Я, вообще-то, в шутку пошёл работать шлюхой…

Будущее, о котором грезили ещё в далёкие времена наши предки, наступило несколько десятилетий назад, способствовав всё больше с каждым новым годом прогрессивному развитию техники, науки, медицины и других отраслей в широкой деятельности человека. Никто более не заполнял бумаги вручную, ведь для этого существовали специальные программы и компьютеры, упрощавшие жизнь целому слою населения. Телевизоры, холодильники, смартфоны, дорогие машины и умные дома — это всё постепенно переставало быть для разумных существ чем-то новым, приобретя более бытовой характер. Однако, чем новее необходимая вещь, тем выше будет её цена и, соответственно, необходимо заработать на порядок больше материальных средств, если бы то была покупка самой простой дешёвки из подворотни. Поэтому многие дети уже с ранних лет начинают понимать толк в качестве самых разнообразных товаров и ценности денег, достающихся родителям с большим трудом. И ведь бывает так, что за твоими плечами лежали долгие годы огромные миллиарды валюты, если не более, но в один злополучный день они исчезают из жизни так же быстро и незаметно, как сгорает крохотный клочок бумаги под яростным пламенем свечи. Так и Тарталья остался с пустыми карманами и дырой в кошельке, поведясь на слова какого-то обходительного мужчины обещавшего рыжику горы золотых монет и самые дорогие квартиры в столь продвинутом городе. — Чёрт, а ведь он так складно говорил, что мне хотелось сесть ему на колени прямо в том офисе… — парень тяжело вздыхает, вспоминая о прошлом, которое он угробил своими же собственными руками. Все нормальные люди прекрасно знали, что постоянные риски не влекут за собой никаких хороших последствий, но Чайльд всегда любил острые ощущения и чувство неизвестности, вызвавшее в его сердце какой-то особый трепет. Собственно, в этой дурной голове почти никогда не было здравых мыслей, от чего многие не решались заводить с синеглазым красавчиком даже самый безобидный бизнес, не говоря уже о договорах большой торговли на мировом рынке, — и куда я могу теперь пойти? Меня уже половина города стороной обходит. Необходимо найти не просто такое место, где никто бы не разглядывал его наглое смазливое личико, часто открывающее даже самые закрытые «двери», особенно в кошельки богачей, одним из которых Тарталья был сам, но и пристанище, позволяющее вести себя более свободно, чем то позволяли нормы приличия. Бухгалтерия, налоговая, кассир магазина — это никак не подходило под странные требования рыжеволосого парня, который, по идее, не должен был привередничать в плане выбора работы, когда его кошелёк был похож на пожёванную собаками тряпку. Но бывает и так, что ответ приходит свыше столь неожиданно, что и самому тяжело быстро заметить, казалось бы, столь очевидный знак судьбы. А именно — небольшой диалог прохожих, заинтересовавших Чайльда упоминанием одного необычного заведения с кучей денег, нетрезвой молодёжи и минимумом требований. « Интересно, буду ли я гармонично смотреться на каблуках у пилона? Или же в каком-нибудь откровенном костюме? Достаточно необычный, но интересный опыт для такого отпетого разгильдяя и идиота, как я думаю…» Его множество раз просили прочитать все пункты договора, чтобы потом у рыжика не было лишних претензий в случае изнасилования или, например, потасовки, где ему засунут родной длинный и говорливый язык в самые глубокие недра мироздания. Собственно, отказ от выплаты компенсации в любом случае, даже если к этому делу привлекут адвокатов, суд и прочих гос. служащих. Но парень, взвесив все аргументы в голове, влетевшие в одно ухо и вылетевшие из другого, оставил свою подпись с закрытыми глазами и потребовал сопроводить его в гримёрку или что-то похожего, имевшегося в данном здании. Опять же, умом эта личность никогда особо не отличалась, но вот рвения найти на седалище настоящих приключений было столько, что можно спокойно поделиться с целой тысячей молодняка, любящего экстрим. *** Вечер, солнце медленно и верно стремилось скрыться за возвышающимися многоэтажками, в последний раз поблёскивая своими яркими лучами на их прозрачных больших окнах, уступая место на небосводе