Принцесса и медведь

Дни сливались в сплошное серое марево. Виола часами напролет лежала в кровати, безучастно отвернувшись к стене. Ни уговоры Матильды, ни увещевания Рагнара не могли вернуть ее к жизни. Она ощущала себя словно дерево, выжженное изнутри. Как будто от нее осталась лишь черная оболочка, а в сердцевине вместо души царит истлевшая пустота. С Бьорном она больше не виделась. К чему сыпать соль на раны? Он твердо решил остаться с женой, и даже не захотел принять Виолу в качестве любовницы. Но может оно и к лучшему? Как долго бы она выдержала роль собачонки, подбирающей крохи с барского стола? И пусть сейчас ей невыносимо больно, но хотя бы удалось сохранить остатки достоинства. На исходе третьего дня, когда Рагнар вернулся домой, двое стражников с явным трудом втащили за ним окованный железом ларь. — Что это? — поинтересовалась Матильда. Виола подняла голову от тарелки с кашей. Есть совсем не хотелось: в последнее время ее воротило от любой еды. — Дары. — Рагнар откинул тяжелую крышку. Недра сундука тускло блеснули серебром. Гуннар и Гисла тут же подбежали к ларю и с любопытством заглянули внутрь. — Ух ты! Как красиво! Это все нам? — защебетали они. — «Это все нам!» — передразнил их Рагнар. — Ишь, размечтались окаянные! Это для Виолы и ее отца. — Что? — Виола недоуменно сдвинула брови. — Для меня и моего отца? — Ну да. Завтра мы с тобой отправляемся в Ангалонию, и Бьорн дарит тебе… ну, серебро там, меха. Непрошенные слезы заструились из глаз и закапали на тарелку. — Мне ничего не нужно, — всхлипнула Виола. — Да ладно тебе. — Матильда ласково погладила ее по плечу. — Сама посуди, не может же он отослать тебя домой с пустыми руками. — Он хочет просто откупиться от меня этими побрякушками! — Ничего он не хочет! — взвилась Матильда. — Да он сам ходит как в воду опущенный. Выборы на носу, а ему ни до чего дела нет. — А как же его ненаглядная Альвейг? — Альвейг — его жена. Он не виноват, что считал ее мертвой. Какая бы ни была между вами любовь, у него по отношению к ней есть обязанности. Хороший муж заботится о жене, а не бросает в беде из-за первой попавшейся юбки. Матильда говорила простые истины, которые Виола уже устала сама себе повторять. Закрыв руками лицо, она молча сидела за столом, полностью отрешившись от внешнего мира. Завтра она уедет. Вернется домой. Разве не этого она хотела больше всего на свете? Но чем дальше Виола вспоминала свою прежнюю жизнь, тем более пустой она ей казалась. Сплетни, наряды, балы — все это притворство и мишура. Здесь, в Хейдероне, где воздух насыщен хвойной горечью и криками хищных птиц; где горные вершины сверкают ослепительной белизной, а по зеленым склонам текут холодные кристально-чистые реки — только здесь Виола поняла, что такое настоящая жизнь и настоящая любовь. *** На следующий день, едва взошло солнце, весь Рюккен собрался на площади у ворот, чтобы проводить Виолу. Она стояла рядом с Рагнаром и пятью воинами, которых им дали в сопровождение, и ждала, пока приведут лошадей. Глаза устало скользили по разношерстной толпе. Женщины в ярких сарафанах о чем-то шушукались, бросая на Виолу любопытные взгляды. Бородатые мужики перебрасывались шуточками и смеялись. Матильда напутствовала Рагнара, тот кивал с покорным видом, а Гуннар и Гисла носились вокруг в стайке белобрысой ребятни. Ледяной ветер взметнул полы плаща, и Виола поплотнее закуталась в пушистый мех чернобурки. Должно быть, очень дорогая вещь… Виола все-таки согласилась принять дары. Помимо серебра, в сундуке оказалась целая уйма всяких предметов. Теплые сапожки из искусно выделанной кожи, рубахи из тончайшего полотна, янтарные и золотые украшения, заколки, гребни и еще куча милых женскому сердцу безделушек. Наверняка Бьорн распотрошил сокровищницу покойного ярла. Ну что ж, старого козла и пограбить не грех. «Когда-то Бьорн хотел получить от отца мой вес серебром, — горько усмехнулась Виола. — А теперь дает куда больше, лишь бы поскорее спровадить меня отсюда». Какое-то движение в толпе заставило вынырнуть из невеселых раздумий. В следующий момент среди людей показалась высокая крупная фигура. Бьорн. Сердце замерло, затем учащенно забилось. Виола судорожно вздохнула, ощущая неудержимый порыв кинуться навстречу любимому. Тут он вышел из толпы, и она увидела, что под руку с ним идет его жена. Плечи тут же поникли, губы задрожали. Виола резко втянула воздух, чтобы отогнать предательские слезы. Альвейг и Бьорн подошли поближе. Он кивнул Виоле, не отрывая от нее напряженный взгляд, а его супруга приветливо улыбнулась. Виола пожирала глазами бывшего возлюбленного. Высокий