Держи себя в руках.
Райнер слепо моргает, потом ещё и ещё. Открывает было рот, но тут же сжимает губы в тонкую полосу. Нечего сказать. Ответить нечего, потому что любой ответ - крах и смерть, каким бы он ни был. В любом случае они, он проиграл, потому что последнее, что свойственно воину - любить. - Ты бы не сказал. Мы не умеем. - А если могли бы, представь себе такую глупость? А глупости он представлять был горазд. И как женился бы, и как бы детей завёл там, в далёком, славном будущем. Дом бы построил, дерево посадил, вот эта вся брехня для счастливых и неотягощенных правдой мира сего. Райнер часто думал, что выходов было много. Они могли сделать всё совсем иначе, но не сделали. Смысл жалеть о прошлом, когда оно уже свершилось - не понятно, но они это делали. Ох, как часто они это делали. - Тогда мы с тобой обязательно бы сбежали отсюда. Только ты поздно, нам с тобой только в могилу вдвоём, какая там любовь, после смерти-то. - Любовь до гроба, говоришь? Ты узколобо мыслишь. - Ах, да, я забыл, тебе же не страшно умирать. "Умру здесь - рожусь в другом мире, а там уже посмотрим, что будем делать", так ты говорил? Бертольд кусает щеку изнутри. Садится ближе к другу, и Райнер пускает, хотя не сильно хочет. Ему сейчас вообще ничего не хочется. - Мне кажется, это наши последние дни, Райнер, - После долгих минут молчания признается Гувер, - Скоро либо я, либо ты, может, Зик. Но вдвоём мы не останемся, слабейший сгинет, сильнейший потянет на себе общую ношу. Ты сильнее меня, Райнер. - Не мели чепухи. Не хочется признавать правду. Он был прав, боги, как же прав он был, а предчувствие скорой погибели сковывало всё тело, осознание чужих слов било под дых. Со скорым рассветом через пару дней сюда нагрянут стражи Парадиза, единственные защитники адского острова. Скоро будет литься кровь давних друзей и незнакомых лиц. Это ведь правильно, да?***
- Мы могли сбежать за день до того, как унаследовали бы титанов. Тогда мы жили бы долго. - И вечно бы скитались. Куда бы двое детей смогли сбежать от армии? У них взрослые мужики и собаки, нас загрызли бы к чертовой матери. - Но тогда мы были бы хотя бы на пару минут свободны. Впервые за всю жизнь. - Чем тебе сейчас не свобода? Морской ветер дует в лицо, продувает уши и раздувает волосы. В них соль, в пальцах песок, одежда Берта мокрая и липнет. На груди вечный камень рвётся вниз, давая вздохнуть полными лёгкими, выпить всё море и съесть весь песок, лишь бы пробыть на свободе чуть дольше. До плана Зика есть время, достаточно, чтобы вернуться от ближайшего побережья к стенам. Этот берег не вёл к Марлии, он вообще никуда не вёл, найти его было сложно, а уединенный пустой пляж сулил лишь холод, пустоту и свободу. Вокруг коричнево-серый пейзаж, волны злобно бьются о песок, скалы в глади режут воду и льют её пенистую кровь повсюду. Она растворяется в гуще, а они хотели бы раствориться в ней. Не суждено. - Знаешь, мы можем не возвращаться к Зику. Пусть сам за родину бьётся, - Робко говорит Бертольд, беря Райнера за руку. Они хотели этого очень сильно, - А мы переплывем море своими руками и поселимся на необетованных просторах. Будем землю возделывать, как древние люди, ягоду собирать и мыться под проливным дождём. Научимся жуков ловить и суп варить из крольчатины. Нас никогда не найдут. Бертольд заходит в воду по колени. Она обнимает его, охлаждает. Впереди - вечный простор, позади - Райнер. Он отпустил руку и побоялся зайти в воду. Райнер - трус. Так может не казаться на первый взгляд, но Бертольд знал, что он сам смелее самого отчаявшегося Райнера Брауна, который искал в смерти покой и выход, а не новое начало, в которое верил, но которого не жаждал Бертольд. - Мы уплывем, и что с того? - Райнер смотрит на упавшего в воду друга. Тот перебирает пальцами мокрый жидкий песок, пачкает одежду и ноги. Зачем закатывал штанины - непонятно, - Нам жить осталось лет семь от силы. Может, и хорошо, что скоро