Для тепла

Телефон на тумбочке тихо гудит, и Глеб с усилием приподнимается на локте, смаргивает, трёт ноющий лоб. Проверяет время, совсем недолго сидит просто так, спустив ноги со скрипнувшей кровати, сцепив руки на коленях, чуть касаясь расслабленного сухощавого тела бедром сквозь одеяло. Потом легко встаёт, выходит на веранду за лекарствами. На веранде свежо, доски холодят босые ноги, так что Глеб поспешно наклоняется, доставая коробку со всем готовым, и возвращается обратно, тихо ступает по ворсистому ковру. Расставляет на тумбочке флакончики, пузырьки, вскрывает пакет с бинтом. С сомнением косится на ампулы с обезболивающим. Пока не стоит… спит ведь. Помедлив, Глеб протягивает руку, дотрагивается кончиками пальцев до смуглого выпуклого лба. Тёплый. Сухой. Жара, видимо, нет. Глеб аккуратно протирает влажной салфеткой ножницы, разрезает завязку бинта на груди. Разматывает осторожно, медленно, подпихнув ладонь своему невольному пациенту под лопатки, стараясь не потревожить. Лоб слегка морщится, губы шевелятся, но широкая грудь приподнимается и опускается всё так же равномерно. Последние пара слоёв не поддаются, присохли. Глеб хмурится. Открывает флакончик с перекисью водорода, льёт — рука вздрагивает, и он досадливо втягивает нижнюю губу. Теперь подождать, может, отмокнут… Глеб вздрагивает ещё раз, замечая движение острых чёрных ресниц. Веки приподнимаются, на Глеба в упор глядят ясные тёмно-карие глаза. — Рви уже, — голос со сна глуховатый, — чего канителиться. — Больно будет, — тихо отзывается Глеб, — подождите лучше, Валентин Юрьевич… вам и так уж досталось. Зрачки сужаются, острый взгляд буравит лицо Глеба: — Что с Юлей? — Всё хорошо, — выдыхает Глеб, — она цела, «Ра» сбили, ей уже ничего не грозит. Валентин Юрьевич кивает и приподнимается на локтях, на шее проступают мышцы — он с усилием пытается осмотреться. Шторы занавешены, светать только начало — мало что можно разглядеть. Глеб наклоняется ближе, предупреждая резонный вопрос: — Вы не в больнице, Валентин Юрьевич. Они сейчас переполнены тяжелоранеными… доктор вас осмотрел, дал рекомендации, и я вас забрал. — Ты? — Вы на даче у меня, — Глеб сглатывает, — в Кушелево. Всё будет в порядке, Валентин Юрьевич, — Глеб тут же краснеет: как-то глупо из его уст такое звучит. — У вас на груди резаная рана небольшая, я все осколки вынул. Ну, и доктор сказал, вам покой нужен, хотя бы несколько дней. Валентин Юрьевич морщится, пытается сесть, но Глеб отчаянно мотает головой, упирает ладонь в голый тёплый живот: — Не надо пока, Валентин Юрич, швы… — Мне нужно связаться с командованием. — О-они знают, что вы ранены и лечитесь, — Глеб от волнения начинает заикаться. — Не звоните пока никуда, пожалуйста. Тем более, мобильную связь всё равно ещё не рекомендуют… Лебедев вновь быстро поднимает голову: — Коммуникации до сих пор под инопланетным контролем? — Нет, он же взорвался, «Ра» этот, — Глеб слабо улыбается. — Это всё Юля, если бы не она… Но Хэкон говорил, могут быть сбои. Юля с вами ночью сидела, она сказала, что днём опять придёт. — Где она? — С Хэконом, — Глеб отводит взгляд. — Я так понял, его корабль… они что-то проверяют. — Понятно, — карие глаза слегка прищуриваются: похоже, Валентин Юрьевич уже что-то прикидывает на будущее. Пока он размышляет, Глеб осторожно берётся за край размякшего бинта, тянет. Бинт отходит не без усилия — тонкие губы слегка сжимаются, больше Валентин Юрьевич никак не выдаёт, что ему больно. — Вы не эвакуировались? — тихо спрашивает Глеб, смачивая салфетку антисептиком, аккуратно прикладывая к краям раны. Хочется подуть на больное место, как ему самому мама в детстве делала, но… нельзя же так фамильярно, блин, с генерал-лейтенантом. — Вы ведь могли улететь. — Недалеко бы я улетел, — хмыкает Лебедев, откидывает голову на подушку. Глеб беззвучно вздыхает. — Хэкон сказал, что вы вели его по рации на «Ра», а потом всё оборвалось. — А потом оказалось, что умение задерживать дыхание под водой довольно полезно, — уголок рта чуть дёргается в усмешке. — Я рад, что Хэкону не пришлось жертвовать собой. Но, видишь ли, какая загвоздка, — Лебедев вновь приподнимает голову, карие глаза блестят, — я, так сказать, благословил его на брак с Юлей. В тот момент у нас было очень мало шансов выйти из этой переделки живыми — мне как-то и в голову не приходило задуматься над тем, что я отдаю свою дочь инопланетянину. Глеб смотрит на него, не уверенный, улыбаться или