Вечная любовь

Говорят, настоящая любовь бывает лишь раз в жизни и остаётся в сердце человека навсегда. Её ничем не вытравишь, никогда не забудешь, она всегда будет с тобой. Все остальные чувства, казалось бы бесконечно похожие на те самые заветные – лишь жалкие попытки закрыть ту зияющую пропасть в душе, оставленную после потери истинной, вечной любви. Вирал считал точно так же. Так глупо, да? Влюбиться во врага своего народа, биться с ним насмерть, чтобы потом позорно проиграть, терпя унижения и боль утраты господина. Вирал ненавидел себя за ту грязную, постыдную, но до боли приятную радость за то, что его противник жив, и они скоро вновь сойдутся в схватке. Эти чувства – величайшее унижение за всю его жизнь. Он ненавидел себя за них. За что в Камину вообще можно влюбиться? Они были знакомы всего ничего, но Виралу казалось, что всю жизнь. Возможно, злейшие враги совсем скоро смогли бы стать друзьями, решить все свои разногласия, закончить войну и тогда… Вирал мог бы хотя бы смотреть на него издалека, не скрывая своих чувств за враждебностью, не смея надеяться на большее. Он вообще был довольно робким и неуверенным в себе зверочеловеком. Но его страдания, к сожалению, на неразделённой любви не заканчивались. Камина погиб. А все те только-только начавшие расти в сердце Вирала хрупкие и невинные чувства тут же увяли, скрючиваясь и засыхая в предсмертных судорогах. Как будто весна резко сменилась стужей. Как будто почва ушла из-под ног. Как будто внутри что-то светлое и тёплое резко умерло. Боль от потери была намного страшнее любого наказания, любой пытки, любого унижения, в тысячу раз ужаснее любой другой боли, которую Вирал когда-либо испытывал. Он старался держаться. Не плакать, не чувствовать – выполнять свой долг. Ему уже было плевать на всё – лишь бы спасти хоть кого-то. Лишь бы… но Вирал опять не справился. Он проиграл какому-то мальчишке, так отдалённо похожему на его возлюбленного, причём дважды, как и Камине. От такого сравнения хотелось смеяться, но уголки губ отказывались подниматься. Смотря на Симона – героя, вождя, спасителя, Вирал жмурился от слишком яркого света. Мальчишка был слишком сияющим, слишком самоуверенным, слишком оптимистичным, слишком… он весь состоял из этих «слишком». Как и Камина. Вирал не мог не видеть в нём своей первой любви. Они были СЛИШКОМ (опять это дурацкое слово) похожи. Мальчишка, вместе с Мега-Гуррен-Даном перенял у предыдущего лидера и его дух, волю, характер, мечту… в общем – всё. И это ничуть не преувеличение. Разве что катана первого вождя людей в этой войне осталась на его могиле. Величие Симона ослепляло, но не более. Вирал видел в нём тень Камине, а потому просто не мог быть равнодушным ко всему, что касалось этого яркого и безбашенного героя человечества. К мальчишке он чувствовал лишь то, что всегда мечтал чувствовать к его предшественнику, но так и не смог – враждебность, перерастающую в ненависть. Но это было, к огромнейшему сожалению Вирала, пока. Зверочеловек всегда думал, что его история несчастной любви окончилась. Что он никогда не сможет испытать настоящее счастье, почувствовать себя живым. Вирал, как будто умер внутри, пока его внешняя оболочка ещё пытается бороться за что-то. Искать смысл там, где его нет. Симон, уже давно признанный и даже лучший, соперник больше не пилотировал Гуррен-Лаганн. В его противниках осталась кучка детишек, которые побеждали не силой воли и стремлением, а банальными тактиками и числом. Сражения с ними скорее раздражали, чем доставляли тот азарт, который испытываешь только в битве с упрямым и несгибаемым человеком. Тогда Вирал впервые поймал себя на мысли, что скучает. Не по Камине, хотя, и по нему тоже, но именно сейчас, именно в это время, именно в эту минуту ему не хватает Симона. Он был, как и его возлюбленный, солнцем, куполом, сверхновой звездой – ослепительной и манящей. К ней хотелось приблизиться, даже если её жар спалит тебя дотла – только быть рядом. Не видеть луч света в тёмном царстве Вирала было мучительно, поэтому он, словно инстинктивно стремился к нему, как мотылёк к огню. И в какой-то момент его крылья