Тому Форду и не снилось

Чжан Чжэхань приезжает в студию Тома Форда ранним утром за пятнадцать минут до Гун Цзюня и сразу попадает в руки визажиста. Комната множится зеркалами, открытая стойка с одеждой бренда занимает одну из стен, а напротив располагается небольшой, но уютный кожаный диван цвета горького шоколада. Нотки дорогих духов ненавязчиво витают в воздухе, смешиваясь с ароматом свежезаваренного кофе. Девушка мейкапер окидывает актера взглядом и машинально облизывает губы. Актер дарит ей легкую улыбку. Чжэхань прекрасно знает какое впечатление производит. Порой ему кажется, что он явственно слышит, как сбиваются с ритма сердца тех, кто смотрит на него слишком долго. Он расслабленно откидывается на спинку кресла и поглядывает на дверь в ожидании Саймона. Он не может не признаться себе, что отчаянно скучает, хотя с последней встречи прошло всего несколько дней. Скролит ленту соцсетей, чтобы выхватить десяток фотографий Гун Цзюня с мероприятий, пишет пару сообщений в чат, щедро снабжая их веселыми эмодзи. Улыбается, когда получает ответ и боится, что связь, возникшая между ними, ослабнет, станет формальной и будет сжимать его тисками безысходной грусти. Никакие доводы рассудка, дружеские поддразнивания и бесконечные расстояния не могут отменить того факта, что он влюблен. И это пугает до чертиков. Он с маниакальным желанием хочет касаться Саймона и еще больше жаждет ощущать на себе его прикосновения. Он стал зависим от внимательного, мягкого, дразнящего, дающего надежду взгляда и теперь чувствует себя одиноким даже под вспышками многочисленных камер. Гун Цзюнь появляется неожиданно, в сопровождении менеджера, кутаясь в белый безразмерный худи, бросает на стул рюкзак, машет рукой в знак приветствия, тянется к Чжэханю, но, смутившись, останавливается на пол пути и садится к противоположной стене, отдаваясь на волю стафу. Кладет руки на стол, обнажая тонкие запястья и Чжэхань забывает все шутки, которые хотел сказать. Чувство взвивается в нем сильнее чем ожидалось и Чжан едва не срывается с места, раздумывая, чему отдать предпочтение — стремительному бегству из студии или неистовым объятьям на глазах у изумленной публики. Он впивается пальцами в подлокотники кресла, сохраняя на лице благожелательную невозмутимость и закрывает глаза по просьбе визажиста. С точностью хирурга он позволяет себе вообразить сдержанный, но чувственный поцелуй со своим бывшим партнером, срежиссировать его словно со стороны, позволить жгучим, откровенным мыслям заполнить его сознание и взять их под контроль, как жесты и слова, заученные наизусть. Жар разливается в груди ровной, плотной волной, но это лучше сполохов обезумевшего сердца. Это успокаивает. Чжэхань проваливается в иллюзию, не обращая внимая на скользящую по лицу пуховку, легкое порхание по векам, влажное прикосновение кисти к губам. Прохладные пальцы касаются его руки и Чжэхань вздрагивает, открывая глаза. Саймон стоит с ним рядом, уже облаченный в изысканный черный шелк и актер выдыхает почти с облегчением. Обнаженная белизна спины Гун Цзюня снесла бы к чертям всю его оборону, а теперь, возможно, он как-нибудь доживет и до окончания фотосессии. Он смеется, хлопает Саймона по плечу и выпроваживает его, чтобы переодеться. Работа перед камерой приводит Чжана в чувство. Безукоризненно улыбаясь, он меняет ракурсы под руководством фотографа, медленно вертит в руках футляр помады. Он ощущает на себе теплый, почти целомудренный взгляд Гун Цзюня, купается в нем, возвращая спокойствие собственному сердцу. Через полчаса беспрерывной съемки, пока персонал отсматривает полученные снимки, он подходит к Саймону, открывает бутылочку воды, шутит по поводу «Нappy Camp» и даже позволяет себе обнять партнера, коснуться головой плеча, нежно скользнув по спине раскрытой ладонью. Гун Цзюнь отчего-то смотрит на него почти обиженно, шумно выдыхает, выскальзывает из рук Чжэханя и садится за стол перед камерой. С минуту его лицо напоминает застывшую маску, но вот уже черты становятся мягче, а взгляд увереннее. Затвор