«Человек в наше время — как бумажная салфетка:
в неё сморкаются, комкают,
выбрасывают,
берут новую, сморкаются, комкают, бросают…»
Рэй Брэдбери «451° по Фаренгейту»
Он проснулся резко, как от кошмара, и, вскочив на четвереньки, сразу начал оглядываться по сторонам. В коленях неприятно растеклась давящая боль, а грудную клетку сдавливала острая нехватка воздуха. Пошатываясь, он неуклюже встал, протирая лоб, покрывшийся испариной. На серых и холодных железных панелях горели длинные лампы белого цвета, расположенные по бокам от него; светили они еле-еле, так что он едва ли смог что-то разглядеть, пока глаза не привыкли к такому скудному освещению. От неожиданного и сильного толчка вверх он не устоял на ногах и, покачнувшись, повалился назад, несильно приложившись спиной о холодный металл. Спиной он почувствовал, что навалился на решетку. Он смог разглядеть, что находится в какой-то квадратной клетке, стенки которой были примерно три-четыре метра в длину, а в высоту — примерно пару метров, если у него еще правильно работал глазомер. Скрежет металлических деталей и механизмов наполнил шахту лифта, где до этого стояла могильная тишина, лишь нарушаемая рваным дыханием парня. Он успевал воспринимать и понимать происходящее быстрее, чем соображать и обрабатывать это в мозге. Мысли смешивались в кучу, одна норовила вылезти вперед другой, но тут же перебивалась третьей, более встревоженной. Они ловко ускользали от него, каждый раз умело выворачиваясь из хватки, когда он только-только тянул к ней пальцы, готовясь сжать кулак в нужный момент. Как он понял что это лифт? В голове было столько всего: мыслей, вопросов, фактов, образов, деталей окружающего мира, но и в то же время было абсолютно пусто. Ничего. Очередная попытка встать не увенчалась успехом, и он, решив, что лучше сэкономить силы, навалился на решетчатую стенку обратно. Вдохнув рвано и быстро, когда глаза привыкли к тусклому свету, он прежде всего посмотрел на свои руки, повертев ими перед собой. У него были достаточно длинные пальцы, аккуратные ногти и татуировки на тыльной стороне кисти. Это первое, что он заметил. Какие-то инициалы, смахивающие на буквы, и фигуры, с которыми он решил разобраться потом. Татуировки ведь не делают без смысла? Хотя, кто знает, может я дурак. Потом любопытство заставило его отогнуть рукав светлой рубашки дальше, и он увидел еще больше татуировок. Три полоски, костлявая рука, глаз с красным зрачком, какая-то надпись на английском. Английском? Он знает английский? Какая глупая мысль внезапно пришла ему в голову. Меня зовут Чонгук, — пронеслось где-то на самых дальних задворках сознания, но так далеко и быстро, что он не особо обратил внимание на этот факт. Он вдруг оглянулся. Под ним была решетка, как и над ним, так и по бокам. По периметру его клетки стояли разного размера ящики, накрытые плотной грязно-зеленой тканью с надписью HYBE. Почему-то не хотелось в них заглядывать. Паника начала нарастать очень стремительно. Воздух здесь был таким тяжелым и затхлым, что дышалось с трудом. Хотелось вдохнуть прохладного свежего воздуха, лежа на солнечной полянке или стоя на берегу бушующего моря. Чувствовать привкус соли на языке, да даже скрежетание песка на зубах сейчас казалось ему несказанным блаженством и даром. Щуриться от слепящего солнца, прячущегося за далекой кромкой вечного и бесконечного моря. А он был когда то на море? Или лежал на полянке? В голове не было ничего, подтверждающего его мысли. То и дело было слышно скрипучие лязги деталей, но уши уже привыкли. Где я? — пронеслось в голове, и так и осталось периодически мелькать в мозге, как тревожная лампочка. Часто и очень надоедливо. — Где я, черт возьми? — спросил Чонгук уже вслух. Как будто бы ему кто-то ответил. Он даже не смог рассмеяться над собой, потому что было страшно. Сколько прошло времени, он сказать не мог, хотя вначале отчаянно пытался считать, но рой мыслей каждый раз сбивал его. Он не мог вспомнить ничего. Кто его родители, как он здесь оказался, кем он был раньше? Почему-то вдруг показалось, что теперь