***
*** Ее звали Аня. До того, как оказаться в этой камере, она жила в обычной семье. У нее были мама Екатерина, папа, старший брат Дима и младшая сестренка. Папа работал в Государственной Думе, пытался улучшить жизнь в государстве, помогать людям, но все было тщетно. Он готовил государственный переворот, способный сделать Россию свободной, честной державой. Их семью ненавидели многие. Те, кто жил с ними в одном доме, считали Игоря врагом народа, помогающим власти, коррупционером, наживающим себе на безбедную старость воровством и уловками, не думающим о других россиянах. Одноклассники Ани и сокурсники Димы, презирали детей из-за их родителей. В государстве ужесточались законы, правоохранительные органы бездействовали, прислуживая президенту, а люди находили крайних в тех, кто был ближе всех к нему. Папа в таких случаях всегда говорил одно – «Не переживайте, дети. Запомните одну фразу – все пройдет. Когда-то все проходит. А пока ждите. Знайте – мы всегда будем вместе. Что бы ни случилось, не потеряйте друг друга. Вы – все, что есть друг у друга. Храните и берегите это.» И они держались. И Аня, и брат, и Карина, младшая сестричка, недавно увидевшая свет впервые, но уже успевшая познать трудности жизни. Что бы ни происходило за стенами дома, внутри него они могли собраться вместе, обнявшись, спрятав лица на плечах другого, и просто сидеть, наслаждаясь моментом. С чашками горячего и ароматного кофе, крепким чаем с двумя ложками сахара с горкой, накрывшись тёплыми руками любви своей семьи вместо теплого пледа. У этой замечательной дружной семьи был друг – Владимир Марков. Он дружил с Игорем с рождения, буквально играл в одной песочнице. Затем они вместе учились в школе, в институте, поддерживая друг друга в тяжелые моменты и строили планы на будущее. Вместе работали, практически в одной сфере. И если Игорь был членом Государственной Думы, то Владимир работал в Министерстве Внутренних Дел. Он тоже часто бывал у них дома, рассказывая новости со службы и поддерживая Игоря в его начинаниях. - Я согласен с тобой, - говорил он, глядя в глаза другу. – Так продолжаться не может. Россия – великая держава, и мы должны попытаться помочь ее жителям. А Игорь был рад, что хоть кто-то остался с ним и поддерживал его замыслы. Все остальные – бывшие друзья, коллеги, одноклассники, - предпочитали лишь укоризненно, даже осуждающе косились острыми взглядами в его сторону, нарочно игнорируя при встрече. Родители Игоря и Кати, поддерживали его в стремлении помочь народу и восстановить справедливость, но их скоро не стало. Брак Кати и Игоря был вторым по счету у каждого, а родители не молодели. Поэтому для семьи Марков стал настоящим другом, товарищем и помощником. Антоновы доверяли ему, рассказывали о происходящем с ними, приглашали на семейные праздники и обсуждали рабочие дела. Особенно это делал Игорь, который, как и понимали остальные, имел с Владимиром больше общего, нежели они все. Но он предал их. В один из дней, когда семья собралась вместе, в дом внезапно ворвались люди в форме и с автоматами. За ними вальяжной походкой зашёл Марков. На его лице была надменная усмешка, волосы прилизаны, а дорогой костюм на нем напоминал какую-то помятую тряпку. И взгляд... зловещий. Так только хищник смотрит на свою добычу, так хладнокровный убийца смотрит на запуганную жертву. Зрительный контакт был просто невыносим и, будто физически ущутим. Всех поставили на колени, завели руки за головы и приставили к затылкам ружья. Владимир прошёл к середине комнаты, осматриваясь по сторонам и делая какие-то пометки в блокноте. - Ты!... - гневно прошипел Игорь, глядя из-под лобья, попытавшись вырваться из захвата. На это он получил лишь удар тяжёлым военным ботинком по лопаткам, заставивший его вернуться в прежнее положение. Но он не опустил головы, лишь устремил яростный взгляд на Маркова, обещающий мести. - Отпусти мою семью, - твердо произнёс чиновник. - Отпусти их. Со мной можешь делать что захочешь, но оставь в живых мою жену и детей, слышишь! Ты слышишь?! Марков лишь с насмешкой смотрел на него, удивляясь жалким потугам друга и его попыткам сражаться. - Нет, Игорь! - закричала Катя, подавшись вперёд. Омоновец сзади резко дернул ее на себя, ударяя коленом по спине. Отец лишь сочувствующе взглянул на жену, качая головой. - Какая драма! - всплеснул руками Владимир, вновь начиная расхаживать по комнате. - Как жаль, что никто сегодня не останется в живых. Убить их! Последняя фраза послужила приказом для служащих. В комнате раздались пять выстрелов. Практически в унисон. Никто не успел даже вскрикнуть. Лишь Аня попыталась было уйти от пули, дёрнувшись, но упала ничком на пол вместе с остальными. - Хорошая работа, парни, - холодно заметил Марков. - Уходим. Они покинули дом в считанные секунды, оставляя после себя пять бессознательных тел, которые уже никогда не проснутся.