прямо внутрь вихря, шерудит там, будто пытаясь ухватить за что-то… Или за кого-то. С громким хлопком из вихря появляется вождь Тонг. — Отец! — огромные плечи Тонга стискивает своими настолько же огромными руками мужчина — нет, судя по голосу, ещё не взрослый, но уже не маленький мальчик, — Райя смутно помнит, что именно его и ещё какую-то престарелую женщину звал с собой тот, что с посохом; Тонг в ответ поднимает ту руку, которая свободна — на другой лежит покряхтывающая от неудобства Нои, — и обнимает ладонью лицо парня: — Не может того быть… Бо? Невесть каким чувством Райя вдруг понимает, что Бо, как его назвал Тонг — это его сын, тот самый, брошенную люльку которого она видела в деревне Хребта; вон, даже очертания мамонтовых бивней можно различить на его броне. Стало быть… Все они — здесь? Все потерянные жизни на самом деле никогда и не были потеряны, а всего лишь были по другую сторону? — Кто-то дожидается своих родных, кто-то — нет, — словно угадав её мысли, говорит Ба. — Не каждому везёт. Мне вот — повезло. Его ладонь ласково гладит её по заплетённым над затылком косам, и Райя радостно льнёт к нему, ведь этот жест ей знаком ещё с малых лет. — Я бы отдал всю свою свободу, чтобы видеть, как ты взрослеешь. Но моя работа здесь тоже очень важна — в конце концов, это я повёл ловцов на захват после того, как завеса просела. Завеса — мрак, который скрадывает почти все черты, кроме явной энергетики жизни; следовать за твоей было временами очень трудно. Ловцов у нас много, но недостаточно; не каждый может выдерживать гниль драконьих сетей достаточно, чтобы не терять рассудок и при этом вытаскивать людей. Первым делом я освободил Вирану — потому что у неё прирождённый дар ловца. Райя часто моргает, чувствуя, как в мыслях всё приходит в единую связную цепь, словно кто-то потянул за нужную нитку и одним движением разобрал сложный многолетний узел. Те два друуна, которых она прогнала со своего пути осколком Драконьего камня, поглощённая яростью к Намаари, были… их родителями? — Райя! — голос царицы Клыка Райе до того не доводилось слышать, но почему-то она узнаёт его сходу: — Вождь Вирана? — Ты видела её? — Вирана выглядит почти так же, как в их последнюю встречу шесть — двадцать четыре — года назад, разве что стального цвета волосы всклокочены, плечи одеты в фиолетовую ткань, а в ухе нет регалии вождя. — Мою дочь? Я никак не могу дотянуться до неё через завесу. Райя вся холодеет. Ведь, если принимать во внимание всю ту информацию, что ей рассказал Ба, сейчас в узах драконьего морока осталась одна только Намаари. — Ба? — Она поворачивается к отцу. — Что будет, если собрать сферу целиком? Тот не успевает ответить; воздух рядом с ними вдруг закручивается в воронку, сжимается, пульсирует — и спустя секунду оттуда выходит Намаари. Выпадает, если точнее — её колени ударяются об пол, всё тело сотрясается в рыданиях то ли от шока самостоятельного перехода, то ли от оставшихся ещё с другой стороны эмоций. Вирана бросается к ней, и Намаари обнимает её куда охотнее, чем сама Райя обняла своего Ба. Они о чём-то тихо шепчутся, наверное, о чём-то очень родном и близком сердцу. Потом глаза Намаари нашаривают фигуру Райи в тёплом свете убежища, и ещё секунду спустя принцесса Клыка — бывшая принцесса несуществующего племени — прижимается к ней в объятии. — Райя, — губы Намаари так близко к её губам, что кажется, будто они сейчас сольются в поцелуе. — Я не подвела тебя на этот раз. Я собрала Драконий камень воедино. Внутри Райи всё переворачивается прежде, чем успевает подать голос её Ба или вождь Вирана: — Ты сделала… Что?! Ослепляюще-белый свет. Мороз. Первый вдох, сдобренный кварцевой пылью только что осыпавшейся каменной тюрьмы. Райя поводит глазами по сторонам. Она всё там же — в провале перед дворцовыми воротами Клыка. Сбоку кто-то судорожно вдыхает. В безмерном ужасе Райя хватается за упавшую ей на плечо ладонь Намаари; её пальцы холодные, как вода подземного озера, и мелко трясутся от осознания, а глаза — тёмные заводи непроходящей вины — умоляют Райю простить её, ведь она хотела как лучше. Над её головой поднимается гребень Сису — живой, здоровой, совершенно невредимой Сисудату. Или, вернее, Королевы Утадусис. Возрождённая Кумандра встречает новый рассвет.