Я смотрю внутрь себя и вижу, что мое сердце чёрное
Моя любовь будет смеяться со мной до наступления утра
Я вижу красную дверь и хочу, чтобы она была чёрной
(Paint it black — Hidden Citizen)
На арену вывели пленника, и было видно, что грандиозного боя ожидать не стоит: он выглядел старо, хотя лицо его скрывалось под мешком. Отросший до колен жирок кое-как сдерживала свободная тюремная одежда. Когда ему выпал шанс хоть что-то видеть в слабоосвещённом месте, мужчина принялся в страхе озираться по сторонам. На каменном выступе перед топорно сделанным амфитеатром он не завидел беснующей толпы, коей заполнялся Хеллгейт по обыкновению.
Это пугало и радовало одновременно: меньше позора, если за считанные секунды с ним расправится фьерданский волк или здоровенный слон.
Ван Эк-старший искренне недоумевал, что происходит. После треклятого аукциона, на котором его крупно подставили, злость, что на пару с яростью росли внутри, подкреплялась мыслью, что он сделает с виновником его заключения, с тем, из-за кого пришлось гнить в тюрьме, а сейчас выгрызать камеру получше для жизни в этом месте. Сыром и одиноком месте, куда более отвратительном, нежели скромные апартаменты под охраной конвойных.
«О, я изничтожу тебя и всё, чего ты добился, маленький паршивец», — подумал купец. Вот только он не знал, не имел ни малейшего понятия, какую несусветную чепуху нёс. Ведь существует тот, кого человеком назвать нельзя. И гнев его куда более сильный и ужасный, неподдающийся контролю. Хотя нет, пожалуй, один способ контроля всё-таки был. И именно за это Ян сегодня расплатится.
— Крути колесо! — крикнул кто-то сверху, и остальные загалдели. Шум голосов, как и скрежет их подлого смеха, свидетельствовал лишь о том, что за ним наблюдают не больше двадцати людей, хотя обычно Хеллгейт переполнен. Алчными и жаждущими крови зрителями.
— Нет… Быть того не может! — его уверенность в собственных силах, подпитываемая местью, куда-то улетучилась. Внутри него что-то перевернулось, когда стрелка остановилась и указала на нарисованный символ, которого доселе не было. Ван Эк сухо сглотнул, вытаращившись на чёрно-красное изображение… даже, можно сказать, кровавое — с рожками и коварной улыбкой.
«Демжин».
Купец принялся бежать, подлетая к решетке и моля выпустить его, сбросить верёвочную лестницу, по которой вряд ли получилось бы взобраться на безопасный выступ, но даже если сие чудо и случилось бы, у него по-прежнему отсутствовал даже самый крошечный шанс сбежать, скрыться от захлестнувших разум эмоций.
— Прошу, откройте! Не дайте этому добраться до меня! — он молил с надеждой, что какой-нибудь сопляк, что не терпел насилия, подбежит и поможет ему. Но прекрасно знал, что понаблюдать за его позором куда интереснее. К тому же, здесь наверняка собрались все те, кому он причинил немалый ущерб за последние пару лет. Не исключено, что среди них были гриши. Кровь стыла в жилах от одной только мысли, кто его поджидает на выходе из туннеля.
Будто по заказу из глубины выбралось чудовище. Ян замер при виде него. Встал на месте, точно ноги пригвоздили к полу, не в силах что-либо сделать для собственной защиты. Наконец, стало понятно, что мстить будет не он — мстить будут ему. Купец поднял глаза, осматривая зрителей, и когда привык к слабому свету, почти отсутствующему, то вниманием его завладели дюжина людей, одетых в костюмы и маски персонажей «Зверской комедии». Дурака. Так походившего на купца в данный момент.
Но лишь одна фигура выделялась, отличаясь от других: миниатюрная, в сером костюме Бесёнка — она единственная восседала, свысока воззрившись на заключённого.
— Что, любуешься олицетворением самого себя? — до него донёсся голос, от которого сердце ухнуло вниз. — Делай, что велят, и всё это скоро это закончится, ja?