***
Вся семья лежала на полу. Из огнестрельных ран стремительно вытекала кровь, заливая пол и подбираясь к лицам остальных. Глаза остекленели и не выражали ничего, ни единой эмоции. Вдруг рука девушки дрогнула. Аня пыталась бороться за жизнь. Ей удалось избежать выстрела в голову, пуля попала в плечо, оставляя девушке шанс на выживание. Она попробовала приподняться на здоровой руке и со священным ужасом осмотрела помещение. Все были мертвы. И отец, сумевший в последнюю секунду взять маму Ани за руку, умерев с любимой, и Дима. Аня им последних сил поползла к маленькой Карине, сломанной куклой лежащей на полу. За девушкой тянулся кровавый след, одежда была уже мокрой от крови, но она ползла к сестре, словно одержимая. Аня подползла к шее сестры и протянула дрожащие пальцы к ее волосам, нежно проводя по ним. Рука чувствовала жидкость на них, окрашиваясь в неё, и девушка это заметила. Они не пощадили даже маленькую Карину. Трёхлетнюю девочку, которая была светлым лучиком в их жизни, но толком даже не успела ее познать. Ярость и отчаяние заполнили Аню. Ничего не занимало ее разум сейчас так, как произошедшее. Жажда мести подбиралась к горлу, перекрывая кислород. Ее крик, подобный раненому зверю, отчаянный, раздался по всему дому, залетая в каждый его уголок: - НЕТ! Девушке с трудом удалось сесть, опираясь на здоровую руку. Простреленное плечо просто горело огнём от боли, однако сейчас Ане было не до этого – адреналин в крови и сумасшедшие эмоции делали своё дело. Она положила себе на колени голову сестры, беспорядочно поглаживая ее по волосам и прижимаясь к ее спине. Заглянув ей в глаза и увидев там пустоту, она начала плакать сильнее, раскачиваясь на коленях. Слезы ручьями стекали по щекам девушки, падая на голову Карины и смешиваясь с ее кровью. На ее истошные крики в дом забежал какой-то человек. Он осмотрелся и остановил свой взгляд на Ане, баюкающей мертвое тело сестры. Его глаза распахнулись в немом испуге, но он тут же взял эмоции под контроль. Мужчина подошёл к ней, схватил за больное плечо и потянул наверх, вынуждая встать. Аня истошно закричала от боли, крепче хватаясь за сестру и пытаясь выбраться. - Заткнись, - шикнул человек голосом Маркова, заставляя девушку сильнее забиться в его руках. - Раз не сдохла, значит, будешь жить. Но не надейся, раем тебе эта жизнь не покажется. Девушка из последних сил вцепилась Владимиру в руку, проводя ногтями вниз и оставляя царапины. На это он лишь сильнее выкрутил ее плечо, выбивая из легких последние хрипы. Кричать больше не было сил, Аня могла лишь сквозь немые слёзы смотреть на свою убитую семью. Она понимала, что умерла вместе с ними. Не телом, душой, но она тоже мертва, и сделать с этим уже ничего нельзя.***
С того дня она стала заключённым номер одиннадцать. Ее поселили в одиночную камеру в Лефортово, в самом дальнем углу этажа. Комната была крохотной, а дверь - железной, так что даже при особом желании помощи было не дождаться. Для Ани начался ад. Вся ее жизнь и до этого была трудной, поэтому она думала, что справится. Гибель всей семьи сильно подкосила ее. Она могла часами смотреть в одну точку на стене, а могла молча плакать, уткнувшись в подушку. Окон в камере не было, только кромешная тьма и старая, замусоленная грязным тусклым светом озаряющая комнатушку лампочка. Каждый день ей приносили тарелку с какой-то похлебкой. Даже кашей это назвать было нельзя. Лишь металлическая посудина с белой жидкостью внутри. И это она должна была растянуть на целый день, если хотела жить, конечно. Она не хотела. Пробовала устраивать забастовки, отказываясь от