Серёжа всегда знал, что однажды Олег может просто не вернуться к нему. Конечно, знал, ещё до спецназа и работы наёмником, даже отпуская его на срочную службу, знал, что это может быть последний раз, когда он смотрел ему в глаза.
Он, отложив подготовку к сессии, несколько дней проторчал за библиотечным компьютером, чтобы притащить Олегу статистику о самоубийствах и "несчастных случаях" в армии, на что тот вскинул бровь и поинтересовался:
- Ты мне предлагаешь с этим сходить в военкомат?
Серёжа тотчас начал распинаться о том, что можно сделать: попытаться нахимичить с документами, обойти официальную медкомиссию, наконец пойти в деканат, там поплакаться о нелёгком сиротском детстве и попросить о ещё одной пересдаче...
- Ага, а ещё можно пойти и сказать, так и так, товарищ майор, мне мой парень запрещает в армию идти, - не дослушав, съехидничал Олег.
- Не смешно, - буркнул Серёжа, стараясь, чтобы голос не сорвался. - А если кто узнает?.. Что с тобой могут там сделать?
Олег дёрнул плечом, но взгляд отвел. Как пить дать, думал об этом.
- Никто ничего не узнает, если на вокзале не будешь лить слёзы и висеть на моей шее. И слать мне потом письма в стиле Татьяны к Обломову.
- К Онегину, - автоматически поправил его Сергей.
Олег только поморщился и недовольно выдохнул:
- Серый...
Он терпеть не мог ссориться - "собачиться", как он говорил. И Олег имел на это полное право, после того как оказался в детдоме после очередной, на этот раз плохо закончившейся ссоры своих родителей, но всё равно Сергей никак не мог взять в толк, как вообще можно существовать вместе, не ругаясь. Как можно добровольно идти и учиться убивать людей, параллельно рискуя быть самому убитым, он тоже не понимал.
- Я всё решил, - твёрдо заявил Олег, и Серёжа с горечью и досадой осознал, что его уже не переубедить. - Не могу я тут, не моё это. Я не собираюсь ни от кого бегать, схожу в армию, туда и обратно, а потом разберусь, что дальше делать.
Серёжа не пошел его провожать - из-за экзамена, а не потому что боялся разрыдаться у поезда, который должен был увезти от него Олега. Экзамен он впрочем с треском завалил - первый и последний раз в своей жизни. Не спал всю ночь, лежал и слушал тихое дыхание Олега, безбожно остриженного, спокойно сопящего на соседней подушке, пока в Серёжиной голове проносились самые ужасные сценарии того, что может случиться в армии. Он до того накрутил себя, что заперся в ванной и долго выл, задыхаясь от страха, вцепившись зубами в полотенце. Уже на рассвете в дверь затарабанил один из их жильцов и пришлось освободить помещение, наскоро умывшись. Не сильно помогло - Лёха шарахнулся от него, едва увидел в свете единственной лампочки, но ничего не сказал, молча прошёл в ванную.
После детдома им быстро выдали по квартире - Сергей с гордостью и не без основания считал, что делу сильно помогли заявления и обращения, которыми он завалил все нужные инстанции. Это лето выдалось невероятно насыщенным - и нервным: выпускной, экзамены, подготовка документов для поступления, возня с продажей квартир, а потом покупкой взамен них одной, уже с приличным ремонтом. Сначала они с Олегом хотели просто её сдавать, но вкусив прелестей совместной жизни без извечного присутствия ещё кучи народа рядом, их самоотверженное желание жить в общаге - каждого в своей - быстро сошло на нет. До начала учебного года они нашли Лёху с Валерой, которые поселились во второй комнате.
Разумовский был более чем уверен, что парни знают о них - не то чтобы они что-то позволяли себе в их присутствии или шумели в своей спальне, но стоящая в ней одна-единственная кровать выдавала их с потрохами. То ли их жильцы были непроходимо тупы, то ли абсолютно безразличны или либеральны к подобным вещам, то ли быстро поняли, что кроме друг друга их никто не интересует и за свой зад можно не переживать - Сергей не знал, но парни жили с ними уже больше полугода, и ни одного дурного слова от них они не слышали.