сгорели. Вирал попал в тюрьму. Теперь у него не было даже призрачного шанса увидеть Симона. От этого осознания стало тоскливо. Ещё хуже стало, когда ему в голову пришла единственная здравая мысль : «А почему мне вообще так хочется его увидеть?». Если Вирал не видит Симона, то он может представлять на его месте Камину – такого же яркого, такого же живого. Он ещё не отпустил свою любовь и не отпустит никогда. Этот умерший парень был его истинной любовью. Или он так только думал? Когда Вирал лично встретил главнокомандующего спустя не один год, то увидел перед собой обычную, сломленную, слабую, лысую макаку. Он не был Камине, который никогда не унывал и всегда боролся с трудностями лоб в лоб. Его иллюзия разбилась вдребезги со звоном бьющегося стекла. Симон перестал быть тенью Камине в представлении Вирала. Он стал простым человеком, со своими слабостями и недостатками. У этого придурка их вообще было вагон. А единственным недостатком Камине стало то, что он был простым человеком. И тот это знал лучше, чем кто либо ещё. Может, именно по этой причине Камине умер вместо Симона. Потому что его брат был сильнее, намного сильнее, чем сам Камине, просто не всегда это осознавал. И он неустанно это доказывал, совершая свои подвиги и спасая тысячи жизней. Это могущество Симона было единственной причиной, почему Вирал не винил его в смерти своей первой любви и не ненавидел за это. Но именно потому, что в глазах зверочеловека пацан перестал быть тенью Камины, первый смог узнать его. Как говориться, друзьями невозможно стать без хорошей драки или пьянки. Поговорив с Симоном, сразившись с ним на кулаках в душевой, Вирал увидел его с совершенно другой стороны: слабый, глупый, сломленный, приговорённый к казни собственным народом, людьми, которых когда-то спасал и защищал, но ещё не отчаявшийся. Парень не был столь сильным и ослепительным, каким был его предшественник, но именно по этой причине рядом с ним Вирал чувствовал себя нужным, живым. Именно за ним, а не за кем-либо ещё, ему хотелось идти. Симон не был божеством или бессмертным символом неукротимости и свободы, как его брат по духу, его сердце было обычным. Не появись в его жизни человек, который заставил паренька преодолеть свои страхи и отправиться на поиски приключений на поверхность, то он бы так навсегда и остался в своей маленькой подземной деревне простым бурильщиком. Но сломанные кости имеют свойство срастаться, становясь ещё крепче, чем раньше. Изначально слабый человек может добиться куда большего, чем сильный с рождения. Камине зажёг в сердце Симона бессмертное жгучее пламя. С его помощью пацан стал тем, кто он есть сейчас – героем, лидером Мега-Гуррен-Дана. Он пошёл более тернистым путём, чем его предшественник, пережив боль потери и горечь собственного бессилия, чем стал похож на самого Вирала. Наверно, именно это стало причиной того, что зверочеловек не может оторвать от него своих глаз, именно из-за этого он чувствует, как вместе с решимостью в душе Симона, сердце самого Вирала начинает гореть неугасаемым огнём Гуррен-Дана, именно поэтому он ни минуты не сомневается, когда этот сильный, надёжный, целеустремлённый Человек (да, именно с большой буквы) протягивает ему руку, приглашая стать членом братства, с которым Вирал сражался на протяжении многих лет. Подобное приглашение было неожиданным и смущающим, но до скрипа в зубах приятным и воодушевляющим. Его признали. Вечного неудачника и слабака Вирала признали лучшей кандидатурой в пилоты самого Гуррен-Лаганна – символа правосудия человечества на Земле. Симон был первым, кто сказал бедному замученному одинокому зверочеловеку, что он нужен, что даже в его вечной жизни есть смысл, что он может обрести своё место в мире, что он имеет право с первых рядов наблюдать величайшую битву Мега-Гуррен-Дана. Наверное, именно в тот момент, когда Симон протянул руку Виралу, когда пригласил его в свою банду, последний и влюбился. Второй раз в своей жизни. Второй раз, как в первый. Второй раз по-настоящему. Второй раз в безбашенного, целеустремлённого и несгибаемого человека. Второй раз безответно. Но на этот раз всё