Сердце Дресс Розы

Солнце жарило. Росинант чувствовал себя даже не ящерицей, греющейся на камушке — их было полно на юге, мелких и юрких, — а диковинным и дурным блюдом вроде печеного какаду. За несколько лет на Дресс Розе он наконец перестал сгорать и походить на кучерявую от облупившейся штукатурки стену, даже старые раны его нечасто беспокоили, разве что из-за непогоды и собственного упрямого нежелания считаться с ними. Изнежился он. Размяк. Дресс Роза словно щадила неудачника: он реже падал, реже обжигался и ломал что-то — вокруг и в себе. Росинант усмехнулся, не глядя сунув в рот сигарету, и погладил ослепительно белый камень, шершавый и горячий. Его руки на контрасте были непривычно загорелыми. От глубокой раскалённой синевы неба кружилась голова, пахло настоящим солнечным летом, нагретой древесной смолой и листвой, лаково блестевшей на солнце, буйно цветущими южными цветами. На душе порой становилось жутко от этой пасторали, словно он застыл, как корабль в затяжной штиль, а безмятежность моря, в глубинах которого притаились чудища, околдовала его, погрузила в сладкую иллюзию, мираж. Возможно, Росинант даже счастливо улыбался, глядя в небо, пока его плоть гнила или её медленно поедали более живучие твари. Таким вот — уютным, ярким и жутким — для Росинанта оказалось заключение в Королевстве, где захватил власть Дофламинго. И, честно говоря, Росинант так и не смог решить, было ли это всё гигантской ловушкой для предателя или нет. Очень уж часто Доффи оказывался рядом, чтобы подхватить чашку, падающий уголек, а то и самого Росинанта, как когда-то подхватил на Миньоне. А когда брата не было рядом — наступал черёд Дресс Розы. Казалось, любые углы, камни и сама земля здесь были мягче, люди — добрее, мысли — звеняще страстными, как фламенко, или ленивыми, как полуденный зной. Доффи пару раз «оговорился» во всеуслышание, что огорчится, если что-то случится с его младшим братом, его Корасоном. И сила дьявольского фрукта вместе с характером Небесного Якши придало этим словами угрожающий оттенок. Люди запомнили их. Росинант тоже. Для Доффи он был ценным пленником, а золотой клеткой ему стала целая страна. После самого первого их договора «о ненападении» Доффи никогда не повторял, что сделает, если Росинант попробует ускользнуть или если станет настраивать народ против его нового щедрого Короля. Впрочем, Росинант сомневался, что смог бы тут что-то изменить... Жители Дресс Розы искренне любили Дофламинго и самого Росинанта. Нелепого и неуклюжего младшего Донкихота, приглядывать за которым им велел сам государь. — Хотите персиков, господин Корасон? Или, может, фиников? — старик, похожий на свой товар — такой же темнокожий и засушенный, указал на корзину, полную сладких, шоколадно блестящих фруктов. Росинант зашарил по карманам, игнорируя вздох и неодобрительное покачивание покрытой седым пухом головы. Он всегда платил за угощение, любое, и народ уже попривык, но всё равно находились те, кого это привычка сердила. Таков уж южный народ. Персики пахли ошеломительно. Росинант долго сидел на парапете в густой тени нависшей крыши — из-за её угла виднелся огромный, величественный Колизей, и даже цветущая акация не могла заглушить аромат фруктов. Он весь измазался в соку, во рту разливалась нежная сладость, а язык пощипывало кислинкой, даже тут он умудрился сплоховать и натёр волосатой шкуркой нёбо. Но остановиться не мог, растерянно облизывал пальцы и ладони, хмурился, разглядывая подмокшие и не очень свежие манжеты любимой рубашки. Вздыхал и вновь изучал даль, щурясь, выискивая знакомые корабли. Праздность развращает, говорили мудрые люди. Росинант старался не обманываться красивой картинкой и старательно делал вид перед самим собой, что его задание продолжается: бывший коммандер морского Дозора притворялся, вынюхивал — а вынюхав, молчал. И не хотел разрушать этот маленький рай, в котором ему нашлось место. Трус и слабак, вот уж точно. Закончив с фруктами, он неохотно побрёл по идущей под уклон улице — холмистая местность была утыкана двух- и трехэтажными домами из известкового камня, яркие черепичные крыши блестели на солнце, шелестели полосатые тенты на балконах, а веранды пестрели бархатцами. Он старался держаться заборов — свечки-кипарисы не давали тени — и обходить выставленные на улицу бесконечные горшки с цветами. Путь до кабака был слишком коротким для того, кто не хотел назначенной встречи. Росинант петлял, заныривая во дворики, утоптанные детскими ногами, завешенные цветной стираной одеждой на верёвках, с людьми, курящими и пьющими чай на балконах; отмахивался от зазывал в лавочках, часто расположенных на первых этажах, шёл медленно, шаркая шлёпанцами по песку — дворники сметали его по утрам, но ветер каждый день приносил снова. Вначале он удивился злачному месту, выбранному для их встречи, но потом вспомнил, что местные женщины умели постоять за себя. Виолетта же вообще была способна на многое... Но только не спасти свою семью. Росинант знал об этом от Доффи: о четырёх особенных игрушках в услужении Сахарка — и сожалел о потерях Виолетты искренне и честно и не отказал ей отчасти из жалости, отчасти из чувства вины. Ведь тайный и бессмысленный разговор — опоздавший на годы — не нравился ему заранее. И всё, что Виолетта могла сказать, он знал наперёд. — Я его уничтожу! Сотру в порошок и выпью с вином! И порошок будет такой мелкий, что даже осадка на дне не останется. Они сидели за маленьким столом, спрятанным в глубине зала. Сфера Тишины укрывала их обоих от лишних ушей. Теперь Росинанту нечего было скрывать, но он не хотел лишних неприятностей на голову бывшей принцессы. Виолетта сейчас сошла бы за демона. Её глаза горели ослепительным — и ослепляющим — огнём ненависти, гнева и отчаяния, её руки на столе сжимались в кулаки до побелевших костяшек. Она не собиралась бояться. Только биться до конца — теперь, когда она узнала горькую правду о семье. Росинант поёжился — это роднило её с Ло — и почувствовал себя неуютно. — Ты же дозорный! Помоги мне! — Бывший. — Он допил вино и глянул на полную кружку принцессы. Она едва пригубила сидр, и, к сожалению, сама была как алкоголь. Как раз тот типаж, что всегда нравился его брату. Росинант качнул головой, прикурил и долго смотрел сквозь дым, сквозь злой изгиб накрашенных губ, сквозь жажду мщения, кипевшую горьким потом на коже и отравой в глазах, обычно спокойных и даже угрюмых. Закадрить такую для Доффи было бы вызовом сродни удачной охоте — развлечением. Много ли времени пройдёт, прежде чем она воткнёт ему нож в спину? Еще одно предательство от члена семьи, это даже смешно… если бы Росинант не знал наперёд, что, какой бы ловкой и сильной ни была Виолетта, — она не сможет убить его старшего брата. Только сделает его ещё более жестоким и сумасшедшим. Сколько предательств может вынести человек за жизнь? Доффи был прочным, но он уже пережил два. Росинант от души не желал ему третьего. И всё же, как бы то ни было, он продолжал видеть в этой женщине себя и Ло. И ту же самую кривую дорожку, которая привела его к настоящему. Справедливость? Свобода выбора? Росинант так давно не имел с ними дела, что засомневался, а существуют ли они на свете. Кажется, что нет, но так ли это? Или это говорил в нём яд Дофламинго? Яд Дресс Розы? — Думаешь, если станешь его женщиной, сможешь