***
Маринетт скучала, и это граничило с безумием. На прикроватной тумбе догорала свеча, заполняя комнату воздушным ароматом ванили и белого шоколада. Сумерки медленно поглощали крупицы света. Стояла та атмосфера уюта, которую часто ищут путники в своих странствиях, а богачи — в своих сокровищах. В холодном безмолвии, откинувшись на мягкую спинку стула и прикрыв усталые веки, Маринетт созерцала городскую панораму: невдалеке помигивала неоновая вывеска цветочного, темнели крыши соседних домов, сияли ночные огни. Шумели клаксоны автомобилей, кричали-переговаривались прохожие, шипели коты, и гудел ветер, срывая с облаков первые робкие снежинки. Совсем расслабившись, Маринетт не сразу услышала телефон, звонивший в руке. — Алло, — немного сонно отозвалась она. С обратной стороны невидимого провода раздался торопливый голос: — Да-да, алло. Звоню я по делу, — прозвучал невольный зевок от Маринетт. — И нечего мне тут зевать. Так вот, как у тебя на личном? У меня тут знакомая ищет девушек для свидания вслепую. Ты как? Маринетт разом взбодрилась, завертела головой. Потом коротко сказала: — Нет. Алья отреагировала с присущей ей настойчивостью и категоричностью: — Не неткай мне. Лучше сходи, развейся. — Никуда я не пойду! — воскликнула Маринетт недовольно. — Да брось ты, Нетти. Хватит занудствовать. Я ж тебя не в ад зову, а на свидание. — Лучше бы в ад звала, — пробурчала Маринетт. — Так, всё. Мне это надоело. Ты уже полгода живёшь одна и до сих пор никого не нашла. Да, понимаю, что ты скучаешь по Коту, но надо же и развлекаться иногда. А то кто знает, когда этот прохвост вернётся в Париж. В темноте, около кровати, вспыхнули два небесно-голубых огонька, жалобно мяукнув. Зигзагами ходил белый хвост, пока его обладатель царской походкой направлялся к Маринетт. Пару раз прокрутившись для виду, котёнок уселся под ногами хозяйки и снова мяукнул. Ровно две секунды спустя он боднулся о розовые тапочки, посмотрел глубоко-проникновенно, напоследок замурчав. — Стой, Аль, погоди со своей философией. У меня тут кот некормленый. — Ах, и снова за своё. С кем я только разговариваю? — Алья тяжело вздохнула. — Прости-прости, — после этих слов Маринетт улыбнулась. — Ладно уж, отключаюсь. И всё же подумай над моим предложением. Котёнок, приученный к порядкам дома и привыкший к живущей здесь девушке, ел без опаски, лишь изредка поднимая взгляд на погрустневшее личико, обрамлённое иссиня-чёрными волосами, струящимися по плечам. Маринетт принесла это маленькое чудо с патруля три недели назад, бережно выходила: вымыла-вычесала, сводила к ветеринару, купила корма, когтеточку и лежанку, чтобы любимая постель оставалась девственно чистой. Наконец, котёнок освоил лоток, а Маринетт ещё подумывала над его дрессировкой. Имя, данное ему, вполне соответствовало характеру: Кот Нуар, пожалуй, являлся настолько преданным и так любил хозяйку, что, будь он человеком, несомненно прикрыл бы в бою. Розовый туман воспоминаний заставил Маринетт сморгнуть непрошеные слёзы. Она обещала себе и ему быть сильной, защищать город и шкатулку в его отсутствие. «Правда, чего я расклеилась, точно Кот никогда не вернётся? — думала Маринетт, любуясь трапезой питомца. — Он ведь обещал вернуться, а я обещала ему верить». Только часы тикали в тишине, отсчитывая минуты до полуночи. Рядом висел отрывной календарь с изящной пятнадцать над декабрём.***
