Принцесса и медведь

В церкви царило гробовое молчание, и священник продолжил: — Берешь ли ты, Виола Альберди, этого мужчину в законные мужья? Обещаешь ли быть ему верной и любить его, пока смерть не разлучит вас? У Виолы кружилась голова и дико звенело в ушах. До нее не сразу дошло, что обращаются к ней. Лишь когда отец ткнул ее под ребро, она стряхнула с себя оцепенение. Все вокруг молчали, ожидая ответа. «Нет!» — хотела выкрикнуть она, но у нее будто в ночном кошмаре пропал голос, и из горла вырвалось лишь сипение. — Да, — ответил за нее граф. — Простите, святой отец, невеста очень волнуется. Священник кивнул и обратился к жениху. — Берешь ли ты, Норберто Манчини, эту женщину в законные жены и обещаешь ли любить ее, пока смерть не разлучит вас? — Да, — подтвердил тот. — В знак нерушимости брачных уз прошу вас обменяться кольцами. Служка поднес бархатную подушечку, на которой покоились два золотых кольца. Манчини повернулся к Виоле, схватил ее за руку и стянул с нее шелковую перчатку. Виола внутренне напряглась: мизинец перчатки был бутафорским, набитым ватой, и когда новоиспеченный супруг увидел обрубок пальца, на его лице мелькнула смесь удивления и брезгливости. «Да, тебе действительно достался порченый товар», — с неким злорадством подумала Виола. В следующий момент Манчини совладал с собой и надел на ее безымянный палец золотое кольцо. Украшение скользнуло по суставу и туго сдавило фалангу, словно кандалы — запястье раба. Настал черед Виолы окольцовывать «супруга», но она не шелохнулась. Тогда жених, заслонив собой подушечку от зрителей, сам нацепил себе на палец кольцо. — Властью, данной мне господом, объявляю вас мужем и женой, — торжественно провозгласил священник. — Вы можете поцеловать невесту. «Нет-нет-нет!» — билось у Виолы в висках, но реальность была неумолима — теперь она до конца своих дней принадлежит этому человеку, ведь в Ангалонии разводы запрещены. Манчини подошел к ней, взял за плечи. В лицо повеяло смрадом его дыхания. Холодные скользкие губы коснулись ее рта… К горлу подкатила тошнота, и Виола отшатнулась, зажимая ладонью рот. По церкви прокатился шепоток. Наверняка присутствующие заподозрили, что невеста на сносях. Да и плевать! Теперь Виоле было на все плевать. Отец поступил с ней подло и мерзко, так с какой стати она должна заботиться о его репутации? После заключительной церемонии и слащавых поздравлений от лицемерных придворных, Виола с новоиспеченным супругом направилась к выходу. Манчини попытался взять ее за руку, но она с раздражением выдернула ладонь. — Миледи, теперь вы моя законная жена, так что извольте повиноваться! — сказал он ей, когда они уселись в карету. — Не дождетесь! — сквозь зубы процедила она, нервно теребя сжимающее палец кольцо. — «Выброшу при первой же возможности!» — Трогай! — велел кучеру новоявленный барон и откинулся на бархатную спинку сиденья. Его карие глаза с болезненно-желтоватыми белками уставились на Виолу в упор. — Куда мы едем? — поинтересовалась она. — В замок вашего батюшки. Первую брачную ночь проведем там, а завтра отправимся в мое новое поместье. — …пожалованное графом за то, что вы взяли в жены «порченый товар», — колко заметила Виола. Манчини криво усмехнулся. — Ну что вы, моя дорогая! Это такая мелочь по сравнению со счастьем быть вашим супругом. Думаю, от вас не ускользнуло то, что я всегда был по уши в вас влюблен? Разумеется, Виола замечала его долгие взгляды и томные вздохи, но никогда не придавала этому особого значения. — Пф-ф! — Она с презрением подняла бровь. — Если вы меня так любите, почему же тогда не дождались у белой скалы. Признаться, я была неприятно поражена, когда не застала там ваш отряд. — Ну… — Манчини смущенно отвел глаза. — Откровенно говоря, я не ожидал, что вы действительно рискнете сбежать. — Замечательно! — едко усмехнулась она. — И зачем тогда было соглашаться? Я рассчитывала на вас. — В свое оправдание могу сказать, что я все-таки подумывал разбить там лагерь хотя бы на одну ночь. — И что же вам помешало? — Во-первых, хейды. Их ярл четко дал нам понять, что мы должны не мешкая убираться