Когда он возвращается в спальню, Олег уже не спит. В дверях Серёжу встречает взгляд его кажущихся тёмными в полумраке глаз и вызывающе оттопыривающий одеяло утренний стояк. Он закусывает губу, чтобы снова не заплакать, на этот раз из-за того, что понимает наконец, что как минимум год он не сможет даже коснуться Олега, и молча залезает ему на колени и в домашние штаны. Серёжа узнает, что такое прощальный секс - это когда пытаешься удовольствием заглушить боль в сердце. Получается плохо. Он едва ли чувствует что-то кроме удушающего давления в груди и невозможной пустоты на месте, где было его сердце. Он с силой стискивает Олега коленями, прижимает к себе руками и впивается в его кожу губами с тщетной надеждой сплавиться в единое, неделимое существо.
- Ты же меня дождёшься? - пробует пошутить Олег, одновременно щекоча его, касаясь лица пушистым кончиком рыжей пряди, когда они лежат друг напротив друга, тяжело дышащие и потные после секса.
- Я-то дождусь, а вот вернёшься ли ты... - негромко отвечает Серёжа. После этой мучительной ночи у него нет сил на ссоры, но съязвить напоследок - это святое.
Ласковая, игривая улыбка сползает с лица Олега. Он хмурится, привстаёт, опираясь на локоть, и глядит на него сверху вниз.
- Прекрати. Ничего со мной там не случится. Ты не успеешь оглянуться, как я уже вернусь.
Серёжа хочет сказать: "Ты всё, что у меня есть. Мой единственный, любимый, родной. Если ты не вернёшься, я... я не знаю, как я буду жить дальше. Буду ли я вообще?.."
Ни единое слово не покидает его рта, только дрожащий, судорожный вздох. Страх влажным, солёным комом встаёт в горле.
- Я боюсь, Олежа, - наконец сипит он, смаргивая выступающие на глазах слёзы. - Боюсь снова остаться один.
Хмурая морщинка между бровей Олега разглаживается, он криво, но мягко улыбается и притягивает Серёжу к себе. В его объятиях спокойно и безопасно и почти верится в то, что их разлука - это ненадолго. Они сплетаются как змеи, соединившись в идеальной мозаике, сердце к сердцу, щека к щеке, и никогда и ничего Разумовский не хотел столь сильно, как встречать так каждый день.
- Я обещаю тебе, слышишь? Обещаю, что вернусь, - Олег ласково тычется холодным носом ему в щёку, побуждая посмотреть на себя. - А я всегда держу свои обещания, правда?
Это глупо. Олег не может пообещать ему не умирать. И всё же он кивает, шепчет "да" и целует его, куда придется, в скулу, в лоб, в висок. Чёрные трепещущие ресницы касаются его легко, как крылья бабочек. Наконец он добирается до влажных губ и жадно впивается в них, на полпути встречая ответное движение. Они целуются, пока хватает воздуха, и даже когда их губы отрываются друг от друга, лица остаются так близко, что Серёжа может видеть золотистые крапинки в глазах напротив. Он смотрит на него так, будто пытается надышаться перед смертью, запоминает каждую маленькую деталь, зная, что долгое время воспоминания - это всё, что у него будет.
На тумбочке заливается телефон - звенит будильник. Олег откатывается в сторону, забирая с собой тепло, встаёт и выключает его. Он, полуголый, ходит по комнате, собирает какие-то вещи, уходит в ванную, возвращается с влажными волосами... Убаюканный этими знакомыми до боли звуками, Серёжа погружается к лёгкую дрёму, и просыпается, когда тёплая рука Олега касается его щеки. Они глядят друг на друга без слов, сказано всё и даже то, чего говорить не надо было. Олег целует его на прощанье, Сергей обхватывает его бритую голову ладонями, колясь о короткий ёжик.
- Не надо меня провожать, - едва слышно выдыхает ему в лицо Волков и быстро выходит, тихо прикрыв за собой дверь.
Разумовский садится на кровати. Ему тоже пора, хоть он и чувствует себя едва живым, и дело не только в бессонной ночи.