дёргать за ниточки? — спросил он очевидное, когда их прервал взрыв смеха в углу кабака, и Виолетта пошевелилась, невольно принимая более чувственную — более опасную позу. Гнев, гордыня и презрение выплеснулись на Росинанта помоями. Виолетта даже не выругалась, только поджала губы, изогнула в едкой и жуткой усмешке, и взгляд её был чёрен и опасен, как дуло револьвера. Конечно, она разозлилась, когда он намеренно назвал вещи своими именами. «Ну как ты не понимаешь, что твои чувства ведут тебя в ад, а твою страну — к рекам крови!..» — Боишься, что я займу твоё место, Корасон? — Бывший, — повторил Росинант и погасил бычок о деревянный стол, промахнувшись мимо пепельницы. Доффи успел бы подвинуть её, не дал бы сбить локтем бутылку и вовремя освежил бы цветы в темных и густых, как южная ночь, волосах Виолетты. Такая красивая и такая несчастная принцесса. Одинокая в своём собственном доме. Лишняя в стране, в которой родилась. Росинант не мог ей помочь. И не хотел. Хватит с него Ло, больше он никого спасать не собирался... Да и сама принцесса никогда бы не обратилась к человеку, узнай, что он продал Дресс Розу за жизнь одного мальчишки. Скорей убила бы первым. Ужасная, дикая усталость навалилась на Росинанта, прибила, как шквальный морозный ветер прибивает к земле. Миньон, словно сосулька, воткнутая под рёбра, зашевелился в нём, заполняя тьмой и пустотой. Миньон жил в Росинанте очень долго и, даже растаяв последним кошмаром, холод иной раз сочился по венам ядовитыми мыслями, врывался призраками прошлого и новостями из Нового Мира. Но разве есть места, полностью безопасные? Защищённые от врага, внешнего и внутреннего. От себя самого? — Поздно его убивать, принцесса. Не моими руками точно. Благими намерениями… Росинант прикрыл глаза. Он упустил момент, когда на их столике зажгли свечу в стаканчике, и сквозь мутный свет кабака он увидел, что на остров опускаются дымные сумерки. Вокруг пахло кислым пивом и перебродившими фруктами. Было душно. Его свободное время на сегодня истекало. Он обменял свою жизнь на свободу Ло, а значит, не мог опаздывать во дворец к Доффи. Он поднялся, оставив на столе плату за вино и сидр, сухо попрощался с Виолеттой, не сомневаясь, что она не послушает его мудрых советов, которые не сделают её счастливой, но сохранят жизнь. Росинант шёл ко дворцу и не мог вспомнить, когда у него последний раз так болела голова. Встреча с Виолеттой погрузила его в тяжёлые мысли, они якорем тянули на дно. Он брел по улицам, затихающим в такой поздний час, в тёплом, как кисель, полном запахов воздухе. У королевских ворот он остановился сорвать с отяжелевшей ветки перезрелую инжирину, приторно сладкую, с треснувшей кожицей, обнажающей багровое нутро, — попытался заесть горькую встречу с Виолеттой. Свернул на брусчатую дорожку, белевшую под ногами, и всё продолжал рвать ягоды. («Это не ягоды, братец, а плоды фикуса... ладно-ладно, можешь называть их ягодами!» — Доффи знал о своем королевстве всё). Где-то справа шумело море, но его рокот здесь был едва уловим. Впереди замаячил постовой, безликий слуга в жёлтых, так хорошо различимых впотьмах одеждах, он ожидал с неизменной перьевой шубой в руках. Поздними вечерами после Миньона Росинант иногда зяб. Ещё Доффи считал, что упав с лестницы в шубе, тот набьёт меньше шишек и ссадин. А то стоило отвлечься на миг — и всё, ноги жили своей жизнью. А он жил по приказу брата, укутанный в мягкую пелерину, хотя, лёжа в снегу на Миньоне, не верил, что очнётся после разоблачения и выстрелов. Очнулся — по чужой злой прихоти, проклял своё выздоровление, братца с его коварными планами — и тонул, тонул в страхе. Но невозможно всё время жить в страхе. Да, Ло, я понимаю. Рано или поздно захочется взять связку гранат и расхерачить к чертям этот фальшивый мир, эту идиллию, в которую невозможно поверить после всего. Захочется взять связку гранат, пусть даже мысленно, и — тут же попасться в прицел зорких глаз Виолетты, которая видела всё и всех, насквозь? Ха. Самоубийство, причём бессмысленное и бестолковое. В итоге он мысленно то предавал брата, то себя, винился, злился и никак не мог решить, к чему стремиться теперь, кем себя определять, чего хотеть. Сейчас только и оставалось, что считать ступени лестницы, ведущей ко дворцу, — за столько лет он выучил их наизусть, затёртые, со сколотыми краями и трещинками — или в сиесту пересчитывать облака над морем, похожие на сахарную вату или шапку сливок в утреннем кофе. И если отложить в сторону гранаты, он всегда мог утонуть. Нечаянно — ведь за намеренный демарш Доффи обещал убить Ло. И всё спрашивал с ласковой издевкой: «Ну чего тебе не хватает, Роси?» Росинант смутно чувствовал в своих мыслях фальшь, он обманывал себя, ходил кругами вокруг какой-то не самой приятной идеи. Чёрт! Он всё-таки споткнулся, хотя обычно старался не давать повода ловить себя. Хватило однажды выяснить, что внизу ждут с аптечкой и натяжной сеткой. Стыдоба! Сегодня его спокойно держала крепкая горячая рука — цепкие пальцы не сдавливали, но не давали ни малейшего шанса сорваться. — Как приятно, что ты вспомнил про ужин и пришёл, Роси, — по-доброму пожурил брат, но от его взгляда сквозь стёкла очков внутри всё испуганно дрогнуло. По затылку и шее до самых лопаток побежали неприятные мурашки, словно через рукопожатие Росинанту передался электрический заряд. Он постарался затолкать эмоции поглубже, кивнул уверенно. — Прости, что задержался. Гулял и совсем позабыл о времени. Доффи заулыбался мягко и широко. Довёл его, так и не выпустив из хватки, до малой залы, где бывали только они вдвоём: ужинали, а временами, если Росинант не успевал сбежать из дворца раньше, завтракали и обедали за круглым уютным столиком на двоих — очень непривычно, до интимности близко, Росинант поначалу жутко волновался, а потом привык. Оценил. Невольно втянулся. Это напоминало дом в Мариджоа — светом из огромных окон, близостью рук и взглядов и человеческим теплом. Дофламинго отодвинул стул и дождался, пока Росинант займёт своё место. А он всё вертел головой, разглядывая, нет ли нитей вокруг, но они всегда были. Поднять упавшую вилку, срезать горящую прядь волос, затянуться на горле. Последнее было давно и то пару раз, но тело помнило. А ещё помнило, что ни разу не обходилось без ожогов и порезов, если он ел в одиночестве. Может быть, предатель заслуживал, чтобы однажды ему отрезали голову? Росинант перевёл взгляд на брата, считая, что он понимает этот немой вопрос и намеренно игнорирует его. Долго и беспечно смеётся. Подкладывает ему салата из помидоров (и побольше, побольше зелени, как Росинант любит), сам подлил вина в бокал, пододвинул стакан воды: вдруг братец подавится. Разве что не предложил салфетку постелить на колени, Росинант успел раньше. Доффи оставалось только ещё на пальцы дуть, вечно обжигаемые спичками или зажигалкой — но там давно чувствительность упала до нуля, и однажды Росинант сразу об этом сообщил, прерывая движение на середине. Поэтому теперь Доффи носил с собой детские пластыри. Количеством закусок из капусты и горками чернослива в вазочках можно было накормить троих. Из супницы остро пахло сыром и грибами. Ловко разделывая своей вилкой рёбрышки под кисло-сладким соусом, Доффи кивнул на них и приказал: — Съешь немного мяса, Роси, умоляю, иначе ты перестанешь носить