Silence and words

– Здесь что-то не так, пока не могу понять что именно, но я это чувствую, – задумчиво нахмурилась Амелина, поднимая голову от микроскопа.       Данилов согласно кивнул, даже не уточняя, что именно в образцах так насторожило Оксану, он думал вовсе не о них и не о текущем деле. Сама того не зная, Амелина буквально проговорила вслух то, что твердил его внутренний голос уже не первый день. И если бы Данилов мог, он бы кивал этой реплике пять часов подряд. Почему всё не так? Как пелось в известной песне, вроде всё как всегда: тот же город, тот же воздух и та же вода, то же небо…в общем, абсолютно всё было как раньше, но в то же время ощущение того, что всё изменилось не покидало.       Степан откинулся на спинку стула, и в который раз попытался всё проанализировать, пока Оксана по третьему кругу перепроверяла образцы. Он считал себя хорошим оперативником, способным замечать детали и делать правильные выводы, чего скромничать, начальство было солидарно с ним в этом, но вот сейчас его профессионализм и навыки построения логических цепочек почему-то ему отказывали. Или дело было в том, что он попросту не хотел принимать доводы логики? А логика, бессердечная и суровая барышня, упрямо убеждала его в том, что те детали, которые он замечал, ничего хорошего ему не сулили. На первый взгляд ничего не изменилось, и всё было хорошо, за исключением того, что с какого-то момента всякий раз, когда у Павла звонил телефон, Данилову непреодолимо хотелось уйти в другую комнату, а если дело было в офисе, то – на другой этаж, и как можно плотнее закрыть за собой дверь. Когда это началось? Наверное, с того солнечного выходного утра, когда он, проснувшись, и успев даже порадоваться хорошему дню и отсутствию необходимости ехать куда-то ни свет ни заря, услышал знакомую и порядком поднадоевшую – особенно, когда слышишь её раз двадцать за день – мелодию телефона Гранина на кухне. «Только бы не Рогозина!» – пронеслось в голове. Но буквально через минуту он понял, что лучше бы это была Галина Николаевна и очередной срочный выезд. – Привет, – Павел старался говорить тише, но пресловутая хорошая слышимость в квартирах с тонкими стенами свела все его благие намерения к нулю. – Не разбудила, нет, рад слышать в любое время. Подслушивать не хотелось, Данилов даже сел на кровати с намерением пойти в душ, по пути заглянуть на кухню и поставить чайник, в общем, заняться обычными утренними делами, но следующая фраза заставила его замереть на месте и, против своей воли и взвывшему чувству такта и вежливости, обратиться в слух. – Ты звонишь, чтобы я просто подтвердил, что я тебя люблю или это грамотная подводка к вопросу по существу? И почему ты вспоминаешь обо мне только тогда, когда тебе что-то срочно нужно? Итак, я подтверждаю, теперь давай по сути. В затянувшуюся паузу Степан успел встать с кровати, сделать шаг к двери, передумать, вернуться и сесть обратно. – Ты собралась сделать что? – продолжил Гранин, выслушав собеседницу. – Это как-то внезапно. Тебе не кажется, что ты торопишься? Да вот как раз моё дело, если ты мне звонишь! Поля… Снова пауза и звякнувшая о край раковины турка. – Чёрт. Кофе пролил с твоими новостями. Полина, давай встретимся и поговорим? Хорошо, завтра. Да, набери вечером. Всё ещё люблю, да, но это не значит, что я уже не в шоке. До завтра. Пока. Данилов всё же совершил над собой усилие и вышел на кухню, сделав вид, что проснулся вот только что. – Утро доброе, – он попытался улыбнуться как можно непринуждённей, понимая, что, кажется, вышло не очень, заодно профессионально отметил и Пашину растерянность, и кофе, капающий на пол как в замедленной съёмке. – Доброе, – улыбка у Гранина тоже получилась натянутой. – Ты как раз ко второй партии. Что-то я сегодня…– вместо продолжения фразы он взял губку, принявшись вытирать результат своей непривычной неуклюжести. – Да нормально, неделя сумасшедшая была. Я в душ пока. – Ага, – кивнул Паша. – Сейчас всё будет. Возможно, стоило прокомментировать то, что вместо кофе Гранин достал банку с чаем, но Степан просто развернулся и вышел. Завтраку в то утро искреннее был рад только Феликс. Бутерброды остывали на столе, Паша изучал свою чашку, Данилов рассматривал напряжённую складку между его бровей и плотно сжатые губы. – Паш, что-то случилось? – наконец решился нарушить молчание Степан. – Что? – вынырнул из глубокой задумчивости тот. – Нет. Нет, всё нормально. Так... новости просто, сам ничего не понял. Он чуть нервно усмехнулся, помотал головой и посмотрел на него уже спокойно, улыбнулся широко и открыто. – Итак, у нас на выходные были планы. Планы, действительно, были, и внезапно так захотелось, вопреки всем мыслям и страхам, сосредоточиться на них и забыть всё остальное. Договориться со своим подсознанием и строптивой логикой удалось на удивление легко. А дальше – всё так привычно и знакомо: недолгий спор о том, стоит ли оставлять коту корм на то время, пока их не будет, в котором предсказуемо победил аргумент «Ты его не любишь совсем!» и подтверждающее жалобное мяуканье Феликса, попытка помыть посуду, саботируемая Пашиными ладонями под футболкой и его губами на шее, решение отложить поездку на пару часов, удачно незаправленная кровать, взгляды и прикосновения, не оставляющие больше места сомнениям – только они, сейчас и всегда. После обеда они всё-таки выбрались в магазин, – Паша загорелся идеей перестановки в прихожей – где единогласно забраковали все имеющиеся в ассортименте комоды, зато улучшили быт хвостатого любимца новой лежанкой и миской для корма. Уютный вечер, задержавшись на стадии жаркой ночи, плавно перетёк в не менее уютное утро нового выходного дня. И уже бы не вспомнился вчерашний странный звонок, если бы вечером Гранин неожиданно не оповестил: – Я отъеду на часик-другой, вопрос один надо прояснить. А ведь Данилов уже почти забыл про это. Всё ещё люблю, да… До завтра. Ну конечно. – Захватить что-то по пути? – как обычно спросил Паша, надевая куртку. – Да всё есть, вроде, – отрицательно покачал головой Степан, наблюдая, как он зашнуровывает кроссовки и делает шаг к нему, чтобы коротко поцеловать, улыбнуться, проводя пальцами по щеке, и пообещать: – Я скоро. Как обычно, да. Вот только как-то уже совсем иначе.       