сочувствовать. — Жалеете? — Нет, — Лебедев задумчиво качает головой, — в нём есть и храбрость, и ум… и Юля его любит. Просто… Он замолкает, и Глеб аккуратно прикладывает первый слой марли к его груди, принимается бинтовать. — Кстати, ты не знаешь, что с Артёмом? — чёрные брови слегка сдвигаются к переносице. — Он должен был лететь вместе с Юлей. — Артём погиб, — у Глеба тоскливо колет за грудиной. — Юлю собой закрыл от… в неё стрелял кто-то из тех, кому «Ра» мозги промыть успел. Кто именно стрелял, Валентин Юрьевич ещё успеет узнать. Когда окрепнет, когда не так тяжело будет. Мышцы под тёплой кожей напрягаются, плечи сжимаются, подаваясь вперёд, но Валентин Юрьевич медленно выдыхает, вновь делает глубокий вдох, видимо, повторяя себе: Юля в порядке. Юле ничего не грозит. Снова выдох — длинный, тяжёлый. — Закрыл, значит, — голос Валентина Юрьевича негромкий, во взгляде горечь. — Вот кто ж знал… Глеб кивает. Парень с подволакивающейся ногой и шалым, отчаянным взглядом, когда-то стрелявший в Юлю, вызывал у него опасение. И тут вдруг — Юля, плачущая, наклонившаяся над ним, гладящая застывшее белое лицо. Валентин Юрьевич молчит, пока Глеб проворно бинтует ему грудь. Потом, словно отгоняя тяжёлые мысли, Валентин Юрьевич качает головой, чуть-чуть улыбается: — А ловко у тебя получается. Глеб моргает, едва не выпуская конец бинта. — Д-да, спасибо, я ведь сначала в медицинский готовился. Валентин Юрьевич кивает: — Юля мне рассказывала. Она ведь не случайно решилась обратиться именно к тебе, когда нужно было спасать пришельца. Лицо Глеба обдаёт жаром: перед глазами тут же вырастает полутёмная процедурная, нетерпеливо хмурящаяся Юля с закатанным рукавом — и он сам, не в состоянии бороться с подкатывающей к горлу дурнотой. Страшно блестящая игла в руке, запах спирта, едкий, тошнотворный, красная развороченная рана в боку мужчины… — И ты сам мне осколки вынимал? Валентин Юрьевич смотрит мягко, внимательно. Под его взглядом Глеб кивает — и невольно улыбается: ведь правда, сейчас — смог как-то! в обморок не упал! — Вынимал. И перевязывал… перед тем, как мы вас в госпиталь довезли. — Спасибо, — Валентин Юрьевич наклоняет голову, в голосе непривычное тепло. У Глеба в груди стучит быстро-быстро, он пытается отвести взгляд, но невольно возвращается к карим глазам, смотрящим одобрительно, с каким-то новым уважением. — Нормально? — Глеб с усилием прочищает горло, поправляет узелок. — Не туго? Валентин Юрьевич слегка поводит плечами. — Очень хорошо. Спасибо, Глеб. Он пытается повернуться удобнее, тянет руку к одеялу и морщится. Глеб поспешно берётся за край одеяла, накидывает ему на плечи, ведёт ладонями поверх, тут же убирая их: вдруг это ощущается как что-то навязчивое — или, того хуже… — Вы как, Валентин Юрьевич? — он заглядывает в спокойное, устало-расслабленное лицо. — У меня есть обезболивающее — если что, я могу… — Не надо, — Валентин Юрьевич качает головой, подтягивая одеяло выше, к шее. — Всё хорошо, только немного холодно — наверное, из-за кровопотери. — Здесь вообще-то прохладно, — неловко произносит Глеб, — сеть отопления ещё не восстановили. Наверху, кажется, есть ещё одеяло, я могу сбегать, только оно истрепалось совсем… Лебедев медленно поворачивает голову, рассматривая свободную половину постели, подушку, лежащую рядом с его собственной. — Валентин Юрьевич, — выдыхает Глеб, — я просто… ну, для тепла, врачи советуют… Он вдруг с отчётливостью вспоминает, как обнимал генерал-лейтенанта поперёк живота, устроив голову у него на плече. Если Валентин Юрьевич вдруг помнит… Глеб не успевает додумать, какими страшными карами ему это грозит. Валентин Юрьевич вглядывается ему в лицо, и уголки тонких губ чуть-чуть приподнимаются, карие глаза щурятся. — Правильно, всё по науке, — он откидывает край одеяла, проводит ладонью по простыне. — Ложись. И Глеб, не колеблясь, ныряет в постель, укрывает их обоих. Замирает, не решаясь двигаться ближе, и вдруг ему приходит в голову, что, наверное, именно на этой кровати Юля с Хэконом… Мысль эта, колкая, тревожная и будоражащая, в голове не задерживается: тёплая, крепкая рука ложится ему на талию, притягивая ближе — совсем так, как он сам делал этой ночью. Глеб послушно придвигается, утыкаясь головой в сгиб между шеей и плечом Валентина Юрьевича, тянет ноздрями, втягивая запах спирта, каких-то цветочных влажных салфеток, солоноватого пота. И легонько сжимает пальцы Валентина Юрьевича, дотронувшиеся до его ладони.