свои кости. Вот, он вновь контролировал! Принуждал. Сам братец только в самую адскую жару не ел красную рыбу и лобстеров, клешню ему в печень, обходясь лёгкими винами и фруктами. — Ты же не хочешь опять слечь в постель и встречать малыша Ло больным? Когда-нибудь он приплывёт. Росинант дёрнулся, не успев донести ложку супа до рта, и плеснул мимо. Салфетка спасла, а Доффи лениво стёр капли с подбородка, поправил Росинанту воротничок рубашки, задевая кончиками пальцев опасно близко к ярёмной вене, и продолжил: — Я устал от жалоб Джоры и местных врачей, что ты отказываешься жрать и всеми силами пытаешься покинуть меня, отплатить чёрной неблагодарностью. Пальцы продолжили исследовать его, вынули какие-то тонкие веточки из волос, отряхнули спину. Обычное раздражение, он не любит ждать, так почему же с Ло?.. — А сейчас слуга донёс, что старый Федерико вновь жаловался. Ты опять платишь за еду. Сколько раз я тебе говорил? Ты принц этой страны. Убытки я возмещу, если это будут реальные убытки, а за доносы на тебя я знаешь, что делаю? Пальцы кружили под лопаткой, где неровно срослись выходные отверстия от пуль. Росинант сглотнул. Что делал, убивал? Калечил? Из-за него?! Из-за простого желания иметь свои деньги на сигареты и перекус, а не сидеть на короткой привязи и умирать от скуки? — Приплачиваю ему, Роси, а не то, что ты подумал. И скоро разорюсь на твоём молчании. — Что? — вскинулся он, стул под ним пошатнулся, и брат удержал Росинанта за воротник — затрещала рубашка. Он заторможено отметил, как Доффи убрал ступню из-под стула — застопорил ножку, чтобы Росинант не опрокинулся вместе с ним, и как замелькали в воздухе едва слышные, тончайшие нити. Что? Петли из нитей дьявольского фрукта ровно и аккуратно стегали рваную дыру, он едва ощущал прохладные и лёгкие прикосновения. Брат использовал своё смертельное оружие как портной, а не пират, тиран и убийца. Растрачивал на ерунду. Росинант наблюдал в зеркало у стены, затаив дыхание, за его работой, за потрясающей ювелирно мелкой моторикой рук, за танцем нитей. Опасно и… красиво. Прилив постыдной благодарности плескался внутри и щекотал, как пенные пузырьки шампанского. Четыре с лишним года после долгого выздоровления он привыкал к заботе и, видимо, привык? Только когда Доффи несло и срывало, он ждал удара, то ли со страхом, то ли с надеждой. — Почти как новая. Я бы предложил любую другую, — Доффи тщательно разгладил шов, потрепал Росинанта по волосам полузабытым, до спазма в горле приятным жестом из детства. — Но будь твоя воля, ты же из этой не вылезал бы. Странно, что на ней нет сердечек. Нет. Зато есть узор, похожий на дыры от пуль. Сначала он выбрал его, чтобы никогда не забывать, но постепенно аллюзия стерлась и осталась просто маковая вязь вдоль пуговиц. И просто хорошая вещь. Мягкая на ощупь, удобная и лёгкая, из неё и вправду было лень вылезать. Росинант поднял голову и глянул с облегчением. — Спасибо, — хрипло пробормотал он. — Может, ты и прав, стоит обновить гардероб. — Подсолнухи! — оживился Дофламинго, портя весь аппетит. Цветы правящей династии — Рику Долдо Второго и его дочерей. Хоть брат и не убил их, всё равно было противно. — Ладно, не их. Кажется, агент 01746 , ты разучился держать лицо, раз тебя так легко прочитали. Росинант потянулся к пепельнице. — Но будешь много вредничать, подарю жилет с вышитым сдобным хлебом, — и Доффи захохотал. Хотелось улыбнуться в ответ на глупую угрозу — под пальцами брата, под лопаткой, крепко и ровно была зашита дыра на рубашке. Так Доффи зашивал его раны из года в год. Только в душе осталась червоточина, но даже Росинант не всегда мог её опознать, просто знал: однажды он смертельно испугался Доффи, там, на стене, подвешенный вместе с ним и отцом; от убийства отца на его глазах Росинант поломался — а кто бы нет? Потом ещё раз — зачем-то выжив. И каждый раз виноват в этом был его брат. Тоже изломанный, если так подумать. Или он всё же таким чудовищем родился? Он выбил из пачки сигарету, аппетит начисто пропал. Донкихот Росинант занимался правым делом. Он верил в это и когда убивал, когда выкидывал детей из Спайдер Майлс, писал доносы и наводил револьвер на брата. Но теперь он не дозорный, не пират, не спаситель, лишь заложник, возможно, разменная монета. Должен ли он был предупредить Доффи о намерениях Виолетты — и какими словами? — Знаешь, — Дофламинго утёр губы салфеткой и взял серьёзный тон, — хватит ебать себе мозги, Роси. Всему есть предел. Его пальцы затушили искру, лизнувшую волосы, когда Росинант закурил. А ведь и правда, с удивлением, отчетливо, а не заезженно на повторе до слившихся в бессмыслицу букв, осознал он. Если бы не Доффи, он бы давно умер. Не только сразу после Миньона, но и потом случались плохие дни. Он сдался, перестал заботиться о себе. Но Доффи, Доффи никогда его не бросал, ежедневно был рядом... устроил предателя со всем возможным удобством. Росинант уже почти открыл рот, чтобы спросить, зачем так стараться, как Доффи опередил его. — Сходи в порт. Там есть человек с нужной мне посылкой — ты же любишь гулять. В ней есть послание и для тебя. Маленький, но щедрый подарок. Улыбка Доффи была хуже чем у пираньи, а рука на плече — ободряющей и тёплой. Пока он возился с шубой, скинутой на кресло, брату позвонили и разговор был явно не для чужих ушей. — Зайди ко мне перед сном, Роси. Хочу тебе кое-что рассказать. — Как скажешь, молодой господин. — Ой, да ну тебя, хоть наедине можешь быть человеком? И ушёл в свой кабинет, выпрыгнув в окно. Это всегда завораживало, падение — и взлёт, вся жизнь Дофламинго. А он сам разве человек? Засранец и предатель? Трус? Ты не согласен с членами своей Семьи, братец? Именно так они называют меня в лицо. Злая ирония судьбы столкнула его в холле с двумя старшими офицерами. Их разговор резко прервался, Требол мрачно зыркнул, непривычно серьёзный, но всё такой же мерзкий, а перья на оторочке плаща Диаманте словно заострились ещё сильнее, наверняка готовые проткнуть Росинанта насквозь. В Семье его не любили: за двуличие, за оскорбление, которое он нанёс молодому господину своей выходкой, и, несмотря на него, особое положение. Он их понимал. И сторонился, стараясь не давать поводов для стычек. Но Доффи сам подливал масла в огонь их недовольства: ужинал два раза, чаще просто присутствуя на трапезе своих людей, или только с ним. Они были бы рады, сиди Росинант в казематах, закованный в кайросеки, на хлебе и воде. Росинант думал, стоит брату отвернуться, и ему, предателю Корасону, отомстят: заморозит в первый же месяц Моне или подорвёт Гладиус, а может, и Требол устроит ему скользкую дорожку в ад. Но они не делали ничего. Ругались, проклинали, зло шутили, но не трогали. Они любили Доффи и подчинялись ему, как верные псы. А он? Что за тёплое и светлое чувство сворачивалось в груди при взгляде на Доффи? Имел ли он право любить? Совесть говорила, что вряд ли. От предателя не нужно ничего. Неприязненные взгляды обоих провожали его до конца крыла, понятные и привычные. На лестнице Росинанта догнала Детка Пять. Идеальное оружие, как называли её многие. Девочка-узница своего желания быть полезной. Она мечтала о любви, но, говорят, невозможно любить кого-то, если не любишь себя. А если только себя и любишь? — Господин Корасон! Он поморщился и сделал шаг вниз по ступенькам. — Господин