умирать, отмучаемся наконец. Мы и так задержались здесь, пора нам на покой. Пальцы тонут в морском дне от бессилия. Голова падает к земле и волны накрывают лицо, щиплют глаза и облизывают тело. Молчание, шорох ветра, прибой - ничего больше. Тихий подъем и крепкая хватка на запястье - всё, что чувствует Райнер, когда его толкают в воду с неведомой силой, заставляют заходить глубже, игнорируя панические крики. Вода - не лава, но страшнее любого бедствия. От неё бежать, в песок зарыться и на все замки, но лишь бы не к ней. Она заливается в глаза, рот, волосы, проникает под одежду и кожу - в лёгких нет места для воздуха, когда соль создаёт бронированную хватку вокруг. Райнер очень плохо плавает. Они стоят в шторме по шеи, Бертольд выше, ему легче, он держит под водой друга под мышки, его тело невесомое под силой моря. Солёные губы целуются, неприятно раздражают кожу. Гувер плачет. Браун плачет. Должно быть, море солёное, потому что слишком много обречённых душ в нем плакало.***
- Мы бы уплыли, а ты не умеешь плавать. - Как будто только я в этом виноват. - Да я не про то. Бертольд отмахивается и отпивает из чугунной кружки. Привкус металла мешал вкусу кофе. Они бы уплыли, а если бы потонули, то ничего бы не потеряли.Зато вместе.
- Зато вместе.. А смысл в этом какой? - А в чем смысл того, что происходит сейчас? - Бертольд безнадежен. В этой жизни ему не повезло, им обоим ужасно не повезло, справедливости в данной реальности не существует, да и на вряд ли в следующей жизни им не придётся оплачивать грехи прошлой, - Убьём мы кучу народу, друзей даже, у тебя на душе легче станет? Не правда. Я устал, - Открывает душу. Райнер знает, когда это происходит, чувствует, а это тяжело до невозможности, - И очень болен. Я не огнеупорный, меня это всё сжигает. И тебя сжигает. Я не хочу тебя больше отягощать. Он тяжело вздыхает, смотрит на палатку за собой, на кружку, на Райнера. Косо улыбается. На душе Брауна образуется неприятная пустота, словно дыра разъедает все его внутренности, начиная прямо с сердца. В горле ком не проглатывается. - Когда мы закончим, я уйду к морю. А ты ступай своей дорогой. Мы не можем больше так продолжать, мы друг друга погубим. - Почему ты решил, что ты знаешь, как будет лучше нам? - Потому что так будет лучше мне. Я тебя люблю, а это непозволительная роскошь. Завтра мы с тобой отвоюем плечом к плечу в последний раз, а затем расстанемся вовек. Только найди меня в следующей жизни, пожалуйста.***
Поцелуй на прощание не случился никогда. Последний поцелуй в море запомнился на вечность, а отрубленные руки и ноги не помогли бы уплыть. Райнер смотрит на бесконечное синее море. Лазурное небо сливается с простором, образует вечность перед глазами. Волны омывают, ступни тонут в песке. Он во всем виноват. Он же мог пойти вместе с ним, сдержать обещание. Бросить Зика. Да кто он, этот Зик. Не стоит и волоса с головы Бертольда.Ты ни в чем не виноват, Райнер.
Череда неправильных решений. Череда обманов самого себя, роскошь - влюбиться, да и её потерял. Променял на чужую судьбу. Хотя сам же обещал, если скажет, что любит - уйдёт вместе с ним. В море. Переплывет вечность. И плевать, какая эта вечность долгая, если тонуть, то вместе. Главное услышать три слова. Главное сдержать обещание. Не сдержал. Он падает в воду, сокрушается на весь мир своим горем. Плачет взахлеб, воет, рвёт волосы на голове. Бьёт воду и кричит, подрывает душу. Бертольд мертв. Им через вечность за руку идти, а теперь Райнер пойдёт своей дорогой. Гладит воду, пускает сквозь пальцы. Соль в волосах неприятно липнет, ветер играет в прядях. Это Бертольд гладит по голове. Должен быть он, приглядывает ведь, как сам завещал. Посмотрит сверху, дождётся. Ждать-то не долго. Райнер пойдёт с ним, просто чуть-чуть попозже. И обязательно найдёт в следующей жизни. - Прости, что обманул. Я тебя очень сильно люблю. Давай обязательно сбежим? Ветер отвечает лёгким шелестом травы.Конечно, сбежим.