Самолётик

Это головокружение бесит. Раздражает так сильно, что хоть из тела выходи, только бы не чувствовать эту физическую ноющую боль в висках. И о чем только Экубо думал? Кидаясь, словно рыцарь без белого коня, используя так полюбившееся тело, как живой щит. И все ради чего? Ради кого? Правильно, жалкого шарлатанишки. Который сейчас подаёт ему носовой платок, сочувствующе глядя. Нихрена у него нет эмпатии к духу, нихрена он не сочувствует ему. Просто хорошо притворяется. Умело сводит брови, приподнимая, поджимает губы. Даже "спасибо" за то, что Экубо принял весь удар разъяренного духа на себя, не сказал. Что, язык не поворачивается, да? – Нахрена? – спрашивает брюнет, непонимающе уставляясь сначала на протянутый платок, а затем переводит темный взгляд на то, что привлекает его куда больше – на фальшивые эмоции на лице Рейгена. На... Рейгена. – У тебя идёт кровь из носа, – сочувствующее выражение, как рукой сняло. И после этого Экубо должен поверить, что Аратаке не плевать? – Спасибо. Он судорожно перебирает в голове воспоминания, пытается выхватить из них тот самый момент, когда Экубо впервые почувствовал то, что не понимает. Кажется, будто только вчера они общались, как обычные знакомые. Будто ещё вчера они были способны даже, возможно, стать приятелями или друзьями. Всего лишь вчера Экубо не был в этом замкнутом круге, не был вынужден чувствовать то, о чем так давно забыл. Он молчит, мысленно возводя вокруг себя холодные каменные стены, торопливо исписанные со всех сторон надписью: "подобные чувства чужды мёртвым". Сейчас общение с Рейгеном скорее представляет из себя словесный поединок, целью которого подколоть, насмехнуться и задеть посильнее. По крайней мере для Экубо, который в очередной раз пялится в одну точку офиса – в пустоту перед собой, в голые участки стен, – ему нельзя смотреть на развешанные плакаты, ведь на них лицо Аратаки, – в пол, в потолок, куда, блять, угодно. Потому что он не хочет смотреть, как блондин экспрессивно всплескивает руками, внимательно выслушав проблему очередного клиента. Не хочет, смотреть, как тот очаровательно улыбается, пихая под нос бедолагам, забредшим к нему, лист с услугами и ценами. Не хочет смотреть, как тот в перерывах между клиентами обмахивается чистым листом белой бумаги, потому что от такой жары можно на стенку полезть. Как легко шевелятся его пшеничные волосы от каждого взмаха. Как на виске выступают капли пота. Как он ослабляет тугой узел розового галстука на шее и вдруг встречается взглядом шоколадных глаз с Экубо. Он снова пялился все это время, даже не заметив за собой, ведь так? Брюнет вальяжно разваливается на диване и смотрит в сторону – на глаза попадается шкаф с книгами по экзорцизму, хиромантии, техникам массажа. Со стороны стола блондина – ровно напротив диванчика, который занял Экубо, – доносится шорох листа, а затем в его сторону прилетает, попадая точно в плечо, скрытое плотной тканью строгого черного пиджака, бумажный самолётик. Брюнет возвращает тяжёлый угольный взгляд на расплывшегося в детской улыбке Рейгена, который испускает затем несдержанный смешок. – Жить надоело? – он смотрит вниз на свои колени, куда приземлился самолётик после столкновения с плечом, и хмурится. – Клиентов нет, мне скучно, – враньё. Он просто хочет разозлить Экубо. И эта раздражающая фальшивая улыбка лишь подстёгивает духа. Ему не скучно, ему не весело, ему плевать. – А я, типа, клоун развлекать тебя, да? – краснощёкий поднимает самолётик, крутит, разглядывая. Его бесит тот факт, что Рейген сделал его своими руками. – Оригинальный ответ, – блондин ехидно ухмыляется, по-лисьи щурясь. Он специально себя так ведет. Он хочет вывести Экубо из себя. И он этого рано или поздно добьется. Аратака возвращает свой взгляд к ноутбуку, спокойно, как ни в чем не бывало продолжая что-то печатать и потягивать кофе из своей кружки. Дух тихо цыкает, поднимается с дивана и приближается к рабочему столу шарлатана. Тот, завидев чёрное пятно на периферии, поднимает на него вопросительный взгляд. Ага, будто Экубо поверит, что ему есть дело. Проклятый самолётик оказывается на деревянной поверхности. – Как ты его сделал? – голос звучит даже ниже обычного. Злой, раздражённый, сухой. – Не умеешь? – Рейген берет бумажную поделку и расправляет обратно до исходной формы. – Забыл, – Экубо не врет. В отличие от всего, что делает Аратака. В отличие от всего образа, всей его сущности, каждого атома и молекулы, каждого волоска на густой шевелюре. Фальш. Фальш. Ф а л ь ш. – Все просто. Сначала складываешь здесь и здесь, вот так, – блондин собирает самолётик заново меньше, чем за минуту. Экубо, уставившийся на грациозные движения рук, прослушал половину объяснений. Этими