Полгода Маринетт начинала свой день с отрывания календаря и быстрого утреннего патрулирования (вдруг акума, или партнёрская лапа вспыхнула бы на радаре). Потом, конечно, она принимала душ, пила капучино из пакетика, делала лёгкий макияж и шла в лицей. Времена молниеносных сборов в коллеж давно позади: за столько-то лет опыта поднакопилось (спасибо Бражнику и его марионеткам, и внеплановым контрольным). Девятнадцатое начиналось абсолютно так же, как и каждый из дней без Нуара. Разве что на патруле присоединилась Рена. Было это редкостью, поскольку утренние подъёмы со временем становились для Альи непосильными из-за активной ночной жизни. Маринетт не обижалась, напротив, в одиночестве проще концентрироваться на задаче и со всем вниманием исследовать окрестности на наличие опасности. Голова мигом освобождалась от иррациональной тоски по «просто другу» — это определение Ледибаг дала Коту в их последнюю встречу, прямо перед его отъездом на учёбу заграницей, в ответ на внезапную белую розу. Тогда, в июльскую ночь, на одной из парижских крыш он, обыкновенно весёлый, разговорчивый и бесконечно флиртующий, долго молчал, вглядываясь в далёкую полоску горизонта, перекрытого зданиями и домами. Горячий ветер играл в его непослушных прядях, отливающих белым золотом. В том же молчании Кот протянул розу, пятно белизны, в неловкие руки Ледибаг, и она, с трудом оттолкнув цветок, душа зарождающуюся в груди пульсацию громкого сердца, с тихим вздохом назвала Нуара лучшим напарником на свете, драгоценным членом команды, но по-прежнему просто другом. Много позже Алья сказала Маринетт: «По «просто друзьям» так не скучают». Маринетт отказывалась принимать новые чувства к Коту, хотя спокойно отпустила Адриана в солнечный Милан вместе со своей безответной, глупой, наивной любовью.***
Адриан вернулся слишком неожиданно, даже для себя самого, никого не успев предупредить о приезде. По аэропорту разносились громыхание чемоданных колёс, топот людских ног, голос леди, сообщающей о посадке, отправлении или переносе рейса. Тело Адриана подрагивало от эфемерного холода: он в одиночестве ожидал такси, разместившись ближе к выходу, у автомата с кофе; спойлер: американо не согревал ни капли. Отец на недели две задержался в Милане, как обычно со сверхважными делами, которые были причиной полугодового ухода Адриана на дистант. Плюсом импровизированного рандеву стало огромное количество свободы (Адриан честно не знал, что с ней делать, потому как превращаться в Кота, пока он «на учёбе заграницей», сам себе запретил, чтобы не поддаваться искушению созвониться с Леди). Поэтому он просто ходил по столице мировой моды и нескончаемо размышлял. Адриан не мог вынести тоски по Парижу, занятиям в лицее, Нино и Маринетт. Невыносимей всего было тосковать по Ледибаг, которая горячо им любима, как и во времена коллежа, но для которой он оставался «просто другом». Снег, кружась, летал, и, клубясь у земли, накладываясь снежинка за снежинкой, заметал следы от чёрных ботинок Адриана, сугробами ложился по парковым тропинкам, шапками укутывал оголтелые деревья. Зимой рано смеркалось, отчего улица приобретала вид почти пугающий: фонари поочерёдно перемигивались с прохожими, ветки-сучья образовывали странные фигуры, а восходящая луна, ошалело скалясь, глядела сверху и пускала свет скользить по снежной глади. Под курткой, в потайном кармане, посапывал Плагг, за внеплановый отпуск умявший годовой запас камамбера, и иногда забавно прихрапывал. Адриан, остановившись в первом попавшемся отеле, выбрался на прогулку, мечтая отвлечься от всего. Всё вокруг противилось исполнению этой мечты. Скамейки живо напоминали о происходивших в их тенях трансформациях. Припорошенный снегом фонтан, возможно, хранил память о Ледибаг и Коте Нуаре, когда-то прятавшихся там от акумы. Шаг за шагом Адриан натыкался на дымку воспоминаний, в которой он смел надеяться на взаимность от Леди. В глазах неприятно защипало. Завернув за угол дома, он одним движением расстегнул молнию. Мелькнул чёрный всполох, завис перед лицом и посмотрел с непривычной проницательностью. — Можешь ничего не говорить, пацан, — произнёс Плагг со вздохом, — не надо быть гением, чтобы понять, как тебе хреново. Поблагодаришь потом, благодарность принимаю исключительно трёхсотдневным камамбером, — добавил он, не изменяя старым привычкам, и исчез в кольце. В чёрном нуаровском