с их земель. Если бы они обнаружили, что мы почему-то медлим, это привело бы к плачевным последствиям. — Понятно. Вы струсили, — пренебрежительно хмыкнула Виола. — А что «во-вторых»? — Во-вторых, когда мы подъехали к этой скале, на нас набросился огромный медведь. Мы едва унесли от него ноги. Полагаю, что у него там логово или что-то вроде того. Как вы понимаете, разбивать там лагерь было бы весьма неразумно. — Вонючее ссыкло! — по-хейдеронски ругнулась Виола. — Что-что? — переспросил Манчини. — Вас же была там чертова уйма вооруженных мужиков! Неужели вы бы не справились с каким-то медведем? — Нас было всего пятеро. — Манчини спесиво наморщил крючковатый нос. — И ехали мы на переговоры, а не на охоту. — Вот Бьорн почему-то не побоялся в одиночку пойти на этого зверя. А вы просто жалкий трус! — Бьорн? Уж не так ли зовут того дикаря, что вас обрюхатил? — Не ваше собачье дело! — Хватит! — с неожиданной злобой рявкнул Манчини. — Прикуси язык, женщина! Теперь ты моя жена и должна меня уважать! — Так было бы за что, — фыркнула Виола. Манчини откинулся на сиденье и засунул большие пальцы под кожаный ремень, подпоясывающий его камзол. — Муж жене хозяин и бог, — с угрозой в голосе процедил он. — Я научу тебя уму-разуму, маленькая потаскуха. — Только попробуй! Неизвестно, как далеко бы зашел этот разговор, но в следующий момент карета остановилась. Лакей отворил дверцу. Манчини спустился и подал Виоле руку. Она проигнорировала его жест и, подхватив измятые шелковые юбки, ступила в жидкую грязь. «Туфли безнадежно испорчены», — мельком подумала она, но этот пустяк совершенно ее не взволновал. К чему горевать о туфлях, когда безнадежно испорчена вся жизнь? Они вошли в замок. В большом зале все было готово к пиру. Отблеск свечей в серебряной посуде, мелодичное звучание лютни, изысканные яства на дубовом столе… В памяти неожиданно возник другой пир. Тот самый, с которого все и началось, когда Бьорн похитил ее… На глаза навернулись слезы. Новоиспеченную супружескую пару усадили во главе стола, и гости принялись шумно поздравлять их, один за другим поднимая бокалы за здоровье молодых. Виола не стала пить. Во-первых, у нее и без того кружилась голова, а во-вторых, она слыхала, что спиртное дурно сказывается на потомстве. Не то, что бы она пеклась о здоровье сигизмундова отпрыска, но и произвести на свет урода тоже бы не хотелось. Когда окружающие изрядно захмелели, с места поднялся отец. — Дорогие гости! — торжественно произнес он. — Хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли поздравить мою возлюбленную дочь в самый прекрасный момент ее жизни. «Самый прекрасный момент моей жизни я провела на туше убитого медведя», — подумала Виола, угрюмо ковыряя вилкой перепелиный паштет. — Они такая чудесная пара! — слащаво прощебетала баронесса Пердутти. Уф! Виола терпеть не могла эту напыщенную лицемерку. — Уверена, господь пошлет им множество славных детишек, — фальшиво проворковала маркиза Серпенте — еще более противная особа, чем баронесса Пердутти. — Да будет ваш брак долгим и счастливым! — выкрикнул кто-то из дальнего конца зала. — Так поднимем же за это бокалы! — призвал всех отец. Он выпил до дна, и гости последовали его примеру. — А теперь, — продолжил граф, вновь усаживаясь за стол, — думаю, нашим молодым уже не терпится стать мужем и женой по-настоящему. «О чем это он? — нахмурилась Виола, а в следующий момент до нее дошел смысл сказанного. Ее словно окатило ледяной водой. — Боже, нет! Только не это!» — Его сиятельство абсолютно правы, — подтвердил господин Папагалло — распорядитель придворных церемоний. — Брак не может считаться окончательно свершенным, покуда муж и жена не взойдут на брачное ложе. — Да! Да! — загалдели подвыпившие гости. — Эй, Манчини, хватит обжираться! Пора бы уже и помять супружескую постель! — Вспаши ее поле как следует, да поглубже! — Сделай с ней чудовище о двух спинах! — Засади ей в ножны свой меч по самую рукоять! — Даже и не думай! — сквозь зубы прошипела Виола, но ее слова потонули в возбужденном гомоне. Манчини нацепил на свою крысиную морду самую елейную