руками шарлатан активно машет в воздухе, пытаясь прикинуться уверенным в себе. Этими руками он мнет спины клиентам, когда те жалуются на проклятья. Брюнет сталкивается апатичным взглядом с молчаливыми глазами Рейгена. Тот смотрит так, будто ждёт кивка, что Экубо все понял и готов повторить. Но получает от духа лишь выжидающе поднятые брови, мол, и что? – Смотри, как ещё могу. Брюнет специально действует ему на нервы. Специально ведёт себя так, будто не он только что попросил показать, как собирать несчастные самолётики. Так, будто ожидал от Аратаки чего-то большего и в итоге остался невпечатленным. Блондин берет новый чистый лист и складывает журавлика, расправляя по обе стороны от него ладони, словно птичка и правда была живой и могла в любую секунду метнуться к окну и улететь в родные края. – Ну просто мастер оригами, – незаинтересованно комментирует брюнет, и Рейген хмуро фыркает, прежде чем надеть свою любимую саркастичную маску с широкой ухмылкой на губах. – Ах да, как я мог забыть? Узнаю старого доброго Экубо, который вечно всем недоволен, – да откуда тебе... вообще что-либо знать? – Я уже успел подумать, что тебе правда интересно. Развёл ты меня! Он снова активно жестикулирует своими грёбанными руками. У духа появляется непреодолимое желание их оторвать. – Кретин. Экубо кажется, будто на нем ошейник, поводок от которого туго тянет на себя Рейген. Духу не нравится, ему неприятно, его сковывают, заставляют следовать за собой, унижают, вертят, как захотят. Только нет никакого поводка. Экубо его выдумал. Едкий дым покидает лёгкие шарлатана, а брюнет стоит рядом и внимательно наблюдает – как Аратака методично смахивает пепел на остывший после жаркого дня асфальт, как неоновые лампы вывески бара падают на его светлые локоны, как он обхватывает губами сигарету, размеренно затягивается и тушит бычок о подошву, наклонившись. У Экубо чешутся руки ему врезать, но он лишь сжимает их в кулаки в просторных карманах черного делового костюма. Это ненормально. Для мёртвого – ненормально чувствовать... э т о по отношению к смертному. Он не должен этого чувствовать. Он не хочет. Рейгену на него плевать. Плевать. П л е в а т ь. Экубо не понимает. – Ха-а! – щеки блондина наливаются хмельным румянцем, и даже это кажется Экубо фальшивым. Нельзя быть таким пьяным после одного стакана сакэ. Это вообще был алкогольный напиток? Руки, которые брюнет так ненавидит, цепляются за его пиджак, хватаются за ткань и не хотят отпускать. Ноги еле плетутся по бетонированной дороге, ведущей к квартире, где Рейген снова останется один. Дух рычит и чертыхается каждый раз, когда Рейген неуклюже спотыкается о ровный асфальт. – Придурок, не умеешь пить – не пей, – в ответ лишь пьяное мычание, бормотание и стоны. Пара слов о том, что у него кружится голова, что он ничего не понимает, и Экубо присаживается перед ним на корточки, повернувшись спиной и безмолвно предлагая донести. Аратака тут же рухает на него всем весом, что-то расслабленно напевая себе под нос, и утыкается Экубо в плечо лбом, засыпая на ходу. В квартире тихо и темно. Рейген наверняка сразу вырубится, так что дух даже не включает свет. Сваливает пьяную тушу с себя и ощущает ненавистные руки вокруг своей шеи. – Не уходи. Экубо поддается направлению поводка, судорожно стянув пиджак, сбросив его на пол, и располагается рядом. Блондин вжимается лицом в его грудь, дух притягивает его к себе в теплые объятия, успокаивающе гладит по спине. Он думает о том, что ещё Рейген умеет делать этими руками. Насколько глубоко в себя смог бы их засунуть? Как быстро смог бы довести ими Экубо до оргазма? Использовал бы ли свой полный вранья рот, чтобы ублажить его? Просил бы бесстыдно, умолял бы не останавливаться и трахать его до рассвета? В груди что-то неприятно щемит, ломит и ноет. Туго тянет вниз каждый раз, когда Экубо проводит по светлым локонам на затылке, ощущая, как Аратака засыпает в его руках. А на утро Аратака просто делает вид, будто ничего не было. Конечно. Ведь делать вид – это лучшее, что Рейген умеет. После очередного заказа сил даже меньше, чем после первой встречи с Мобом. – Кажется, я понял, на кого ты похож, – розовые закатные лучи ложатся на пшеничные волосы, смешивая краски, образуя какой-то новый цвет, который Экубо, если б мог, назвал в честь Рейгена. И это был бы его самый ненавистный цвет. – На черного кота, который только недовольно мяукает, надменно поглядывает, фыркает и распускает на всех когти. Экубо не нагоняет его, не смотрит на хитрую выжидающую улыбку, не приближается – иначе, он знает, не сдержится и накроет его губы своими. Темный взгляд скользит лишь по траве и людям, что были на том берегу через реку, мимо которой они идут. – Мяу, блять.