Нет-нет, Данилов вовсе не засекал время, он просто вспомнил про дела, которые всё откладывал до лучших времён, и сосредоточился на них. И даже успел закончить всё намеченное, когда Гранин вернулся через три часа и тридцать пять минут. Просто электронные часы очень точны, и циферблат у них большой. – Разобрался с делами? – поинтересовался Степан, закрывая ноутбук. – Ты что-то нервный какой-то. – Терпеть не могу, когда меня пытаются сделать адвокатом на безвозмездной основе, ставя перед фактом, – вздохнул Павел, доставая из верхнего шкафчика бутылку коньяка и два стакана. – Такая история, слушай… Но оживший телефон предложил сперва выслушать Лисицына. – Стёп, собирайся, буду минут через десять. По пути всё объясню. – Через пять буду готов, – пообещал Данилов, кладя трубку. Гранин поставил всё извлечённое на стол и поморщился: – Закончились твои выходные, да? – Выходит, что так, – пожал плечами Степан. – Ну вот. Как в мультике про муравья – только жениться собрался. Паша весело улыбнулся, но шутка почему-то заставила вздрогнуть и ощутить тех самых мурашек всей кожей. Данилов неопределённо кивнул, сам не понимая, что именно он подтверждает, и пошёл собираться. Если Лисицын звонит на ночь глядя, значит дело и правда неотложное.       А потом всё как-то забылось под неумолимым натиском работы. У них явно вырисовывалась серия, задействовали две группы сразу, из офиса выбирались только для того, чтобы выехать на задержание или очередное место преступления. Сейчас вот выдалась спокойная минутка и то исключительно потому, что экспертиза затягивалась. Отдых в лаборатории – не предел мечтаний, но хоть что-то. – Я поняла! – Правда? – Данилов отвлёкся от своих размышлений. Вот Амелина со своими загадками разобралась, хорошо бы и ему так же. – Ну почти, сейчас только у Вали уточню. Если она подтвердит, значит я права. Не тратя время на объяснения, Оксана буквально выпорхнула в коридор, оставляя образцы и вопросы без ответов.

***

      Такая долгожданная передышка наступила только в конце недели. Всё продвигалось своим чередом, расследование вошло в какую-никакую колею, завтра утром допрос и, если повезёт, задержанный сменит свой статус на арестованного. От приятных фантазий на тему завершения дела Данилова отвлёк звонок телефона. Пашиного телефона. Конечно, он не собирался смотреть, кто звонит. Не хватало ещё! Если кто-то с работы, то подождут пять минут, пока Гранин выйдет из душа, не может же он просто так поднять трубку и ответить кому-то из коллег. Да и вообще, интересоваться чужими телефонами и звонками – это так низко. Он сосредоточился на сковороде с картошкой – ответственный момент, лучше не отвлекаться. Ну кто же виноват, что солонка стояла на подоконнике, как раз рядом с надрывающимся телефоном? Простое стечение обстоятельств: в данную минуту просто необходима соль, которая находится там, где телефонный аппарат изо всех своих микросхемных сил пытается сообщить, что некая «Полинка» нетерпеливо ждёт ответа. Не просто «Полинка», а «Полинка» с красным сердечком рядом с именем. Данилов, сжимая солонку в руке, стоял и смотрел на экран чужого телефона, пока время вызова не закончилось, или, возможно, неизвестная Полина обиделась, что ей не отвечают, и бросила трубку. Кто знает? Телефон затих, демонстрируя идеальное чёрное зеркало экрана, и, судя по запаху, картошка собиралась приобрести оттенок того же цвета в самое ближайшее время. Чертыхнувшись, он вернулся к сковороде, пока там ещё можно было что-то спасти. Жаль, душевный покой уже нельзя было вернуть простым помешиванием и убавлением пламени. Паша зашёл на кухню через несколько минут, по пути натягивая футболку и пятернёй зачёсывая назад мокрые волосы. – Картошечка, – он блаженно зажмурился. – Веришь, второй день мечтаю! – Любой каприз за ваши деньги, – пресно пошутил Степан, выключая плиту. Сказать ему про звонок? Наверное, надо. А как сказать? «Тебе кто-то звонил, посмотри»? «Тебе звонила Полина твоя»? Один вариант кошмарней второго. – Стёп, ты правда денег ждёшь? – Пашин вопрос отвлёк от сложной дилеммы. – Хоть сумму озвучь, пока я с голоду не умер. – Задумался, прости, – Данилов хмыкнул и поставил сковороду на стол, оборачиваясь за тарелками. Пусть сам посмотрит. Возможно, он сделает это позже, и у них есть ещё немного времени, чтобы продолжать делать вид, что всё как раньше. А ведь совсем недавно у них было всё это время целиком, и не было надобности притворяться.       Очень часто люди их профессии устанавливают правило не обсуждать дома работу. Доподлинно неизвестно, все ли в этом преуспевали, но лично они даже не пытались. Рано или поздно разговоры всё равно плавно перетекали на размышления о текущем деле. Этого не избежать, когда работаете над одним делом в паре, особенно, когда дело такое запутанное. Пока Гранин, жуя огурец, из солонки, перечницы и банки с кетчупом реконструировал место преступления, Данилов честно пытался сосредоточиться на его выкладках. У него почти получилось. Ровно до того момента, пока рука Павла не потянулась за телефоном. Как же это абсурдно и глупо, как же стыдно за этот страх и неуверенность! Можно ещё хотя бы несколько минут, пожалуйста? Но Паша уже взял телефон, на секунду задумался и…положил его перед тарелкой. – Так, смотри, если это магазин, то они подъехали отсюда, да? – он покрутил в пальцах солонку и придвинул её вплотную к телефону. – Но тогда эта точка не просматривается из соседнего здания, а это значит что? Гранин торжественно водрузил редиску на крышку кетчупной бутылки и посмотрел на Данилова, в ожидании быстрого и точного ответа. – Надо было сделать салат? – рассеянно предположил тот, в ожидании того, что телефон сейчас вновь оживёт. Павел удивлённо посмотрел на него и неожиданно рассмеялся: – Да у нас не дело, а сплошной салат, куда уж больше? Стёпа, соберись. Смотри ещё раз! Это свидетель, – он постучал редиской по крышке. – Он находится в здании. Это, – он указал на солонку, – машина наших подозреваемых. Он не мог их видеть, понимаешь? А это значит, что он врёт! – Только «Это же элементарно, Ватсон!» не хватает, – улыбнулся Степан, расслабляясь. – Ну правда же элементарно, – Паша придирчиво осмотрел сцену событий в миниатюре и отправил редиску в рот. – Предлагаешь пустить свидетеля в расход? – делано изумился Данилов. – Никому не говори, но