кометы

на полу можно рисовать, настолько он грязный. занавески давно уже не кипенно-белые, как были когда-то. за ними оконное стекло, всё в плевках и подтёках, с уродливой трещиной, протянувшейся по диагонали и с кривым изломом на трети своей длины — последствия эмоциональной бури. всё в комнате пропиталось пылью — постельное бельё, не менявшееся уже третью неделю, яркие плакаты с надорванными углами на стене, тоже как будто потускневшие в красках, стопка учебников на краю письменного стола, с оставленной тринадцать дней назад закладкой на третьем параграфе, сам парень, устало прислонившийся спиной к платяному шкафу. минхо обводит потухшим взглядом каждый угол своей бетонной коробки, в которой ему тесно, душно, неуютно, которая с каждой прожитой секундой уменьшается в размерах и давит на рёбра, затрудняя дыхание, хочет раздавить, сломать, стереть в порошок. он теребит в тонких пальцах край рубашки в сине-белую клетку, которую носит, не снимая, уже больше недели. отчаяние. он отчаялся — давно и безнадёжно, он смирился с этим отчаянием, он сросся с ним и принял его как часть своей жизни. каждое его слово, движение, вздох — всё буквально кричало и било в набаты горечью несбывшегося и утонувшего. минхо роняет голову на плечо, мазнув по нему сальными волосами, и вздымает грудь во вздохе. он заебался бороться, притворяться и жить. он смертельно устал, и усталость эта, бессмысленная и беспощадная, давила всё сильнее и сильнее. с каждым днём совершать обыденные действия становилось труднее — сходить в душ, приготовить поесть, вынести мусор, встать с кровати. минхо не видел поводов и мотивов. он должен был вернуться с больничного ещё три дня назад, но так и не вышел на связь, и к нему завтра, наверное, придут одноклассники проверить, всё ли с ним в порядке, потому что он пугает. парень сам себя боится — своих поступков и навязчивых мыслей, которые возникают каждый раз, когда он проходит мимо зеркала и на секунду замечает в смазанной фигуре свалявшиеся в колтуны волосы, черноту гематом под глазами и уродливое пятно от кетчупа на рубашке. взгляд сам останавливается на плакате, висевшем у самого окна — по его правому краю проходит ослепительно-белая полоса дневного света. курт смотрит со стены, наклонив голову и ухмыляясь с прищуром, буквы «n» и «a» не видны из-за криво налепленного куска бумажного скотча. «помнишь, я говорил, что бывает больно, когда кости срастаются? ещё больнее бывает, если этого не происходит». кости минхо выворочены из суставов и перетёрты в пыль, тычутся обломками в края открытой рваной раны, вонзаются сильнее и больнее, ни на секунду не позволяют забыть о себе. джисон любил нирвану — переслушивал тот самый альбом с ребёнком в бассейне на обложке каждый день и минхо доводил до состояния нервно дёргающегося глаза, четыре часа кряду терзая струны гитары и доводя смеллс лайк тин спирит до совершенства. он мог часами валяться прямо в джинсах на этой самой кровати ли, которую сейчас тот не может заправить, и делиться своими домыслами и теориями о текстах курта и его жизни. минхо перелистывал страницу тетради по истории и бурчал себе под нос, что кобейн писал рифмы наугад и не задумываясь, а джисон не слышал его и уже двадцать минут рассказывал другу о том, что в его кумира на самом деле шмальнула кортни лав. ли улыбался неярко, зажёвывал губу с внутренней стороны и переводил взгляд за плечо, не опасаясь быть пойманным. джисон любил свою гитару, найденную в углу отцовского гаража пару лет назад — все деньги спускал на струны, медиаторы, педали эффектов и другие прибамбасы, постоянно рассуждал о том, что неплохо было бы перейти на профессиональную электрику и оставить после этого в музыкальных магазинах ещё больше средств, активно жестикулировал намозоленными руками, а минхо следил за ними глазами, борясь в себе с желанием перехватить одну и провести большим пальцем вдоль джисонова указательного, повернуть влево, пересечь ладонь у основания фаланг, спуститься вниз и обхватить запястье. джисон любил вокалиста чана и барабанщика чанбина, с которыми играл в одной группе — постоянно рассказывал за бутылкой пива, что вот-вот, и они соберут денег на аренду студии, и найдут в команду басиста, в котором нуждаются так, что хан готов даже не шутить