сын человеческий

ты ли, сын человеческий, боли за секунды стал сродни? умываешь убийцу от крови под струей ледяной воды. × ведь ты же знал, что он когда-нибудь осмелится убить: не так, как в сирии, под паром едкой гари — когда в тылу, молясь, едва ль целуешь нить с погнутым крестиком дрожащими губами. не так, как должен убивать солдат от жара битвы и желанья выжить — а с хохотом в пылающий закат звать демона, что им отныне движет. одним ударом, как посуду, разбивать невинные, напуганные души; ты знал, чем этот адский пламень может стать, но вечно делал вид, что он потушен. такой же россыпью вишнево-алых брызг, как искрами в безумном дуле-взгляде, еще дрожит последний чей-то визг — последний шанс спастись и все исправить. еще пульсирует предсмертный чей-то страх в оскале хищника с его подвески; багрянец липкий на родных руках спадает с пальцев вниз с бесшумным плеском, а он их тянет к твоему лицу — такому бледному, что звезды розовее — любой давно бы врезал подлецу, но не любить его ты не умеешь. не можешь не любить: покинутого богом, иссушенного хваткой страшных дней, и позволяешь каждый раз уж слишком много — и каждый раз рыдаешь в темноте. не можешь не любить, но слышишь сердце, ударами ломающее грудь — « неверное ты время выбрало, чтобы родиться, чтоб отстучать и медленно уснуть. » на дерзость мыслей, саранчой объетых, утопленных в собачьих голосах — ты видишь вместо нежных рук кастеты и их же дикий цеп на волосах с холодным, красноватым блеском меди и поцелуй — омытых кровью губ. но ты любил его: в его тревожном бреде и продолжал, когда он стал так груб — любовью безобразной, терпким дёгтем. — олег, они помогут! — умолял. и в дрогнувшем на шее волчьем когте свет отражал уверенный удар. а он тебя давил, как кость, что встряла в горле, тяжелый кнут и оружейный залп; как прежнее тепло, что нагло стерли из ясных глаз и рук — разящих лап. он сверху вниз смотрел, как ты трясешься, клеймил бесстыдной бранью нежность плеч: чего ты ждал? что наконец проснешься? что небо вас сумеет уберечь? тебе ли до сих пор не мерзко того, кто вечно точит нож, любить? в заре твоей любви мог засиять весь невский, его любовью — можно лишь убить. его любовью можно лишь на шее стянуть узлом веревку, и в полет — чтоб ждать, надеяться и так по-детски верить, что все же тронется кроваво-красный лёд. × ты ли, сын человеческий, верен чьим-то ложным тиранам-богам? гладь по шерсти рычащего зверя, пока жертвой не станешь сам.