идею запомни, – подмигнул Гранин и потянулся за ещё одной порцией картошки. Остаток ужина прошёл непринуждённо, вечер обещал быть таким же. Они даже выбрали фильм, и даже успели его включить, когда телефон снова напомнил о себе входящим сообщением. – Покой нам только снится, – со вздохом скривился Гранин, открывая мессенджер. Он слишком внимательно читал написанное и слишком сосредоточенно тёр лоб, прежде чем набрать текст ответа. Происходящее на экране потеряло всякий смысл, драма разворачивалась буквально на расстоянии вытянутой руки. Сейчас подходящее время, чтобы спросить? Но если спросить, то надо выслушать ответ. А хочется ли его знать? Что-то внутри подсказывало, что не особо. За исключением этих звонков и сообщений у них ведь всё по-прежнему, а если узнать всю правду, то ничего уже как раньше не будет. И что делать? Это элементарно – сохранить по крайней мере эту иллюзию того, что всё хорошо, хотя бы пока это ещё возможно. – Слушай, – Паша отправил сообщение и повернулся к нему. – Я что рассказать-то тебе хотел… – Давай потом, – Степан положил ладонь ему на шею, притягивая к себе. – Расскажешь позже, хорошо? Нетерпеливый требовательный поцелуй был лучше любой декларации о намерениях. – Полностью солидарен с тобой в этом вопросе, – улыбнулся Гранин ему в губы и потянул вверх его футболку. Телефон с глухим звуком упал на пол, но сейчас он больше никого не интересовал и никому не внушал страха.       И столько препятствий на пути в спальню, и дверные проёмы со стенами встречаются так неожиданно, и собственная несдержанность, и чужая торопливость. Вроде всё как всегда…вот только какое-то отчаянное непреодолимое желание сохранить, оставить, не отпускать никуда, поднималось изнутри и обжигало за рёбрами, и, кажется, искало выхода, угрожая сжечь целиком в противном случае. Уже ощущая, как это чувство затапливает сознание и подчиняет его себе, Степан прижал Пашу лопатками к кровати, надавив предплечьем ему на грудь, второй рукой удерживая его запястья над головой. Ещё была вероятность того, что это тёмное удушливое нечто отступит, уступив место привычной нежности и чувственности, но Паша шально улыбнулся, почти скалясь, с усилием высвободил одну руку из хватки и, довольно ощутимо собрав волосы на его затылке в кулак, притянул к себе, подаваясь ближе сам, целуя совсем уж как-то голодно и безудержно, прикусывая нижнюю губу, продолжая тянуть за волосы. Что-то странное и обжигающее, кажется, захлестнуло обоих: поцелуи попеременно сменялись укусами, пальцы, мягко гладившие секунду назад, впивались до боли, тихий шёпот превращался в протяжные срывающиеся стоны. Какой-то чужой, незнакомый голос внутри ликовал и подначивал: «Давай, покажи, что он только твой, что ты не позволишь никому его забрать, что не отпустишь никуда. Пусть даже не думает. Никому и никогда. Только твой. Вот как сейчас, только навсегда. Что он там шепчет? Твоё имя? Почему так тихо? Он может громче, поверь. Проверь. Да, вот так уже лучше. Может он так звать кого-то другого? Нет. Ты же не позволишь. Давай, тебе это надо. И ему – не меньше. Посмотри! Ему тоже надо. Надонадонадонадонадо. На. До. Да!….». Этот голос, видимо, хорошо понимал, о чём говорит: Паша не пытался успокоить этот густой смолянистый жар, он заставлял его разгораться только сильнее, интуитивно подстраиваясь под ритм, лишённый привычной размеренности и плавности, с готовностью подставляя лицо под поцелуи и шею под укусы, позволяя всё, требуя этого, забирая силой.       Страшный тёмный монолог в голове прекратился, сменившись звенящей оглушающей тишиной, только тогда, когда он почувствовал, как вздрагивает Пашино плечо, в которое он упирался влажным лбом, стараясь восстановить дыхание. Степан поднял голову и увидел, что Паша беззвучно смеётся, закусив нижнюю губу. – Прости, – он виновато прижался губами к его правой ключице, собирая солёно-сладкий пот. – С ума сошёл? – хрипло поинтересовался Гранин, делая паузы между словами, потому что одновременно смеяться и пытаться отдышаться, оказалось не такой простой задачей. – Кажется, да. Прости, – повторил Степан с тревогой вглядываясь в его лицо. – С ума, говорю, сошёл извиняться? Паша чуть приподнялся и поцеловал его глубоко, но уже спокойно. Данилов ответил на поцелуй, гладя его плечи, грудь, живот, будто стараясь загладить вину, которую чувствовал только он один. Он торопливо целовал его скулы, щёки, веки, лоб, снова губы, словно прося прощения за то, в чём его никто не обвинял. Гранин обнимал его за шею, мягко проводил по волосам, и смотрел так, что при всём желании ничего сказать не получалось. Только продолжать целовать и беззвучно каяться. Не за действия, а за то, что стало их причиной. В очередном поцелуе Паша мягко надавил ему на плечи, заставляя лечь на спину, а сам удобно устроился рядом, положив подбородок ему на грудь. Если вот так смотреть в глаза, то зачёсывая ему чёлку назад, то опять сбивая её на лоб, наблюдать, как он довольно жмурится от каждого прикосновения, то можно представить, что так будет всегда и никогда не закончится. Может, так оно и есть? – Паш, – позвал Степан, решившись. – М-м? – отозвался Гранин, подставляясь под очередное прикосновение и прижимая щекой его ладонь к своему плечу. – Если я спрошу, ответишь честно? – Нормальное такое тонкое обвинение во вранье, – насмешливо хмыкнул Паша, но тут же потянулся выше, опираясь на локоть, и почти коснулся его губ. – Спрашивай. Ну и о чём тут можно спрашивать, когда и так всё сейчас предельно ясно? Только губы, руки, под пальцами – то влажная кожа, то сбитые простыни, и тихое признание в проигрыше самому себе: – Давай завтра лучше. И такое же тихое подтверждение принятия капитуляции: – Хорошо, завтра.       