улыбку и поднялся с места. Схватив Виолу под руку, он заставил встать и ее. — Извольте пойти со мной, дорогая супруга, — шепнул он ей на ухо и вытащил ее из-за стола. — Дорогие молодожены, прошу следовать за мной, — господин Папагалло взял канделябр и направился к выходу. Манчини поволок Виолу за собой, а гости провожали их непристойными выкриками и рукоплесканием. Распорядитель церемоний, отец и еще несколько приближенных сопроводили супругов в спальню, где им предстояло провести первую брачную ночь. В камине метались языки пламени, бросая зловещие блики на потемневшие каменные стены. Почти все пространство комнаты занимала широкая кровать с пурпурным бархатным балдахином. По обе стороны от нее стояли тумбочки, на которых поблескивали серебряные подсвечники. Эта спальня предназначалась для важных гостей, и Виола почти никогда в нее не заглядывала. И вот теперь она здесь, уже как гостья в собственном доме. Но хуже всего то, что ей снова придется спать с мужчиной против своей воли. В комнату вошла камеристка Джоанна. — Позвольте, миледи. — Что? — Виола с непониманием уставилась на нее. — Я должна снять ваше платье. — Как?! И вся толпа будет на это пялиться? — Виола ошарашено обвела глазами выстроившихся полукругом дворян. — Не волнуйтесь, миледи, — поспешил успокоить ее распорядитель. — Рубахи останутся на вас. Свидетели только удостоверятся, что вы с супругом легли в постель, а потом все выйдут за дверь, и будут ждать там. — Ждать чего? — Кхе-кхе. Доказательства того, что таинство брака свершилось. — Проклятье! — пробурчала Виола себе под нос. — Чтоб вас черти разодрали. Она увидела, что слуги уже помогли раздеться новоявленному супругу. Ей ничего не оставалось делать, как позволить камеристке стянуть с себя платье и вынуть шпильки из волос. Когда она оказалась в одной рубахе, глазенки Манчини сально заблестели, а граф кивнул распорядителю. — Прошу! — Тот откинул краешек одеяла, и Виола юркнула в постель, чтобы поскорее спрятаться от чужих глаз. С другой стороны улегся Манчини. — Господь, да благослови этот брак! — пробормотал распорядитель, и придворные вышли. Едва за ними захлопнулась дверь, Виола тут же вскочила с кровати. — Эй, ты куда? — Манчини протянул к ней руку. — А как же супружеский долг? — Даже и не думай! — прошипела она, обувая измазанные засохшей грязью туфли. Манчини встал с постели, подошел к Виоле и грубо схватил ее за плечо. — Ты моя жена и будешь делать, что я велю! — Он с силой швырнул ее на кровать. — Я желаю с тобой возлечь! — Пошел к черту! — Виола пихнула его ногами в живот. — Ай! Сука! — Он схватился за ушибленное брюхо. — Ну погоди, тварь!.. Он размахнулся, чтобы дать ей оплеуху, но тут в дверь постучали. — Простите, ваша милость, у вас там все хорошо? — снаружи послышался приглушенный голос распорядителя. — Да-да, все прекрасно, — с наигранной веселостью ответил новоявленный барон, а затем снова повернулся к Виоле. — Ладно, женушка, я не тороплюсь. С этими словами он подошел к каминной полке, взял с нее бутылку и наполнил бокал. — Твое здоровье, любезная супруга, — он отсалютовал Виоле кубком и выпил. Она сидела на кровати, забившись в угол как загнанный зверь. Руки сводило от напряжения, сердце часто-часто колотилось в груди. Глядя на сутулую спину Манчини, на его узкие плечи и редеющие волосы, она твердо решила отбиваться до последнего. Лучше сдохнуть, чем позволить этой скользкой жабе дотронуться до себя. Какое то время Манчини безмолвно пялился на огонь, поигрывая бокалом в руке, затем снова наполнил его, выпил и поставил на каминную полку. Он подошел к кровати, но вместо того, чтобы лечь, выдвинул ящичек тумбы и что-то оттуда достал. — Подвинься, дорогая, — попросил он. Виола с недоумением пересела на самый краешек. В руках «супруга» она увидела стеклянный флакончик, наполненный темной жидкостью. Манчини откинул одеяло, вытащил из пузырька пробку и капнул на простыню пару капель. По белому льну расплылись алые пятна. Кровь! Так вот что подразумевалось под «доказательством свершившегося таинства» — подтверждение того, что новобрачная — девственница. Наверняка