Корасон… Упрямая, как и всегда. —… вы свою шубу забыли. Стоило немало усилий не выругаться и не послать её, ведь не заслуживала этого. Впрочем, её грубыми словами было не задеть, уже наслушалась. И шуба пришлась бы кстати. Раба Донкихота Дофламинго, она не любила Росинанта и, всё равно, — заботилась о нём. — Ты не обязана бегать за идиотами, которые забывают свои вещи. Или гнева Дофламинго боишься? — Я… — она растерянно замерла, тут же нахмурилась и сжала ярко накрашенные губы, уголёк сигареты вспыхнул. Остро захотелось и самому покурить. — Я просто беспокоилась о вас. Хотя вы противный и неблагодарный тип, господин Корасон. Он усмехнулся. — Честность за честность? Доффи не подпустит к тебе никого. Ты никогда не выйдешь замуж. Ему не нужны конкуренты. Он спускался и слышал, как тело Детки Пять то трансформируется в орудие, гудит перед выстрелом, то даёт силе cхлынуть, оставляя разозлённую девчонку в слезах. — Зато я хоть кому-то нужна! По-настоящему! А вас обменяют на Ло! Росинант на это промолчал, накидывая перьевого монстра на плечи. Снова дорога, подсвеченная яркими фонарями-лунами, — тени вокруг тянулись чернее морских глубин, длинные и неподвижные, ни ветерка, ни насекомых, только невидимые глазу птицы переговаривались. Свет обрывался за пределами дворца, дорога ныряла в южную непроглядную тьму, но Росинант взял с собой походный набор туриста. За эти годы он исходил, наверное, все четыре города острова, пытаясь не сидеть во дворце всё время. Сначала с опаской: вдруг Доффи необходимо видеть его каждый час? Проверять его верность, не шлёт ли он с альбатросами писем Сэнгоку или прежним друзьям, не ищет ли Трафальгара Ло вопреки договору? Росинант не слал. Он не решался использовать местные ден-ден муши — верные подданные Короля могли бы сдать его, поймать же альбатроса сложнее, чем проверить улитку, но… Со временем выяснилось, что никто за ним по пятам не ходит, и либо паранойя доконает Росинанта, либо он прекратит шарахаться от каждой подозрительной тени. Сейчас он был рад, что Доффи отправил его в порт с мелким поручением. Не сидеть же часами в библиотеке или есть за троих, пока брат занят делами. Росинант усмехнулся и тут же поморщился. Заныли когда-то давно повреждённая спина и переломанная еще в бытность в Дозоре в трёх местах нога. Видимо, шёл грозовой фронт, но небо, усыпанное крупными звёздами, было чистым. Ещё нескоро, но ливанёт. Интересно, в порту этой ночью найдётся какая-нибудь работенка? Как хорошо, что приезжие моряки не знали, кто он такой, не шарахались от него и не доносили Королю, Доффи бы придумал какой-нибудь указ на счёт его подработки. А вот выкуси! Занятый этими мыслями, он добрался до небольшого порта довольно быстро, хоть и прихрамывая. Так, взять себя в руки, здоровяка возьмут на чёрную работу, а вот калеку — нет. Он огляделся — освещение в порту не было круглосуточным: фонари горели на приплывших корабле или барже. Где-то ставили прожекторы — контрабандистам Доффи тоже надо было работать. Сейчас огни маячили то тут, то там одинокими светляками, большинство причалов были погружены в темноту, только жирно блестела вода под ясным ночным небом. На пригорках, ведущих к складам, росли кокосовые пальмы, упираясь лохматыми головами в небо. Местные мальчишки давно облюбовали их вместо наблюдательных башен и, сидя на них, криками встречали корабли. Никого, похожего на посыльного, ни среди пьяниц-матросов, ни среди редких пассажиров или капитанов, Росинант не увидел. Он удивлённо глянул на свежепокрашенный столб — пришёл рано. Запахи соли, рыбы, йода и немытых тел, мокрого дерева и смолы передавали суть этого места. Эти запахи были лучше ароматов дворца. Честнее. Небольшое судно покачивалось на приколе в метре от берега, поднявшийся лёгкий ветерок трепал плохо привязанный парус. За ним виднелась баржа, забитая, кажется, крабами — недавно был отлив, самые жадные не упускали возможности собрать их не один раз за день, а мелкие кафешки — подать свежие морские дары тем, кто вставал с восходом. И ещё три суденышка за баржей позвякивали цепями и скрипели снастями на весь порт — ветер неумолимо набирал силу, вонючий и промозглый, но за работой Росинант ох как согреется. Камень причалов, выглаженный сотнями ног и морской водой да местами развороченный, знакомо ложился под ноги. Росинант припрятал шубу в обычном месте — в старом сундуке за горой сваленных дряхлых ящиков, отстегнул пару белли бродяге, чтобы приглядел, хотя втайне надеялся, что тому хватит ума её спереть. Шуба стоила сильно дороже выданных монет, да и спать на ней было мягче, но заветные медяки каждый раз оказывались старику милее. А может, он узнавал брата Короля, кто знает. Но даже портовые крысы на шубу не покушались. — Работёнка есть? Могу выгребать дерьмо из трюмов, могу таскать тяжести или помочь с такелажем. — Чем заниматься, ему было всё равно. Он как-то даже уплыл на лодке, но недалеко, до соседнего города. Лежал на нагретой начищенной палубе и смотрел в небо — хотелось плакать навзрыд. — Дерьмо мы сами выгребем, тут только руки нужны да лопаты. А раз ты такой высокий, вон бочки, сложи их в телегу у старой башни. Да уж, ещё ближе пришвартоваться они не могли. Ну что, такая разминка даже полезна, а то скоро совсем потеряет форму, да и отрабатывать свой сырный суп и вино, в его понимании, он был обязан — сам себе, конечно. Карманные деньги и сигареты тоже кончались… Мог бы попросить у Доффи, конечно, и тот дал бы. Но язык не поворачивался просить. Доффи и так был слишком щедр к нему. Росинант подвернул рукава — любимую рубашку он оставил во дворце, нечего светить приметной одеждой. А мятое уродище всегда лежало в глубоких карманах шубы. Бочки отняли у него минут сорок. Он запыхался и проклял поимённо всю семейку брата, причастную к его ранениям на Миньоне, хотя они же подлатали его на удивление славно. На нём и заживало всё как на собаке, но некоторые травмы, из детства, кадетства или полученные после, — будут аукаться ему всю оставшуюся жизнь, и он смирился. Невольно подумал, как он вывозил бы Ло с Миньона, после того как их избил Верго, не раскрой Доффи клетку над островом. Какой обузой был бы Росинант ещё слабому, не излечившемуся мальчишке. Росинант угрюмо пересчитал деньги, спрятал во внутренний карман: на Дресс Розе, какая бы процветающая она ни была, промышляли воришки — и праздные мелкие проказники, и пропащие отбросы, и сами тонтатта любили распускать руки. За этим делом Росинант незаметно прислонился к крашеному, а чёрт, столбу. Плевать. Мимо неслышно прошагал неприметный тип, ловко сунул в руки свёрток и письмо, ничего не говоря, не спрашивая, какие там пароли и опознавательные знаки! Это немного бесило, кто так ведёт дела? Или его рожу знает каждый агент Дофламинго? Но это и облегчало дело. Росинант докурил сигарету, глядя на письмо с его именем. Дурное предчувствие скребло горло, как дешёвый табак. Внутри нашлась свежая листовка... с кем? Он едва узнал когда-то мелкого и пятнистого от болезни Трафальгара Ди Ватер Ло — по шапке да по надписи под фото… И по тяжёлому сумрачному взгляду. Сколько ему? Девятнадцать? А выглядит на все тридцать!.. И ч-что это за бородёнка?.. Почти триста тысяч? Что натворил этот бедный ребёнок, почему за его головуу дают такую цену?! С обратной стороны было написано почерком