Ночь уже переступила ту черту, когда постепенно превращается в раннее утро. Паша давно спал, привычно устроив голову у него на плече, а вот капитан Данилов такой безмятежностью похвастаться не мог. Он заснул ненадолго, но проснулся от вновь нахлынувшего чувства чего-то неотвратимо грядущего и пугающего. Поняв, что ему тяжело и попросту нечем дышать, он с предельной осторожностью, чтобы не потревожить чужой сон, выбрался из постели и, натянув спортивные штаны, валявшиеся рядом на полу, направился на кухню. Два стакана холодной воды из-под крана не очень помогли, почти такой же холодный душ справился чуть лучше. Ещё немного посидев на кухне в серовато-синих утренних сумерках, Степан, с чёткостью как при обыске, нашёл в кармане Пашиной куртки в прихожей пачку сигарет и зажигалку. В гостиной он остановился на секунду возле дивана, поднял с пола телефон Гранина, который задорно подмигивал ему диодом, намекая, что у него есть что сообщить. Но вот это уж точно нет! Он аккуратно положил телефон на столик и вышел на балкон. Холодный ранневесенний воздух моментально пробрался через кожу прямиком до костей, заставляя вздрогнуть всем телом. Но это ничего, это даже к лучшему. Данилов заранее отменил свои же правила, и глубоко затянулся. Какое-то время назад, когда стало понятно, что попытки совсем отучить Гранина от пагубной привычки тщетны, они обоюдным решением перевели балкон в категорию места для курения. Оказывается, довольно комфортное место, вот и самому довелось оценить. Ну и что на него нашло? Откуда это собственничество и эгоизм? Что это скребётся где-то на душе? Явно не классическая кошка, а зверь серьёзней и страшней. Это ревность? Как стыдно признаваться даже себе. Нет, в ревности как таковой нет ничего постыдного, но при условии, что ты имеешь на неё право. А какое право было у него? Наверное, нужно было изначально быть готовым к этому. К тому, что рано или поздно придётся идти дальше порознь, как бы хорошо им ни было до этого вместе. Он ещё не забыл, какими взглядами смотрели на Павла девочки в конторе, за что судить их, конечно, нельзя. Но разве на стенах Федеральной Экспертной Службы заканчивается мир? Вот за этими стенами и нашлась та, чьи взгляды не остались без ответа. Разве можно в чём-то упрекать её или Гранина? И разве он вправе требовать от него чего-то? Им было очень хорошо вдвоём всё это время, но это такое естественное желание – иметь настоящую семью. Семью, фотографию которой можно поставить на рабочий стол, которую нет необходимости ни от кого скрывать. За это не обвиняют. Особенно того, кого любят. Но почему он сам ничего не говорит, если встретил ту, с кем это всё у него может быть? Не уверен в ней? Ждёт подходящего момента? Не знает, как сказать? Жалеет его? Вот это уже совсем плохо. Получается, что мучается сейчас Степан не один? Но тогда почему всё было так искренне и по-настоящему этой ночью и много ночей до этого? Ни у кого бы не получилось лгать, глядя такими глазами и так отзываясь на каждое прикосновение, и точно не получилось бы у Паши. Тогда почему он с той же жаждой отдавался этой голодной обречённой страсти, словно разделяя обжигающий огонь на двоих, и почему так доверчиво спал потом на его груди? Вопросов слишком много. Ответа нет ни на один.       Вдоволь насмотревшись, как на горизонте жемчужно-малиновый цвет сменяет бирюзово-сизый, отправив в пепельницу второй бычок, и порядком продрогнув, Данилов зашёл обратно в сонное тепло квартиры и, подумав немного, оставил балконную дверь открытой. Новый день никто не отменял, а значит всё – по чётко отработанному плану: включить телевизор фоном, достать кофе, накормить кота… – Доброе утро. Обернуться от холодильника да там же и замереть. Паша. Лохматый, сонно щурящий один глаз, в его футболке – какую нашёл, видимо – был просто визуализацией картины «У меня была совершенно шикарная ночь, и я абсолютно не хочу начинать рабочий день». – Доброе, – Данилов искренне улыбнулся, забыв всё то, что тяжело и больно сдавливало в груди полночи. – Завтрак почти готов. – Две минуты, – крикнул Паша уже из коридора. Степан машинально потёр лоб и поставил турку на плиту. Утро вечера мудренее, разберутся как-нибудь. Кофе уже готовился закипеть, когда Павел вернулся из душа, и сразу крепко обнял со спины, целуя в плечо, ведя ладонью вверх по бедру, разворачивая к себе лицом. – Паш, кофе…– напомнил Данилов между поцелуями. Гранин, не отвлекаясь от своих порывов, протянул руку и выключил конфорку: – Никуда не денется. Может, по пути поедим? Его руки на животе, его губы, спускающиеся по шее всё ниже, его бёдра, всё настойчивее вжимающие в столешницу, делали его предложение заманчивей с каждой секундой. Ровно до того момента, пока снова не зашевелилось то горячее душное чувство, которое во всей красе проявило себя прошлой ночью. – Перестань, ехать пора, – Степан мягко отстранил его от себя и, стараясь не встречаться с ним взглядом, снял турку с плиты. – Стёп, да что такое? Ты сам не свой второй день. Что случилось? – Ничего, всё хорошо. Кофе будешь? Давай, опаздываем уже почти. Кажется, он ещё никогда так не радовался спасительным новым вводным от Рогозиной и звонку Круглова. Завтрак действительно пришлось перенести на более подходящее время по причине срочного выезда.       А на работе – привычная круговая траектория: пятиминутка, задержание, допросы, ожидание экспертизы, новый допрос. Только после обеда, вспомнив о том, что приёмом пищи утром пришлось пожертвовать, Данилов направился в буфет. Уже переступив порог, он услышал окончание телефонного разговора. – …хорошо, приеду, когда выходной дадут. Целую. Он остановился, едва сделав шаг внутрь, и посмотрел на Гранина, который положил телефон на стол и помахал ему рукой. – Ты вовремя. Чай? Кофе? – Я…– Данилов запнулся, не зная, какую причину предстоящего дезертирства лучше придумать. – Мне Оксана нужна. Не видел? – Утром только, на совещании, – развёл руками Павел. – Хорошо, сам найду. – Стёп, а кофе? – растеряно спросил Гранин. – Нет, мне к Оксане срочно. Данилов указал рукой в совершенно противоположном от лаборатории направлении, и поспешно вышел. Сейчас он бы согласился исключительно на кофе с чем-нибудь покрепче. Можно без кофе. Ещё два дня вся контора работала в авральном режиме, пока в деле не наметился серьёзный прорыв. Группы переформировали, и пока Данилова с Лисицыным отрядили на проведение проверки показаний на месте, Гранин удостоился целого одного выходного. – Давай я вечером приеду, если вы не до ночи возиться будете? – предложил он утром, провожая его. – Сходим куда-нибудь. – Я наберу, – то ли согласился, то ли заранее предупредил о несостоятельности этого плана Данилов. – Жду. Гранин стоял на пороге, пока Степан молился всем известным высшим силам, чтобы лифт приехал как можно быстрее. Приеду, когда выходной дадут. Целую. Интересно, как в его расписание дня вписывалась Полина? Если он всё правильно понял, то она с нетерпением ждёт Пашиного звонка и их встречи. А с правильным пониманием проблем у него никогда не было.       