Тело Яна прошибло новой волной ужаса. Эти слова он говорил всем гришам, которых однажды подверг
эксперименту пытке с юрдой-паремом. Все они умерли от немочи собраться; найдясь с силами перебороть ломку, подавить в себе убийственную тягу к очередной дозе, из-за которой пришлось убивать невинных людей советника Худе. Как и, впрочем, его самого.
Ритмичные постукивания привели Ван Эка в чувство — словно продолговатой палкой вели по решётчатой стене, создавая музыку, куда более мрачную, чем траурный марш. Наконец, решив сделать хоть что-то для самозащиты
(хотя это, чего греха таить, абсолютно бессмысленно), он кинулся к забрызганной кровью стене и схватил непонятное оружие, напоминающее изломленную саблю. Хопеш.
— Туки-туки… что за звуки?! — игриво пропел вышедший из туннеля. — Неужели, это страх и бессилие отпевают за тебя молитвы святым, Ван Эк? — Голос его был искажён, приглушённый под лакированной белой маской, но всё так же походил на грубый скрежет камня об камень.
— Зачем всё это?! — Ян указал кивком на облики присутствующих, нарядившихся в костюмы персонажей «Звериной Комедии». Но намного важнее был тот, кто шёл к нему, скрытый под маской и длинным красным плащом. Мистер Кримсон. С ним и предстояло сразиться Ван Эку. Но даже сейчас он понимал, что шансы отчего-то равнялись к нулю. Об этом же свидетельствовал пот, ручьём стекающий по коже.
Всё теснее приближаясь к купцу, «Кримсон» прихрамывал, однако не терял шарма уверенности и грации. В ритме размеренного, замедленного шага он походил на зверя, гнавшего свою жертву в ловушку, из которой уже не получится выбраться живым. На некотором расстоянии остановившись перед Ван Эком, застывшего с гримасой ужаса на лице, «Мистер Кримсон» сделал вдох полной грудью и поднял руки. Маска плавно слетела с узкого лица, отчего у купца закружилась голова. Пожалуй, потребуются люди, которые помогут подобрать отвисшую его челюсть с пола.
Ян хотел было упасть в обморок, не стой он сейчас на арене перед тем, кого ещё утром желал изничтожить…
— Это всё, на что ты способен, Бреккер?! — вопросил он с нервным смешком, прижатый к стене, словно готовый пройти сквозь неё не хуже, чем гриши под действием парема. — Запугивать, бренча на нервах, точно на каком-нибудь инструменте? Покончим уже с этим!
Голос купца прозвучал так, словно с минуты на минуту паническая атака возьмёт над ним верх и, чего доброго, доведёт старого до слёз. Вот уж толпа потешится — сдался, разрыдавшись, как сопляк, и даже не попытался сразиться за жизнь. Даже не глядя, Грязные Руки чувствовал страх Ван Эка. О, да, и то приносило нездоровое ощущение — совсем лёгкое, едва ощутимое наслаждение.
Быть может, у него помутился рассудок и это — возникшая совершенно спонтанно галлюцинация? Какое-нибудь психологическое расстройство, из-за которого Ван Эку начал повсюду мерещиться
он? Тот, о чьём присутствии знали все и всегда — что, конечно, не было преимуществом для эффекта неожиданности. Зато не менее чётко срабатывал инстинкт самосохранения, достаточно было взглянуть на предмет, выдающий именитого вора своим постукиванием — на трость с набалдашником в виде головы ворона.
И хотя снаружи малец выглядел как человек, внутри скрывалось что-то противоестественное, в этом Ян был уверен. Если снять скальп, можно было узреть лик Демона, что ниспослан Гезеном для совращения людей игрой и манипуляциями над разумом и чужими страхами, не иначе.
Галлюцинации или паранойя, однако взгляд цепких глаз был самым что ни на есть настоящими из всего того, что представлял себе Ван Эк. Горше крепкого кофе, они, не моргая, всматривались в лицо пленника, чьё тело трусило, било крупной дрожью.
Будто не обратив на него внимания, Каз обернулся. Безошибочно нашёл в толпе Бесёнка и крепче сжал пальцы на голове ворона. Желваками зашлась челюсть юноши, что в мыслях прокручивал план действий, придуманный крайне быстро, но детально, в мельчайших подробностях. «Дурак», из-под маски которого повылазили каштановые кудри, придерживал миниатюрную фигуру в сером плаще, положа руку на плечо — она же по-прежнему была единственной, кто сидел, потому что стоять подолгу попросту не могла.
