Реквием

Перед войной розы пахнут сильнее, чем летом. Щедрость земли к грешникам нам неизвестна. (с)

Прощание с единственным погибшим из командного состава проходило все с тем же неизменным церемониалом и казалось чем-то отвратительным. Частью какого-то идиотского ритуала. Будто бы людям, даже для выражения горя, нужны какие-то правила и условности. Какой-то политес. Он видел угрюмые лица закаленной в боях "старой гвардии" - иссеченные шрамами, со скупыми слезами на глазах, и равнодушно отворачивался от окружавших его людей, погруженных в печаль и скорбь. Он понимал, но также легко представлял, насколько поверхностно было их горе. Каждый из них оплакивал сейчас часть себя самого, зная, что впереди его ожидает та же судьба. Смерть. Черное безвременье. То, что чувствовал он сам, не годилось ни в какое сравнение с этим осознанием уязвимости собственной жизни и страхом грядущей гибели. Страх и реквием по роду человеческому? На самом краю это уже не имеет значения. Представься возможность - и большинство из них легко пожелало бы жить вечно. Быть сильными и неуязвимыми - многие мечтают об этом, но кто из них знает, какова настоящая цена? Тяжелая, звериная тоска, давящая и разрывающая грудь. Вкус и запах крови - постоянные спутники, от которых он невыносимо устал. Запах смерти и неизгладимое чувство вины Сладковатый запах тлена и мягко благоухающий запах роз. Пряный, навязчивый запах ладана. Люди подходили к гробу в строго установленном порядке, и Сол про себя считал секунды. Три-четыре минуты короткой молитвы в изножье, на коленях, и хватит. Уступи другому очередь. Как на мессе - та же длинная вереница, причащающаяся хлебом и вином. Смерть из страха перед ней обращенная в какой-то нелепый фарс. Клифф Андерсон, стоявший рядом с ним, мягко коснулся его предплечья. Мудрый старик. Единственный из всех, кто здесь понимал намного больше, но четко знал расписанные роли и хорошо помнил сценарий. И глаза старого рыцаря были сухими - ему еще только предстояло выступать "на публику". Когда подошла "очередь", Сол не последовал примеру, четко установленным правилам людей в белых плащах с синей окантовкой, безликой толпы погруженной в скорбное, но почти торжественное молчание - он сделал то, чего никто из них даже позволить помыслить себе не мог. Он обошел катафалк и встал за изголовьем, склонившись над гробом. Над светловолосой все еще растрепанной макушкой, над худощавым, жилистым телом ребенка, подростка, которое было изувеченным настолько, что сейчас, чтобы выставить его "напоказ", гроб пришлось почти доверху наполнить цветами. Люди молились пред раскрытым гробом как перед святыней. А он не помнил ни одного "священного текста" и кажется, вообще никогда не знал молитв. Вера в бога если и была когда-либо, то была предельно мизерной и абстрактной, как у большинства ученых его времени, проникших в тайны жизни и смерти. Как у большинства людей, много раз видевших ее, но что важнее - принимавших это, не отворачивавшихся в смятении и ужасе. Слишком хорошо ее узнавший. Слишком к ней привыкший. Он коснулся губами бледного, чистого лба и для людей это деяние было сродни святотатству. Будто бы жаркие, горько саднящие губы на самом деле только что накрыли мертвый, холодный, чуть приоткрытый мальчишеский рот. Кисти рук, молитвенно сложенных на груди, и голова, бледное, мраморное, закаменевшее лицо - все, что не закрыло морем цветов. Только людям как издалека, так и вблизи, могло казаться, что мальчик просто спал, утопая в алых лепестках: отогнать навязчивое видение хрупкого человеческого тела, изувеченного и растерзанного, тонущего в собственной крови, у старшего офицера не получалось даже сейчас. Гроб с мертвым телом глупого невинного наивного мальчишки - вот раскрытая дарохранительница для всех собравшихся здесь. Тоска, горечь, страх и бессмысленная ненависть - вот семена, посеянные в человеческих сердцах. Вот их причина, чтобы сражаться. Сол не испытывал к ним ненависти или отвращения из-за этого. Кай в отношении него крупно ошибался - старший офицер, второй после командора Клиффа, прекрасно понимал "идеологию" Ордена. "Люди сильны, пока они вместе" и "Объединяйся, чтобы выжить". А отчаяние и осознание общей безысходности иногда и не такой уж плохой катализатор. *** Он выходил из церкви, сопровождаемый гробовым молчанием - только ткань плаща слегка шуршала в такт шагам. Чувствуя взгляды, направленные ему в спину, и заранее зная, что в них. Растерянность и смятение. Слишком встревожены и испуганы мыслями о недалеком будущем. Выбиты из колеи недавней бойней. Слишком испуганы и растеряны, чтобы осуждать или, наоборот, пытаться понять. Эти люди видели