Тёплый приятный вечер всё стремительней отбирал права у такого же приятного весеннего дня. Прохожие на улице, кажется, сговорившись, все разом избавились от объёмных зимних вещей, в которых чувствуешь себя особенно отвратительно в такие первые по-настоящему погожие дни. Город сразу вернул себе краски, забытые с осени, с каждого дерева оглушающе радовались этому птицы, небольшие лужицы на асфальте уже не казались такими противными и раздражающими, как зимой. Весна – время новой жизни, новых надежд. Жаль, продолжение старых дел не зависит от сезона. Данилов вышел из дома подозреваемого, которого на месте ожидаемо не оказалось. И вовсе не потому, что тот отправился радоваться тёплой погоде в ближайший парк, скорее всего, если он и радовался, то уже на пляже какой-нибудь южной страны, скрываясь от следствия. Степан остановился на переходе и уже достал из кармана телефон, чтобы позвонить Лисицыну, но так и остался стоять с ним в руке, глядя на противоположную сторону дороги.       А там, прямо напротив, на красивой широкой мраморной лестнице какого-то магазина Паша сосредоточенно внимал очень эмоциональному монологу незнакомой брюнетки. Кажется, он был с чем-то категорически не согласен, потому что несколько раз отрицательно покачал головой, указал рукой на дверь магазина, на лестнице которого разыгралась эта сцена, снова покачал головой и начал спускаться. Девушка обижено скрестила руки на груди, постояла секунду, быстро обогнала его и, встав на ступеньку ниже, опять начала что-то доказывать. Гранин выслушал её доводы, на мгновение прижал ладонь ко лбу, потом пристально посмотрел на свою спутницу, которая продолжала заглядывать ему в глаза снизу вверх, протянул ей небольшой яркий рюкзачок, который всё это время держал в руке, и кивнул. Её радостный возглас можно было услышать даже через дорогу. Девушка перехватила рюкзак за одну лямку, крепко обняла Гранина за шею и стала расцеловывать его в обе щеки. Паша только рассмеялся и прижал её к себе, притягивая за плечи. Зелёный свет сменил красный так не вовремя, и надо бы, наверное, идти в другую сторону, но стадный инстинкт неискореним, и Данилов пошёл по переходу вместе со всеми. Уже перейдя дорогу, он посмотрел на вывеску магазина. «Свадебный бутик. Wedding salon». Интересно. Нет, абсолютно не интересно! Нужно немедленно поменять траекторию движения. Но было поздно. Против своего желания и доводов здравого смысла, он подошёл ближе, даже успел услышать обрывок разговора. – Ладно, маме привет передай. Цветы ей хоть понравились? Совершенно не хотелось, но оказалось просто необходимым узнать, понравились ли её маме цветы. – Очень, – кивнула девушка и взяла Павла за руку, спускаясь со ступенек. – Но лучше бы ты сам приехал, конечно. – Не получилось, на задержание выезжали, сама понимаешь. – Понимаю, конечно, но ты когда в последний раз… Гранин чуть повернул голову и радостно улыбнулся, не дослушав укоры прекрасной незнакомки: – Стёп, привет. А обещал позвонить. Было в этом какое-то несовпадение. Так не улыбаются в подобной ситуации. С другой стороны, а почему человек, выходя с девушкой из свадебного салона, не имеет права радоваться всем и всему? Пока Данилов анализировал эту мысль, Пашина спутница резко повернулась, всё ещё не отпуская его руку, и улыбнулась почему-то ещё радостнее, чем он сам. – Степа-ан? – протянула она так, точно только и ждала этой встречи. Данилов смотрел на неё, наверное, слишком внимательно, потому что улыбаться она перестала. Красивая. На первый взгляд немногим старше двадцати, чуть ниже его самого ростом, стройная, выгодно подчёркивающая точёность ножек короткой юбкой и высокими каблуками, а все прочие прелести – приталенной кожаной курткой. У неё были длинные чёрные волосы, собранные в высокий хвост, и большие тёмно-карие глаза, которые пристально смотрели на него, словно тоже оценивая. Даже очень красивая. Паше под стать. Уверенная в себе и в мужчине за своей спиной. Степан мельком посмотрел на то, как она спокойно держала Павла за руку, будто бы так и должно быть, ещё раз – на двуязычную вывеску салона. Да они уже сейчас выглядели как семья! – Так вот вы какой, – снова улыбнулась девушка, делая шаг к нему. – Какой? – от неожиданности уточнил Данилов. – Знаете, я вас представляла… – Всё, сравнишь свои представления с реальностью по дороге. Иди, такси уже ждёт, – перебил её Гранин. – Нет, подожди! – она толкнула его локтем в бок, опять упрямо сложила руки и продолжила внимательно разглядывать Данилова, чуть склонив голову к плечу. – Я вообще-то надеялась, что мы с вами познакомимся как-то по-человечески, но от него разве дождёшься? Полина – не нужно быть хорошим следователем, чтобы угадать имя незнакомки – чуть качнула головой в сторону Павла и недовольно сжала красиво очерченные губы. – Хорошо, я устрою вам очную ставку. Только не сейчас, позже. Довольна? – проворчал Гранин, нервно потирая лоб. – Очень довольна, – Полина резко обернулась, вновь порывисто обняла Павла за шею и поцеловала в щеку. – И желательно в ближайшее время, хотелось бы поближе познакомиться до мероприятия, знаешь ли. Да, Степан, конечно же, вы тоже приглашены! – Куда приглашён? – наверное, кроме уточняющих вопросов он сейчас был ни на что другое не способен. – На свадьбу, – она, видимо, поставила себе за цель побить рекорд по улыбкам сегодня, подмигнула как-то очень похоже на кого-то другого, и надела солнцезащитные очки. – Поля, а какие варианты у тебя были? Естественно, он приглашён, прекрати удивлять гостеприимством. Такси отменять сама будешь? – Всё, ухожу. До встречи, надеюсь, что скорой! Павлик обещал, – она упёрла палец с ярким красным маникюром Паше в грудь, и пошла к машине, ещё раз обернувшись напоследок, и послав воздушный поцелуй кому-то из них, или им обоим. – Вот наградил же Бог, а, – смущенно улыбнулся Гранин, разводя руками. – Это… – Я понял, не оправдывайся, – прервал его объяснения Данилов, наблюдая, как Полина садится в такси. – Нетрудно догадаться, да? – Да, всё элементарно, Ватсон. Ты на машине? – Нет, на такси приехали. Мы с ней зашли ещё тут в одно место, за