Ночь темным-темна
Тишина, тишина
На пустынных улицах ночных.
Нам судьба даёт
Эту ночь напролёт
И немного счастья на двоих.
В этот поздний час
Ночь решит всё за нас,
И отмерит срок минут хмельных.
А на мостовых
Шорох листьев сухих,
И немного счастья на двоих.
Будет дождь и зной,
И под крышей одной
Мы смелей заглянем в нас самих.
Но не ты, не я,
Время — лучший судья
И немного счастья на двоих.
А рассвет бросит нас
И оставит с глазу на глаз.
Лишь качает ветер тени тени
Фонарей слепых.
А на мостовых шорох листьев сухих
И немного счастья на двоих.
Спальня в доме Чуи очень маленькая и удобная, большое окно когда надо можно закрыть непроницаемыми шторами, создавая уют и некое чувство защищённости от внешнего мира. После секса и сигареты Накахара спокойно засыпает под боком у своего
нелюбимого забинтованного придурка, да и сам Дазай всегда находит какое-то нереальное спокойствие рядом с этим порождением Арахабаки.
Вот только этой тихой и поздней ночью, все происходит совсем не так, как всегда. Его карие глаза никак не хотят закрываться и, разглядывая обнаженное тело своего бывшего напарника, Дазай задумчиво водит пальцами по его спине, ровно по выступающему позвоночнику. В двуспальной кровати Чуя выглядит таким миниатюрным, светлотелым, рыжеволосым. Его дыхание кажется безмятежным, а он сам беззащитным и хрупким. Интересно, если бы Ода был жив, его ребенок был бы похож на Чую?
Тут же мертвый друг предстает перед глазами. Медные волосы и голубые глаза, такие добрые и ласковые. Дазай и Чую то держит рядом с собой только для того, чтобы в моменты близости видеть в его глазах этот добрый любящий взгляд Оды. Осаму тяжело вздыхает.
— Зачем ты покинул меня, милый друг?
— Разве? — улыбаясь, отвечает ему призрак, — Ты же знаешь, что я всегда следую за тобой незримой тенью и охраняю.
— Незримой?! — почти хнычет Дазай.
— А ты как хотел?
— Обнять, прижаться к твоей груди, вдохнуть твой запах.
— Ну, Дазай! Ты как ребенок малый! — укоризненно замечает Ода, складывая руки на груди, — Для объятий у тебя вот — Накахара есть.
Осаму всхлипывает, бросая взгляд на Чую.
— Представь, что его нет с тобой так же, как и меня. Нельзя коснуться, нельзя обнять, нельзя сказать, что любишь.
Дазай кладет руку на рыжую макушку, зарывает пальцы в приятные на ощупь локоны.
— Я не переживу этого ещё раз, — шепчет он.
— Ну так береги, не трать время напрасно!
— Он все равно — не ты, — капризничает Дазай, дуя губы, словно обиженный маленький мальчик.
— И не надо ему быть мной. Он с тобой. Прикроет спину, когда надо будет, развеселит, если грустно, выведет из себя, изобьет, полюбит. Не в этом ли счастье, Осаму?
— Возможно, — из уст Дазая это звучит скептически, Ода улыбается.
— Ты не можешь не признать, что он просто прелесть, — печально вздыхает призрак.
— Ой, что я слышу? Ты ревнуешь, Ода?! — Дазай снова гладит Чую по обнаженной спине, любовно проводит от плечей до ягодиц, сжимая одно из этих упругих полушарий.
— А ты не думал, что он тоже знает обо мне и каждый раз сравнивает меня с собой? — подходя ближе, говорит Ода.
Он присаживается на кровать и касается той руки Осаму, которая сейчас покоится на пятой точке Чуи, парень не чувствует его прикосновения, только видит.
— Это очень неприятно, Дазай. Быть вторым, с вечной оглядкой на первого, — строго выговаривает Ода.
— Он ничего не знает о тебе, — хмурится Осаму.
— Ой ли? Будь я к тебе так близок, постарался узнать как можно больше. А Чуя — далеко не дурак.
— Он ничего о тебе не знает, — твердо отвечает Дазай, глядя в голубые улыбающиеся глаза Оды. Однозначно, у Чуи взгляд такой же, — Никогда не спрашивал, не выведывал, не интересовался.
— Интересовался, Осаму, и даже очень. Если не веришь мне, то можешь у Анго спросить. Думаю, что Мори тоже на этот вопрос ответит положительно, но тревожить его подобным, я бы не стал.
— А ты не ревнуешь, когда видишь, как страстно я его целую, оставляя свои метки везде, даже с внутренней стороны бедер? — Дазай начинает заводится, его дыхание учащается, он подаётся ближе к Оде, — Как ласкаю его дырочку своими длинными тонкими пальчиками, а он так мило стонет, поддаваясь и шире раздвигая свои красивые ножки? Как беру его с силой, заставляя кричать и закатывать глаза от удовольствия? Беру до одури, до потери сознания?
— Я ревную, — тихо и спокойно отвечает призрак, — Ты такую картину нарисовал, что от нее у любого встанет. Даже у тебя. Взгляни… ты уже потек.
Осаму кладет руку на свои боксеры в районе паха, действительно — влажно. Захотелось срочно вскочить, подмять под себя Чую и взять без всяких прелюдий. Он примет и без растяжки, ведь они только недавно занимались тем же самым.
Ода касается разгоряченной щеки Дазая, снова неощутимо, сознание этого убивает обоих.
— Вот видишь? — намекая на его возбуждение, говорит призрак.
— Я хочу тебя! — страстно шепчет ему Осаму.
— Не путай! — отрицательно качает головой Ода и показывает в сторону Накахары, — Ты хочешь его!
Дазай воет в ответ.
— Зачем ты пришел?
— Потому что ты вспомнил.
— Не ври. Я помню тебя всегда, — возражает Дазай и, немного подумав, добавляет, — Ты пришел подразнить?
— Нет, Дазай. Я пришел, чтобы ты, наконец, успокоился и отпустил меня. Я больше тебе не нужен. Теперь все твое счастье — это Чуя. Прекрасный рыжий напарник, возможно слишком горячий и острый на язык, но которого, несмотря ни на что, ты сильно любишь.
— Да, люблю! — соглашается Осаму, глядя, как его рыжее чудо зашевелилось на постели, потревоженный все-таки его болтовней.
— Тогда отпусти, — просит Ода.
— Отпускаю, — с шумным вздохом шепчет парень, даже не поворачиваясь к бывшему другу.
Зачем? Он знает, что тот уже исчез. Исчез, как только голубые глаза Чуи нехотя открылись и сонно уставились на Дазая, одаривая теплым живым светом. На его губах легкая ухмылка.
— Чего не спишь? — спрашивает он, в его голосе сейчас еще больше хрипоты, от которой Осаму всего переполняет нежностью.
— Ты знаешь Оду? — спрашивает Дазай, серьезно глядя на Накахару.
— Нет. А кто это? — Чуя ведет себя естественно и только по мимолетному дрожанию ресниц Осаму понимает, что его любимый ему врет.
— Так, не важно. Я просто хотел, чтобы ты знал… Ты для меня номер один, Чуя!
— Кто бы сомневался! — улыбается тот, притягивая Дазая в свои горячие объятья.