белоснежной луне. Та несла с собой смоляного цвета полотно, разрисованного замысловатыми узорами в виде созвездий, готовая укутать им город, как это делает каждый раз заботливая мать, укладывая спать ребёнка. Многие лавочки прекращали работать, уходя на покой вместе с множеством рабочих, чей очередной трудный день наконец-то подошёл к завершению, позволяя в полной мере насладиться долгожданным отдыхом. Вместе с наступлением сумерек, как и было положено, большая часть города «засыпала», встречаемая добродушным Морфеем в его царстве сновидений, однако, вместе с тем пробуждалась иная сторона мегаполиса — яркие неоновые вывески с броскими логотипами, мерцающими в подворотнях, манили в свои объятия молодёжь, ведомую поиском новых ощущений и наслаждений, часто проявлявшихся в лице наркотиков с алкоголем и дикого животного секса в самых необычных местах. Кэйа тоже был тем, кто не брезговал посещением самых разных притонов и стриптиз баров, просто целиком отдавая себя здешней атмосфере и выпивке, которой вмещалось в него столько, что даже отпетый пьяница мог позавидовать такому таланту. Однако, эти ночные «вылазки» больше помогали отвлечь себя от мыслей о работе, которую Олберич так не любил, но продолжал держаться за своё место ради хорошей прибыли. Долгие годы, ушедшие на карьерный рост, трата нервов по пустякам и постоянные конфликты — факторы, заставившие парня создать для внешнего мира «маску», что защищала бы хрупкое внутреннее «Я» и способствовала выживанию в жестоком мире, где правили деньги, власть и извечный обман. И лишь здесь, где уши наполняет громкая музыка, исходящая отовсюду из огромных колонок, горло приятно обжигает крепкий алкоголь, куртку пропитывает едкий дым сигарет, а перед лицом танцует целая толпа пьяных молодых тел, он был по-настоящему свободен, не скованный правилами большого бизнеса и морали. — Сегодня как «обычно»? — бармен уже запомнил смуглое лицо, постоянно украшенное повязкой на правом глазу и довольной улыбкой, выдающей позитивный настрой носителя. Но не всегда сам Кэйа пил лишь один и тот же шот, поскольку ему была присуща не только частая изменчивость, но и рвение попробовать что-то новое, — или хочешь чего-то необычного, пользующегося популярностью у студентов? — Одну Медузу и пока хватит, — синеглазый парень быстро изучает взглядом окружающую обстановку, кажется, немного удивляясь чему-то внутри самого помещения. И дело было не в смене интерьера, обслуживающего персонала или музыки, нет, ведь такого бы проницательный Олберич не смог бы заприметить, поскольку такие мелочи были важны ему в самую последнюю очередь, — людно тут. Что-то намечается? — Да, хозяин взял на работу одного парнишу, что оказался на деле той ещё секс-бомбой замедленного действия. Задатки работы с пилоном у него явно есть, как и хорошие внешние данные, поэтому он так быстро набрал популярность у большой части посетителей. — Действительно ли он так хорош, как о нём говорят? Весьма интересное начало вечера пятницы… А что по контракту? — Полный спектр услуг, так что если он будет тебе интересен, хозяин, думаю, разрешит стать тебе его первым клиентом по старой дружбе и схожих вкусах в алкоголе. Разговор прерывает резкий гул из колонок, сменяющийся на очередное объявление, вещающее на весь бар о легендарной рыжей бестии Тарталье, чьё рельефное тело и упругий зад вскружит голову любому, находящемуся здесь. «Он хитёр и обаятелен, подобно инкубу, снизошедшему на землю нашу, дабы взрастить на ней семена похоти и животной страсти, что пробуждаются в людях от одного лишь его томного взгляда. Встречайте на сцене Тарталью!!!» Пол обволакивает густой туман, тянущий свои щупальца к ногам выступающего парня, медленно, подобно модели на подиуме, идущего к сверкающему пилону, непристойно возбуждающе виляя бёдрами, сильнее развивая полы своей накидки. Зал молчал, с замиранием сердца и в полной тишине, если не учитывать динамичный мелодии, придающей атмосфере более интимный характер, а Чайльд вальяжно обходил продолговатую железную конструкцию, упирающуюся в потолок, оглаживая холодную поверхность длинными пальцами. Руки медленно развязывают шёлковый чёрный пояс, позволяя тому свободно