руль не сядешь. – Такое дело, конечно, как не обмыть, – спокойно согласился Степан. – Да какое там дело? До сих пор не понял, в чём моя роль заключалась. Всё равно она всё сама решила, – отмахнулся Гранин. – Ты освободился уже? – Да, – только сейчас Данилов повернулся к нему и посмотрел прямо. – Отлично, – обрадовался Паша. – Тогда, может, зайдём куда-нибудь? Мы же собирались. Или… – Домой, – бескомпромиссно отрезал Степан и пошёл к своей машине. – Устал что-то. – Хорошо. Поехали домой, – покорно кивнул Гранин и пошёл за ним. С парковки выехали молча. Неожиданное прояснение ситуации, отпавшая необходимость что-то скрывать и замалчивать принесло внезапное облегчение. Откуда-то взялись смелость и спокойствие. – Привлекли, значит, к организации? – ровно поинтересовался Данилов. Ему правда было интересно. На удивление, не было ни капли обиды. Да и на кого обижаться? На Полину эту? Как-то не получалось. На Пашу? Тем более нет. – Привлекли, конвоя только не хватает, – тяжело вздохнул Павел. – Приезжай, говорит, нужен мужской взгляд со стороны. А жениху, вроде как, нельзя невесту до свадьбы видеть в платье. – Тебе не кажется, что ты противоречишь сам себе? Как-то нелогично. – Да нелогично, конечно, – первый вопрос Гранин проигнорировал. – Какая вообще логика в суевериях? Жениху нельзя, а брату, значит, можно. Хотя лично я думаю, что лучше бы жених смотрел. Заодно бы цены на это всё увидел. Клянусь, я действительно подумал, что это телефонные номера производителя на ценниках там. Но почему-то сетования на неоправданно высокую стоимость торжественных нарядов, которые пригодятся ровно на один вечер, в сознании не отложились. В голове звенела всего одна фраза, пульсируя в одинаково рваном ритме с сердцебиением. – Кому можно видеть? – переспросил Данилов, останавливаясь на так кстати подвернувшемся светофоре. – Да всем, наверное, можно, кроме жениха. Я не знаю, Стёп, я в этом не разбираюсь. Полька сказала посмотреть, я посмотрел. В итоге она всё равно выбрала то, что ей понравилось. Ну так ей же это надевать, всё правильно. Зачем только было меня дёргать? – Эта Полина – твоя сестра? – А кто же ещё? – настала пора Гранина впадать в ступор. – Младшая. Я же рассказывал. Ты забыл? – Как-то не подумал, что это она, – ушёл от ответа Степан, с трудом концентрируясь на дороге. – Сестра. Полина. Казалось, что от повторения этот факт осознается быстрее. – Ну вот, – по-своему понял это Павел. – Кто на эту тему только не шутил, теперь и твоя очередь. Да, маме, видимо, очень нравилась именно эта буква алфавита. Даже не знаю, какое имя она придумала, если бы у неё был третий ребёнок. Пантелеймон, наверное, или Пелагея. – Сестра, – тихо проговорил Данилов, будто стараясь распробовать это слово. Очень хотелось закрыть лицо руками, но руль сам себя не подержит. – Да-а, – как-то задумчиво протянул Гранин. – Всё ещё кажется, что год назад в школу отводил, а она вон звонит, говорит, что замуж собралась. – Так она у тебя совершеннолетняя давно, почему нет? – Да я без претензий, но она с этим парнем своим знакома едва год. Говорит, что хороший весь из себя прям. Дело её, конечно, я ж не спорю. Просто…Стёп, ну младшая сестра, ну ты же понимаешь. Он понимал, конечно. Да нет, он сейчас вообще ничего не понимал!       Всю недолгую дорогу домой он слушал воспоминания о трудностях пребывания в статусе старшего ребёнка в семье, про ответственность, о том, как Полина твёрдо собиралась пойти в медицинский, потому что с детства была уверена, что только она сможет помочь брату, если с ним что-то случится, как писала ему, пока он служил, как в итоге закончила факультет журналистики, а теперь вот стала совсем самостоятельной и взрослой. Данилов невпопад кивал и вместо разметки и знаков видел перед глазами только отрывочные эпизоды последних дней: ранние звонки, Пашину задумчивую рассеянность, сообщения, контакт «Полинка» с красным сердечком рядом. Почему-то одновременно было радостно и стыдно, и не понять, какое чувство перевешивало. – Так что, – подытожил Гранин вечер воспоминаний, открывая дверь в квартиру. – Летом свадьба, готовься морально. А, ну и ещё надо же как-то до этого вам встречу организовать, она теперь от меня не отстанет. Сходим куда-нибудь втроём, посидим. Познакомлю вас по-человечески, как она говорит. Ты же не против? – Не против, – Данилов прислонился спиной к стене и даже не прояснил, в качестве кого его собираются знакомить с сестрой, и с чего сестре вообще хотеть этого знакомства, он просто отчётливо понял, что с тем, что сейчас происходило у него в душе, он сам не справится. Он пытался справляться слишком долго, чтобы выдержать ещё и этот контрольный. – Паш, если честно, то, что Полина твоя сестра я понял только после того, как ты мне об этом сказал. С профпригодностью, видимо, что-то не то. Павел постоял секунду-другую с курткой в руке, потом повесил её на крючок и спросил, удивлённо приподнимая бровь: – А ты подумал – она кто? Подожди, ты же у салона сказал, что всё понял. – Показалось, что понял, но подумал о другом. – О чём это? Данилов отвёл взгляд в сторону, как бы говоря: «Лучше тебе не знать». Гранин усмехнулся, но мыслительный процесс у него протекал на зависть стремительно, в отличие от некоторых. Улыбка пропала с его лица буквально через мгновение, глаза округлились, и он сделал полшага назад. – Стёп, нет. Не говори, что…Нет. – Да, – покаянно опустил голову Данилов. И почему бы земле не разверзнуться, когда это так остро необходимо?! – Чё-ё-ё-рт! – выдохнул Паша, аккуратно роняя ключи на пол. – Ты как до такого додумался-то? – Ну вот как-то. – С ума сойти, – он прислонился к противоположной стене и неверяще смотрел на Данилова. – Чуть было этого не сделал. Гранин чертыхнулся ещё раз и потащил его за собой в гостиную, схватив за руку. – Так, сперва мы всё проясним, а потом поговорим спокойно, да? – он усадил Степана на диван и, вопреки своим словам о спокойствии, чуть подрагивающими пальцами разблокировал телефон, поспешно открывая журнал вызовов. – Сейчас. Сейчас, подожди. Данилов готов был ждать сколько угодно, у него всё равно не было сил никуда идти. – Полька! – буквально крикнул в трубку Гранин, сразу же переводя звонок на громкую связь. – Привет, – весело отозвалась Полина. – Соскучился? – Вообще ни разу. Я