Он берёт за правило больше не говорить об армии. Олег редко звонит, чаще пишет письма, и Серёжа каждый раз радуется как ребёнок и всегда находит, что рассказать и чем поделиться, засовывая свои претензии куда подальше. Год проходит как-то незаметно, и вот он уже стоит на вокзале. Едва увидев Олега, одновременно похожего на себя прежнего и нет, хватает за руку, тянет за колонну и целует, как мечтал долгими, одинокими ночами. Олег жадно отвечает, обнимая за талию, и закрывает своим телом от толпы. Пытается приподнять Серёжу в воздух, за что получает несильный подзатыльник, смеётся и опускает его на землю, не выпуская из рук.
Серёжа словно обретает крылья: он без умолку трещит о своих идеях о соцсети, которыми боялся делиться в письмах, не выпускает руку Олега из своей, пока они едут домой, и, едва переступив порог, утаскивает в спальню. Он будто и не понимал, насколько же соскучился, до этого момента. Его руки ходят ходуном, пока он пытается стянуть с Олега форму, чтобы потом толкнуть его на кровать и забраться сверху. Он так взвинчен и, что греха таить, возбужден после долгой разлуки, что кончает первым, а потом продолжает двигаться, доводя Олега до исступления, и чувствует его удовольствие как своё. Склоняется, не выпуская его из себя, прижимаясь губами к шее и ловя чужой быстрый пульс. Олег позволяет ему всё и только гладит по спине, загнанно дыша. Потом всё же легко похлопывает его по бедру, безмолвно прося слезть. Серёжа скатывается и сразу подлезает ему под бок. Олег медленно перебирает его отросшие волосы, пока не заснёт. Серёжа просто лежит рядом, слушая стук его сердца как прекраснейшую в мире музыку.
Остаток дня проходит к каком-то тумане эйфории. Олег встаёт и готовит плов, вкуснее которого Сергей в жизни не ел. Из-за стола они снова перемещаются в постель, говорят обо всём на свете, целуются и лениво ласкают друг друга, без цели снова заняться сексом.
У Серёжи голова идёт кругом от ощущения безбрежного счастья... А потом Олег говорит, что ему предложили место в спецназе и он согласился. Разумовского будто огрели пыльным мешком. С кирпичами. Он открывает рот, как выброшенная на берег рыба, и не может выдавить ни слова. Впрочем, у Олега их с избытком: он монотонно объясняет, что после армии и без образования перспектив у него особо никаких, а там его уже ждут и обещают более чем неплохую зарплату.
Серёжа не хочет быть из "этих", он не будет выносить Олегу мозг, пилить его или шантажировать. Его внутренности скручивает от боли и страха, но он кивает в ответ, смиряясь с решением, которое Олег принял за них обоих. У волков нет хозяев, их не сажают на цепь, иначе это уже будет не волк, а пёс - это Серёжа знает наверняка.
Олег остаётся на месяц, а потом снова собирает вещи, целует его ледяными после холодного душа губами и исчезает как в прошлый раз, попросив не провожать. Напоследок, замявшись в дверях, сообщает, что звонить не сможет.
Он возвращается, щеголяя татуировкой во всю спину, и помимо того, что Серёжа ненавязчиво предлагает ему попробовать подольше пожить на гражданке, они ни о чём серьёзном не говорят. Пока в самом конце своего краткого отпуска Олег не спрашивает:
- Скажи, тебя волнует только это? Что меня могут убить?
Сергей, лежащий в постели и устремивший сонный взгляд на дымящуюся сигарету, перекочевавшую изо рта Олега в его руку, вскидывается и вопросительно приподнимает бровь.
- Я имею в виду, ты никогда, никогда не называл то, что я делаю, отвратительным. Тебе как будто всё равно, что я убиваю людей. Тебя волнует только то, что меня могут убить.
Сигарета почти истлела. Олег на секунду отворачивается, чтобы выбросить её в окно, а затем медленным, хищным шагом приближается к кровати и садится на угол. Он слегка склоняет голову набок, а внимательный, пытливый взгляд его светлых глаз буквально пригвождает Серёжу к месту. Тот едва находит в себе силы как-то подобраться, сесть ровно, вжимаясь спиной в подушку.
