[По кусочкам ты собирал меня заново, помогая выжить]
Жуткая дрожь снова пронизывает всё моё тело, в голове набатом бьют угрожающие голоса окружающих о недоступности будущего. Мы должны стоять, но как тяжело не сломаться, шатаясь, как камыш, стоящий против ветра.
Ломается идеально заточенный карандаш, как и моя жизнь, когда я решаюсь чиркнуть им по белоснежной шершавой бумаге. В надежде создать что-то дельное, красивое, я ищу приют. Ищу расслабление, ищу свою гармонию. Шорох карандаша о бумагу успокаивает и греет, и вот, штрих за штрихом, я проваливаюсь в процесс. Время останавливается, и на бумаге снова виднеется твой портрет.
А затем и сообщение в окне уведомлений.
Это ты.
Как глупо. А я и сама написать хотела.
«Хочешь, приезжай ко мне на репетицию».
Пальцы дрожат, а слёзы льются наружу, больше не в силах находиться в плену. Карандаш окончательно ломается, разрываясь на два маленьких несимметричных кусочка. Я срываю с блокнота свежесделанный рисунок, на который тоже попало немного капель от слёз безысходности, разъедающих душу похуже серной кислоты. Надеюсь, ты когда-нибудь увидишь его, если я решусь сказать тебе эти слова.
«Конечно, я приеду к тебе на репетицию"- расплывшийся макияж и жалкий вид в зеркале — самое то, чтобы пугать народ. Второпях приведя себя более менее в порядок, я выхожу из дома.
В типичной суетливой обстановке перед концертом ты всегда спокоен и ровен. Наверное, постарались младшие братья, которым ты заменял отца, водрузив на себя сей груз ответственности. Мы не заметили, как и я для тебя стала таким же маленьким и глупым существом, которое боится сделать первый шаг без своего старшего предводителя. Благодаря тебе во мне еще горит живой порыв что-либо делать, рисовать и жить.
01:29 Your contact
— Как же они достали меня все.
— Размышлять бы сейчас о чём угодно, но только не об учёбе…
Смотри :) [Фотография]
01:30 Sebastian
— Пожалуйста, продолжай, ведь это так красиво.
Я снова краснею, когда скидываю свой рисунок, только что вышедший из-под грифеля карандаша. Ночь — самое лучшее время для творчества. Почему-то ты тоже не спишь, наплевав на все свои правильные режимы, как это делают все взрослые. В том числе и ты.
***
Как приятно снова оказаться в объятиях друг друга, хотя ты всегда выше, и обнимаешь намного сильнее. По-взрослому. По-покровительски. Я полностью доверяю тебе и готова часами слушать речи о том, как его
«мелкие засранцы опять начудили на репетиции, а что же будет на концерте?»
А затем смеемся и выходим покурить вместе, далеко от этой суеты житейской.
Зеленые глаза блестят белым цветом на солнце, дым приятно заполняет легкие, затем высвобождается наружу плавными клубочками.
— С каких пор это ты куришь? — снова слышу от тебя осуждающе-шуточную реплику.
— Да так…суетливо на душе что-то, — и продолжаем делать затяжки, смотря на небо.
— Чтобы ни случилось, продолжай бороться. Улыбайтесь миру, вы прекрасны, — бросаешь ты в пустоту, намеренно обращаясь ко мне. — И продолжай рисовать, — мягко улыбнувшись, ты кладешь мою больную и уставшую голову на своё плечо. Чувство бесконечного смущения переполняло всё моё существо, но, наверное, именно в этот самый момент мы были счастливы.
Однако это не залечило ран, образовавшихся внутри. Медленно, постепенно, шаг за шагом я старалась излечиться, как за небольшим успешным шагом следовала разрушительная неудача, и всё начиналось заново. Заново хотелось плакать вместо того, чтобы улыбаться, кричать во всю глотку, разрывая давящее молчание, рвать рисунки вместе с частями сердца. Завышенные ожидания окружающих ложились тяжелым грузом на мои неокрепшие плечи, а предчувствие завтрашнего дня каждый раз до ужаса пугало.
Осталось совсем чуть-чуть до победы.
Или до грандиозного провала.
20:32 Sebastian
— Ты всегда можешь приехать ко мне, слышишь? Я ведь тоже переживаю за тебя.
20:35 Your Contact
— Тебе не стоит переживать. Спасибо.
Я кладу телефон на грудь, постепенно засыпая с новой волной тревоги. Перед глазами сразу всплывает образ друга, который сейчас, возможно, сидит по ту сторону экрана и думает о том, какое я маленькое и надоедливое человекоподобное существо.
На следующий день город снова окутали серые тучи, нависая плотным куполом. Дождливые улицы служили лишь болью автомобилистов и тех, кто не взял зонт, в частности меня. Родители снова постарались, выставив меня за дверь. Одиноко висящая сумка со старыми альбомами и полупустой бутылкой воды болтались за спиной, прилипшее к ногам платье, расплывшийся макияж и растрепавшиеся волосы ещё больше делали меня похожей на чудовище. Улица гудела от пробок, воздух гремел от свистов и криков, как будто надвигался конец света.
Но он уже был так близок.