банальную и избитую вещь скажу, но у меня из-за тебя проблемы. Поль, сейчас чётко и быстро рассказываешь о том, какие у нас отношения с тобой, поняла? Всю правду, со всеми подробностями. – Если прям всю правду, то тебе не понравится, – рассмеялась Полина на том конце. – Я не шучу! – Хорошо, – её голос стал серьёзным. – Ещё раз здравствуйте, Степан. Я правильно поняла, это вы интересуетесь? – Я не интересуюсь… – запротестовал было Данилов, но закончить ему не дали. – Полина, я не слышу, что ты начала, – раздражённо повысил голос Паша. – Так, ладно, – она ненадолго задумалась. – Отношения у нас сложились не сразу. В детстве я его просто терпеть не могла. Паш, прости, ты просил правду. Гранин тихо фыркнул. Полина продолжила: – Он же на десять лет меня старше, и так получилось, что моим воспитанием ему тоже пришлось заниматься. Развлечения я придумывала себе сама, но зато он был первым, кто со мной буквы учил. Ну как «учил». Он отмечал мне в прописях буквы, которые нужно выучить, и уходил, а я тренировалась их писать, но скорее просто перерисовывала с перерывами на поплакать. По четыре буквы в день, представляете? Четыре буквы! Разве вообще можно выучить такое количество за день?! – Ты, может, благодаря этому и журналисткой теперь стала, – склонился к динамику Гранин. – А, может, у меня из-за этого травма детская? Не мешай нам, пожалуйста. Так вот, с уроками моими муштра была жуткая, до сих пор не понимаю, как я это выдержала. Но спасибо ему большое, что хотя бы о моих прогулах музыкалки он ничего родителям не рассказывал. Я её ненавидела всей душой, ничего не могла с собой поделать, при любой возможности шла куда угодно, только не на урок, а он меня прикрывал. Век не забуду, Пашка, правда! А потом он поддержал меня на семейном совете, когда я решила поменять музыку на рисование. Без него ничего бы у меня не получилось. Но если у вас нет проблем с алфавитом и вам не нужно ходить в музыкальную школу, то он хороший, правда. Я это поняла, когда уже немного подросла. – Ясно, это надолго. Пойду чайник поставлю, – Павел самодовольно хмыкнул и вышел. А Данилов молча сидел и слушал о том, что ещё Полине запомнилось из детских лет: как Паша её защищал, как она гордилась им в школе, как ей было страшно, когда его отправили в горячую точку, как в него по уши была влюблена её лучшая подружка. Слушал и смотрел на экран телефона, которого неосознанно стал опасаться в последние дни, на имя «Полинка» с сердечком рядом, чувствуя, как горит лицо и заходится сердце. – Степан, вы слушаете? – Да, Полина, я тут. – Знаете, он прекрасный брат. Самый лучший. И не только брат. Вы, наверное, уже поняли? – Понял, да, – тихо ответил Данилов. – Не знаю, что он вам наговорил, и к чему этот допрос, но если хотите ещё что-то узнать, то спрашивайте. – Полина, это не допрос, и спасибо, ты и так рассказала больше, чем я рассчитывал. – Вот и хорошо, – её голос вновь повеселел. – Но если ещё вопросы появятся, вы спрашивайте в любое время, хорошо? Мой номер у вас есть? – Нет. – Та-ак, – протянула она и ненадолго замолчала. – Я вам в Телеграм написала, ничего? Сохраните, и если что-то понадобится, смело набирайте. – Спасибо, – он даже не стал уточнять, откуда у неё взялся его номер. – Не за что. Рада была познакомиться лично наконец. Пашка меня учил всегда говорить правду, надеюсь, что сам тоже не соврал, и мы скоро увидимся. Обещаете? – Обещаю, – непроизвольно улыбнулся ей Данилов, забыв, что она его не видит. – Тогда договорились. Пока. – Пока, – сказал он телефонным гудкам. Он ещё какое-то время сидел и бездумно смотрел на потухший экран, потом взял свой телефон, открыл мессенджер, и долго изучал не открывая новое сообщение – подмигивающий смайлик от абонента «POLiN», которого ещё не было в списке его контактов, пытаясь уложить в голове всё, что узнал за сегодня. Но поняв, что не преуспеет в этом, пошёл на кухню. Гранин курил в открытое окно, нарушая все договорённости, но это сейчас не волновало совершенно. – Поговорили? – спросил он, даже не оглянувшись. – Поговорили, – Степан встал рядом с ним, спиной к окну, опираясь о подоконник рукой. – Кстати, откуда у неё мой номер? – Я дал, на крайний случай, – пожал плечами Гранин, всё ещё рассматривая что-то на улице. – На какой случай? – Крайний. – И как ты это ей объяснил? – Так и объяснил, что единственный, у кого она сможет что-то узнать, если не дозвонится до меня – это ты. – Я не про это, – Данилов задумался над формулировкой. – Как ты обосновал, что именно у меня она сможет это узнать, а не у кого-то ещё? Павел наконец повернулся к нему и посмотрел серьёзно и строго. – Сказал ей правду, конечно. Что я ещё мог сказать? По-твоему, я должен врать родной сестре? – Нет, просто…       С оформлением фраз и мыслей явно не складывалось. Что «просто»? Просто он до сих пор не научился говорить о таком открыто, даже родной сестре? Просто он всё ещё не верит, что кто-то другой может так легко это понять и принять? Просто он не задумываясь поверил в романтические отношения с таинственной незнакомкой потому, что сам не до конца верил, что так, как у них бывает на самом деле. Паша не стал настаивать на окончании начатой реплики, вдруг рассмеявшись чему-то своему. – Да она насела на меня как-то, мол, кто да как, я же вижу. Почему у тебя в машине кошачий корм? Почему едешь не к себе? Ей бы к нам в ФЭС. Я когда понял, что она серьёзно меня в обработку взяла, рассказал всё. Как началось, как есть сейчас. – И что она? Ответ он уже знал, но почему-то очень захотелось услышать подтверждение, проговоренное вслух. – А она после этого вообще намертво вцепилась. Познакомь, говорит, срочно и немедленно. Я хотел с тобой это обсудить, да всё как-то некогда было, а потом она с новостями своими. Я и забыл, что ей обещал. Ну теперь всё, она уже не слезет. Причем, учти, что до тебя она тоже доберётся. Я тебя выгораживал как мог, дальше сам, спасения нет. Она же своего добьётся. – Если она в тебя, то добьётся обязательно. Данилов тоже засмеялся, представив Полину в засаде у их дома, чувствуя, как нервное напряжение последних дней выходит с этим смехом. – Прости меня, – сказал он, успокоившись. – Я дурак, да? – Я и сам хорош, не объяснил ничего, – Гранин недовольно поморщился. – Ты ведь не спрашивал. Я хотел тебе про свадьбу