- Как же так, Серый? На меня не распространяется твоя мораль?
Сергей молчит, не зная, что ему ответить.
- Если бы ты знал, что я там делал, ты бы всё равно был со мной? Ждал бы меня? - вкрадчивый голос Олега пробирает до мурашек, а он ещё и придвигается ближе, так что Серёжа чувствует его терпкий запах с привкусом сигаретного дыма. - Я подписывал документы о неразглашении, но кому какое дело, о чём мы говорим в спальне?..
Его перебивают.
- Мне всё равно, слышишь? Мне всё равно. Я люблю тебя, - Серёжа весь сжимается, едва сдерживая себя, чтобы не спрятать лицо за длинными волосами, - и буду любить, что бы ты ни сделал. Потому что только так у меня может быть право на то, чтобы и ты любил меня так же. Несмотря ни на что, - он не смотрит на Олега, только на свои сложенные на коленях руки, но потом всё же поднимает глаза и берёт ладонь Олега в свою. - Я... я сделал кое-что очень плохое, Олежа.
Сергей не сводит с него глаз, пока внутри всё цепенеет от ужаса. Он собирается сказать ему. Он должен. Никогда, никому, ни одной живой душе не говорил, но Олегу - должен. На лице у Волкова странное, будто смущённое выражение, он улыбается уголком губ и накрывает Серёжины пальцы, стиснувшие его левую ладонь, правой. Крепко, уверенно. Всегда эта рука вставала между Серёжей и его обидчиками, утешала и ласкала. И быть может, делает это сегодня в последний раз.
- Серый, ну что ты такое говоришь? Что ты сделал? Взял книжку из библиотеки и не вернул? Нос кому расквасил, а? - это ласковое подшучивание вгрызается ему в сердце тупым ножом. - Я же тебя знаю, ты и мухи не обидишь.
- Конечно, не обижу, она же ничего не сделала.
У Олега вырывается нервный смешок. Кажется, до него начинает доходить, что Серёже не до шуток.
- Это случилось так давно, словно в другой жизни... до тебя, - сбивчиво говорит Разумовский, уставившись в одну точку, хоть он и не видит ничего, мир расплывается перед глазами, - я уже тогда жил в детдоме и был, как это называется, склонен к побегу.
Олег сосредоточенно слушает, с каждым словом глядя на него всё более настороженно.
- И вот однажды я улизнул, пошёл на берег и всё было хорошо... пока не появились они, - его голос дрожит, но не от страха того, что Олег может отвернуться от него, узнав правду, а от ядовитой злости, которая всё ещё жжёт его спустя столько лет. - Трое маленьких ублюдков. Им наверное было столько же, сколько и мне, может, старше. Я пришёл туда, чтобы спрятаться от своих мучителей, но нашёл других. Они преследовали собаку. Обычную дворняжку, бездомную, никому не нужную. Они загнали её в рыбацкие сети, - он закрывает глаза, и события того дня встают перед глазами, словно выжженные на обратной стороне век. - Они бы убили её. Или покалечили так, что она бы ещё долго мучилась, перед тем как умереть. И знаешь, что самое ужасное? - он смотрит Олегу прямо в глаза, широко раскрытые и немигающие. - Это ничего бы не значило. Они бы размозжили ей голову камнем и побежали дальше. И люди ходили бы, переступая через труп, не то что не похоронив её - даже не убрав. Конечно, я сказал им, чтобы они оставили её в покое. А потом...
Ему будто вскрыли череп и полезли внутрь холодными руками, чтобы вытащить эти воспоминания на свет. Его глаза бегают, голос дрожит, а руки трясутся так, что даже Олег не может их удержать.
- Я мало что помню. Не уверен, как я это сделал... их было трое, но я... сжёг их всех. Понимаешь? Заживо сжёг. Они были жестокими детьми, истязавшими животное ради забавы, и превратились бы во взрослых, на которых не было бы управы. А я им не позволил.
Ему не надо смотреть на Олега, чтобы чувствовать ужас, охвативший его. Их руки всё ещё переплетены, и он может чувствовать дрожь чужих пальцев.