упасть на землю, аккуратно скользя ладонью вдоль талии, спускаясь всё ниже и ниже, минуя пах и останавливаясь на внутренней части бедра, резко сменяя положение и заставляя столь рваными и неожиданными для всех движениями отправить в полёт верхнюю часть одежды, оставив на теле лишь небрежно застёгнутую рубашку. Толпа взрывается резким криком и свистами, явно симпатизируя такому развитию событий, предвещающих увидеть множество сексуальных поз в исполнении рыжеволосого. Кэйа же внимательно наблюдает со стороны барной стойки, ничего не говоря и просто не издавая каких-либо звуков, однако по тому, что он напрочь забыл о своём шоте, что рвался выпить, но продолжал сжимать в слегка трясущейся ладони, можно было сделать смелый вывод, что данная персона явно интереса ему, и не просто как стриптизёр, что просто покажет всем своё великолепное тело, но и как партнёр по сексу, чей стон так хотелось услышать этой ночью своими собственными ушами. «До чего же он, чёрт его возьми, возьми прямо тут на сцене, горяч. Интересно увидеть его иную сторону, особенно заднюю часть с самыми эрогенными зонами…» Думает тот, когда Чайльд самодовольно улыбается и обхватывает ладонью пилон, будто бы тот является чьим-то половым органом, облизывая его как леденец. Кажется, что рыжику самому нравилось вести себя так, будто бы он был готов отсосать кому угодно за миллион золотых и показать все навыки оральных ласк и знания поз для секса с игрушками. Каждое его движение было наполнено эстетикой, но не той, что можно испытать при виде красивых картин, на чьё создание ушло более десятка лет, а той, что заставляя пересохнуть в горле, напрочь забыть о потребности в дыхании и поспособствовать образованию выпирающего бугорка в штанах, отчётливо «кричащего» о диком возбуждении. Тарталья умело владел свои телом, зная как нужно двигаться и что сделать, дабы вызвать настоящий фурор у всех в баре, какая мимика лица больше всего подойдёт под такт музыки, и, чёрт возьми, с каким взглядом нужно так пошло облизывать самый обычный кусок железа, подарив большей мужской части посетителей дикий стояк. — Он нужен мне в VIP-комнате, сегодня после его выступления. Напиши шефу и скажи, что я готов заплатить за него столько, сколько потребуется, лишь бы этот рыжик оказался со мной в одной постели этой ночью. *** Парень не удивлялся тому, что в очередной раз смог не на шутку завести толпу своими действиями, ведь он, в прямом смысле слова, ощущал множество взглядов на своей заднице, когда глубоко приседал на корточки, оглаживая ладонями бёдра и колени, порой небрежно касаясь оголённого торса. Но ему и до этого удавалось стать причиной эрекции в чужих штанах, что, кстати, тому очень сильно льстило, однако сейчас, вернув на своё тело изначальный костюм, Чайльд шёл по приказу от верхушки в одну из комнат для особо богатых клиентов, о которых часто можно было услышать от персонала или других стриптизёров в общей комнате. Его ещё никто не звал в подобное место, пусть и за столь короткий промежуток работы в данном заведении, поэтому синеглазый парень мог ожидать чего угодно от клиента и, соответственно, это будоражило кровь в его венах ещё сильнее. Возможно, что внутри будет ждать стеснительный мальчик, что не пожалел денег на рыжую бестию, лишь бы иметь возможность отдать тому свой первый раз, а, может быть, в VIP-комнате его встретит богатый мужчина, что подарит Тарталье за эту ночь множество оргазмов и, конечно же, валюты. — У тебя переходный возраст или что? — заявляет тот с порога, ошарашивая клиента своей бестактностью и при этом вызывая у того неподдельный смех. Не слишком удивительно, что «Одноглазый шоколад» — так мысленно Чайльд окрестил парня, сидящего в небольшом кожаном кресле и изучающего до сего момента содержимое своего полупустого бокала с алкоголем, так легко отнёсся к такому вольному стилю общения, ведь внешне тот, как и сам рыжеволосый, явно был не простой личностью и с явными наклонностями сученьки, — я же шлюхой по приколу пошёл работать, а тут такие необычные клиенты… — А ты любишь поболтать, лисёночек. С членом во рту тоже будешь таким же разговорчивым? — отвечает Кэйа, поднимаясь с нагретого места, медленными и