Верго: «Чёрный доктор, опасный пират, собрал большую команду, и, по слухам, метит в шичибукаи. Силён и жесток. Всё ещё намерен мстить». Шубу в этот раз Росинант не стал забирать. Нёсся, не разбирая дороги, во дворец, кувыркнулся через голову пару раз, во что-то врезался… Доффи видел это? Решил над ним поиздеваться? Вот что без тебя выросло, да? Нужно было забрать с собой, а ты выпустил на свободу, живи как хочешь, и вот? Он вообще видел это?! Стоит ли оставаться здесь, покорно наслаждаясь ярким и праздным раем, молчать и дальше, когда Ло живёт пиратством? Делает ли Росинант этим хорошо хоть кому-то? Его жизнь в обмен на свободу Ло — плата, на которую он согласился. Но если Ло узнает, что Росинант жив… Это опасно для всех. А ведь Доффи нужен Ло, точнее — опе-опе, так почему ещё не раскрыл мальчишке их маленькую тайну? Ведь Росинант лишь разменная карта, карта червей, не Туз и не Джокер. А если Ло не узнает — так и будет тратить свою жизнь на глупую месть? Лучше б Росинант никогда не знал о планах Ло. Доффи специально… Нет, Росинант заслуживал, как предатель, как плохой брат, помилованный только в угоду чужим планам. Стоит ли давать шанс себе, когда проиграл… Но выжил. Стоит ли вновь вмешиваться в жизнь Ло? Росинант же сам говорил ему: живи свободно, выбирай, что хочешь. Почему, почему же его самого не держали в цепях, в казематах дворца, а давали жить? Жить как никогда свободно. Нет, не свободно. Он был никем: не дозорным, не пиратом, не опекуном мальчишки, так опасно похожего на Доффи, мальчишки, стоившего целого королевства и пяти миллиардов белли в придачу. А теперь ещё вот. Росинант же не был даже членом Семьи Доффи, так, пустое место, дешевка. Стоило ли пустое место такого внимания? Чужие игры в заботу нервировали, порой душили. Опасно расслабляли все эти годы. Приручали, как дикого зверя. Были… незаслуженными, вот что. Его избаловали. Доффи его избаловал. Вся Дресс Роза. И как часто случалось, когда торопишься, на пути стояла Сахарок — перегораживала путь в крыло с его покоями. Подловила, маленькая жестокая ведьмочка, поглощающая виноград корзинами. Сэнгоку сказал бы, что её мало пороли. — Чего тебе надо? — Бесишь. Так бы и превратила в игрушку. А что, это выход. Ло забудет о нём и, может даже, о тех тяжёлых днях путешествия, которые так его измучили. И некем будет шантажировать Ло, а Ло не будет мстить, хотя Росинант не был уверен, что месть подразумевалась именно за него, только за него. А вдруг Ло решит вернуться к Доффи, забыв, какой монстр его брат? Монстр, который не убил предателя и вёл себя, как… Как излишне заботливый брат? Не только брат?.. — Может, и сделаю как-нибудь, — прервала его мысли Сахарок детским и раздражающе уверенным в себе голосом. — В пару к противным, противным Рику, будешь стоять с ними на полочке и выполнять мои приказы. Но я-то буду помнить. Я всех-всех помню, — она приложила маленький пальчик к виску, и Росинант сжал кулаки. Красивая кукла в платьице пай-девочки. Давно не ребёнок. Стал бы он выкидывать её из окна, спасая от участи стать пираткой? Такое оружие в руках Доффи открывало тому новые способы манипуляций и управления — уже целой страной, умами тысяч людей, так что спасал бы Росинант не ребёнка, а братца — от пагубных идей. — Чего уставился? Грязная собака. Нельзя расстраивать молодого господина, ты же знаешь. — Она закинула в рот несколько виноградин и не спеша двинулась прочь, вероятно, к сестре или к Треболу, они хорошо ладили. Грязной собакой Росинант вполне себя ощущал после бочек и пробежки, а ещё побитой собакой. Ло, Ло! Пока он дошёл до двери, стал припадать на левую ногу, а у двери его и вовсе скосило набок, не продохнуть. Руки тряслись. Росинант швырнул посылку в кресло и не сразу понял, что она зависла в воздухе. — Доффи, — выдохнул он сипло. В полумраке блеснули резные стёкла очков и включился абажур на мраморном столике. Доффи смотрел на него сонно и недовольно. Это что? Что это всё значит? Нетерпеливость или контроль, как за малым ребёнком, издевательская забота — ешь, пей, сиди и не рыпайся, помни своё место и не расстраивай молодого господина, собака! А теперь ещё и шоковая терапия? Что он должен чувствовать? Чего Доффи от него добивался? Росинант беззвучно застонал. Зажатый нерв между рёбер не давал дышать, хотелось метаться по спальне и орать, но не тут-то было. Кажется, с подработкой он перестарался. Переломы мерзко ныли и очень болели, как в худшие дни. За окном на западе тянулись розово-синие облака, похожие на чешую, обещавшие ненастье, у горизонта поднималась блёклая дымка — к полудню затянет всё небо. С востока, над морем, ещё погруженным в ночь, ярче обычного мерцали звёзды. Скоро ветер утихнет, но это будет лишь короткое затишье перед бурей — бегло, почти неосознанно оценил Росинант. Тяжело опёрся на комод и растерянно повторил: — Доффи. — Отчаянно взмахнул листовкой. — Ты это видел? — Ты меня совсем не слушаешь, да? Себя не любишь и меня испытываешь на прочность? Я зря тебя, что ли, лечил и выхаживал… Что? — Ло. Пират. Почти триста… тысяч белли. И ты посмотри… посмотри! Доффи выдернул лист из его пальцев, не поднимаясь из кресла — кажется, оно стояло тут больше для него, чем для Росинанта. Глянул на фото, потом на подпись Верго, и его лицо разгладилось. — Что тебе не нравится? Шапка, конечно, дурацкая, но под таким взглядом три раза подумаешь, связываться ли. Мальчик растёт и реализует свой потенциал, молодец. Я говорил, что он далеко пойдёт. Ну что за лицо, Роси, чем ты недоволен? У него всё как у людей: репутация, команда, свой корабль, — между прочим, отличная подлодка. В таком возрасте уже добрался до Нового Мира. Отличная правая рука будет, как думаешь? Росинант зарычал, но звук получился сдавленный, болезненный, и Доффи мигом замолчал. Отложил листовку и быстро встал, обхватил за талию, подставив плечо. — Защемило нерв, вижу. Давай, Роси, это больно, но надо глубоко вдохнуть, иначе и прилечь не сможешь. Я знаю, ты у нас мастак терпеть боль, но сейчас совсем не обязательно. Вдох! И он вдохнул вместе с братом. Раскалённый шар взорвался между рёбрами, на глазах выступили слёзы, Росинант задохнулся — не помогло. — Ещё раз, — приказал Доффи. Садист. — Или тянись, пока не отпустит. Давай, ты же помнишь как. А с ногой что? Блядь, Роси! Так, подожди, я сейчас смешаю твой волшебный коктейль. Пока Росинант мучился, растягивая мышцы меж рёбер, сцепив руки над головой и выгнув спину, Дофламинго выдвигал ящички и шарил по комнате, мешал какие-то пилюли и порошки, Росинант в них ничего не понимал, даже не пытался — один раз попутал и долго блевал в туалете. Какого чёрта Доффи разбирался в них сам, он не мог сообразить до сих пор. А потом от рези в груди отвлекла нога. Проклятье, как будто он сломал её сейчас, а не семь лет назад! Он громко застонал. — Пей. Стакан замаячил перед носом, полный мутной жижи. Росинант сцепил зубы, не очень понимая, чего от него хотят, тяжело дыша носом, а от ноги к позвоночнику тянулся озноб. Слабак. Возьми себя в руки, коммандер! — Святой Донкихот, почему с тобой нельзя по-хорошему? И Росинант заорал от внезапной судороги, а следом в рот, прямиком в горло полилась горьковатая дрянь. Он захлебнулся, вдохнул неровно, со свистом — и доверился, подставляя затылок под ладонь, цепляясь пальцами за рубашку, за плечи