Адриан чувствовал себя способным на всё. Адреналин бурлил в крови, живительная энергия лилась через края воображаемого сосуда, свобода кружила голову. Адриан не просто чувствовал — ощущал единение с городом, ветром, шелестевшим в уши, тысячами крохотных огней, озарявших улицы. Он бежал по крышам, глотал холодный воздух ртом и не мог надышаться. Снежинки каплями оседали на водонепроницаемом костюме, мочили взъерошенные волосы, цеплялись маленькими лужицами на подошвы. Адриан, Кот Нуар, мыслями блуждал не здесь, потому что его сердце, глупое влюблённое сердце, тянулось к далёкой звезде Ледибаг. И сколько бы отказов его не ждало впереди, одна улыбка прекрасной Леди стоила месяцев мучений, одиночества, разлуки. Пусть кто-то посчитал бы его чувства болезнью, Адриан любил Ледибаг и будет любить, пока его глупое сердце не вырежет марионетка Бражника. Но даже тогда любовь Кота не угаснет: она взлетит в небо и вернётся на землю, в тёплые руки его Леди. Ледибаг: С возвращением. Приходи по адресу: улица *** дом **. Пятая балконная дверь на третьем этаже будет открыта. Срочно!! 01:27 Шест коротко пикнул, известив о входящем. Кот спешно отправил ответ.***
Пробежав по последнему кварталу в списке, Ледибаг закончила патруль. В спальне свет был выключен, балконная дверь — раскрыта. Ледибаг изящно впрыгнула, приземлившись, по её мнению, просто идеально. Годы тренировок не прошли даром. Свернувшись белым комочком шерсти и ласки, на подушке дремал котёнок, временами порыкивая во сне. На полке с чеширскими улыбками всеми оттенками розового светились коты. До сих пор витал сладкий запах ванили, несмотря на потухшую свечу. Какое-то шестое чувство подсказало Ледибаг открыть карту. На Марсовом поле горела кошачья лапка. Изображение отдалялось, приближалось, пальцы скользили по экрану, но лапка никуда не девалась, гордо красуясь на прежнем месте. Внутри Маринетт поднималась тёплая волна, грозясь затопить организм, а затем вырваться наружу в стремлении охватить весь мир, дотянуться до него, её глупого-Кота-просто-друга. Кровать прогнулась под весом, когда Ледибаг присела на одеяле в позе лотоса. Закусив губу, она приглушила накатывающее волнение, дрожащими руками напечатала сообщение и вскоре получила ответ. Кот Нуар: Скоро буду. 01:29 Протяжное «ах» и падение на спину привели к не менее протяжному «мявк». Обернувшись назад, Ледибаг схватила котёнка, прижала к бешено стучащему в груди сердцу и, поглаживая по головке, залепетала: — Прости, милый мой, только не шипи. Я дам тебе вкусняшек и буду самой-самой лучшей хозяйкой. Только не ненавидь меня, — малыш недоверчиво зыркнул, держа коготки, блеснувшие в темноте, наготове, — Господи, котёнок, если бы ты знал, как я тебя люблю! Котёнок смягчился, снисходительно замурчав и подставляя подбородок. Ледибаг самодовольно заулыбалась: всё-таки замечательная из неё дрессировщица! Поэтому покашливание уловила лишь с третьего раза. — Это, конечно, может, не моё дело, но что это за котёнок тут у тебя? — вперившись взглядом в стену, обклеенную пурпурно-маджентовыми обоями с серебристыми бликами, спросил Нуар. Ледибаг вытянула руки с котёнком. — Оу, — только и выдавил из себя Кот. Повисло молчание, разделявшее сильнее, чем жалкие два метра от балкона до кровати. Наконец, Ледибаг спустила на пол котёнка, бросившегося носиться везде и всюду. Её глаза, синие-синие, глядели на Нуара пронзительно, упрямо, с неизъяснимым томлением, щемящей нежностью, тайной тоской. Леди протянула руки, приглашая в тёплые объятия, позволяя окунуться в бушующий океан чувств, попробовать солёные воды на вкус, вслушаться в шум прибоя, ощутить бархатный песок под босыми ногами. Кот несмело, отвергая чёрную неудачу, двинулся навстречу. Её ладони легли на спину, и хоть латекс не пропускал ни холод, ни тепло, от её присутствия на льдинки раскалывалась глыба, сдавливавшая внутренности. — Я