это совершено не имеет значения. Теперь он лишь вдыхал спертый воздух от безысходности. Вдруг лифт остановился и тусклые лампы погасли. Чонгука опять тряхнуло от остановки. Он опустил плечи от досады: только очнулся, и опять ничего не видно. Стало так темно, что от страха снова стал проступать пот на лбу, несмотря на подвальную прохладу в шахте лифта. Он просидел так еще какое-то время, судорожно пытаясь откопать в памяти хоть что-то кроме своего имени. Вдруг, как по чьему-то сигналу, сопровождаемый глухим протяжным гудком, верх шахты начал потихоньку разъезжаться в стороны. Сначала это была тонкая полоска белого ослепительного света, которая внезапно пробивалась сквозь щель раскрывающихся дверей. Она становилась все шире и шире, так что глазам в какой-то момент стало просто больно, и Чонгук отвернулся в сторону, прикрыв их рукой. Его неадаптировавшийся взгляд воровато стал шарить по освещающейся кабине. В самом углу он заметил желтоватую бумажку, сложенную вчетверо, немного раскрывшуюся от тряски в лифте, которая уже практически упала в широкое отверстие решетки. Он аккуратно и быстро схватил ее пальцами левой руки и сунул в карман штанов, как будто кто-то у него ее отбирал. Он вернулся в прежнее положение, сел, опершись сзади на руки, пошевелил затекшими ступнями, в грубых темно-коричневых ботинках на шнурках, из стороны в сторону и стал смотреть вверх, как панели заканчивают разъезжаться, и свет теперь было видно сквозь потолок из решетки. Чонгук внутренне пытался усмирить свое нарастающее беспокойство, тревогу, панику, страх; все то, что обычно вылазит в момент, когда нужно быть рассудительным и немножко холодным. Спустя пару десятков секунд глаза привыкли, и он как будто вынырнул из вакуума, до этого погрузившись в себя так глубоко, что не слышал достаточно громких возгласов. Так много произошло за эти секунды. Чонгук почувствовал легкий ветерок, который забрался в его ящик и наполнил свежим холодным воздухом, теплоту, показавшейся обжигающей, после могильного холода шахты лифта, солнечные лучи, скользнувшие по его лицу, запах свежей зелени, сырой земли и почему-то костра. Стены больше не давили на него, бескрайнее чистое небо появилось над головой, и он готов был расплакаться только от этого факта. Это неизвестное количество минут, проведенные в лифте, подействовало на него отвратительно. Он чувствовал себя так, как будто целых десять лет не видел солнца, неба и людей. Голоса стали глухо слышны после того, как он пришел в себя, потом все четче и четче, пока не оформились в громкие переругивания, когда он полностью попытался сосредоточиться на происходящем снаружи. — Джин, черт возьми, мы не будем его пугать! Тебе мало Хосока? Он уже полгода шарахается от всего на свете. — Да ладно тебе, Хоуп, я же… — Отвали, сковородка, — послышался недовольный голос и Чонгук представил, как нахмурился говорящий. Потом кто-то неожиданно спрыгнул на верхнюю решетку, и Чонгук смог разглядеть над головой грубую подошву берцев, с которой посыпались куски еще не высохшей земли прямо на его грудь. Чонгук не обратил на это никакого внимания. Его новый знакомый явно намеревался открыть одну створку его клетки, так что, отставив левую ногу назад и сев на одно колено, он открыл вид на свое лицо, и Чонгук смог увидеть молодого парня, блондина, судя по всему. Челка спала ему на лоб, пока он возился с замком, и мешала, он то и дело пытался ее сдуть в сторону, но прекратил, когда понял, что это бесполезно. Парень выпрямился и поднял скрипучую дверцу вверх, приглашающе маша рукой. — Поднимайся, мелкий, — жизнерадостно прозвучал голос парня. — Вставай-вставай, чего разлегся? Чонгук внешне не обратил на его слова никакого внимания. Со стороны казалось, что если бы ему сказали, что у него растрепалась прическа, он придал бы этому куда большее значение, чем словам парня. Любопытство двигало им, а не данная ранее команда подниматься. Так, по крайней мере, уверял себя сам Чонгук. Он рывками подтянул руки ближе к туловищу и медленно поднялся на ноги, отряхивая ладони, скорее по инерции, чем