Олег ничего ему не говорит, только вырывает свои ладони из его мёртвой хватки. Серёжа безучастно смотрит на свои колени, словно смертник, ожидающий приговора - он чувствует, как тьма внутри него начинает просачиваться наружу, уничтожая всё, что ему дорого.
Внезапные объятия Олега выбивают из него дух. Он непонимающе моргает, ощущая биение его сердца у своей груди, давление его рук на спине и макушке - Олег гладит его по голове, а его прерывистое, тёплое дыхание касается его уха, когда тот говорит:
- Серёж, ты моя семья. Что бы ни случилось, - он прижимается долгим поцелуем к его виску. - Когда мне совсем хреново, когда страх накрывает меня с головой, я думаю, как вернусь к тебе, вернусь домой. Никогда это не изменится.
Серёжа перестаёт себя сдерживать и плачет от шока и облегчения, судорожно обхватив его руками, пока Олег продолжает мерно, успокаивающе перебирать его волосы, прижимая голову к своему плечу.
- Я люблю тебя, - Серёжа чувствует гул этих слов в его груди, и каждое льётся успокаивающим бальзамом на его измученное сердце, хоть он и не может успокоиться достаточно, чтобы сказать "я тоже". - Всё равно люблю.
Олег явно хочет сказать что-то ещё, но обрывает себя и просто держит его, пока рыдания перестанут сотрясать его тело.
- Просто, знаешь, - наконец собирается он с духом, - сходи к специалисту какому-нибудь. Психологу, что ли.
Сергей быстро кивает, как китайский болванчик, он на всё готов, лишь бы Олег его не оставил.
- Вот и ладно, - в голосе Волкова уже отчётливо сквозит спокойствие. - Я с тобой, Серёженька. Всё будет хорошо.
На следующий день он снова уезжает. Ни к какому психологу Разумовский не идёт.
Он блестяще оканчивает универ и начинает развивать уже более чем успешно запущенную
Вместе, а Олег успевает приехать лишь дважды за всё время. Разумовский долго и подробно описывает свои успехи и, как он надеется, твёрдо и убедительно просит его перестать рисковать своей шеей, так как в данный момент никаких финансовых проблем нет и в обозримом будущем не предвидится. Олег какое-то время молчит, пристально глядя на него с непонятным выражением на лице, и наконец выдаёт:
- А я всё думал, как же тебе сказать, что я ухожу из спецназа, - Серёжа не успевает не то что обрадоваться, даже понять, что ему только что сказали, как Олег продолжает, глядя куда-то в сторону. - В другое подразделение. Засекреченное. Это уже совершенно другой уровень, Серый, ты даже не представляешь, какие задания у меня будут...
Спокойно, говорит себе Серёжа, спокойно... Голос Олега звучит будто бы издалека, словно через слой ваты, громкая пульсация крови в ушах заглушает и это. И всё же он слышит:
- Мне неплохо заплатили за... за последнее. Я купил тебе кое-что. Понимаю, ты теперь у нас богатенький Буратино, но мне хотелось сделать тебе хороший подарок. Я сейчас, - он привстает со стула, видимо намереваясь сходить к своим сумкам, оставшимся в коридоре.
В голове Сергея будто бы что-то щёлкает. Он в мгновение ока вскакивает на ноги и толкает - откуда только силы взялись - Олега обратно, тот валится на сиденье и едва не опрокидывается на спину. Ножки с мерзким скрежетом проезжаются по кафелю на добрый метр назад. Серёжа начинает орать, с трудом удерживаясь от визга. Слова льются из него как гной из заражённой раны, то, что он годами держал в себе, выходит наружу самым мерзким образом.
- ...ты не знаешь, каково это, постоянно бояться за тебя... ...я устал находить на тебе новые шрамы... ...дело же не в деньгах, господи, скажи же ты, что ты там забыл... ...думаешь только о себе... ...когда ты мне нужен, тебя никогда не бывает рядом... ...приезжаешь сюда, только чтобы выспаться да потрахаться! Меня это уже заебало, сил нет. Думаешь, я себе получше не найду?