скучала, — шептала Ледибаг Коту в шею, и в её охрипшем шёпоте Кот слышал переливы эмоций, слышал, как неверие сменялось искренней радостью. — Очень, очень скучала. Он крепче сомкнул руки на её талии, вжавшись в девичье тело, вдыхая смутно знакомый шлейф из шоколада и ванили. — Я тоже очень-очень скучал, Ледибаг. Слова его, будто мурчащие, обволакивали, ласкали Леди слух, пока хрупкая надежда тлела в сердце. — А как же твоё любимое «моя леди»? — произнесено ею обиженно, с лёгким упрёком и при том жалобно, умоляюще. — Хорошо, моя леди, — ответил Кот, улыбаясь во весь рот, ликуя в душе от этой приятной мелочи, — даже если ты запретишь, буду называть тебя только так. Ледибаг поёрзала в объятиях, потеревшись щекой о его щёку, и тихо сказала: — Не запрещу. — Ловлю на слове, — усмехнулся Кот, блаженно прикрыв глаза. И в эту минуту они оба молили богов всей Вселенной о нерушимости этой клятвы и этих объятий.***
В лицей Маринетт вошла, сверкая белозубой улыбкой, кидая возбуждённые фразочки налево-направо и спотыкаясь на ровном месте. Буквально. Распластанная звёздочкой по полу в пятый раз, она изучала царапины на стене и полушептала восторженно: — Он... он приехал, он здесь. В Париже, — ненадолго замолкала, а затем снова повторяла, путаясь в словах, странно хихикая, поднимая и опуская руки. Алья опиралась на ту самую стену, сложив руки на груди, качала головой, вздыхала. Спустя какое-то время она, наконец, заговорила: — Нетти, это ты так Адриану радуешься? Маринетт резко вскочила, отряхнулась, выпучила глаза. Зрачки лихорадочно забегали, разыскивая друга. — Адриан приехал? Не знала, — утихнув на несколько секунд, она махнула рукой: — Ну и ладно, я вообще не о нём, — Алья в удивлении изогнула бровь. — Кот вернулся, — пояснила Маринетт. Щёки её налились пунцово-свекольным румянцем, пальцы принялись теребить край пиджака. — Девочка моя, ты меня пугаешь, — карие глаза по-лисьи сощурились, блеснув хитрым огоньком, и Алья подтрунила: — Призналась ему, что ли? В синих глазах танцевали сердечки. Алья проморгалась, протёрла очки, но глюки-сердечки по-прежнему танцевали. Зажмурившись, Маринетт выпалила с неожиданной твёрдостью голоса: — Пока нет, но очень хочу. Думаешь, я ему всё ещё нравлюсь? — добавила она менее уверенно. — Да весь Париж знает о его любви, а ты сомневаешься! — Алья легонько стукнула Маринетт кулаком по плечу. — Просто действуй, подруга. Противным звоном девушек оповестили о начале учебного дня. Прежде немноголюдная часть коридора совсем опустела — только из окна, играя с занавесками, дул ветерок. Обе вздохнули. — Пора на уроки. У тебя литература? — Ага, а у тебя история. Расскажешь мне потом про Кота? Короткая улыбка расцвела на лице Маринетт, и подруги разошлись. Уроки растягивались подобно лакрице, и чем меньше их оставалось, тем больше они длились. По приходе домой Маринетт, обессиленно рухнув на кровать, застенала: — Как я устала, не могу больше. Тикки, мне срочно нужен отпуск. Из розового рюкзака в крапинку вылетела малышка-квами, сделала петлю в воздухе и с видом мудрейшего существа на планете, что отчасти являлось правдой, ответила: — Сожалею, но у героев не бывает выходных и отпусков, — она пожала плечиками, испустив сочувствующий вздох. Цветными пятнами повисли остальные квами. Маринетт спустилась на кремовый ковролин. — Даже у Мастера Фу последние каникулы были лет сто назад, — произнёс Вайзз, вызвав всеобщее молчание. — Эй, чего грустим, — махнул лапкой Сюйппу, — отставить тоску-печаль. — Вынуждена согласиться с ним, — со снисхождением сказала Поллен, продолжив с огромной серьёзностью: — Может, тебе нужен наш совет, Хранительца? Маринетт поначалу озадачила резкая смена разговора, но она быстро пришла в себя и поспешила ответить: — Точно! Спасибо, что напомнила. На самом деле, — тут Маринетт замялась, после громко вдохнув, — я хотела признаться. Глазки-пуговки