рост, гордая стать, черная меховая накидка на широких плечах… Ни дать ни взять прирожденный правитель. Виола хотела запомнить его таким. Хотела навсегда запечатлеть его образ, понимая, что больше в своей жизни никого не полюбит, и эти воспоминания будут согревать ее душу до самого конца. — Счастливого пути, дорогая Виола, — нежно прощебетала Альвейг, и Виоле захотелось ее убить. — Спасибо. — Она натянуто улыбнулась женщине, которая украла ее любовь. В следующий момент из конюшни вывели оседланных лошадей. Виола обнялась с Матильдой и детьми, затем Рагнар подсадил ее в седло. Теперь ей самой предстояло держать поводья. Больше не будет горячего тела позади и сильных рук по бокам, что словно крепостные стены защищали от всех невзгод. Тут Виола увидела, что к Бьорну подводят его рослого чалого жеребца. — Провожу вас немного, — ответил он на немой вопрос и вскочил в седло. Стражники распахнули массивные ворота, и всадники выехали на тропу. *** С неба срывались редкие снежинки. Вершины гор заволокло туманом, а жухлая трава на склонах серебрилась от изморози. Бьорн и Виола скакали бок о бок впереди всех: Рагнар велел воинам замедлить ход, и те ехали чуть поодаль. Молчание. Удары сердца. Размеренный стук копыт. Из глаз катятся слезы и стынут на ледяном ветру. Последние минуты наедине. Виола не знала, что сказать, да и говорить не хотелось. К чему слова, если она просто не понимала, как будет дальше жить. Вот впереди над прихваченной льдом озерной гладью показался Брокков Клык. Бьорн вскинул руку, приказывая хейдам остановиться. Виола тоже натянула поводья. — Ну что ж, будем прощаться, — сказал Бьорн. Он соскочил с коня и помог Виоле сойти на землю. Ее обдало жаром сильного тела, когда она на краткий миг оказалась в его объятиях. Привязав лошадей к дереву, они неспешно спустились почти до самой воды и встали лицом к лицу. Бьорн взял ее руки в свои. В его глазах отражалось небо — пасмурное и тревожное, затянутое непроглядной серой пеленой. — Ты навсегда останешься в моем сердце, — тихо сказал он. Виола шмыгнула носом, не в силах произнести ни слова. Бьорн обхватил теплыми ладонями ее озябшее лицо и поцеловал. Сладкие пылающие губы — неужели она больше никогда не ощутит их пьянящий вкус? Неужели все закончится здесь — на мерзлой тропе у холодного озера? Поцелуй продолжался упоительно долго. В нем не чувствовалось огненной страсти, лишь бесконечная нежность и печаль расставания. Когда он, наконец, прервался, Бьорн прислонился головой ко лбу Виолы, ласково гладя большими пальцами ее скулы. Она плакала, а он утирал ей слезы. Он молчал. Разве есть на свете слова, способные утолить ее горе? Разве можно облегчить страдания того, у кого из груди вырывают сердце? Бьорн коснулся ее подбородка. Виола подняла голову. Глаза в глаза. Мокрые дорожки на щеках. Пар изо рта от прерывистого дыхания. — Береги себя. Будь счастлив, — сорвалось с ее воспаленных губ. — Да хранит тебя Ньорун! — Он крепко прижал ее к себе. Пора идти. Она сделала шаг назад. Ладонь выскользнула из его руки, лишь на миг задержавшись в ней кончиками пальцев. Виола крепко стиснула зубы, чтобы не зарыдать, и побрела к своей лошади. Бьорн помог ей взобраться в седло. Вот и все. Виола тронула поводья, и конь зашагал по заиндевелой траве. Вскоре ее нагнали остальные хейды. Она запретила себе смотреть назад, но через минуту не выдержала и обернулась. Бьорн стоял на пригорке в туманной дымке и неотрывно глядел ей вслед. Виола всхлипнула и разрыдалась. *** Вот уже несколько дней Виола и ее спутники держали путь на юг. Заснеженные горы сменились золотисто-багряными лесами, а затем — зелеными, несмотря на позднюю осень, холмами. Душа тосковала по утраченной любви, но в то же время радовалась возвращению в родные края. Густые хвойные перелески, стройные ряды виноградников, горделивые кипарисы по обочинам дорог — с детства знакомая картина наполняла сердце умиротворением и теплом. Рагнар как мог пытался развлечь Виолу своими байками. На привалах для нее возводили роскошный шатер. Вместо подстилки из еловых лап она спала на мягкой перине, вместо грубых подтруниваний ее окружало услужливое почтение. Какой контраст по сравнению с тем, когда ее, похищенную везли в Хейдерон! Но даже тогда Виола не чувствовала себя такой несчастной. Воспоминания о возлюбленном неотступно преследовали ее. Каждую ночь он являлся ей то в сладких грезах, то в мучительных кошмарах. Виола не знала, как будет дальше без него жить, и о будущем старалась не думать. Днями напролет покачиваясь в седле, она перебирала в голове моменты, проведенные вместе с любимым. В памяти всплывала