Чем дальше, тем больше он слышит себя будто бы со стороны. И всё меньше понимает, что именно несёт. В свои самые тёмные, одинокие моменты, когда клокочущая в груди ярость и скребущая изнутри обида переполняли его, он ни на минуту не допускал мысли попытаться кем-то заменить Олега, даже просто сходить налево. Не могло быть никаких "просто" - никто другой не мог занять место Олега в его сердце и постели. Он был там первым и будет единственным. Серёже плевать, наивно это звучит или ужасно старомодно, это обещание, которое он дал себе и намерен выполнить. Это самое меньшее, что он должен, после того, что Олег сделал для него.
Олег медленно встаёт, и Сергей, подавившись очередной порцией обидных слов, непроизвольно отступает. Он столько всего наговорил, что сам готов себе дать в морду, но Олег не бьёт его. Конечно, он его не бьёт. И даже не кричит, хотя его зрачки опасно сужены, а на виске набухла пульсирующая вена, он просто смотрит на Серёжу взглядом побитой собаки.
- Я посплю в гостиной, - еле шевеля побелевшими губами, произносит он. - Не беспокойся, завтра я уйду, не буду тебе мешать искать... кого там тебе надо.
Он не сразу покидает кухню, сначала относит грязную посуду в раковину и только потом выходит за дверь.
Сергей лезет в холодильник за бутылкой вина.
Основательно накачавшись, он ползёт в свою пустую, холодную спальню, не останавливаясь у закрытой двери во вторую комнату. "Гостиная" - это конечно бывшая комната Лёхи с Валерой, которые закончили свой ВУЗ и съехали. Хотя проблем с деньгами у Разумовского, мягко говоря, не было, он и не подумал купить квартиру побольше, может в райончике получше. Это же была их с Олегом квартира. Сделал ремонт и остался в ней жить, хоть и далеко от офиса.
Он спит урывками, ворочаясь, чувствует, как вино бултыхается в его пустом желудке - он не притронулся к еде, слишком сильно волновался перед важным разговором. Поджимает под себя замёрзшие ноги и задумывается, а не надеть ли носки... Следующая мысль буквально подбрасывает его на месте, и ему не становится плохо только чудом. Олег же наверняка не взял никакого постельного белья. Серёжа с трудом выбирается из кровати, путаясь в слишком широких и длинных штанах, лезет в подкроватный ящик за запасным одеялом и крадётся в соседнюю комнату. Он открывает дверь и, не уходя дальше порога, тихо зовёт:
- Олежа, я тебе это... укрыться принёс.
Разумовский хорошо знает, что к нему нельзя лезть, когда тот спит. Во мраке комнаты происходит какое-то движение, и Серёжа идёт на него. Глаза привыкают к темноте, и он начинает различать тёмную фигуру Олега на диване. Конечно, никакого постельного белья нет и в помине, он лежит на ничем не прикрытой ткани, укрывшись своей армейской курткой. Серёжа пятится к окну и раздвигает шторы, чтобы свет уличного фонаря слегка осветил комнату. Олег не сводит с него взгляда, пока он копошится, укутывая его в одеяло, убрав куртку на кресло.
Жгучий стыд от содеянного переполняет его. Он падает на колени у дивана и покаянно опускает голову.
- Олег, умоляю, прости меня, - затвердил он, словно в лихорадке. - Я наговорил тебе много такого... отвратительного. Я так виноват перед тобой. Я долго молчал, не говорил, что не хочу, чтобы ты этим занимался, но вчера я просто... не выдержал, сорвался. Ужасно, это было ужасно. Прости меня.
Мысли в его голове путаются, а язык заплетается, он так много хочет сказать, но не может.
Тяжёлая рука опускается ему на голову, которую он тут же инстинктивно вскидывает. Олег молча тянет его к себе, одновременно двигаясь к краю дивана. Серёжа вскакивает на ноги и ныряет в небольшое, нагретое телом Олега пространство между ним и спинкой дивана.
- Я всё понял, - шепчет Олег, тыльной стороной ладони мягко гладя его по щеке, и от этой трогательной нежности у Серёжи щемит сердце. - Ты бы знал... - продолжает Олег, гладя его по волосам. - Если бы ты только знал, как сильно я хочу, чтобы мне этого, - свободной рукой он абстрактно обводит тёмную комнату, - хватало. Тебя одного хватало. Чтобы я был доволен этой жизнью: ты со мной, у нас есть крыша под головой, мы даже можем себе позволить не смотреть на ценники в магазине...