Дайззи восторженно заблестели: — Ты наконец-то решилась на признание Адриану! Боже, как это мило и смело... — Нет, она точно говорит про Луку! Не так ли? — выдал неожиданную теорию Роарр. — А если про Натаниэля? — пропищал Мулло. — Да это дело давно минувшее, — вставила Триккс. — У него вообще что-то с Хлоей назревает. Каалки наблюдала за перепалкой, поправляя гриву. Флафф отмерял паузы между репликами с помощью настенных часов. Лонгг, метая молнии, играл в гляделки с Баркк. Котёл с терпением Тикки медленно закипал. — А я с-солидарен с-с Дайззи, — прошипел Саас. Все удивлённо уставились на него. — Лука точно в пролёте, мне ли не знать. — И всё же Натаниэль... — упорствовал Мулло. — Хватит, ребята! — прикрикнула Тикки впервые за, наверное, пять тысяч лет. — Лучше просто спросить Хранительницу. Маринетт, так кого ты имела в виду? Смущённо вспыхнули щёки, пальчики столкнулись, высокие хвостики взволнованно подпрыгнули. Маринетт еле слышно промямлила: — Кота. Шестнадцать челюстей одновременно стукнулись об пол. Первой, на удивление, отмерла Триккс: — Ого. Это было, — она сконфуженно кашлянула, — внезапно. Поллен, шевельнув усиками, поспешила уточнить: — Очень внезапно. — Вы мне... поможете?***
Кот застыл в немом любовании изящными линиями, нежными чертами не его Леди. Лунный свет серебряным кружевом ложился на плечи Ледибаг, путался в веере ресниц, осядая прозрачными голубыми каплями. Она плакала. — Ты что-то хотела мне сказать? — сказал Кот тихо, но голос его эхом прокатил по комнате. Леди смахнула слёзы-бисер пальцами и поманила Кота, приглашая присесть рядом. — Да. Знаешь, в прошлый раз я не всё высказала тебе, — она с робостью взяла руки Нуара в свои. — Я хотела, чтобы ты знал: в этом пасмурном городе ты мой лучик солнца. Я... скучала по тебе и боялась, что ты не вернёшься. Её непознанное очарование заставило Кота потерять всякую волю к сопротивлению, и, не таясь отныне, он сказал: — Я больше не оставлю тебя, моя леди. И прости, что я люблю тебя не как друга. — Эй, это я должна была сказать! — вскликнула Ледибаг и затараторила: — То есть не извиняйся, это я люблю себя. То есть ты меня тоже любишь, но я люблю тебя и... — она приложила руки к лицу и замотала головой, — боже, как стыдно. — М-моя леди, — первый раз на памяти Ледибаг Кот открыто заикался из-за смущения, — я не ослышался? — Ты меня понял? — в удивлении округлила глаза Леди. — Конечно, мы же лучшие в мире напарники, — Кот лукаво подмигнул, — и кое-кто, кажется, хочет большего. — Да, хочу, — мысленно напомнив себе, что она не мямля Маринетт, а храбрая героиня, Ледибаг сжала кулачки. — Хочу быть с тобой. Хочу быть твоей леди. Хочу любить тебя. — Ты флиртуешь? — заискивающе глядя в глаза-океаны, спросил Нуар. — Признай, что у меня пуркрасно получается. — Ну, у тебя котроший учитель, — хохотнул Нуар. — Тогда, учитель, — выделила она, — научите меня, как ухаживать за бродячими кошками. На днях забрёл ко мне один чёрный кот, а я без понятия, что с ним делать. — Для начала, — томно, с придыханием заигрывал Кот, — как насчёт котцелуя? — Потмяусающая идея. Этот кот как раз о-очень любвемяуильный, — протянула Ледибаг, идя на поводу у Нуара. Она приподнялась, протянула руку и, обойдя Кота, закрывшего глаза и вытянувшего губы, усадила на свой живот котёнка, до этого спавшего на краю покрывала. Последовал смачный цомк, потёрлись кошачий и человеческий носы. Нуар в непонимании уставился на парочку хозяин-питомец, надул щёки и пробурчал: — Везёт тебе, котёнок. Кстати, как его зовут? Всего два слова, а в голосе Леди столько всепоглощающей любви: — Кот Нуар. — Даже тут меня обставил, украл и моё имя, и мою леди. Нуар склонил голову, шмыгнув носом; его светлые локоны закрывали лицо чуть ли не полностью, но Ледибаг видела напарника насквозь, чувствовала, что он готов расплакаться от обиды. — Ладно, не дуйся, я пошутила. Поцелую