размеренными шагами приближаясь к объекту своего возбуждения, слегка прокручивая в ладони бокал, заставляя налитую в него жидкость плескаться внутри и слегка хлюпать от соударения со стеклянными стенками сосуда, — признаюсь, ты действительно горяч, что от одного твоего взгляда можно стать твёрдым за долю секунды, но, милый, мне кажется, что идя сюда в твоей голове были мысли о том, что этой ночью ты будешь доминировать, — на смуглом лице медленно расползается довольная улыбка, обнажая белоснежные зубы Олберича и его продолговатые клыки, что оставили следы от укусов не на одной шее в этом городе, когда свободная рука аккуратно касается чужого острого подбородка, большим пальцем надавливая на пухлую нижнюю губу, — но этой ночью над тобой будут доминировать, ведь ты согласился прийти сюда, а я согласился отдать за это деньги. К тому же… твой стиль общения — это явная защитная реакция, поэтому я могу сделать вывод, что ты просто неопытен или просто боишься доверить кому-то свой зад. — Верно подмечено, — Тарталья так же улыбается, сильнее прижимаясь к своему клиенту, тонкими пальцами скользя по широкой спине вдоль позвоночника, замирая в районе копчика и надавливая на тот, вынуждая синеволосого парня прижаться пахом к его, склоняясь над чужим ухом, — я предпочитаю быть ведущим, а не ведомым, поэтому мои навыки минета тебя не только не устроят, но и просто сильно разочаруют. К тому же от секса, где я буду снизу, не получишь никакого удовольствия, у меня нет такой большой чувствительности, чтобы ловить от этого кайф. — Мы это исправим, — Кэйа усердно начинает что-то искать в одном из кармана своей кожаной куртки, тихо шипя себе под нос и матерясь, пока его пальцы не нащупали необходимое, демонстрируя рыжику небольшую таблетку белого цвета, больше напоминающую обезболивающее, но явно имеющую иной эффект, — приоткрой рот и закрой глаза. Чайльд медлит, несколько секунд изучая маленький кружок, приходя вновь и вновь к мысли о том, что скорее всего это наркотик, что усилит ощущение от восприятия мира в целом, или же виагра, после которой ему явно захочется раздвинуть ноги даже без просьбы этого одноглазого, не внушающего пока должного доверия. Однако, жизнь нужно жить так, как ты сам хочешь — вот девиз Тартальи, поэтому он, даже будучи ненавистником подчиняться кому-то и принимать в себя не только инородные предметы, но и чужие половые органы, всё же решил, что нужно опробовать то, чего ранее в его повседневности никогда не было: Кэйю, его член и эту таблетку. Послушно приоткрыв рот, рыжеволосый парень закрывает глаза и замирает, слегка высовывая язык наружу, чтобы на том оказался спрессованный наркотик. Его руки уже переместились на крепкие плечи Олберича, слегка сжимая их от испуга или же просто нервничая перед неизведанностью. Тишина тянется слишком долго, гложет своим присутствием и неприятно проникает в уши, вызывая звон внутри барабанных перепонок, явно вызывая у Тартальи некое раздражение. Он было уже открыл свой рот ещё шире, чтобы возмутиться, но его грубо заткнули поцелуем проталкивая в гортань не только таблетку, но и небольшое количество алкоголя, обжигающего стенки горла своей горечью. Рыжеволосый гулко глотает, пытаясь разом избавиться от всего, что только что по доброте душевной отдал Кэйа, наседавший на парня всё сильнее и сильнее, сплетая их языки воедино, вынуждая Чайльда отвечать взаимностью и ластиться, обвивая руки на смуглой шее, часть которой всегда была скрыта длинной прядью волос. Им тяжело оторваться друг от друга, ведь с каждой секундой тело каждого все больше наполняется жаром и возбуждением, волнами пробегающими по всем клеточкам тела, растворяясь в виде приятного покалывания на кончиках пальцев. Сейчас, опьянённые своими желаниями и действием наркотика, постепенно усиливающегося из-за взаимодействия с алкоголем и кровью в целом, они готовы забыть обо всём мире, лишь бы наслаждаться каждым до последней капли, исследуя самые сокровенные места на теле. Когда воздух кончается в лёгких у обоих, они разрывают поцелуй, тяжело дыша и не сводя взгляда друг с друга, явно не желая ограничиваться лишь этим. Удивительно, что теперь первым начинает наседать