Все одинокие вещи, в которых мы нуждаемся

      В глазах Димы Дубина можно прочесть невысказанную просьбу. Она стучала внутри черепушки в ритм пульсирующей на виске вене и расширившимся зрачкам. В полумраке их контур легко различаем на светло-зеленой радужке, в то время как глаза Игоря как будто вовсе черные, целиком. Темно-карие, как коньяк или горький шоколад, как с десяток сравнений, вычитанных не иначе, как в бабских любовных книжках. Вслух Дима такого никогда не сказал бы, постеснявшись красноречивой реакции, ведь сдержанность — это не про Грома. Он боялся разочаровать этого человека, подвести самую малость, в какой-нибудь ерунде. Единственное, чего он хотел, быть им замеченным. «Заметь». Это слово крутилось на языке, когда Дима протягивал Игорю очередной набросок, портрет или вид с питерских крыш на нелинованном листе из скетчбука, когда сдавал на проверку рапорты, когда семенил за ним следом по многолюдным улочкам, придерживая над головой зонт.       Заметь. Заметь. Заметь. И Игорь Гром замечает, снова и снова, подмигивая, подшучивая, хваля. «Красивый рисунок, похоже получилось». «Давай Юльке на день рождения нарисуешь ее, а с меня рамка и все такое? Она обрадуется, вот увидишь». «Ого, самостоятельно дело о похищенной собаке раскрыл? Молодчина, о друзьях человека заботиться надо». Похлопывание ладони по плечу вышибало точку опоры из-под ног красневшего, задыхавшегося неловкостью Димы. Еще до начала отношений Игорь приобрел идиотскую привычку расхваливать его при всех, не обращая внимание на коллег. Те, в общем, тоже ничего не замечали, а вот Дубину приходилось мучиться своей несформулированной, невысказанной симпатией и желанием вечно слушать хрипловатый низкий голос.       Он боялся, что погорит на чем-нибудь абсурдном, на мелочи, что в итоге и получилось. Одна из давнишних приятельниц затащила Диму на мирную акцию «для своих», организаторы которой не слишком афишировали ее в социальных сетях. В угоду выбранной профессии, Дмитрий не думал совершать «каминг аут», практически не появляясь на мероприятиях, посвященных ЛГБТ. Никакой необходимости в этом не было, друзей геев или лесбиянок у него никогда не числилось, как ему думалось по началу. То, что ему нравились парни, можно было за суетой будней легко выкинуть из головы, как бесполезную информацию. А потом в своей ориентации призналась подруга студенческих времен, собственно, пригласив составить компанию: мол, страшно идти одной, а в компании служителя правопорядка совсем другое дело. Обмена сообщениями в социальной сети хватило, чтобы Дима согласился помочь, в конце концов, отказы всегда давались ему тяжелее. Но на сборище притащились несовершеннолетние, за которыми явились обеспокоенные родители. Неподготовленная охрана не смогла успокоить взрослых дяденек и тетенек, принявших лекторий за притон и бордель, была вызвана полиция. Организатора, администрацию площадки и самих детей с их кричащими о пропаганде пидорства мамашами тут же сопроводили в машину.       Дима честно старался отсидеться в углу вместе со знакомой, не желая попасться на глаза кому-нибудь из сослуживцев. Оправдаться можно, но слухи бы поползли по-любому. Отвечать на всевозможные наезды и насмешки недавнему стажеру не хотелось совершенно: у него нет ни жены, ни девушки, что могло бы прикрыть в такой ситуации. Встречаться для галочки, ради безопасности — тошно. У них половина отдела ходили холостыми, и никаких подозрений не возникало, наверное… Наверное, потому что им скрывать было нечего, в отличие от него. Протянутая рука помощи обернулась ворохом проблем. Народ в зале практически рассосался, когда в дверях появился Игорь, как всегда одетый не по уставу. Света было достаточно, чтобы при беглом осмотре он заметил напарника. Тот расслабился и потерял бдительность, уверенный, что, забрав всех интересующих личностей, полицейские уберутся восвояси. Дима как раз прощался с подругой, когда за его спиной остановился Гром, громко кашлянув в кулак.       — Дима, чтоб меня. Ты, что?..       Смекнувшая, что дело пахнет керосином, девушка прервала свой поток возмущений о беспределе, произошедшим здесь и сейчас, и быстро прошмыгнула мимо. Волосы на загривке Дубина встали дыбом. Развернувшись, он посмотрел на суровое непроницаемое лицо майора, на тонкие сжатые губы и понял, что пропал. Треплом Игорь никогда не был, за это можно поблагодарить судьбу, но и терпимостью к меньшинствам не отличался. Если он сдержится и не разобьет Диме очки, то обязательно попросит о переводе новичка под чей-нибудь надзор, мол, не поладили. Всякое бывает. Или будет скрипеть зубами при встрече, избегать любых контактов, перестанет замечать. Ком в горле мешал вздохнуть, выдавить хотя бы слово вслух.       Дубин понимал, что мог рассказать про подругу, отсмеяться. Показать в подтверждение их переписку, и Игорь, никогда не ловивший его на лжи, поверит. Дима всегда искренен, прямолинеен и не умеет врать, проблем не появилось бы. Но он не хотел. Если уж эта его половина внушала бы Грому отвращение, то смысла бы в дружбе не оставалось. Он дружил бы с другим, придуманным человеком, гребаной подставной куклой, пока настоящий Дима Дубин ревел бы в уголочке своего «Я». Хреновая картинка. Пусть лучше будут разбитые очки.       Дима тогда не понимал еще, что влюбился, а Игорь не знал, что стал первым, кому тот отважился признаться.       — Ага, — кивнул Дима, почесывая шею, пожав плечами. — Могу быть свободен? Надеюсь, никто не…       — Тут до ларька недалеко. Шаверму будешь? — очевидно, майору было мало полученной информации, он хотел знать подробности, тем самым заставляя Диму метаться. Зазор для маневра и обмана оставался, можно было обелить свою репутацию. Но Игорь, вроде бы, не собирался ломать ему нос, и это расставило приоритеты. Захотелось быть честным, если уж кто-то и правда готов был выслушать.       Жуя свою порцию, он сидел рядом с напарником на лавочке, смотря в порозовевшее закатное небо, почти лишенное облаков. Редкость для Санкт-Петербурга.       — Надо было раньше догадаться, что с тобой что-то не так, — хмыкнул Игорь, поправляя свою кепку. Он не выглядел ни расстроенным, ни злым, ставя в тупик своим загадочным поведением.       — Это ты почему решил?       — Ты ешь шаверму с картошкой, ничего более извращенного человек уже сделать не сможет, — и Дима, одновременно с ним, рассмеялся аж до навернувшихся на глазах слез и заболевших щек. Напряженная обстановка разрядилась в одночасье, как по щелчку пальцев. Сам Дубин впервые почувствовал во взрослой жизни легкость, после свалившихся на голову подростковых осознаний, принятия, после работы над нашумевшим делом «Чумного Доктора» и всей последовавшей шумихи. Кто-то знал о нем чуточку больше и не изменил отношение. Вау, фантастика или сон.       Дима, успокоившись и переведя дух, взглянул на Игоря и тихонько поблагодарил, тут же получив товарищеский подзатыльник. Говорить «спасибо» было не за что. Потом сложился рассказ о первой влюбленности, о ненависти к себе и ко всему этому, потому что Игорь с задумчивым видом кивал и постоянно что-нибудь уточнял. Всякое бывает. Вот какой итог был у получасовой исповеди Димы Дубина. Гром потрепал его по волосам, вышло почти по-отечески, и заверил ни о чем не париться. В мире случается столько дерьма ежедневно, с которым им приходится сталкиваться и разбираться. Пусть люди любят кого угодно, если это взаимно, уж чувства явно лучше любого насилия.       