Олег пристально смотрит на него своими невозможными голубыми глазами, и его больной взгляд вгоняет нож ему в сердце.
- Но я не могу, понимаешь. Вот тут, - он кладёт руку себе на грудь и сжимает в кулак, оставляя на коже красные полосы от ногтей, - зуд, который я не могу унять, только бежать под палящее солнце в простой мир, где есть я, есть враг, которого нужно убить, и есть ты, к которому я должен вернуться.
Серёжа поворачивается, пряча лицо у него на плече. Он знает это чувство. Каждый день он просыпается и работает, пока не вырубится от усталости, чтобы суметь помочь кому сможет, лишь бы оно хоть ненадолго перестало его мучить. Он засыпает быстро и спит без кошмаров, чувствуя руки Олега на своём теле.
Остаток месяца они старательно игнорируют слона в комнате, зато ходят в кино, по выставкам и ресторанам. Только в ночь перед отъездом, уже лёжа в постели, Олег возвращается к тому разговору. Он внезапно целует Серёжу, не с намёком, а просто так и говорит:
- Прости меня. Я понимаю, что сделал тебе больно, но и ты меня пойми, с моего призыва ты ничего не говорил о том, что тебе это как-то не нравится, - Серёжа стыдливо опускает глаза. - Смотри, отказаться сейчас я, ну, не могу, но я тебе обещаю, после этой миссии я уйду. Я попробую без этого. Ты меня попросил, как я могу иначе?
- Спасибо, - он сильнее прижимается к Олегу, всё его существо трепещет, когда в ответ он получает поцелуй в макушку. - Спасибо, Олежа.
На рассвете просыпается от прикосновения отдающих морозной зубной пастой губ к своим губам.
- Я вернусь, как только смогу, - Олег отводит спутанные пряди с его лица и целует в лоб, его борода небольно колется. - Вот увидишь, всё будет по-другому.
Сергей так и не узнаёт, может ли быть с Олегом по-другому.
За долгие годы он научился жить в режиме постоянного ожидания, от одного приезда Олега до следующего. Но в этот раз всё иначе. Он будто существует, отвернувшись от пропасти, но постоянно чувствуя её спиной. Плохо засыпает, часами пялясь в тёмный потолок и пытаясь заставить себя не думать ни о чём. Окончательно переселяется в офис. Начинает регулярно выпивать. Программирует Марго, чтобы контролировала его. Всё-таки жизнь в детдоме продемонстрировала ему в полной красе все отвратительные стороны любых зависимостей. Как одержимый каждый день проверяет почту: звонить ему Олег конечно же не может, а вот отправить обычное, бумажное письмо - вполне. Но ничего не приходит, кончается примерный срок его "командировки", и Сергей уже не знает, ждать ли ему Олега или уже похоронки.
Когда ему звонят, он ничего не отвечает, просто кладёт трубку, даже не дослушав. Телефон вываливается из внезапно ослабевшей руки. Он пятится к стене, пока не упрётся в неё спиной, и медленно сползает на пол, обхватывает колени, притянув их близко к себе.
Серёжа не помнил ни автокатастрофы, унесшей жизни его родителей и не оставившей на нём ни одной царапины, ни собственной последующей реакции - эти воспоминания были не то что заблокированы, он были спрятаны в самом тёмном углу его разума за тяжеленной дверью, ключа от которой не существовало в природе. Сейчас же он не чувствует ничего, кроме неправильного, ужасающего спокойствия. Наконец-то можно перестать трястись и переживать - это случилось. Олег мёртв. Сковывающий страх его смерти больше не нависает дамокловым мечом над Серёжиной шеей. Он наверное снова сможет спать без кошмаров.
Сергей понятия не имеет, сколько просидел на полу, ожидая, когда же его накроет и он сможет выплеснуть весь этот многолетний непрекращающийся ужас - и ничего.
Он смотрит на Венеру, будто бы она может рассказать ему, что же с ним не так, и пропадает.