Тарталья, что несколько минут назад рьяно доказывал то, как не любит выполнять пассивную роль в сексе, насильно толкая своего оппонента в сторону просторного дивана, надавливая ладонями на широкие плечи, что тот молниеносно садится на одну из подушек данной мебели, всё шире раздвигая ноги, руками цепляясь за несчастную накидку рыжика и увлекая того за собой, позволяя удобнее устроиться на своих же бёдрах. Они ничего не говорят, не желая лишний раз портить эту пьянящую атмосферу, окутывающую комнаты от пола до самого потолка, лишь небрежно целуются, иногда отстраняясь, чтобы сделать несколько коротких рваных вдохов и вновь раствориться друг в друге, подобно смешиванию двух разноцветных красок. Кэйа исследует чужое тело, плавно проводя подушечками пальцев по каждому изгибу, каждой мышце, каждому шраму на бледной коже, вызывая внутри целый ураган эмоций, грозящийся вот-вот смести всё на своём пути. Ему свойственно было делать многое с должной элегантностью, особенно трепетно касаясь обнажённых частей, чтобы запомнить как можно красочнее и ярче. Тарталья же тихо стонет в поцелуе, лишь крепче смыкая руки на шее парня, медленно ёрзая на его коленях от столь приятных и невинных ласк. — Я хочу его… — тихо шепчет тот, отстраняясь, когда пуговицы на собственной рубашке летят к чертям, ударяясь с должным звоном об пол. Рыжеволосый плавно сползает ниже, припадая к груди Олберича как можно ближе, осыпая её поцелуями даже сквозь оставшуюся одежду, достигая торса, а затем и выпуклости в штанах, до неприличия сильно выпирающей из-за огромного возбуждения. Чайльд прижимается щекой и осторожно ёрзает ей вперёд-назад, иногда выглядывая из-под густой чёлки на Кэйю, заливающегося краской сильнее от каждого такого прикосновения к его паху, — интересно, влезет ли он вообще мне в рот… — Только недавно ты вёл себя как последняя стерва, а сейчас говоришь такие невинные и возбуждающие вещи. Тебя невозможно понять, — шипит клиент сквозь стиснутые зубы, когда налитого кровью члена касаются холодные кончики чужих пальцев, приятно скользя по всей длине, срывая с пухлых губ смуглого парня сдавленный стон, эхом разлетающийся по просторной комнате, заполняя собой всё пространство, — ты слишком неумело это делаешь. Облизывай его точно так же, как и тот чёртов пилон на сцене. Тарталья лишь кивает, немного недовольно, но всё же принимая во внимания слова со стороны, понимая даже в столь «пьяном» состоянии всю свою неопытность. Язык осторожно касается основания, медленно скользя выше, своей шершавой поверхностью приятно будоража клетки столь чувствительного места и оставляя после влажные следы, от чего Олберич незаметно для себя же начинает тяжело дышать, аккуратно касаясь горячей ладонью чужого лица, запуская тонкие пальцы в рыжие пряди волос, оттягивая их сильнее на себя, насильно вынуждая своего любовника широко открыть рот и вместить в него головку своего полового органа. Тот лишь послушно исполняет всё, что от него сейчас требуется, уже не в силах чему-то вообще сопротивляться, желая лишь до зудящего чувства ощутить внутри себя тепло чужого тела. Стараясь как можно сильнее втянуть щёки, дабы создать ощущение вакуума внутри, Тарталья берёт член всё глубже и глубже вовнутрь, пока в горле не возникает неприятный рвотный рефлекс. Горячие стенки горла приятно сжимаются вокруг, приятно обволакивая, прошибая всё тело Кэйи током от таких неповторимых ощущений. Глухо застонав, словно неожиданно потеряв остатки своего проникновенного голоса, он заполняет чужой рот своим семенем, тяжело дыша и не переставая удивляться тому, что так быстро кончил от столь неумелого минета. Пожалуй, самого худшего и одновременно наилучшего минета в своей жизни. — Ты не умеешь сосать от слова совсем, — еле выдавил из себя Олберич, вновь увлекая за собой рыжеволосого парня, мимолетно даря тому поцелуй в губы, не успевающий набрать должных оборотов и обрывающийся, позволяя двоим создать зрительный контакт, — но мне это даже нравится. — Уверен, что ты тоже сосёшь так себе, но я же не возмущаюсь об этом на весь сраный Китай, — Чайльд огрызается в ответ, гулко ударяясь лбом об чужое плечо и жадно хватая ртом воздух, всё ещё ощущая небольшой