А всё из-за купца, по душу которого Бреккер явился, точно Бес. Всё из-за него.
В голове вдруг возник образ Инеж, то, как старший Ван Эк буквально тащил её по мосту, словно какой-нибудь скот, дабы обменять на свою беременную жену. И совсем его не коробило, что девушка едва успевала за ним, валясь с трясущихся ног, не способных вынести чуть меньше ста десяти фунтов веса. Каз не понял тогда, в чём дело, и счёл главным тот факт, что ему удалось вернуть Призрака.
«Но почему ты страшишься поднять голову и взглянуть на меня, дать понять, что в порядке?»
Ответом послужил рассказ Инеж, что запоздало призналась в своей травме. Она до последнего тянула, не хотела рассказывать о том, как, похитив и пытая, Вак Эк исполнил-таки свою угрозу.
Он раздробил ей кость. Безжалостно. Одним взмахом молотка. Один удар, и вся её жизнь остановилась, замерла в одно мгновение. Сердце не билось. Казалось, она перестала чувствовать вовсе. Умерла, если можно так считать. Разумеется, перед обменом Ван Эк предпринял определённые меры — он ведь не последний филя, к тому же, предупрежденный самой Гафой, что никакого обмена не будет, если Грязные Руки заподозрит неладное. Поэтому купец отдал приказ сыскать гриша-корпориала, способного подлатать раздробленную кость, сгладить адские муки, но не избавить от них окончательно.
Отчего она плакала? Что послужило горьким слезам, омывавшим лицо целые сутки? Инеж сама до конца не могла понять. Всё же была нескончаемая боль и страдания? Или, быть может, куда сильнее её ранила мысль, что теперь она точно сгниет на этом Эйл Комеди и будет — если святые всё же сжалятся — никчёмно сожжена на Барже Жнеца?
Пришли бы Отбросы повидаться в последний раз? Пришёл бы
он?
Сулийка призналась, как сильно боялась, что Каз не вернётся за ней. Зачем ему паук, который не может лазать, вить паутину из лжи и сплетен? Святые, как же настораживал сосредоточенный взгляд карих глаз, что так пристально смотрели в её собственные. Страх, что он накричит, разозлившись из-за того, что она позволила допустить с собой такое, сковывал, сочился под кожей, вынуждая девушку зажмуриться и отвернуться, испустив тяжёлый вздох.
Но вот что удивило её. Бреккер не кричал, нет — мог на кого угодно, оскорбить, унизить и даже ударить, — но только не Инеж. Вместо этого он признался однажды, что пришёл бы за ней, а если бы не смог идти, то приполз бы. Взяв за руку, поклялся, что уничтожит Ван Эка, нанесет ему такую рану, которую невозможно вылечить, от которой нельзя избавиться — этим же приковал к себе то ли удивлённый, то ли испуганный взгляд Инеж. На какие-то пару секунд она убеждена была, что ей послышалось, а его слова — лишь плод воображения, очередная вариация исхода их разговора.
Но стоило открыть глаза и встретиться с ним взглядом, она поняла, что не видела человека серьезнее, чем Каз Бреккер.
Всегда, без единого исключения он защищал её. Делал всё что только мог, обучил всему, что в совершенстве знал сам: взламывать замки, карманничеству, научил защищать себя, сражаться до конца, даже если шансы крайне малы из-за превосходства в количестве. Каз стал первым, кто подарил ей свободу, дал право выбора. Один из четырнадцати кинжалов, что девушка носила на себе ежедневно, был подарен именно им — он же стал самым любимым, дорогим её сердцу и душе.
За всё это Гафа была благодарна. Настолько, что ежедневно молилась за свою семью, за Отбросов, но в особенности выделяла Каза. Всё, чего ей искренне хотелось, — выплатить долг перед Хаскелем и сделать что-то, что стало бы достойным ответом на заботу черноволосого юноши. Пускай сам он не считал, что оказывал сулийке существенную помощь вкупе с защитой. Поэтому Каз захотел воздать по заслугам Ван Эку, посмевшему обмануть его, обвести вокруг пальца. Но большей решимостью его подпитывала ярость за то, как Ян поступил с Инеж.