его на улицах Рима - страшного, безумного, в перепачканном грязью и кровью, в разорванном белом плаще. Эти люди слышали его крик, страшный вопль полузвериной боли и отчаяния в те секунды, когда стало понятно - все кончено. И после той битвы за Вечный город они до сих пор боялись к нему подойти. Он был тем, кто принес тело юного командира в штаб Ордена, он был тем, кто своими руками закрыл пустые, мертвые, по-детски широко распахнутые синие глаза. Он был тем, кто снова напомнил им о неизбежной и страшной смерти. Сол не мог презирать людей Ордена за эту мизерную слабость и этот страх: невозможно отшвырнуть от себя прочь то время, когда ты сам был таким же, как они, подобным им. Но и на фарс, творящийся сейчас в "доме Божьем", он уже просто не мог смотреть дальше. Если бы бог этих людей на самом деле существовал, он не допустил бы подобного. Он не стал бы связывать воедино одной цепью событий две жизни, заранее зная, что один выживет - чтобы ни произошло, а второй попадет в мясорубку. И потому или наверху над ними никого нет, или рай - это место для бессердечных. Он вытащил из кармана плаща пачку сигарет и, отойдя подальше с церковного двора, закурил, прислонившись к нагретой солнцем стене. Запах живых, несрезанных роз из цветника старого Клиффа доносился и сюда, но отнюдь не был той отвратительной смесью ароматов, витавшей в церкви. Сейчас к запаху цветов не примешивался запах вонючего ладана и свечной копоти, приторный запах смерти. Середина жаркого июля. И розы, пахнущие перед войной еще сильнее, чем летом. Мальчишке почему-то нравились эти колючие, быстро осыпающиеся цветы, но от него самого, от его мягких и непослушных льняных волос всегда пахло одинаково - каким-то травяным шампунем и дурацким запахом ромашкового мыла. Андерсон пришел полчаса спустя. И без того седой, он казался за эти дни постаревшим еще на десять лет. Мудрый старик с глазами орехового цвета и в кои-то веки аккуратно подстриженной бородой. Крепко сбитый, невысокий, коренастый, в свое время твердо стоявший на ногах человек. От него и сейчас исходило ощущение большой внутренней силы, хотя шел он чуть прихрамывая - все чаще о себе давало знать иссеченное шрамами бедро, дань его последнего боя. Сол молча протянул ему едва начатую пачку сигарет, тот как всегда отказался. Это в принципе бессмысленное действие было вовсе не данью вежливости или чем-то еще - Солу просто не хотелось первым начинать разговор. Сейчас он мог только слушать собеседника и отвечать. И бывший - предыдущий командующий Ордена понял. - Не вини в этом себя. Клифф лучше других знал, что здесь не нужны утешения или оправдания. Он просто говорил то, что думал, констатируя факт. Стараясь озвучить то, что иные предпочли бы похоронить в глубине своего сердца. - Мне нужно было предвидеть подобное. Но ты же знаешь, как людям хочется верить в сказку, легенду... - Ты вполне удачно ее для них создал. - Все больше для себя, - старик Андерсон вздохнул и посмотрел на усыпанную гравием дорожку под ногами. - Неужели разочарование - это всегда то, к чему в итоге приходит человек? - Нет, - Сол выудил из пачки очередную сигарету и чиркнул зажигалкой, закуривая. - Не всегда, некоторым удается не успеть. - Прости. Я хотел всего лишь дать им веру, показать, что все зависит от нас самих, а не от того, насколько силен наш противник. Но в итоге старый дурак только забыл о том, что чудес не бывает. - "Старый дурак" не смог бы реорганизовать военное образование, которую теперь зовут последним оплотом человечества, - Сол хмыкнул, убирая зажигалку обратно в карман. - И так сойдет. "Ты же сам очень хорошо знаешь об этом, старина. Невинные всегда будут умирать, а те, кто косвенно повинен в этом - платить за их смерть своей невыносимо долгой жизнью. Вспомни своего сына и тогда ты меня поймешь."* Будто бы отвечая на это невысказанное, Андерсон медленно, утвердительно кивнул, и неожиданно разжал крепко стиснутую ладонь правой руки. В его заскорузлых, грубых старческих пальцах лежал тонкий крест на золотой цепочке - символ Ордена. От этого креста отчетливо пахло кровью. И хотя человеческое обоняние и не смогло бы уловить этот запах, Сол его почувствовал. И вздрогнул невольно. Он знал, кому раньше принадлежала эта красивая безделушка. И коснуться этой маленькой реликвии было бы теперь все равно что опять подхватить, снова взять на руки задыхающегося, давящегося собственной кровью, смертельно раненного мальчишку. Заново пережить те несколько страшных минут до остановки чужого сердца. Заново увидеть одинокую тоненькую светлую прядку, слипшуюся в крови и прилипшую к бледному лбу, широко распахнутые пустые, мертвые глаза, в которых