привкус этого шоколадного засранца на своём языке, почему-то даже тихо смеясь с этого, — но мне тоже… понравилось… Дальше события происходят как при замедленной съёмке, когда два разгоряченных тела перемещаются на стоящий рядом высокий столик, решая сделать его своей отправной точкой для начала настоящего горячего секса. В порыве страсти, подкрепляющейся каждый раз поцелуями, от которых порой просто голова идёт кругом, одежда каждого из любовников стремительно покидает их, отправляясь в разные углы комнаты, иногда падая на мебель или просто под ноги, позволяя в полной мере оценить физическую подготовку. Однако, если Олберич в полной мере получает удовольствие от того, что любуется своей рыжей бестией и имеет право касаться там, где только сам захочет, не на шутку заводясь от тихих вздохов и стонов, часто вырывающихся из чужого горла, то Тарталья не был в силах отвести взгляда от длинных и тонких пальцев своего клиента, что приятно скользили по бедру, оглаживая его внутреннюю часть и вынуждая раздвигать ноги неприлично сильно, позволяя тому увидеть дерзкого паренька со скверным характеров во всей его красе. — Нужно тебя растянуть, — подытожил Кэйа, открывая небольшой тюбик со смазкой, медленно выдавливая ту себе на руки. Осторожно очертив круг рядом с тугим анальным кольцом, синеволосый парень аккуратно начинает вводить один палец, вызывая у Чайльда дрожь во всём теле, — непривычно, наверное, ощущать что-то в своей заднице, но ты быстро втянешься и даже будешь радоваться тому, что кто-то наконец-то вставил в тебя член. — Заткнись, умник… хренов… — злобно шипит рыжеволосый, сильнее вжимаясь руками в несчастный деревянный стол, изредка тяжело дыша и не сводя взгляда синих глаз, напоминающий своим цветом бескрайний океан, с чужих умелых рук, своими размеренными движениями приносившие новые и весьма приятные ощущения родному телу. Если бы сейчас внутри не было того алкоголя и наркотика, что Кэйа так умело запихнул в рот Тартальи, тот бы в итоге не выдержал бы до настоящего момента, начав увиливать и брезгливо фыркать всякий раз, когда ему приходилось бы брать чужой половой орган в рот или же позволять кому-то так бесстыдно растягивать себя сзади, чем, собственно, и занимался Олберич до сих пор. Кажется, что ему самому больше нравилось наблюдать за «лисёнком», то неумело облизывающим член как подобие конфеты, которая, как оказалось, явно пришлась ему по вкусу и он бы хотел немного позже снова ощутить её сладость на губах и языке, то елозил по столу и дёргался, будто бы каждый новый толчок пальцев внутри отдавался ударами микротоков, вызывавших столь необычную реакцию. С одной стороны, всё это было необычно, ведь сам Кэйа не привык учить кого-то основам однополого секса у двух мужчин, помогать в чём-то, но с другой, по его же собственному мнению, пусть сейчас Чайльд был обладателям не самого сладкого характера, но в роли того, над кем сейчас доминируют, он выглядел достаточно мило и возбуждающе одновременно, что хотелось поцеловать его в щёку и тут же резко войти, чтобы выбить из его же лёгких весь остаток воздуха. Постепенно количество пальцев выросло до трёх, не просто хорошо растянув рыжеволосого парня для последующего проникновения, но и явно доставив тому не мало удовольствия, судя по обильному выделению слюны и красным щекам, которые лишь красили его бледное лицо. Необходимо было прекращать ласкать его, ведь Тарталья уже был готов обильно излиться от таких, как считал Олберич, невинных ласк. Смуглые ладони скользят по чужим дрожащим коленям, приятно лаская их столь невесомыми прикосновениями и при этом немного пачкая остатками смазки и естественных соков, опускаясь в конечном итоге на бёдра и притягивая их ближе к себе. Кэйа, удобнее устраивается между ног своего любовника, самодовольно улыбаясь некой смешанной реакции рыжика на такие знаки внимания с его же стороны, подаётся слегка вперёд, чтобы достать до подрагивающего плеча и оставить на нём мимолётный поцелуй, не привязанный абсолютно ни к чему. Это было просто какое-то проявление его искренних чувств по отношению к синеглазому парню, которое таким образом должно было передать всю полноту тёплых намерений одного