брата. Допил. — А теперь мы ляжем. Давай, Роси. — С-сука, при… ё… ёмы Лао Джи. — Сам виноват, — ласково оскалился Доффи и засмеялся, — как будто я тебе предлагал скорпиона сожрать, как в детстве, на спор… Он осёкся. Помолчал сердито и наконец помог лечь, стянул с него рубашку и завернул в одеяло. Спросил: — Может, горячий душ? Или ванную, я донесу. Завтра мышцы не так болеть будут. Ну хоть минут через десять? — Отстань. Можешь убить и тогда делай что хочешь. — Нет. Твой труп меня не порадует. Я, знаешь ли, не некрофил, при всех приписываемых мне пороках. Давай, таблетки хоть съешь. — А ты полежишь со мной? — просьба сорвалась с языка сама, минуя голову и его желание остаться одному. — Напоследок? — Полежу. — Пообещай, что у Ло не будет этого ужасного куцего меха на подбородке. А мне больше не придётся есть свинину. — Что? Тебя беспокоит именно это? — голос брата плыл в полумраке, слова теряли острые углы, мелодия звука баюкала. — То ему не нравится, это не нравится, только о себе и думаешь. — Да он же ворчал, и это вызвало у Росинанта улыбку. Доффи в ответ вздохнул, с каким-то даже облегчением. — Жри таблетки, и я сам побрею Ло. В стране такая жара, что ему даже понравится. Вслепую зашарив рукой по кровати, Росинант попытался приподняться, но братец сжал его плечо, разворачивая, и прижал к лицу ладонь с пилюлями. Росинант коротко потёрся о неё носом, подобрал таблетки губами — и Доффи отстранился, словно нехотя. Приглушённый свет абажура погас, за спиной умостилось длинное жёсткое тело — кровать, хоть и односпальная, была вполне широкой. Рука Доффи обхватила его поперёк груди, прижала — было странно и спокойно, только на языке химический вкус мешался с травяным. Совесть тревожно заворочалась в животе, выпорхнула наружу словами: — Сахарок предлагала мне стать игрушкой. Неплохой выход был бы, да? Неприятные моменты жизни и людей можно просто забыть. Не мучиться кошмарами, жить без раздражения, ненависти и боли. Жить без этого груза. Но, увы, ты ведь не забудешь. Королевская воля не даст силе Сахарка обмануть тебя. И тебе нужен Ло, верно? Без меня нечем будет его шантажировать. Я отнял у тебя опе-опе, я и верну? Он думал, Доффи рассмеётся, скажет, так и есть, на мёртвого тебя Ло не клюнет, а он нужен Доффи полностью лояльный Семье. Что он в тебе, дураке таком, нашёл. Может, и забыл уже — сам, без Сахарка, потому и торчишь здесь шесть лет, никому не нужный. Чайка с подбитым крылом, надоешь — выброшу. Кажется, он это бормотал вслух. Или нет? ...Доффи? Доффи за спиной пошевелился, сел в кровати. Темнота растянула время: брат долго, мучительно долго и тяжело молчал. Воздух вокруг вибрировал, словно медленно закипал, в голове нарастал белый шум, давил на глаза, на кости и мышцы, поднимая из глубины дурноту. Королевская воля. — Природа тебя, конечно, обделила умом, Корасон, — процедил Доффи сквозь этот гул, и Росинант с трудом разглядел на фоне окна его сгорбленную фигуру. — Но я даже не подозревал насколько. — Чего?.. — Иди к чёрту. Надо было оставить тебя в снегу на Миньоне. — Дофламинго зло рассмеялся. В затянутом уже тучами небе проскользнула молния, освещая его лицо, жуткое и весёлое. Болезненное. Протянул руку и закрыл Росинанту глаза, погладил по лбу, путаясь в волосах. — Спи, Роси. И он заснул. А ближе к обеду, кое-как соскребя протестующее тело с кровати и вытряхнув его на веранду покурить, увидел, как брат флиртует с Виолеттой, в звенящем чистом воздухе, ужасно обаятельный и красивый. Пахло озоном, водой и цветами, и это был запах напряжения, дрожавшего между Королём и бывшей принцессой. Напряжение и опасность. Виолетта, нож, предательство. Заботливые руки Доффи, приводившие его ночью в чувство. Руки, сейчас кормившие принцессу виноградом. Руки, легко ломающие ей шею, стоит Виолетте оступиться. Тревога всколыхнулась волной, это всё было неправильно, Виолетте было хуже, чем ему, но Доффи не заслужил… Ведь вчера всё было хорошо? Хорошо… Ло! Доффи склонился над ней, тонкой и хрупкой, — Виолетта поцеловала его в подбородок, оставив алый отпечаток на коже. И, дерзкая и гордая, ушла, мимоходом бросив на Росинанта вопрошающий взгляд. Это что, соревнование? Глупость. Глупость же. Плотоядная улыбка братца при виде Росинанта померкла. Тот, подойдя вплотную, осмотрел испачканный подбородок и оттёр его кулаком, но не очень удачно. Доффи засмеялся, откинув голову. — Что это, ревность, Корасон? Корасон. Не Роси. Это из-за Ло? Брата разозлила его реакция на листовку? Или Ло напомнил о том, почему Росинант его предал? Или вчера он отказался от рёбрышек и этим обидел? Росинант нахмурился, поскрёб в затылке и спросил, чувствуя себя очень глупо. — Я чем-то провинился? — Не ты. — Доффи не то что не улыбался — был хмур, как небо над головой. Похлопал его по плечу и добавил: — У нас общее собрание, приходи. На общих собраниях обсуждались дела королевства. Пошлины, праздники, сводки об уловах и урожаях, объявления о гостях и балах. Свою подпольную деятельность при Росинанте Семья не обсуждала: личные указы Доффи, контрабанда и зачистка неугодных — он понимал, почему не звали. Не доверяли. Он бы сам не доверил, да и не жаждал убивать, калечить или пугать кого-либо. Но эти сборы зачастую устраивались по утрам, а после все расходились, и дворец гудел их голосами, смехом, гулом игр и тренировок на мечах или в стрельбе, звуками любимого братцем граммофона. Сейчас же было подозрительно тихо. Сеньор Пинк и Гладиус, встреченные в коридоре, не зацепили его ни словом, ни подножкой — как бы невзначай, конечно, но провожали долгими взглядами… В тронном зале, он не сразу заметил, не было Сахарка и Моне. Требол выглядел рассерженным и недовольным, косился на Доффи и поджимал губы, а не висел над его плечом, потрясая соплями, как часто бывало. Росинант сонно моргнул, ничего не понимая, зашарил по карманам. Детка подала ему пепельницу, кто-то открыл окно: небо светлело, звонко капала вода с бордюров на карнизы. Звук казался слишком громким. — У нас в окружных водах завелись пираты, — весело заявил Доффи, игнорируя общее напряжение. — Мы получили сигнал SOS с одного из наших кораблей. Какой-то наглец перехватил весь улов моих лобстеров! Кто-то неуверенно захихикал. Деллинджер? Буйвол? Махвайз? Росинант поленился повернуть голову, затянулся сигаретой, которую держал в вялой после вчерашних подвигов рукой. Если Доффи позвал его, то с какой целью? Это же не из-за Виолетты? Из-за Ло? Нет, такое совещание обошлось бы без него. Да ведь? — Дорогая моя Семья, я хочу поймать наглеца и стрясти с него ущерб! Никто не смеет меня обкрадывать, верно? — Беспечное лицо Доффи с фальшивой улыбкой вызвало дружное молчание. — Или, может, взять наглеца на работу, если хорош, а, Требол? Как думаешь? — Молодой Господин умён и мудр. Но иногда всё же поспешен. — Требол покачал головой и почему-то глянул на Росинанта. — Пусть пошлёт кого-нибудь на помощь, заодно узнает, насколько силён пират. Пират, кажется, был им знаком. Доффи широко ухмыльнулся, склонил голову по-птичьи, сверкая стёклами коллекционных очков, и громко позвал: — Возлюбленный брат мой! Поможешь мне с этим дельцем? От такого Росинант едва не проглотил окурок. Поскрёб шею, нашёл глазами Виолетту, тихо стоявшую рядом с Деткой, — и не поговоришь при всех! — и не менее громко отрапортовал: — Ради