глупо над ним, и наконец допишут первый альбом, который рожают с первого года обучения в старшей школе, и тогда обязательно выстрелят, выйдут из подполья корейского андеграунда, начнут собирать битком набитые клубы один за другим, и минхо сможет с гордостью называть себя лучшим другом восходящей рок-звезды на небосклоне мировой метал-сцены. ли, удостоенный такой чести, скептически хмыкал скорее для отмазки, чем потому, что действительно так думал, прикладывался к горлышку бутылки и душил в себе неозвученную мысль о том, что он будет гордиться джисоном, даже если тот не соберёт уэмбли в ближайшие пять лет. он бывал несколько раз на их репетициях — сидел ночами в углу гаража между рюкзаков и пустых банок из-под энергетиков, заворожённо наблюдая за тем, как метаются волосы хана туда-сюда, когда он играет, как парень закусывает губу, беря очередное баре, как разворачивает корпус, описывая грифом гитары широкий полукруг, как шипит, под конец пачкая струны кровью. банчан и чанбин — тоже талантливые до пизды, и минхо готов был задонатить им всё своё состояние на продакшн дебютного альбома, но джисон… джисон — это совсем другое дело. джисон любил забивать на свои режим сна, питание и успеваемость — настолько, что периодически ли приходилось давать хану ощутимый подзатыльник и читать по дороге из школы лекции о вреде недосыпа, вызывающего ухудшение мозговой деятельности, и что джи не сможет писать нормальные текста, если не будет достаточно есть, и что о контракте с самериан рекордс можно будет забыть, если он завалит годовые. джисон угрюмо кивал и мычал, соглашаясь, переводя глаза с усыпанного листвой асфальта на минхо. они встречались взглядами, и под школьной формой у старшего мурашки дружными рядами вышагивали марш вдоль хребта. джисон больше всего из школьных предметов любил историю — каждый его ответ на уроке превращался в небольшой стендап и театр одного актёра, в котором парень со всей присущей ему эмоциональностью в красках рассказывал не только о событиях прошлого, но и о своём отношении к ним. учитель постоянно устало вздыхал, убеждаясь, что гиперактивного ученика ему не заткнуть, одноклассники улыбались, понимая, что могут не беспокоиться о своих оценках до конца урока, а минхо подпирал щёку ладонью, внимательно вглядываясь в джисоновы черты лица. он был единственным в кабинете, кто действительно с интересом слушал хана, даже несмотря на то, что не смыслил в истории практически ничего и все речи друга казались ему непонятным набором слов, имён и дат. джисон любил одеваться так, что минхо не сразу при встрече понимал, на что больше смахивает лук парня — на прикид бездомных, которых он встречал каждый раз, когда спускался в метро, или на стиль моделей с последнего показа недели мод. ли постоянно чесал пальцами висок и прикидывал, сильно ли обидится джисон, если ему предложить на день рождения в качестве подарка набор игл и кучу катушек с нитками. скорее всего — оскорбится очень, чтобы на следующий день прийти в тысячу раз хуже, чем вчера. минхо не понимал, но улыбался. для него всё, что было связано с джисоном, было поводом для радости. в конце концов, джисон любил минхо. не совсем так, как последнему того хотелось, но всё же. хан имел привычку закидывать руку на шею старшего и притягивать к себе настолько близко, что ещё пару сантиметров, и их щёки точно бы соприкоснулись. он никому не улыбался настолько широко, как минхо, именно ему он скидывал все свои наработки первым, мчался из другого района посреди ночи после острого вдохновения, рассказывал обо всём, что его тревожило и беспокоило — с такой же неизменным лучистым взглядом, что и всегда. джисон не мог представить на месте своего лучшего друга никого, кроме минхо, и не хотел делать этого. джисон любил минхо, но тому этого было недостаточно. хан для старшего был невероятным и каким-то недосягаемым. он наблюдал за ним со стороны, из тени, и в эти моменты становился прозрачным, сливался с обстановкой вокруг. джисон был единственным динамическим пятном в сером застое жизни минхо. ли, казалось, двигался только по инерции, что была готова вот-вот угаснуть, и только младший своей улыбкой стирал пыль с окружающих предметов, громким смехом срывал в хо с цепей один замок за другим, заправлял непослушные