теплая, как солнце, улыбка и голубые, как небо, глаза… Виола и в ад бы за ним пошла. А теперь она в аду, только без него. На нее навалилась бесконечная усталость. Душевные потрясения и дорожные тяготы подорвали ее здоровье, и она страдала от постоянной слабости, сонливости и дурноты. От запаха жареного мяса Виолу выворачивало наизнанку, и по приказу Рагнара ее спутникам пришлось довольствоваться на привалах кашей, лепешками и овощными супами. «Наверное, я больна и скоро умру», — думала Виола, но эти мысли почти не тревожили ее. Ею овладели апатия и безразличие к своей судьбе. Лишь после въезда в Ангалонию она немного оживилась. Встречи с отцом она и ждала, и страшилась одновременно. Граф всегда был с нею довольно строг, и Виола, хоть и любила его, но побаивалась его реакции на то, что с ней произошло. На исходе шестого дня, когда всадники поднялись на очередной холм, перед ними вдруг открылась величественная картина. Над затянутой туманом рекой будто парила могучая кастильская крепость, подсвеченная золотисто-розовыми лучами заходящего солнца. Светлые зубчатые стены, узкие бойницы, островерхие башенки — сердце радостно забилось, предвкушая возвращение в отчий дом. Виола пришпорила коня, и уже через несколько минут копыта звонко зацокали по широкому каменному мосту. — Стой, кто идет! — дорогу преградил усатый стражник в начищенной до блеска кирасе. — Доложите его сиятельству графу Альберди о том, что вернулась его дочь, — потребовала Виола. О, как же приятно говорить на родном языке! Привратник встрепенулся и, прищурившись, внимательно осмотрел новоприбывших. — Миледи Виола? — с легким недоверием переспросил он. — Да, это я. — Э-э… я немедленно отправлю гонца к вашему батюшке. — Спасибо. Прошло немало времени, прежде чем городские ворота распахнулись, и на мосту показались всадники во главе с графом Альберди. Отец, едва завидя Виолу, соскочил с коня, и она тут же кинулась к нему на шею. — Дочь моя! Слава господу! Какое счастье, что ты вернулась домой! — приговаривал он, крепко прижимая ее к себе. Виола же не могла произнести ни слова — ее душили слезы радости. Как же сильно она соскучилась по отцу! Они разомкнули объятия и, держась за руки, принялись разглядывать друг друга, не скрывая улыбок. Золотое шитье ослепительно блестело на черном бархате отцовского дублета. Так непривычно видеть мужчину, одетого по последней моде! Роскошные одеяния, щеголевато подкрученные усы… И никаких тебе выбритых висков и медвежьих шкур! Однако, несмотря на нарядный вид, Виола отметила, что отец словно стал ниже ростом, на его лице прибавилось морщин, а в густых темных волосах теперь серебрится куда больше седины, чем прежде. Чувство вины больно кольнуло сердце. «Из-за меня он словно постарел на десять лет!» Наконец граф оторвался от созерцания блудной дочери и окинул суровым взглядом ее сопровождающих. — Взять их под стражу! — велел он своим гвардейцам. Те мигом навострили алебарды. Хейды схватились за топоры. — Нет-нет! — поспешила вмешаться Виола. — Папенька, эти люди помогли мне добраться домой. Мы не можем отплатить им неблагодарностью. Граф Альберди нахмурил густые черные брови. — Но ведь эти мерзавцы и похитили тебя, дочь моя. По крайней мере, вот эту наглую рыжую морду я точно запомнил. Его палец указал на Рагнара. Тот свирепо оскалился. — Он ни в чем не виноват, папенька, он просто делал то, что ему велели, — затараторила Виола. — Старый ярл приказал меня похитить, но теперь в Рюккене новый правитель, и в знак доброй воли он решил вернуть меня домой. — Хм. — Отец скрестил руки на груди. — Весьма неожиданное благородство со стороны неотесанных дикарей. Рагнар презрительно оттопырил нижнюю губу и, проигнорировав обидные слова, кивнул своим людям. Те принялись снимать с лошадей притороченные к седлам котомки. — Вот. Косме…консе… кон-пен-сакция за доставленные неудобства, — на ломаном ангалонском пробасил он. Хейды развязали тесемки, и в мешках блеснуло серебро. — «Конпенсакция», — хмыкнул граф. — Ну что ж, быть посему. Оставьте их! — велел он стражникам. Те опустили оружие. Виола подошла к Рагнару. Тот, по-доброму прищурившись, глядел на нее из-под косматых рыжих бровей. — Ну что, девица, будем прощаться? — Его губы дрогнули в грустной улыбке. Виола вздохнула, смахивая набежавшую слезу. Вот и все. Рвется последняя ниточка, связывающая ее с Хейдероном. — Счастливой дороги, — сказала она. — Спасибо тебе за все. Передавай привет Матильде и детям. Я всегда буду помнить о вас. Рагнар шмыгнул носом и заключил Виолу в могучие объятия. — И… присмотри за ним, — добавила она севшим голосом. — Присмотрю.