я тебя. Иди сюда. Леди обхватила ладонями голову Нуара, приподнимая, пальцами поправила небрежно лохматую чёлку и улыбнулась в умилении. Зелёные, как самый яркий изумруд, глаза глядели привычно преданно и так влюблённо, что Леди не удержалась. Её тёплые губы коснулись его губ, обветренных и чуть сухих, в нежном поцелуе, мимолётном, долгожданном. Леди отстранилась всего на секунду. Кот осыпал всё её лицо цветками-поцелуями, гладил волосы, ночной шёлк. Его тяжёлое дыхание, хаотичные движения рук, скользящих по спине — обрушился шквал на сердце Ледибаг, трепещущее в груди и жаждущее воссоединиться с сердцем Кота. Котёнку не понравился чужак, который заснул на его подушке вместе с его хозяйкой. Главное не упустить, когда чужака станут кормить его едой из его миски. Тогда-то Котёнок покажет коготки. Сейчас же оставался только другой, более невинный способ прогнать незваного гостя. Надрывая глотку, Котёнок мяучил изо всех своих кошачьих сил, драпая покрывало. Его лапки скользили по чёрному латексу, намереваясь оставить следы, но материал костюма был крепче. Почувствовав шевеление нуарового тела, Ледибаг замычала, открыла глаза и потянулась, заехав возлюбленному по лицу. Он метнул недовольный взгляд, так и говорящий: «Кто посмел тревожить мой сон?» — Котик, прости, — пригладив его волосы, с улыбкой сказала Леди. — Просто другой мой котик проснулся. «Котик» шутливо скривил губы — чертята устроили пляски в зелёных омутах. Звонко чмокнув Нуара в висок, куда-то в край мглистой маски, Леди сжала в тиски котёнка, как бы журя за ненадлежащие манеры, и запричитала, подобно милой старушке, о том, что ей дорог напарник и обижать того не следует. Котёнок же извинительно склонил голову, стрельнув исподлобья недовольным взглядом глаз-бусин на Кота. — Погоди секунду, — сделав жест рукой, с торопливостью произнёс Кот, — я, кажется, придумал, как успокоить котёнка. Молния на нуаровом костюме вжикнула — на свет показался смартфон в обсидиановом кожаном чехле. Пальцы забегали по голубому экрану, точно по чёрно-белым клавишам фортепиано. — Я буду приходить к тебе каждый день, моя леди, — пропел Кот, любовно оглядывая Ледибаг. — Ты только посмотри на эту статью. Он всунул телефон в девичьи ладони. Полусонный взгляд Леди мазнул по открытой странице, вырывая из полотна текста слова «малыш», «хозяин» и «хулиганит». Наконец, внутренняя Маринетт активно проморгалась и прочитала заголовок: «7 лучших антистрессов для котов и их хозяев». Кажется,***
— Кот, нет. — Кот, да! — Этот фикус портит мне весь фэн-шуй. — Моя леди, с каких пор ты стала суеверной? — Это не суеверие, это культура. — Ничего страшного не случится, если я поставлю его в этом углу. — О, здесь ты не прав. — И что же произойдёт? — Я разозлюсь. Очень сильно разозлюсь. — Но фикус первый в списке антистрессов для котов! А ты его забраковала. — Убери его. — Ла-адно...***
— А-апчхи! — Кот, вот зачем ты принёс сюда перья? — К-кто же, пчхи, знал, что у меня а-пчих-ллергия не только на голубиные перья, но и... — Но и на все остальные виды перьев, ага. Любой врач тебе так и скажет: у вас аллергия на голубиные перья, а на гусиные или какие-то другие её нет. Носите шляпы с перьями в своё удовольствие! Но остерегайтесь голубей... — Вот что ты издеваешься. — Я серьёзно тебе говорю: сходи в больницу на досуге. Только к нормальному врачу, а не к тому идиоту, который решил, что аллергия на перья должна классифицироваться по видам птиц.***
— Какой классный пледик! — Это не для тебя, моя леди, а для котёнка. — Какой ты злой... — Да, я самый злодейский злодей на свете. А теперь отдай плед котёнку.***
— Кот, зачем нам столько ниток? — Как зачем? Это же первое средство для успокоения котят! — У меня и так этих ниток завались... — Подрабатываешь швеёй? — Ага, учусь рты болтунам зашивать. — Может, просто поиграем с котёнком? Без твоих злобных шуток... — Котик, ты на что намекаешь? — Ты же знаешь, как я тебя люблю? — Твоя лесть тебя не спасёт.***