сожжённые краской волосы за ухо и тащил парня вперёд за руку, в то светлое будущее, в которое сам так искренне верил и стремился попасть. минхо-то и жил только благодаря тому, что рядом с ним всё это время был джисон. минхо влюбился, влюбился отчаянно и глубоко, как и нужно по всем законам любовной драмы с печальным исходом. это невысказанное «я люблю тебя» постоянно стучало на фоне, пульсировало обжигающим комом внутри, заставляло смотреть на вещи под другим углом. минхо жил с ним года три точно, и эта чаша в какой-то момент переполнилась последней каплей и опрокинулась. опрокинулась, снеся потоком всё на своём пути. «ты мне нравишься» соскользнуло с горячих губ прежде, чем хо понял, что хочет сейчас сказать. они были у него дома, и джисон был настолько близко, что дыхание старшего всколыхнуло волосы около его виска. время в тот момент замедлилось чрезвычайно, стало тянуться, как карамель, стремилось наконец остановиться насовсем. сон повернул голову, совсем слегка, приоткрыл рот в непонимании, поморгал пару раз, а голубые всполохи от телевизора очерчивали его лицо. и тогда, когда хан повернулся обратно к экрану, переводя тему разговора на фильм, что они смотрели вместе, минхо понял, что это начало конца. после той ночи между ними возник раскол, такая же трещина, что сейчас пересекала окно в квартире парня. с каждым днём она росла вширь всё больше и больше, превращаясь в пропасть и не давая перекинуть ни единого моста с одного своего края на другой. новое утро теперь оборачивалось для минхо пыткой — ему приходилось снова и снова наблюдать за тем, как джисон отдаляется, как их объятия в школьном коридоре сначала превращаются в сдержанные кивки головой, а потом и вовсе исчезают. минхо приходилось наблюдать за тем, как хан пропадает из его жизни. это невероятно, безумно, нестерпимо больно — понимать, что ты теряешь самое дорогое, что у тебя есть, и не иметь никакой возможности сделать с этим хоть что-то, хоть как-то поправить ситуацию. осознание того, что он сам всё порушил, ломало хо. всё окончательно сорвалось в бездну отчаяния и безнадёжности в тот день марта, когда джисон как бы невзначай сказал, что решил бросить школу после годовых экзаменов и уехать пытать счастья в японии. «а я?» — мгновенно пронеслось в голове у минхо, но он нервно дёрнул кадыком, сглатывая эту мысль. — а как же чанбин и чаном? — спросил он бесцветным голосом, всё ещё проходя стадию отрицания. — мы решили разойтись, — беспечно пожал плечами джисон, пиная носком кед подвернувшийся на пути камень, — чан будет поступать, а чанбин решил в несколько иную отрасль уйти и начать писать рэп-текста. завтра у нас последняя репетиция, завершающая, так сказать, и всё. — я могу прийти на неё? — моментально выдал старший, вцепляясь пальцами до побеления костяшек в лямку школьного рюкзака. джисон остановился, а хо по инерции прошёл ещё пару шагов. ему было неуютно под взглядом хана — под взглядом самого близкого ему (когда-то) человека. на лице младшего читались сожаление, печаль и какая-то примесь презрения. — не думаю, что тебе стоит это делать, — сказал он наконец, и минхо почувствовал, что этими словами сон окончательно отрезал их друг от друга. — вот как, — только и выдавил ли, разворачиваясь на пятках. он понимал в тот момент, что уходит скорее всего (точно) насовсем и навсегда. глупая и наивная надежда на то, что джисон окликнет или дотронется до плеча, останавливая, была задушена парнем в тот самый момент, когда он, не выдержав, обернулся и уткнулся взглядом в спину хана, обтянутую тканью школьного джемпера. ему плевать, хо. минхо отрывает взгляд от плаката с нирваной, ведёт им в другую сторону, судорожно вздыхает, набирая в грудь воздух, и рывком поднимается с пола. на автомате делает несколько движений, переставляет вещи с одного места на другое, будто это что-то изменит, то открывает, то закрывает окно, и наконец успокаивается. снова оглядывает свою комнату, и глаза цепляются за каждую вещь. эту книгу ему подарил джисон, на этой футболке поставил пятно он же, а вот на этом месте полтора года назад поскользнулся так сильно, что уронил блядский шкаф. минхо закрывает глаза. джисон улетел два дня назад. «к чёрту такую жизнь, в которой нет его», — думает парень. и сходит с табурета.