фотокамеры трещит словно пулемет. «Саймон такой красавчик» — доносится до Чжэханя восторженный шепот стафа. Директор по маркетингу задумчиво глядит на Гун Цзюня и подзывает к себе визажиста. «Добавим в кадр дерзости» — предлагает он, прерывает фотосессию и мейкапер несколько минут колдует над актером. Когда она «открывает» его для камеры, на мгновение в комнате виснет тишина. Цвет перетекает за линию губ и Чжэхань чувствует, как вокруг него стремительно заканчивается воздух. Гун Цзюнь выглядит соблазнительно совершенным, словно наполненным изнутри золотом закатного солнца. Желание растекается по телу Чжэханя одним махом, дразнящие мурашки танцуют на кончиках пальцев. Стоять вот так, за спиной у фотографа и смотреть, как мягкий свет ласкает линию скул, прячется среди длинных ресниц, сплетается с длинными аристократическими пальцами становится невыносимо. Актер делает большой глоток воды, чтобы только отвести взгляд, а монолит самообладания идет крупными, опасными трещинами. Увлеченный борьбой разума с телом, Чжан рассеянно следит за окончанием фотосессии. Фотограф листает для заказчика отснятый материал, мастера по макияжу собирают кисти. Чжэхань смотрит, как, едва кивнув, мимо него быстро проходит Гун Цзюнь и идет за ним, чтобы забрать свои вещи. Только оказавшись в комнате, он понимает, что рядом никого нет. Негромкий щелчок замка выводит его из оцепенения. — Посмотри на меня, лао Чжан! — Саймон налетает на него словно ураган, подается вперед, вдавливает в стену, — Думаешь я идиот? Ярость мечется в его глазах, а внезапный поцелуй выходит похожим на укус — быстрым и ярким. — Ты думаешь тебе можно раздевать меня взглядом, а потом делать вид, что мы друзья? Думаешь только я должен испытывать эти гребаные муки?! Саймон снова целует его — жадно, поспешно и ждет, ждет сопротивления, но Чжэхань оглушенно молчит, мечется изумленным взглядом по лицу партнера и плавится будто воск. Он медлит, лихорадочно сжимает черный шелк рубашки Гун Цзюня, не сдержавшись, дергает вверх и прижимается руками к разгоряченному телу. Саймон глухо стонет ему в рот, позволяет перехватить инициативу, проваливается в поцелуй, что, вспыхнув сверхновой, перерождается в неторопливую, настойчивую нежность. — Мы не должны, — задыхается Чжэхань, когда лента поцелуев вьется по его горлу. Его пальцы бессильно пытаются ухватить Саймона за запястья, ловят воздух, вплетаются наконец в густоту волос, — мы не должны. — Я запер дверь, — шепчет Гун Цзюнь, прерываясь, толкает Чжэханя на диван, нависает над ним. Любуется. Опускается на колени, расстёгивает мелкие чёрные пуговицы, распахивает полы рубашки Чжана. Он знает, что не пройдет и пары минут, как в комнату начнут стучать и не хочет терять ни мгновения. Он «пьет» Чжэханя всем своим существом, пьянея и захлебываясь. Прижимается телом, настойчиво толкается бедрами, смотрит как в немом стоне запрокидывается голова лао Чжана, а потом в его собственный рот проникает чужой язык, сплетаясь и лаская. Саймон сходит с ума от невозможности продолжения и яростно забирает, что может. Он ничего не слышит от оглушающего стука собственного сердца и Чжэханю приходится оттолкнуть его, когда ручка двери настойчиво дёргается. Оттолкнуть и тут же привлечь снова, отчаянно впиваясь губами… Актерская профессия предполагает, что нужно сыграть, что угодно, когда требуется. Чжэхань талантливый актер, поэтому, когда он, пригладив взъерошенные волосы, открывает дверь обеспокоенному стафу, его может выдать лишь легкое дрожание рук и ошалело влюбленный взгляд. Но он прячет ладони в карманах брюк, а глаза за дымкой солнцезащитных очков, сетуя на яркость софитов. Он обольстительно улыбается, будоража воображение девочкам-визажистам, пока Саймон делает вид, что потерял «сокровище» в собственном рюкзаке. Они прощаются прямо здесь, у всех на глазах, чтобы исключить недомолвки и слухи. Чжэхань не помнит, как доходит до служебной машины, едва не падая от накатившей усталости. Он вертит в руках телефон, когда на экране вспыхивают слова. «я люблю, люблю, люблю тебя»