Она повторяла без устали:
«Все в порядке».
«Тот факт, что твои бинты пропитаны кровью, говорят об обратном», — твердил он упрямо, на что девушка лишь кулачки сжимала да взгляд отводила. Знала, что спорить с ним бессмысленно.
И всё же в один вечер, проводимый Отбросами в «Клубе Воронов» после прошедшего аукциона, она нашла его, попросив уделить немного времени на разговор. Каз непоколебимо приказал Анике с Майло выйти. За это время ни разу он не взглянул на неё как на калеку и не жалел, за что Гафа, опять же, была благодарна. Тогда, прожигаемая взглядом чёрных глаз, она сказала ему:
«Я не хочу, чтобы он умирал», — а после подняла голову, замечая тут же, как выражение его лица приняло скептичную гримасу. С неохотой, на какие-то пару секунд он поверил, что доброе сердце его маленькой сулийской идеалистки взыграло, взяло вверх над справедливостью, жаждой мести. Глаза его заблестели, как остриё опасной бритвы, когда Инеж добавила: «Я хочу, чтобы он страдал. Заставь его пожалеть, Каз».
Он пообещал ей, заключил одностороннюю сделку и сдержал слово.
— Давай покончим с этим! — повторно проревел Ван Эк, водрузив руку с хопешом. Если ему не выдадут приемлемую камеру, то он не расстроиться — главное увидеть, как жизнь вытекает из мальчишки, виноватого во всех его бедах.
Толпа замерла, ахнув, испугавшись и задержав дыхание. Это заставило Каза вздрогнуть. Ощутив вибрацию в воздухе, он уклонился от клинка, рассёкшего пустоту, и перехватил руку Ван Эка, а потом вдруг замахнулся тростью, очертив той плавную дугу. Раздался тошнотворный звук — запястье купца немедленно хрустнуло, а пальцы разжались, выронив холодное оружие. От этого нездоровое удовлетворение начало охватывать Грязные Руки. Со стороны выступа, где, притаившись, начали переглядываться люди в масках, промелькнула чья-то фигура, на которую ни один на арене не обратил внимания.
Вместо этого Бреккер занёс руку и врезал купцу по челюсти. Тот запрокинул голову от резкого удара. В ушах у него зашумело, а в глазах начало темнеть. Но сдаваться Ван Эк был не намерен. Взревев, он всё же бросился вперёд, сделав нелепый выпад. Его кулак задел парня по касательной, потому что он понятия не имел, куда следовало бить — болевой шок и потеря ориентации. Следующий удар купца не заставил себя долго ждать — с точностью по больной ноге. Грязные Руки зашипел, стиснув зубы.
Вот, где настоящие эмоции. Острые ощущения, в которых он никогда прежде не испытывал острой необходимости. Ему нравилось, когда трость, точно какой-то музыкальный инструмент, создавала музыку под аккомпанемент ломающихся костей и криков раненных. Нравилось видеть Яна Ван Эка потерянным, измотанным, нравилась мысль, что Призрак наблюдала за ним и испытывала те же эмоции. Скрытая под маской одного из персонажей «Зверской Комедии», она улыбалась — Каз просто знал это, чувствовал.
— Думаешь, когда-нибудь твоему пауку станет легче? — фыркнув, сплёвывая кровь, спросил мужчина. Провоцирует. — Девка никогда не запрыгает по стенам и крышам, не принесет тебе пользу. Так и сгниёт, ненужная. Хотя, быть может, Танте возьмет её к себе обратно — больно уж хороша и лицом, и фигурой.