рассказать, помнишь? Но мы этот разговор на потом отложили. И потом тоже не поговорили. А сегодня ты сказал, что сам всё понял. Я же не думал, что ты поймёшь всё вот так. Он описал рукой в воздухе затейливую фигуру, как бы визуализируя ту путаницу, которая произошла. – Надо было спросить, ты прав. С такой работой привыкаешь ожидать худшего. Как-то совпало всё: ты молчал, она звонила… – Господи, я даже не подумал, что ты на эти звонки внимание обратишь, – Павел потрясённо смотрел на него. – Ну вот обратил. Я виноват, прости. Гранин задумчиво рассмотрел истлевшую недокуренную сигарету в своих пальцах, уверенным движением бросил её в пустую чашку, и придвинулся вплотную. Взял его лицо в свои ладони, легко поглаживая большим пальцем по щеке, и прошептал, касаясь губ: – Не извиняйся, не за что. Это же самая настоящая ревность была. Обманывать не буду, мне твоя территориальность очень понравилась. То есть мне всё нравится ровно до того момента, пока я не начинаю вспоминать, что ты всерьёз решил, что я подцепил какую-то красотку и поволок её выбирать свадебное платье. Даже это с трудом я готов понять, излишняя подозрительность – наша профдеформация. Но ты же сам себя извёл. Я не врал тебе никогда, и сейчас не вру. Никаких женщин у меня нет, и мужчин тоже никаких. Никого, Стёп, только ты. И я сильно сомневаюсь, что это может измениться. Ну куда я Феликса на тебя одного брошу? – серьёзность признания щедро разбавлялась весельем в его глазах. – Спрашивай в следующий раз, я тебе всегда честно отвечу. Хорошо? И дождавшись согласного кивка, наконец поцеловал. В гостиной тихо тренькнул телефон. – Полина? – засмеялся Степан, прижимаясь лбом к его плечу. Он закрыл глаза, дышал его запахом, чувствовал его руки на своей спине, чуть повернул голову, ощущая губами его учащённый пульс на шее, и постепенно осознавал со всей отчётливостью, каким же идиотом был всё это время. – Определённо она, – усмехнулся Гранин ему в висок. – Веришь, после этой истории от её звонков теперь и я вздрагивать начну. Вас точно надо куда-то вдвоём отправить – Почему вдвоём? – Да чтобы вы мне все кости перемыли. А я спокойно дома посижу, пива попью. – Вряд ли ты спокойно попьёшь пиво, тебе икаться будет постоянно. Сцеловывать улыбку с его губ было так привычно, так правильно, и сейчас – совершенно необходимо.       Паша спиной отступил к двери и потянул его на себя, чуть прищурив заметно потемневшие глаза. – Пошли, мне кажется, что у нас ещё осталось, что обсудить. Вспомнил тут пару неопровержимых аргументов. Всё было иначе, чем в прошлый раз. Возможно, потому, что вместо окружающей темноты, спальню заливало тёплым светом заходящего солнца, окрашивающим всё вокруг в цвет переспевшей облепихи, в котором и виделось, и ощущалось по-другому: Пашина чёлка, прилипшая к взмокшему лбу, казалась рыжеватой, охровые отблески в совершенно чёрных сейчас глазах, напоминали отсветы огня, который не обжигал, а согревал на клеточном уровне, к его коже хотелось прикасаться губами осторожно и долго, чтобы успеть распробовать её золотисто-медовый оттенок на вкус, впитать его и насытиться им от кончика языка до позвоночника, то, как он то ли звал его по имени, то ли просил о чём-то, в чём сейчас одинаково нуждались они оба, звучало даже не в ушах, а где-то внутри обоих полушарий мозга, стоны не были громкими, скорее на грани выдохов, но чувствовались всем естеством, потому что дышали они сейчас в одном ритме. Или это всё из-за того, что дикий тёмный зверь внутри, разговаривавший чужим голосом, который пугал и одновременно боялся сам, затих и исчез. Ему нечего было делать там, где больше нет страха и опасений, там, где только правда, где нежность и понимание на уровне самых глубоко впаянных инстинктов, где дыхания не хватает не от навалившейся на плечи тяжести, а от эмоций, которые во взглядах, в поцелуях, в плавных движениях и тихом шёпоте, где губы продолжают траекторию пальцев и наоборот, где точно знают, как высказать всё, что бьётся за рёбрами, не говоря ничего.       Степан всё ещё не всегда мог подобрать правильные слова и эпитеты для того, что чувствовал сам, не знал, как выбрать правильное время, чтобы об этом сказать, поэтому вот такие моменты были его шансом, если не сказать, то дать почувствовать Паше, как он дорог, как нестерпимо хочется уберечь его от всего, как готов отдать всё, что имеет и даже больше за возможность сохранить то, что у них есть, как до сих пор не верится, что он имеет право, как физически необходимо быть рядом, как всё кроме его прикосновений, взглядов, поцелуев теряет значение, как без него уже невозможно. Но ему очень повезло, что тот, кому предназначались эти откровения, понимал его на каком-то более глубинном уровне, где нет необходимости всё проговаривать и фиксировать официально. Когда дыхание делится на двоих, начатое движение находит своё встречное продолжение, а собственные желания отражаются в глазах напротив, сомнений нет – всё услышано и понято. Обсуждения, в которых не требуются слова, наверное, самые лучшие.       Очередное солнечное и погожее утро, сулившее не менее погожий день, разливалось по городу розовато-белёсой дымкой, щебетанием птиц, тёплым ароматным ветром, лазурью неба, отражавшейся на мокрых после помывки мостовых. Весна уже не требовала себе дорогу, она уверенно шагала по ней вприпрыжку. Данилов, ещё не понявший, чем конкретно разбуженный, сел на кровати, чувствуя, как саднит шея и почему-то ноют плечи, но он совершенно не имел ничего против таких ощущений по утрам, зная, следствием чего они являются. Осторожно повернув голову в одну и другую сторону, убеждаясь в том, что шея согласна функционировать в обычном режиме, он услышал то, что стало причиной его пробуждения – очередной Пашин разговор по телефону на кухне. Только вот сегодня то, что он услышал, вызвало искреннюю улыбку и осязаемое тепло где-то в левой части груди. – Поль, решай это с мамой сама, пожалуйста. Ты уже в состоянии разобраться самостоятельно. Полина, нет! Ты не будешь жаловаться на меня Стёпе. Не смей меня шантажировать. Я сказал – нет. Только попробуй ему позвонить. Поля! Данилов вдохнул весну, по-хозяйски вошедшую в спальню через открытое настежь окно, на весь объём лёгких и снова откинулся на подушки. Вроде всё как всегда? Нет. Всё ещё лучше.