Она необъяснимым образом появилась в его жизни ещё до того, как он увидел её в музее. И она привела к нему Олега.
***
Тот день был практически праздником - нечасто в детдоме им включали телевизор. Показывали "Русалочку". Он смутно помнил, как с родителями смотрел диснеевский мультик, но этого старого фильма не видел. Заворожённый, вздрагивающий от каждого потустороннего колокольного звона, он глядел на дым и на воронов, реющих над русалкой, которая покинула родное море, чтобы стать человеком. Будто краем сознания он уловил мерзкий свист и гомон пацанов, увидевших голую женскую грудь, которые не угомонились, даже когда ведьма накинула на русалочку одежду. Фильм остановился, включился свет - воспитательница принялась их ругать и выводить из зала особо громких.
- Нравится? - раздалось рядом.
Серёжа дёрнулся и обернулся. Рядом стоял черноволосый, какой-то обиженно-насупленный мальчик. Разумовский его не знал. Можно было бы сказать, что он только сюда попал, но вид у него был недомашний. Как у побитого, взъерошенного воробья.
- Да, - настороженно, но твёрдо ответил он. - Она такая... нечеловеческая, - как-то скомкано объяснил Серёжа. - Красивая, но не похожая на людей.
Мальчик промычал что-то невразумительно-согласное, а потом выдал смущённое:
- На маму мою похожа, - он перевёл взгляд на пол и закусил трясущуюся нижнюю губу. - Глазами.
Серёжа глядел на него, на его торчащие во все стороны тёмные волосы, жёлто-зелёный синяк на скуле, одежду - явно не детдомовскую, красивую, подходящую по размеру, хотя и поношенную; и решился. Подвинулся, освобождая место на скамейке рядом. Мальчик замялся, но тут снова погас свет, и он всё же присел на край.
- Что это? - спросила Русалочка. - Что это стучит?
- Это бьётся твое сердце, - ответила ей Ведьма.
Русалочка улыбнулась, и красота её затмила рассвет, подаривший ей человеческую жизнь.
- Как у принца.
Ведьма кивнула, смотря на неё со всезнающей, печальной улыбкой. Русалочка сделала несколько шагов по неведомой земле, перебарывая боль в ногах, и обернулась.
- Иди, иди, - махнула ей Ведьма. - На носочках. На носочках. Терпи. Это ещё что. Как будет болеть твоё сердце...
Серёжа скосил глаза влево. Было темно, но свет экрана освещал их лица, и он отчётливо видел влажную дорожку на испещрённой царапинами щеке. Практически не думая, он наощупь протянул ладонь и коснулся чужой, сжатой в кулак. Мальчик вздрогнул и быстро повернулся к нему. Лицо его было испуганным и ошеломленным. Он отвернулся обратно к экрану, но своей руки не отнял.
Это много позже, на экскурсии, Серёжа поймал взгляд золотоволосой морской девы, и его сердце пропустило удар. Она глядела не на женщину, несущую ей одеяние, и не на крылатое божество, кружащее рядом, нет, взор её больших, грустных глаз был устремлён одновременно в никуда и прямо на него.
Поток детдомовцев шумно пронёсся мимо, а Серёжа всё стоял, не в силах пошевелиться. Он даже не заметил подошедшего Олега, пока тот не стал рядом, соприкасаясь с ним плечами.
- Нравится? - шёпотом спросил он.
Сережа молча кивнул. Пальцы Олега несмело коснулись его. На картину тот и не взглянул.
***
Сергей не спрашивает у Марго, сколько он просидел на полу. И так понимает, что долго: спина болит, а голые ступни замёрзли. На онемевших ногах он кое-как ковыляет к дивану и бессильно падает на него, не раздеваясь. Засыпает он так быстро, как не получалось годами. Ночью ему и впрямь не снятся кошмары.
Марго ненавязчиво сообщает, что утро наступило. Не размыкая век, он чувствует на своём лице солнечный свет и... чужой взгляд. Он резко садится, сбрасывая с себя остатки сна. Родные голубые глаза смотрят прямо на него. Губы, которые он никогда не устанет целовать, изгибаются в ласковой улыбке.
- Ждал меня?
Ждал ли он? Каждый день.