Каза передёрнуло. Отвлёкшись на мгновение, он не успел увернуться — из-за этого пришлось стерпеть удар, пришедшийся ему в рёбра, и позволить Ван Эку схватить себя за горло пока ещё здоровой, но грязной рукой. Соприкосновение кожи к коже вызвало у парня отторжение, и всё же он с наслаждением поприветствовал тянущую мышцы боль. Только потому, что нападение было предвидено им, нахлынувший рвотный рефлекс удалось подавить:
«Не сейчас, только не сейчас!» — пришлось повторять, словно мантру. Что ж, бывало и хуже. На улицах Кеттердама, когда он был ещё совсем мальчишкой, ему ломали рёбра, неоднократно нос; было и внутреннее кровотечение. Он лежал в бессилии, заставлял себя ползти до места, где ему помогли бы знакомые гриши, задолжавшие в той или иной мере. Это сделало его тем, кто он есть сейчас, заставило жить ради мести. Некогда бьющееся в страхе сердце обросло камнем, запечатавшись под плотную корку льда. Лишь одному человеку удалось растопить его — и прямо сейчас она воззрилась на него, сидя среди дюжины «Дураков». Теперь он жил ради неё. Всё это — ради неё и за неё.
Настала пора заканчивать.
Брюнет опустил локоть, резко дёрнул вверх и ловко выскользнул, когда хватка Ван Эка ослабла. Ухватившись крепко за трость, Бреккер занёс её вверх и треснул купца по здоровой руке, сломав ту без промедления, раскрошив лучевую кость. Где-то за спиной раздался громкий смех, а за ним — выстрел в воздух. Очевидно, Джес наслаждался представлением и зашёлся в чувстве азарта и адреналина.
— Думай лучше о том, что уже завтра от тебя останется прах, развеянный по Барже Жнеца, — гневно прошипел Каз и в завершение дважды махнул рукой, отчего воронья трость мощным ударом сбила купчика с ног, разламывая сразу малую и большую берцовые кости.
Ян рухнул на пол и закричал так, что эхо отразилось по всей арене, утопая в высоком потолке старой башни. Его конечности безучастно свисали вдоль пораженного тела. Беспомощный, он попытался отползти, опираясь на локти, невзирая на боль задетых нервов. Но Бреккер, охваченный звериной ипостасью, пнул его в живот. И ещё раз, и ещё. Показывая тем самым брезгливость, пренебрежение — марать руки в крови жалкого выродка было последним в его списке дел.
В завершение Каз присел, встав на одно колено, и вдруг резко замахнулся тростью.
— Прошу, остановись! — взмолился старик, понимая, что вот-вот произойдет. — Нет, не делай этого!
В эту минуту кто-то схватил парня, потянув за плечо. Он тяжело дышал, нет, даже зло сопел, будто задыхаясь в приступе собственного гнева. Демжин-таки одержал власть, вырвался на свободу. Обернувшись, Каз исподлобья окинул девичью фигуру взглядом, рассерженным и хмурым. Ярость, бурлящая внутри него жаркой магмой, будто по волшебству рассеялась, исчезла и сменилась беспокойством.
Ван Эк с благоговением закатил глаза. Утяжелённая фабрикаторская сталь, занесённая рукой вора, так и повисла в воздухе. Но гильотиной обрушались бы на череп поверженного купца, если бы не подоспевший «Бесёнок». Кто знает, возможно, у него не осталось бы ничего от прежних черт лица — она сдержала Бреккера, не позволив раскроить ему голову.
Совершенно не подозревая, делала так постоянно.
Только она помогала ему скрывать те эмоции, которым нельзя было просачиваться наружу. То было опасным для многих, включая сокровище, занявшее место в его сердце; которое он защищал с самого первого дня пребывания в Бочке и будет защищать. Потому что Инеж — самое важное в его жизни.
«Я знаю, как сильно ты хочешь это сделать, Каз. Но мы хотя бы раз должны придерживаться составленного тобой плана», — парень прочёл всё по её по глазам, едва заметным под жуткой серой маской. Сознание мало-помалу возвращалось к нему, здравый рассудок возобладал над тем, кого называли Грязные Руки.
Не убивать — заставить страдать, пожалеть. Вот чего хотела Инеж и прямо сейчас, буравя взглядом, требовала мысленно, напоминала.
К этому моменту на арену выбежала девушка, чьи длинные волосы от бега развевались за спиной. Подойдя ближе к «Бесёнку» — протянутая рука послужила опорой, — она протянула ей браслет с кварцем — личная работа Зеник при поддержке знакомых фабрикаторов. Эта вещица практически полностью избавляла Инеж от боли, будто укрепляя раздробленную кость, которую кое-как удалось собрать, что называется, по крупицам. Сними её — и сулийка тяжелым якорем свалится на землю, примагниченная силой притяжения.