по необходимости. Песка там не было, но их неприятно саднило от того, как на них давила решетка, пока он сидел и оглядывался. Он оказался на потолке той клетки, в которой был сюда доставлен. Как только он выпрямился, то заметил, что его голова едва высунулась из этой конструкции, потому что его средство передвижения было лишь частью механизма, который была утоплен за еще одними дверьми, из-за которых и просачивался свет. И на уровне глаз он смог лицезреть только поляну с невысокой травой. Он сразу стал вертеть головой по сторонам. Отсюда, с такого расстояния, он смог разглядеть постройки, похожие на домики, возле высоких деревьев, которые раскинули свои широкие ветки на несколько метров, закрывая крыши построек от солнечных лучей. — Где я? — хрипло спросил Чонгук у парня и прокашлялся. Парень был ниже его. Совсем чуть-чуть, но благодаря этому, Чонгук смог почувствовать себя немного смелее, чем если бы дело обстояло наоборот. Он проследил за взглядом Чонгука и опустил свои глаза на ботинки. Правая его нога ковыряла землю, прилипшую к решетке. Потом снова глянул на него с прищуром исподлобья и, уперев руки по бокам, поднял голову. — Думаю нам стоит вылезти, не мне вводить тебя в курс дела, — Чонгук подумал, что это должно было прозвучать агрессивнее и отстраненнее, чем получилось, но последовал за парнем, который быстро, оперевшись на руки, запрыгнул наверх и выпрямился на поляне. Он развернулся и присел на корточки, подал руку Чонгуку и, дождавшись, пока тот ухватится за нее, рывком дернул на себя. Любопытство, как обычно бывает, взяло вверх, и он первым делом уставился на людей, стоящих перед ним. Это была сбившаяся группка из молодых парней и нескольких девушек, выглядывавших из-за них. Чонгук снова отряхнулся, но на этот раз основательно, прошелся по коленям, бедрам и обтер пыльные от одежды руки об холщовую рубашку, которая раньше, по всей видимости, была белой, но теперь посерела и кое-где потерлась. Пока он отряхивался, впереди послышался раздраженный вдох, и он все-таки вернул свой зашуганный взгляд обратно на людей. — Закончил наводить марафет? — недовольно фыркнул брюнет, такого же роста, как и его первый знакомый, только более щуплый. Чонгук заметил, что среди парней, эти двое самые низкие, если разницу в пару сантиметров можно считать существенной. — Джису и то меньше прихорашивалась, — снова цокнул парень. Он был одет так же как и все: в полевую удобную одежду. Темные свободные штаны из плотной ткани, грубые ботинки на шнурках и толстой подошве, свободные водолазки без горла, хотя на ком-то были футболки с такими же рубашками как у Чонгука. — Юнги, прекрати ворчать, — осадил его парень, вышедший из-за него. — Намджун, — представился он и протянул руку Чонгуку. Тот посмотрел на нее, перевел взгляд на нового знакомого, потом снова посмотрел на руку и медленно пожал ее. — Да не шугайся ты так, Юнги просто пытается сохранить стиль сурового и холодного парня. Он душка, на самом деле, — подмигнул Намджун. — Я тебе вломлю сейчас, — низко и недовольно протянул Юнги, но все же подошел к Чонгуку и тоже протянул руку для рукопожатия. — Как ты уже понял, если тебе мозги в лифте не расквасило, я Юнги. Он ухмыльнулся левым уголком губ, обнажив свои зубки, показавшиеся Чонгуку такими милыми, которые ну никак не вязались с его образом. Отступив обратно после рукопожатия и встав вровень с Намджуном, Юнги уставился на Чонгука. Они постояли так пару секунд, пока он пытался сообразить, что от него требуется. — Мне станцевать нужно, или что там у вас принято делать? — неуверенно съязвил Чонгук, чувствуя себя некомфортно от проницательного взгляда Юнги. Он снова ухмыльнулся, но на этот раз не беззвучно, а еще и хмыкнул, делая вид, что посмеялся над шуткой. — Было бы неплохо, если бы ты просто назвал нам свое имя, для начала. Чонгук стушевался. Действительно, от переизбытка эмоций и информации, он совершено забыл о том, что тоже должен представиться. — Чонгук. — Добро пожаловать в Глэйд, Чонгук, — сказал из-за спины парень, который помог ему выбраться из лифта.