это часть сделки между новоиспеченным бароном и ее отцом. Манчини сдернул с кровати запачканную простыню. — Накройся одеялом! — велел он Виоле, и когда она послушалась, подошел к двери. Створки распахнулись, и спальня снова наполнилась людьми. Барон развернул перед ними окровавленную простыню. Придворные одобрительно загудели, даже отец удостоил Виолу снисходительным взглядом. «Наверняка гордится, как ловко он все провернул!» — подумала она, до подбородка натянув на себя одеяло. Уши и щеки горели от стыда. Наверняка так и должна себя чувствовать добродетельная невеста, после того как в ее целомудренном лоне впервые побывал мужской «инструмент». К счастью, свидетели недолго глазели на «любящую» чету. Распорядитель поздравил супругов со «свершившимся браком», затем с гордостью взял за уголки запятнанную «кровью девственницы» простыню и отправился восвояси. Остальные, пожелав молодоженам долгой семейной жизни и кучу детишек, последовали за ним. Когда за посетителями захлопнулась дверь, Манчини запер ее на ключ. — И чья же это кровь? — поинтересовалась Виола. — Ваша, — желтозубо улыбнулся барон. — Не паясничайте! — Почем я знаю? Все подготовил ваш папаша. Думаю, наше маленькое представление пришлось ему по душе. — Прекрасно. А теперь оставьте меня в покое. — И не подумаю, дорогая женушка. — Манчини плотоядно облизнулся. — Теперь, когда никто нам не помешает, я намерен заняться вами вплотную. Что за кретин! Виола с досадой закатила глаза. — Послушайте, — она попыталась достучаться до его разума, — вы получили поместье, деньги, титул, что там еще? Вы вольны делать все, что вам заблагорассудится. Мне все равно, даже если вы переспите хоть со всем графством, но не рассчитывайте, что я буду делить с вами постель. Манчини присел на кровать и склонился над Виолой. — Что мне титулы и поместья? — хрипло заговорил он. — Я всегда мечтал обладать тобой, Виола. Ты была такой красивой, такой недоступной, всегда витала в облаках. Я смотрел на тебя и облизывался как жалкий пес на кусок мяса, а ты даже не замечала меня, я был для тебя пустым местом. Но бог услышал мои молитвы — теперь ты моя, и я буду делать с тобой все что захочу! Его глаза горели безумием, лоб заблестел от испарины. Виола похолодела. Он сумасшедший! Она откатилась на край постели и попыталась вскочить на ноги, но Манчини поймал ее за руку и снова швырнул на кровать. — Отпусти, урод! — заверещала она. — На помо… Одной рукой он схватил ее за горло, а другой зажал ей рот. — Тихо, женушка! Визжать ты будешь, когда я тебя оседлаю. Побереги силы, они тебе еще понадобятся. У нас впереди дли-инная ночь. Я буду засаживать тебе так долго и глубоко, что твое отродье выскочит из твоего брюха, и я тут же заделаю тебе своего. Нет! Виола принялась извиваться и брыкаться, отчаянно пытаясь сбросить Манчини с себя, но его жилистое тело крепко вдавило ее в перину. Он дернул ворот ее рубахи, разрывая до пояса. В последнее время грудь стала жутко чувствительной, и когда барон грубо стиснул ее, Виола вскрикнула от боли. — Ну вот, ты уже подо мной стонешь, — самодовольно пропыхтел он, и впился губами в ее сосок. Боль стала невыносимой. Виола попыталась отпихнуть от себя насильника, но ничего не вышло. Он навалился на нее всем своим весом, просунул ладонь ей между ног и попытался впихнуть вовнутрь сразу несколько пальцев. Внезапно что-то словно взорвалось в ее голове. Перед глазами возник Сигизмунд. Его тяжелое тело, похоть, прерывистое дыхание… Виола и сама не поняла, как у нее в руке оказался подсвечник… Замах. Удар. Противный хруст височной кости. Манчини даже не вскрикнул, а как-то сразу обмяк, тяжелым кулем придавливая Виолу к матрасу. На ее обнаженную грудь закапало что-то теплое. Несколько мгновений Виола пролежала в оцепенении, а затем ее почему-то разобрал нервный смех. Она высвободилась из-под тела «супруга» и взглянула на него, все еще не сознавая, что натворила. В мерцающих отблесках камина Виола увидела, что голова барона измазана кровью, а на виске зияет рана, из которой торчат желтоватые осколки костей. «Пока смерть не разлучит вас…»