Каким чудом она, просочившись сквозь ряды, выскочила без помощи браслета — в прошлом сердцебитке было не понять.
— Я всё сделаю, — заверила Нина, сняв лакированную маску с лица. — Идите.
Застыв в ужасе, купец наконец понял, кто всё это время скрывался под выделяющимся серым плащом среди «Дураков». А Бесёнок, тот, кто верно прислуживает Демжину.
«Призрак».
Теперь же всё встало на свои места. Люди возвращались в это место раз в неделю, чтобы лицезреть шоу. Только теперь здесь были не купцы Кеттердама, а воры, убийцы и уличные шарлатаны — достаточно было подкупить парочку стражников. Все до одного были Отбросами. Лучшие среди худших, те, кто имел возможность с честью носить рисунок, при виде которого всё сжимались, молясь Святым, чтобы они прошли мимо. Потому что это был их город, кто бы что ни говорил, целиком и полностью. Биржа была взята и охранялась Отбросами. Их лидер, великий и ужасный, сделал для этого всё возможное, поклявшись предоставить абсолютную власть тем, кто был с ним от начала и до конца. Грязные Руки — бессовестный лжец и вор, но он выполнит свою часть сделки, какой бы та ни была.
До сих пор милостивый Гезен слышал молитвы, защищал своих детей… однако даже он не решился пойти против всеразрушающего гнева Каза Бреккера. Того, кто невообразимым образом подчинял людей себе, заманивал на свою сторону. Ловил в сети, как паук, а потом сжирал за неповиновение. Затягивал в пучину мрака, подчиняя своему безумию, устраивал разруху.
Сам Гезен боялся того, кто стал порождением хаоса во всём Кеттердаме. И он не сжалился над старым купцом, Яном Ван Эком…
Оттащив от него Каза на безопасное расстояние, сулийка заставила посмотреть на неё: обхватила прохладными ладонями лицо несильно, но всё же пострадавшее в драке, поправила выбившуюся прядь черных волос, что спала ему на лицо, приводя парня в чувство. Прижалась к нему, заставив чуть нагнуться из-за разницы в росте. Сильные руки, неизменно облачённые в кожаные перчатки, сжали девичью талию, а длинные пальцы вора зарылись в кудрявые волосы.
Каз прошептал ей на ухо что-то, что Ван Эк расслышать уже не мог. После чего вместе они направились к выходу. Наблюдатели разбрелись кто куда, подобно букашкам, муравейник которых раздавили.
Инеж была права, нужно придерживаться плана.
Вскоре Отбросы покинули арену Хеллшоу, на которой остался лишь изувеченный, с переломанными костями купец и некогда гриш-сердцебитка. Как и остальные, она желала отомстить за подругу. Хотя изначально её и вовсе не было в плане, Нина настояла на своём участии.
— Я, кажется, не единожды говорила, что поднимать руку на хрупкую девушку — низко, подло и унизительно? — её голос прозвучал отовсюду, будто раскат грома. В глазах Ян заметил штурм и бурю, но не это было важно.
Куда важнее — из ниоткуда возникшие фигуры людей. Прозрачные, неживые совсем. От каждого за несколько ярдов разило смертью и прогнившей, разлагающейся плотью. Ничего не понимающий купчик уставился на Зеник в страхе, когда та по мановению руки будто окутала арену Хеллгейта мраком и холодом. Вокруг завился запах ладана.
— П-прошу… помоги мне! Я заплачу, сделаю всё, что хочешь! — обратился он в надежде к очередному «Дураку», но та лишь рассмеялась и повела кистями, направляя умерших когда-то в этом месте заключённых. Они все жаждали справедливости, хотели отомстить за себя, и вот наконец им выпала столь заманчивая возможность. Ну разве она могла запретить им? Конечно же, нет.
Грациозной походкой вышагивая в сторону широкой арки, Нина улыбалась, будто наслаждалась музыкой из душераздирающего крика. Уже завтра новость о пострадавшем в Хеллгейте распространится по городу. И тогда все до единого уяснят, зарубив себе на носу, и будут зачитывать как молитву:
Упаси милостивый Гезен того, кто осмелился обидеть королеву…