когда-то так ярко отражалось солнце в сочетании с небесами. Взять этот крест означало лишить себя последней видимости покоя. Возможности забыть, смазать четкие контуры воспоминаний. Обязать себя помнить и помнить до конца своих дней. Клифф Андерсон был человеком незаурядного ума, но этого он, скорее всего, не понимал. - Я знаю, что ты едва ли в это поверишь, но таково было его желание. Мой друг, могу ли я еще раз попросить тебя об одолжении? Маленький крест с красным полудрагоценным камнем на золотой цепочке. Один экземпляр на весь Святой Орден. Подарок и дар предусмотрительности его основателя. Знак отличия, по которому можно опознать впоследствии тело командира, если оно будет до неузнаваемости обезображено в бою. Для мальчишки этот крест был символом его призвания. Напоминанием об ответственности, возложенной на его хрупкие плечи. Да только само значение этого громкого слова Кай по-прежнему понимал только так, как понимает глупый, безрассудный мальчишка-идеалист. Гениальный стратег, неспособный, тем не менее, выиграть эту войну, сильный, но сильный лишь по меркам обреченного человечества. Для Сола все было куда прозаичнее. Жетон смертника, а не символ отческого и божественного благословения - вот что это такое. Бог никогда и никого не спасает. В лучшем случае над ними его попросту нет. В худшем - он тоже играет свою шахматную партию. Свою войну. И тем не менее, он все же усмехнулся и молча протянул ладонь. Желтый металл, казалось, больно жег не затянутую перчаткой кожу. От него пахло кровью и смертью. - Я очень тебя прошу. Не от моего, от его имени... Как бы жестоко сейчас это ни звучало. Голос старика Андерсона все-таки дрогнул при этих словах, но было заметно, что он никак не ожидал понимающей и одновременно задумчивой усмешки и негромкого: "Не надо, старина". - Так значит, ты все-таки знаешь? Легкий, молчаливый кивок в ответ. "Я слышал его последнюю просьбу. И я не могу ему в ней отказать". - Я ничего не обещаю. - Я и не прошу обещаний, - Клифф тяжело выдохнул, но все же в его словах слышалось огромное облегчение. - Я просто полагаюсь на тебя. - Так же безрассудно? - Может быть. Людям свойственно безрассудство, но также им свойственна вера. Ты можешь отделить одного от другого? Я не могу. И он не мог. Не думай, что это так легко. - Не беспокойся, мне не свойственно слишком долго думать о высоком, - бывший старший офицер, а ныне - новый командир Святого Ордена, негромко рассмеялся, и в этом смехе отчетливо слышалась горечь. - Точно я знаю только одно - у людей иногда очень опасно отнимать последнюю надежду. - И в твоих силах снова дать им ее. И ведь он тоже... тоже верил в тебя, несмотря ни на что. - Хорошее напутствие. Но сколько ты от меня хочешь? Неделю, десять дней, месяц, год? Два, три года? - Нисколько. Я просто верю, что ты сделаешь все, что будет в твоих силах. - Такой же безрассудный. - Иногда людям не остается ничего другого. Сол, мы проиграли эту битву и понесли тяжелые потери, но исход войны еще не предрешен. - Невосполнимых потерь не бывает? Хотелось бы верить. Андерсон тяжело покачал головой, как бы говоря: "Как всегда упрямый", и вздохнул. - Просто продержись сколько сможешь. Если мы проиграем, этот мир будет обречен. Но он все еще жив и пока в нем есть дети... Я бы хотел, чтобы они никогда не брали в руки оружия. В ответ на эти изливания измученной старческой души Сол промолчал, предпочитая держать свои мысли при себе. Потому что у людей иногда очень опасно отнимать надежду. Их невозможно глупую мечту. Тонкий крест с маленьким камнем чуть покачивался на груди в такт дыханию, бешеные порывы ветра свободно развевали полы белого с красным окаймлением плаща. Орден шел вслед за новым командиром по истерзанной огнем сражений земле. Не жалуясь и не ропща, привычно встречая каждую новою зарю и привычно не надеясь дожить до следующего рассвета. Он продержался десять лет. Долгие десять лет, полные бессонных ночей над книгами и картами с расположением войск. Десять долгих одиноких лет до собственной смерти. От тонкого нательного креста по-прежнему пахло кровью и ладаном и, как может быть только казалось, тонким, едва уловимым запахом ромашки. И до самого последнего дня его так и не смогли перебить запахи гари и дыма. ............................................................................................................................................ * - согласно информации с фандомной википедии, Тестамент - приемный сын Андерсона, был убит своим отцом после трансформации в гира, так как не сумел сохранить человеческий рассудок. (Позднее воскрешен Тем Человеком, но Клифф не простил себе этого до самой смерти).