— Что ты притащил на этот раз? — Всего лишь игрушечную мышь. Это напомнило мне кое о чём. Помнишь, ты давала камень чудес Маринетт? Ну, девочке с хвостиками. Она была такой милой в костюме мышки... — Ещё слово, и ты узнаешь, насколько я могу быть страшна в гневе. — Ты имела в виду в ревности? — Хватит так пришибленно улыбаться. — Я счастлив, миледи. — Потому что я зла? — Потому что моя любовь взаимна.***
Ледибаг уютно уместилась в объятиях Кота Нуара. На кровати было маловато места для двоих, но их это нисколько не беспокоило. Напротив, так они могли ощущать друг друга чуть ближе, чем позволяли костюмы. — Моя леди. Леди лишь промычала в ответ. — Я принёс кое-что. Она заинтересованно заёрзала, не открывая глаз. — Давай проверим твоё обоняние, — продолжал Кот. Что-то зашуршало, и Маринетт почувствовала холод без тепла его рук. — Вот, — он сунул что-то прямо Ледибаг под нос. Пахло свежестью и прохладой. А ещё чем-то смутно знакомым и... родным? — Мята, — улыбка весенним бутоном расцвела на её губах. — Правильно, миледи. А за правильные ответы хорошим девочкам положена награда. Он потянулся за поцелуем. Их лица были в секунде от столкновения, и вдруг... между ними встал котёнок. Он настойчиво мяукал (мяуканье его звучало как предсмертный крик чайки) и смешно ударял лапой хозяйку. — Что такое, мой хороший? — тон её голоса звучал обеспокоенно. Нуар смешно насупился и фыркнул: — Мята ему моя, видимо, понравилась.***
Поскольку канун Рождества — лучшая пора для чудес, Адриан был уверен: сюрприз для леди станет замурчательным рождественским чудом. Откуда он мог знать, что настоящее чудо выпадет на его кошачью долю? Мокрыми пятнами снежинки остались на счастливых лицах влюблённых. Их случайный поцелуй-пародия на Человека-Паука у окна отпечатался как нечто совершенно новое и особенное. Кот Нуар пах пресловутой мятой, а Ледибаг — ванилью. И оба чувствовали в другом что-то родное, хотя не осознавали, что именно. Вдоволь нацеловавшись, Ледибаг наконец-то впустила продрогшего Кота в квартиру. Они улеглись прямо на ковре, раскрасневшиеся и донельзя счастливые. Леди трепетно перебирала светлые пряди напарника и не верила. Не верила, что судьба позволила ей любить этого потрясающего человека. Что Нуар так долго и нежно добивался своей леди, что он не сдавался. И что глупышка Маринетт забыла о безответной влюбленности и окунулась во взаимную любовь. Трансформация слетела внезапно. И пока Тикки рассыпалась в извинениях, объясняя, что забыла поесть и держалась из последних сил, Кот неверяще осматривал Маринетт, по которой неимоверно скучал и которую ожидал увидеть в лицее не раньше начала семестра. — Как ты могла ничего не сказать мне? Ты скрывала... Маринетт, ощущая, будто вот-вот расплачется от досады, не желая слушать, каких обидных слов может наговорить Кот (не со зла, конечно, он ведь душка), перебила его: — Ну прости, что твоя горячо любимая напарница оказалась всего лишь неуклюжей неудачницей Маринетт! Она села к нему спиной, не издавая более ни звука, позволяя себе только тихо всхлипывать. — Я люблю тебя... — прошептал Нуар, прикоснувшись к плечу Маринетт. — Ты же знаешь? Когда его руки сомкнулись на её талии, а губы произнесли фразу детрансформации, Маринетт забыла как дышать. Потому что эти тонкие музыкальные пальцы, которые ей столько раз приходилось видеть на фотографиях и вживую, которые ей снились в самых смелых снах, были прямо перед ней. Обнимали её. Маринетт вдохнула и обернулась. — И я люблю тебя, мой котёнок. Её щёки наверняка покраснели, словно бутоны роз, а ладони вспотели, но она лишь улыбнулась и прижалась к груди Адриана. Тепло и уютно. О подобном она и мечтать не смела. — Тогда почему... — начала Маринетт. — Ты скрывала такую воскотительную новость? Я сам в недоумяунии!