по-другому. Теперь он имел право смотреть не в спину Симону, а прямо в лицо. Он мог стоять не напротив, а рядом, биться не против, а за, быть рядом и видеть собственными глазами своего, уже, напарника, наблюдать за ним, слышать его голос совсем близко, а не мучиться в блаженном неведении о его судьбе. Вирал был и не против. Он знал о Симоне куда больше, чем о Камине, был к нему ближе, чем к Камине, и впоследствии полюбил больше, чем последнего. Конечно, эти чувства вновь не миновали критики со стороны рассудка Вирала, но… теперь он, словно, мог себе позволить это чувствовать. На самом деле, ему много не надо. Просто наблюдать – достаточно, в конце концов это стало его обязанностью с тех пор, как Ларгеном даровал ему бессмертие. Наблюдать со стороны, действительно, достаточно. Чувства Вирала никогда не смогут созреть до конца, да даже расцвести им будет трудно, но пока они активно растут, под лучами ослепляющего солнца, под одним единственным несложным именем. В душе Вирала вновь наступила весна. Он был рад стать частью этой огромной и дружной банды Гуррен-Дана. Возможно, когда-то Вирал завидовал сплочённости и силе этих людей, но сейчас смог влиться туда только по решению единственного человека, а прошлые обиды словно канули в лету. Его поразило, с какой беспечностью эти люди доверяют Симону свои жизни и сердца, как непринуждённо принимают любое его решение. Вирал не мог перестать улыбаться, даже когда скулы стали болеть с непривычки. Теперь нужно привыкать. Ему придётся часто улыбаться. Удивительно, с какой лёгкостью Вирал полюбил Симона. Практически настолько же, насколько принял существование этих чувств в себе. Ну, как в него можно не влюбиться? Как можно не любить ТАКОГО человека? Если бы Вирал начал писать книгу об истории человечества, то восемь десятых её посвятил бы восхвалению качеств Симона и описанию его внешности, характера и поступков. Тогда потомки наверняка бы узнали об истинных чувствах летописца, но это было бы только «тогда», через много-много лет, когда уже не останется живых свидетелей этого чуда, совершённого… а уже всем давно известно, кем. А если бы хоть один участник той заварушки с антиспиральщиками прочёл бы труд Вирала, то без лишних разъяснений воскликнул бы, что написанное – чистая правда. А всё потому, что не любить Симона – невозможно. Даже если чувства летописца несколько сильнее, чем у основных Мега-Гуррен-Дановцев. С тех самых пор, как Вирал стал членом банды Симона, он больше никогда не отчаивался. Пылкость и неумение сдаваться заразны. Даже когда его возлюбленный вновь покинул его, зверочеловек не был расстроен. Тепло… нет, огонь, переданный Виралу Симоном согревает его душу до сих пор. Он никогда не забудет своих чувств, никогда не предаст человечество и навсегда останется с Мега-Гуррен-Даном. Но в это идеальное будущее вклинилась одна глупая и совершенно случайно вырвавшаяся фраза, сказанная много лет спустя близкому человеку, который уже порядком постарел, но чей взгляд остался всё таким же пронзительным, как и раньше. Их встреча была незапланированной и мимолётной, но до странности правильной, словно подстроенной специально для Вирала, чтобы он смог рассказать ему о чувствах, что так долго и преданно хранил в своём сердце все эти годы. Зверочеловек впал в некий транс и был страшно смущён, а потому не расслышал ответа Симона, но… тот слегка толкнул его кулаком в плечо и шёпотом произнёс: - Вообще-то я ждал, пока ты созреешь для этих слов уже столько лет… Любишь же ты откладывать всё на потом, бессмертный. Симон ушёл, оставив Вирала в ступоре. Последний долго не мог заставить себя сказать хоть слово, смотря ему в спину, а потом вдруг улыбнулся. Слова были не нужны. Любовь так и осталась односторонней, Симон так и остался отшельником-путешественником, Вирал всё ещё обладает вечной жизнью. Ничего не поменялось. Только, сердце зверочеловека предательски пропустило удар. Улыбка стала ещё шире. Его любовь спустя столько лет разлуки стала только сильнее. Вряд ли Вирал когда-нибудь сможет отпустить эти чувства. Его любовь уже стала вечной. Вечная любовь. Как красиво звучит.