лобстеров молодого господина готов услужить! Доффи отправлял его на дело. Не мелкое дельце на территории Дресс Розы, а на ловлю пирата, чтобы оценить его силы? Переговоры? Или брат избавлялся от него самого, стравливая с кем-то? — Полетишь с Буйволом, так будет быстрее. Заодно он прикроет. — Я могла бы помочь, молодой господин! Мы с Буйволом справимся! — Детка Пять выступила вперёд, дрожащим голосом добавила: — Я волнуюсь, господин Корасон давно не сражался… — Нет. Это дело для моего брата. «Моего» было с отчётливым ударением и звучало холодно и угрожающе — все согласно закивали. Росинант ничего не понимал, но был готов лететь. Забытое чувство причастности скреблось в груди и кололо: вдруг он ошибся? Мог ли он быть все-таки важен брату? Как брат. Вот и выяснит. Или получит наконец запоздалое наказание. Условились с Буйволом встретиться во внутреннем дворе через пятнадцать минут. Росинант по-военному быстро сполоснулся, переоделся и выпил кофе, принесенный слугой. Завтрак с Доффи откладывался, и Росинант почувствовал укол сожаления. Из оружия он взял револьвер. Пара выстрелов показали, что и после столь длительного перерыва он почти не мажет . Но пули против сильного фруктовика могут и не сработать, разве что Буйвол напугает отчаянного наглеца — или сумасшедшего — своими размерами. Чем больше он думал о задании, тем более подозрительным оно ему казалось. Что-то не складывалось. Почти перед взлётом Деллинджер принёс ему шубу, ту самую, что осталась в сундуке прошлой ночью. Протянул ему с подчеркнутой, ненормальной вежливостью и отвёл взгляд, напоминая надувшегося от обиды ребёнка, а не опасную бойцовскую рыбину. Бывало, Росинант думал, что Доффи слишком потакает своим людям, их порокам и распущенности, лишь бы были верны. Вот Сэнгоку… Сэнгоку вырастил достойного человека, ага. Предателя — по итогу и Дозора, и родного брата, который никого своим предательством не спас. Росинант покачал головой, затыкая револьвер за пояс брюк. — Если я свалюсь с Буйвола, шуба вряд ли поможет мне не утонуть, — криво улыбнулся он, и из-под чёлки мальчишки мелькнули злые глаза, явно желающие ему этой участи. Росинант не обиделся. Лететь вроде было недолго — при скорости Буйвола, но всё же Росинанта мучили вопросы. И чтобы праздно не размышлять, кому мог понадобиться улов лобстеров — стоивший на рынке, конечно, прилично, но не стоивший проблем с королем Дресс Розы и шичибукаем, — спросил другое. — Скажи, что у вас случилось? Доффи кто-то расстроил? Почему все себя так странно ведут? — А то ты не знаешь! — возмущённо загудел Буйвол. Звук сносило назад, и в нём непривычными нотками звучал страх. — Расскажи свою версию! — рука сама потянулась к пачке сигарет, и Росинант оценивающе покосился вниз. Уронит? Себя подожжёт или Буйвола? Или сам грохнется? Как только миниатюрная Детка так спокойно летала и сражалась в паре? Удивительное доверие — которого он за годы так и не заслужил. Да и не пытался. — Ты настучал на нашу Сахарок! Как будто она посмела бы тебя тронуть! И молодой господин прогневался! Он её выслал на Панк Хазард. На этот жуткий остров к сумасшедшему Клауну! — прорычал Буйвол и крутанулся в воздухе, видимо, от избытка чувств, хотя мог и мстить, но не сразу же, как… Стоп. Росинант перевёл дух и сдул с глаз волосы. Разве он жаловался? Вчера только… передал идею Доффи, сожалея, что она нерабочая. И тот отчего-то пришёл в бешенство. Кажется. Но что если… Сахарка нет, а игрушки наверняка все на месте. Что, если он выкрадет обращённую Сахарком королевскую семью и отдаст Виолетте? Пусть бежит... Да, она по прежнему не будет помнить их, но хотя бы спасёт... Но если побег не удастся... Тогда всё будет напрасно, их поймают и убьют. По-настоящему. Росинант опять расстроит брата. Сэнгоку таки не узнает... А Ло... От всех этих мыслей у него кружилась голова. Что если всё это время он мог влиять на действия Доффи? Он ведь даже не пробовал разговаривать с ним. Не сообщал, что считает эту женщину опасной. Не просил отослать куда-нибудь, откуда ей было не дотянуться до нового Короля, где она была бы не под его каждодневным давлением, где он не мозолил бы ей глаза. И, чёрт побери, если его слова ничего не значили для Доффи. Раз уж он даже Сахарок выслал за... Вокруг полыхнуло бледно-голубым, Буйвол под ним вскрикнул… и развалился на половинки. Росинант съехал по нему, безуспешно цепляясь за гладкую, туго натянутую ткань плаща — и под ним разверзлась бездна. Сердце ухнуло в пятки, внизу мелькнули синее море, и рыбацкое суденышко, и ещё одно. Долетели? Что вообще… Он кувыркнулся через голову, второй раз, мелькнули испуганная голова Буйвола, покорёженный знак семьи Донкихот на борту судна и его копия на втором — написанная жёлтым и без перечеркнутого глаза… Небо и море, небо и море, не... Росинант сгруппировался, чтоб не переломать себе кости — и поскользнулся на куче… мокрых лобстеров. Куча зашевелилась, осыпаясь, потащила его вниз. Жёсткие тёмные панцири и клешни вперемешку расцарапали Росинанту руки и лицо, в глотку забилась горькая морская вода, не отплеваться. Этих чёртовых раков всегда держали в бассейне живыми — от Доффи он знал о королевском деликатесе слишком много. Например, что лобстерам должны были связывать клешни, чтобы не пожрали друг друга, но над уловом кто-то уже явно поглумился. Стукнувшись обо что-то башкой, он наконец перестал съезжать и барахтаться. Мир вокруг смазался и поплыл, Росинанта всё ещё штормило, но под руками, наконец, были влажные доски, а не скользкие живые противные лобстеры. Была твердь. Сильные волны раскачивали кораблик, выбрасывая улов через край борта. Где-то там Буйвол тяжело и страшно бранился, потом вдруг завизжал: «Не знаю я ничего! Тут только лобстеры!» и затих. Росинант с трудом приподнялся, откашливаясь и борясь со слабостью, вынул револьвер. Кто-то приближался, впечатывая каблуки в мокрый настил. Росинант выпрямился, определяя по звуку, где нападавший, — и прицелился. Перед ним возникла тощая, судя по ногам в пятнистых джинсах, фигурка в балахонистой, чёрно-жёлтой кофте с капюшоном. Лицо пирата он не рассмотрел, зато руки в чернильных узорах и огромный меч отметил сразу. — Именем Донкихота Дофламинго, — прокаркал он, намереваясь остудить наглеца пулей в плечо, когда тот замахнулся. И промазал. Пуля, взметнув сноп искр, шваркнулась о застывшее в воздухе лезвие. Дуло револьвера помимо его воли задралось и смотрело выше головы пирата. Что? Как… В воздухе блеснули нити. Да дьявол тебя дери! Пиратишка зарычал, дёргая свой меч, опутанный невидимой сетью. — Ну-ну, хорош! Смертоубийство я не заказывал! — донеслось самодовольное. Словно бог из машины в театральных постановках Мариджоа, с неба спустился Дофламинго. Колыхнулись во влажном воздухе наброшенная на плечи розовая шуба и рукав чёрной, перекинутой через локоть. Да ладно, и её принёс! Следил? Не доверял? — Ты!!! Убью! — забился в путах неудачливый пират-вор, а Доффи, не обращая внимания, подошёл к груде разномастных кусков, в которой Росинант наконец опознал Буйвола. И содрогнулся. Рассечённый на несколько неравных частей, он поскуливал, но не было видно ни крови, ни вывалившихся внутренностей, даже кости, кажется, не переломал, разве что под таким углом было не рассмотреть. И самое дивное, но притягивающее взгляд: ровные срезы будто затянулись