Подойдя к до боли знакомой двери, я не решалась нажать на звонок, словно бедная родственница. В одной руке была небольшая упаковка с тортом, который я купила на последние гроши. Словно праздник какой-то. Праздник позора, наверное. Но вдруг Данциг занят или просто не хочет никого видеть? Возможно, я действительно эгоистичное и тупое ничтожество. Понадеявшись на чудо, я прислонилась лбом к двери и несильно стукнула рукой. Удивительно, но шаги по ту сторону двери не заставили себя долго ждать. Замок щелкнул, я тут же отстранилась от двери.
— Привет… — ты будто ждал моего появления и улыбнулся, пуская меня внутрь. В твоих добрых зеленых глазах даже появился огонек жалости. Пудель, выбежавший в коридор, тут же залаял, увидев непрошенного гостя в моем лице. Но ты тут же усмирил недовольную собаку.
— И тебе привет, Мишка, — мой голос стих из-за гнетущего чувства неловкости. Положив сумку и взяв коробочку, я пошла за Себом на кухню.
— Ты ведь любишь черный чай? — Данциг замер возле навесного шкафа.
— Да, конечно, — я присела за маленький стол возле стены. За окном также безостановочно лил дождь.
В следующие мгновения вода в чайнике закипела, и наконец появилась возможность согреться, когда и снаружи, и внутри всё покрывалось плотным льдом.
Особенно когда есть рядом тот, кто сможет растопить его раз и навсегда.
— Так что случилось? — ты заботливо поставил передо мной пару кружек и разрезал принесённый мною торт. — Снова родители допекли? — и снова ты устремил на меня свой внимательный, понимающий взгляд, от которого внутри ещё больше всё сжималось. Всегда мог предугадывать все возможные события, и этот раз не стал исключением. За все годы дружбы мы прекрасно научились чувствовать друг друга.
— Да, пожалуй, ты угадал, — слегка отпив горячей жидкости, я поставила кружку на стол. Вообще ничего не хотелось на данный момент.
— Я тоже рано повзрослел, знаешь, — внезапно начал ты, поняв без лишних слов всю суть разговора. — Я знаю, что такое загоны окружающих и давление большинства. Мать трудилась на нескольких работах, чтобы прокормить нас, а я помогал ей, когда отец предал нас. Хоть ты и знаешь эту историю, но… — на секунду замолчал и отвел взгляд в сторону. — Ты взрослеешь тогда, когда осознаешь груз ответственности. У меня не было детства. Нужно было всё время следить за младшими и даже воспитывать их, заменяя утерянного родителя, — ты горько усмехнулся, а я лишь внимательно смотрела на тебя.
— Или когда эти же самые родители могут разрушить всё, что ты строил с упорным трудом. Воспоминания о детстве теперь звучат как мечта. Теперь я сама стала одной из тех кукол, которые я любила будучи ребенком.
— Это как же? — ты непонимающе посмотрел на меня.
— Это когда есть нарисованное лицо и веревочки, за которые умело дергает твой кукловод, и ты не в состоянии ничего изменить. А уж тем более быть властным над собой.
Чай давно остыл от наших длинных разговоров, веки слипались, а тело требовало отдыха. Ты аккуратно взял меня за руку и повёл в комнату, где, по твоим словам, мне не будет ничего угрожать, и я буду чувствовать себя в безопасности.
— У меня остались кое-какие дела, но это ненадолго, не скучай, — ты направился в сторону двери, как моя рука рефлекторно сжалась вокруг твоего теплого запястья, не желая отпускать. Чувство страха остаться одной не оставляло. Легкий дружеский поцелуй в лоб более менее отрезвил меня и приостановил новый приступ паники. — Нужно с парнями решить вопрос о новом альбоме в онлайне, — мягко улыбнувшись, ты удалился из комнаты, оставив меня наедине с моими далеко не утешающими мыслями.
В комнате не было ни единой лишней вещицы, все было идеально расположено на своих местах, как ты всегда и любил. Чтобы всё было упорядоченно и ровно. В этих стенах дышалось гораздо легче, чем в домашних, где пространство пропиталось пьяными криками и недовольствами, хрипом от слёз и набатом тревоги. Я рассматривала висевшие на стенах три фотографии, на одной из которых был ты со своей девушкой, а на руках у неё спокойно лежал Мишка. Вторая была сделана после концерта в прошлогоднем туре, где ты с братьями, довольные и счастливые, насытились фанатской любовью. И третья — совсем маленькие улыбающиеся братья. Даже на этой фотографии ты выглядел взрослым не по годам на фоне весело смеющихся младших. И кое-что всё-таки ещё привлекло моё внимание — непослушно выбивающаяся из бумажной стопки красная папка. Поддавшись любопытству, я достала ее.
А ведь в ней покоились все мои рисунки, которыми я с
ещё живой улыбкой на лице делилась с тобой. Как приятно видеть, что ты на протяжении всех этих лет бережно складывал их в единую папку. Каждый обладал собственной историей, будь то простой портрет или полноценная картина с незамысловатым сюжетом. Они служили напоминанием о тех счастливых временах, которые навсегда растворились в пространстве прошлого. Сглотнув горькую слезу, я вернула папку на место и выглянула в окно, в которое с надеждой сквозь тучи пробивалось закатное солнце.
Я чувствую тепло чужих рук на своих плечах. Теперь можно прижаться, да.
— Прости, что оно все вот так, — обняв тебя сильнее и боясь упасть, я снова зажмурилась.
— Тебе не за что извиняться, — Себ прислонился к моей макушке, устремив взгляд в пустоту.
— Я обещаю, теперь всё будет по-другому.
Осталось совсем чуть-чуть до победы.