к другому. Когда же этот трепетный момент подходит к концу, между ними вновь возникает зрительный контакт, являющийся своеобразным способом общения двух любовников, благодаря которому они могли понимать друг друга без лишних для того слов. Олберич плавно скользит головкой между чужих ягодиц, не торопясь проникать как можно глубже, специально дразня своего партнёра, что уже давно зарекомендовал себя как «несдержанный рыжий плут с отсутствием манер», хотя наблюдать за тем, как бледное вытянутое лицо, украшенное огненным румянцем, искажается от нетерпения, было весьма приятно, даже льстило в какой-то степени самому же Кэйе. Тарталья же сладко стонет, утягивая за собой в пьянящий поцелуй, от которого вот-вот будет готово остановиться не только его сердце, когда наконец-то в него входят, плавно раздвигая достаточно узкое и горячее внутреннее пространство, заполняя то без остатка. Это столь непривычные и новые ощущения для него, столь необычные и… приятные? Да, Чайльд явно был лишь рад, что сейчас над ним доминирует именно Кэйа и никто другой, что он может без особого стеснения и угрызения совести стонать во весь голос и иногда шептать своему любовнику на ушко разные пошлые фразы, слетающие с пухлых губ. Им было дозволено в полной мере насладиться друг другом в столь сладкий момент, прижаться как можно ближе, усилив тем связь между двумя пьяными и разгорячёнными телами, заполняя окружающее пространство громкими хлюпающими шлепками. Олберич так же медленно набирал темп, но подпитывал свои действия ласками, осыпая чужие щёки пламенными поцелуями, что приятно обжигали своим теплом нежную кожу, разгоняясь вплоть до грубых укусов и засосов, оставляющих на своём месте багровые пятна. Хотелось кричать от такого дурмана и букета эмоций, обволакивающих тело от самой макушки до кончиков пальцев ног, когда уши столь мелодично ласкает сладкий, пропитанный небольшой хрипцой, голос, срывающийся в моменты кульминационной близости на выкрики, как Тарталья широко раскрывает рот и жадно хватает им воздух, порой пачкая свой собственный подбородок слюной. Постепенно движения становились более рваными и грубыми, что из лёгких вместе с каждым шлепком выходил весь остаток кислорода, доводя до головокружения. Смуглые пальцы уже давно впились в упругие бёдра рыжеволосого парня, оставляя на тех алеющие следы и полосы от ногтей, а член непристойно сильно входил до самого основания, приятно сжимаемый внутри. Мышцы чужого зада столь пьяняще сокращались, что каждый раз Кэйю прошибало током, доводя практически до пика наслаждения, вынуждая желать большего и при этом жаждать растянуть этот чарующий момент на более длительный промежуток. Однако его вновь сжимают внутри себя, когда Чайльд хрипло стонет и пачкает свой живот полупрозрачной жидкостью, обмякая на глазах и сильнее вжимаясь в холодную стену, украшенную цветастыми обоями с замысловатыми узорами. Сжимают настолько сильно, что голова идёт кругом и разум улетает на седьмое небо, прошибая все нервные окончания тела с небывалой силой микротоками, так же быстро растворяющимися в омуте широкого спектра ощущений. Дыхание совсем уходит на «нет» и Олберич, не выдерживая такого чувства эйфории, заполняет стенки чужого ануса своим горячим семенем, головой упираясь в крепкое плечо парня и мимолётно целуя его, наслаждаясь сложившейся обстановкой и своим любовником, потерявшим уже совсем давно прерывать этот танец двух тел, изнеможённых желанием. — Ты… полудурок, — тихо возмущается Тарталья, убирая прядь рыжих мокрых волос с собственного лба, придавая своей причёске более растрёпанный и неопрятный вид, свободной рукой обвивая крепкую смуглую спину и с каким-то особым трепетом и нежностью в движениях поглаживая ту кончиками дрожащих пальцев, — из меня твоя сперма… неделю будет течь… — Не переживай, лисёнок… я приду сюда и снова заполню твой пошлый зад, — Кэйа улыбается своим же словам и тихо смеётся, расслабляясь ещё сильнее под действием ласк со стороны, целиком отдаваясь создавшемуся комфорту и Чайльду, сидящему на небольшом столике напротив, — ещё будешь скучать по мне и моим поцелуями. — Катись ты. К чертям катись, одноглазый… — Так я уже у них в объятиях.