пищи и молча неделями. Пыталась сопротивляться тем, кто следил за ней. Но Маркову, которому докладывали все о девчонке, эти новости не понравились. На следующий день те двое, что были ее личными надзирателями, силой уложили её на кровать, разомкнули челюсти и влили еду туда. Аня пыталась брыкаться, вырываясь из крепкого захвата рук. Но жидкость перекрывала доступ кислорода, из-за чего ей пришлось отступить. Руки девушки обмякли, и надсмотрщики со злорадной улыбкой протянули: - Вот так и надо! Молчи, дура, если жить не надоело. Видимо, Марков после этого решил, что заключённого номер одиннадцать нужно хорошенько проучить. С того момента не проходило и дня, чтобы те самые люди в форме не заходили в ее камеру. Они пытали девушку. У первого, Сергея, всегда был нож. Он приставлял его к открытым участкам кожи Ани, надавливая и с маниакальным блеском в глазах наблюдая за струйкой крови, стремительно вытекающей из-под лезвия. Порезы покрывали ее руки, плечи, ноги, даже впалый живот с жутко выпирающими рёбрами. Аня терпела. Она знала, что эти люди убили ее семью, и если она сдастся, то предаст их память. Она не кричала. Даже тогда, когда ей стали ломать пальцы на руках. Банально, просто расставляя их пятерней на полу и наступая большой ступней в тяжелом армейском ботинке. Аня лишь кусала губы и кожу щёк изнутри, чувствуя, как струятся по щекам слезы и раздаётся хруст костей под обувью. Девичьи пальчики, тонкие и изящные, были в крови. Кости не срастались правильно, причиняя их обладательнице невыносимую боль. А потом их ломали снова и снова, с каждым разом все больше ломая Аню изнутри. Но она терпела. Даже тогда, когда ее специально били током, пропуская через тело разряды оголенной проводкой. Они держали их по нескольку минут, доводя Аню до болевого шока и заставляя терять сознание. После каждого такого сеанса она все больше сходила с ума от боли, но продолжала терпеть. «За родителей, - шептала она про себя, крепче стискивая зубы. - За Диму. За Карину.» В камере постоянно витал запах дешевых сигарет, которые курили ее надзиратели. Они поджигали все новую, с блеском в глазах смотря на Аню и вновь приступая к «воспитательной работе». Аня не могла сказать, как долго она здесь. Дни сменяли ночи за пределами камеры. У неё же лишь каждая пытка сменялась другой, но последующая все изощренней. О ее тело тушили сигареты, таскали девушку за волосы, просто били - грубо, резко и больно. А прошло уже восемь лет. Она привыкла к боли, укрываясь от неё в своём сознании. Не сойти с ума помогала лишь мысль о погибших родных, которая удерживала ее на плаву подобно спасательному кругу. Но однажды произошло нечто необычное. Она закричала. Когда очередной бычок от сигареты опустился на выпирающее ребро, обтянутое тонкой бледной кожей, истошный, отчаянный крик вырвался из ее лёгких, проносясь по всей камере. Она выплескивала в нем все эмоции, что так тщательно скрывала все эти годы. Слезы вновь градом полились по ее лицу, размазывая по щекам грязь и засохшую кровь. Надзиратели в изумлении отскочили от неё, затыкая уши от громкости и оглушительности звука. Вскоре крик сменился воем, напоминавшим вой раненой волчицы, потерявшей своего детеныша. На следующий день Аня была спокойна. Она ни с кем не разговаривала уже восемь лет, с тех пор, как попала в Лефортовскую камеру. Когда надзиратели подошли к ней, хватая за плечи с желанием бросить на каменный пол, она подняла на них свои глаза и хриплым голосом проговорила: - Можно… мне ув-видеть… Солнце? Голос поддался не сразу. После восьмилетнего обета молчания связкам было трудно начать работу. Надзиратели устремили на неё свои орлиные взгляды, оценивая. Волосы были спутанными и неровно обрезанными. Сосуды в глазах полопались от частых слез, делая белки красными, выделяя их на посеревшей коже. Везде, начиная с шеи и до кончиков пальцев, располагались порезы и ожоги. Некоторые были старыми, а какие-то ещё не успели зажить. На ладонях остались электрометки от разрядов. На крошечное мгновение мужчины даже пожалели её - слишком многое пришлось пережить этой девчонке. Приказ шефа - не покидать комнатуЕе мучения закончились. Теперь она свободна. Она мертва. Заключенная номер одиннадцать успела увидеть Солнце.