непрозрачной плёнкой и пульсировали матовым черным. Что за дьявольская техника? — Буйвол, ты там жив? — с ноткой недовольства — явно на его состояние Спросил Доффи, пнув остроносым ботинком часть с задницей. — Да, молодой господин! — куски задёргались, это было жутко и смешно. — Хорошо. Будет тебе уроком. Так легко проиграть! Позорище. И тут же сменив тон, Доффи обернулся: — А ты вырос, малыш Ло! — Улыбка пираньи растянула его губы. Он широко взмахнул рукой, оглаживая воздух. — И правда, окреп и освоился с опе-опе. Я впечатлён. Лобстеров моих ты ловко отжал, не всякий бы смог, — добавил с издёвкой. Двинув пальцем, Доффи сбил с пирата капюшон, следом вздёрнул Росинанта на ноги, словно тряпичную куклу. Колени подгибались, но устоять ему удалось. Брат и здесь его выручал и опекал, это грело и раздражало одновременно. Он что, и с простым делом, значит, справиться не мог? Стой, Ло? Он сказал — Ло? — Роси, знакомься, это твой любимый мальчик Ло, гроза Нового мира и лобстеров. Ло, как я и сказал во время нашего разговора, твой дорогой Корасон жив, это чистая правда. Ты не рад встрече? Опусти меч. Они оба оторопело уставились друг на друга. И одновременно заорали: — Издеваешься, сука?! Кора-сан был улыбивый и много курил! Весь провонял сигаретами в своей шубе, я помню этот запах! — мальчишка шумно втянул носом воздух и поморщился, словно Росинант вонял помоями. — А это какой-то мрачный, хмурый мужик, лицо не то, и зуб на месте, и вон какой весь загорелый и цветущий! Думаешь, я поверю, что твой пленник, в подло оккупированной стране будет выглядеть как лощёный хлыст? — Да он не похож! Мой Ло весь в пятнах был, я его в кармане носить мог, ещё шапка эта дурацкая, он с ней не расставался! И что за ужасные картинки на теле и эта... бородёнка. Ужасно! И оба же недоверчиво замолчали, вглядываясь в друг друга. Если на этом смуглом злобном лице были бы пятна… И глазюки, как у волчонка, большие, но такие же хмурые и светлые, как у этого… Точно, листовка. А зуб Росинанту на Дресс Розе вставили почти сразу, он даже не помнил, как это произошло. И ходил он теперь без макияжа... Конечно, Ло его не узнал! Что он видел-то с высоты своего роста, разве что подбородок да нарисованную улыбку. Чёрт... Брат приобнял Росинанта за плечи, набрасывая ту самую шубу, привычно сунул ему в рот сигарету, неторопливо прикурил и, ухмыляясь, показал тюбик помады, зажатый в пальцах. — Могу подрисовать. И, давай-ка отметим, Ло, — я не захватывал Дресс Розу. Она всегда принадлежала нашей семье. Я просто вернул себе собственность на законных основаниях и совершенно бескровно. Да, Корасон? — Росинант бездумно кивнул, придерживая ворот шубы и едва задевая руку брата. И правда же, бескровно. Одним Сахарком… И ту отослал теперь. — Смотри, вон его шапка, из кармана торчит. — Доффи ткнул пальцем на глубокий карман, из которого нитью выцепил что-то светлое и пятнистое. До судороги в челюсти знакомое. — А бороду сбреем, я же обещал. Видишь, как я стараюсь, даже твоего любимого ребёнка вернул, ты только… — Доффи резко замолчал, а через мгновение весёлый и лёгкий голос затвердел и стал тусклым, словно от злости. От злости ли? — Не делай глупостей, хорошо? Не надо умирать или превращаться в игрушку, потому что я очень огорчусь. И точно поубиваю много народа. Не для того я тебя выхаживал после Миньона, чтобы хоронить. Росинант растерянно шагнул назад, споткнулся и рухнул вверх ногами. Ещё и шубу поджёг сигаретой — резко и привычно завоняло палёным. — Кора-сан! — зазвенело в ушах, никак не давая собрать мысли в кучу. Он был нужен Доффи. Он его простил? Он Ло позвал. Доффи… Ло... — Ты меня обманывал! Даже с этими лобстерами — ценный груз, привести во чтобы то ни стало! Ты всегда обманываешь! Росинант понял, что смеется, нервно, со всхлипами, — всё происходящее казалось ему слишком фантастичным, чтобы быть правдой. Слишком хорошим, чтобы оно могло случится с ним. — Я просто берёг то, что мне дорого, он же сбежал бы за тобой и помер вскоре! Знаешь, как я намучился с ним? Он жить не хочет! — Рядом с тобой никто не захочет! Неправда, подумал Росинант, отчётливо и ясно, как никогда. Мне хорошо на Дресс Розе. Мне хорошо — с ним. Мне нужна его забота, потому что только она и говорит мне: ты ещё нужен кому-то. Ты чего-то стоишь. Я боюсь его — и люблю. С самого детства. — …ему Сэнгоку и Дозор мозги промыли. А он — тебе! — Доффи, кажется, готов был взорваться. Росинант очень ясно представил его напряжённую фигуру и перекошенное лицо. Доффи, не надо! Он завозился на досках. — Я забочусь о своей семье, а не посылаю на самоубийственные миссии, предавать родного человека! В груди ныло и болело от этих слов. Как от пуль, как от удара ножом. Словно эти двое опять пытались его убить… — Но если надо, прикажешь за тебя умереть? — язвительно парировал Ло. Его Ло. Его живой и здоровый Ло. Он вырос! Так вырос и… маленький, ему до груди всё равно не достанет. И эти жуткие татуировки! — Это их выбор, — раздался раздражённый голос брата. — И я не прошу тебя или тем более Росинанта умирать, живи со мной, Ло. Стань моей правой рукой, помоги мне с Роси! Так и быть. — Пошёл ты! Я его забираю. Росинант, приподнявшись на локте, увидел оттопыренный средний палец. И из горла сам собой вырвался протестующий крик. Ло подошёл, сел на палубу рядом, медленно проговорил: — Кора-сан, вы же пойдете со мной? Вы меня не бросите? Его голос дрогнул. В воздухе повисло неозвученное «опять». У Росинанта заныли зубы, так он их сжал. Ло смотрел на него со смесью неверия, радости, испуга. А Росинант глянул на брата, неуверенно и отчаянно. Как он мог уйти? От этой мысли тревожно заныло сердце, он даже не думал, что так привязался к брату! И как мог бросить Ло? Или просить остаться, ведь этого он всегда боялся, своею жизнью рискнул и миссию похерил, лишь бы освободить Ло от смерти и пут монстра. — Я… — просипел он и запнулся. Охнул — в боку опять защемило. Ло быстро склонился, ощупал его; Доффи навис тенью над ними, сбивая пламя и комментируя: — Невралгия, вопреки моим просьбам он вчера опять таскал тяжести. А я так хорошо его подлечил! — Вижу, как хорошо, ревматизм, и в правой ноге неверно срослись мелкие кости. И курит много? — это было сказано таким голосом, что Росинант невольно разулыбался. — Зато целый, при всех конечностях! И намного здоровее, чем мог быть. — Я мизинец себе отморозил, — зачем-то припомнил Росинант. Первые месяцы ходить было… Неустойчиво, он и не думал, что без одного бесполезного пальца так неудобно. — Был бы ты рядом, Ло, сохранил бы ему палец, — серьезно заявил Доффи и погладил Росинанта по волосам. — Я могу только зашивать ему раны да одежду, а палец… Душу, — всегда подвижный рот мрачно сжался, и Росинант схватил брата за ладонь. Его душили слезы. Он не мог выбрать. Впервые в жизни не мог и не хотел. Ло смотрел на него внимательно, словно о чем-то размышляя, а когда обнял, Росинант заплакал, как маленький ребенок. Всё произошедшее, услышанное и осознанное, не вмещалось в него разом. — Хорошо, Дофламинго. Я присоединюсь к тебе. Пока на время! Посмотрю, что за условия жизни у Коры-сан и как ты о нём заботишься, — звучало угрожающе. Росинант обнял Ло, прижал и, повернув голову, посмотрел снизу вверх на брата. — Если моё сердце того желает, — ответил тот, и Росинант смог только кивнуть.