Изредка Игорь мог допустить какую-нибудь неуклюжую шуточку, когда знал, что нет лишних ушей поблизости. Дима не обижался, просто потому что… Ну это же Гром. Шутки про его гейство были ничуть не хуже тех же историй про свежую, мяукавшую утром шаверму. Это по-своему умиляло и, главное, напарник продолжал поддерживать его, хвалить за каждую мелочь, окончательно путая. Потом Дима был вынужден сообразить, что питает отнюдь не дружеские чувства, с ужасом приняв тот факт, что все его ужимки и смущение, будь он девушкой, скорее всего расценили бы как флирт. А потом они напились вместе, отмечая успех раскрытого дела, совпавшего с днем рождения Игоря. Сначала банкет начался в отделе среди коллег, когда закончились рабочие часы, потом продолжился на скромной Громовской квартире. Досидевшая до полуночи Юля ушла, как предполагалось, предпоследней, сказав, что на завтра у нее запланированы съемки. Дима тоже засобирался домой, но текила, шарахнувшая в голову, как удар молнии, никак не желала выветриваться, а ничуть не более трезвый Игорь пытался то ли помочь ему застегнуть куртку, то ли останавливал, предлагая переночевать здесь. Неважно, потому что захмелевший Дубин подался вперед, клюнув мужчину губами в подбородок, колючий из-за трехдневной щетины. Он все-таки остался, и даже не на полу, куда полагалось изначально постелить старые толстые одеяла. Закончилась пьянка взаимной дрочкой, которую плохо запомнили оба. Проснувшись полураздетыми, с адским похмельем, напарники молчали, косясь друг на друга. Диме было ужасно, и противно, и стыдно, он считал себя первопричиной всего. Следовало собраться и поскорее сбежать.       Игорь не дал уйти, просто схватил за предплечье и не отпустил. Выяснилось, что он первый поцеловал Дубина, полез со своим чертовым языком. Выяснилось, что он готов продолжать любоваться пунцовым от румянца Димой.       Они начали, как это говорится, — встречаться? Так говорят, когда два взрослых человека проводят вместе вечера выходных дней, целуются и обнимаются при каждом удобном случае, занимаются восхитительным сексом, забывая про включенный на фоне фильм? Это ведь отношения, когда один — треклятый жаворонок, подрывающийся с утра и уже в семь маячащий на кухне, а второй по-нормальному открывает глаза только после кружки крепкого кофе? Диме сложно дать определение, как сложно было признаться первым.       Губы Игоря на скуле обжигали, болезненно, как будто Дима разучился бриться и случайно полоснул по щеке опасной бритвой. Они жили раздельно, это укладывалось в их совместный быт — встречи по свободным дням, прогулки после работы, быстрые ужины-перекусы в забегаловках. Никто не нашел бы мало-мальски приличного объяснения, почему двое взрослых мужчин, с собственной жилплощадью в черте города, решили съехаться. Им не нужны проблемы, их достаточно. Сугубо личная жизнь, недопустимость публичности, устраивала обоих. Но поэтому все свидания получались… яркими. Чувства, желание, все внутри требовало отпустить надоевший самоконтроль. Целующие губы. Нырнувшие под свитер горячие руки.       Хотя бы разок хотелось быть медленнее, но на это не находилось выдержки. Дима быстро отстранился от Игоря, чтобы снять очки, положить их рядом с кроватью прямо на пол за неимением прикроватной тумбочки, стола или любой плоскости поближе. Иногда он забывал про них. Например, на прошлой неделе, и утром пришлось мучиться, чтобы выпрямить погнутую стальную дужку. Игорю же понравилось, как прямоугольные стекла ловили блики от фонарей за окном, как смотрелась на напряженном лице съехавшая оправа. Под ней — зажмуренные глаза. Пока мерные толчки вколачивали его в скрипящий матрас, Дима не мог поддерживать зрительный контакт, скулил, бормотал, наугад цепляясь за простыни, кусал затем опухавшие губы. Напряженный, скованный, как будто получавший свой первый настоящий опыт, будто они не были любовниками уже целых два месяца.       Дима вечный девственник, ничего тут не поделаешь.       Игорь стянул свитер и измятую рубашку под ним, не расстегивая пуговицы, но завтра выходной, не надо с утра подрываться на службу, можно обойтись без глажки. Поцеловал шею, прикусил у основания, там, где выпиравшее сухожилие состыковывалось с ключицей. Засосы по умолчанию были запрещены, разрешалось слегка сжимать зубами бледную кожу на плечах, ребрах и бедрах, целовать бесконечно долго. Преодолевая смущение, Дима положил ладони на плечи Игоря, чувствуя под пальцами твердые мышцы. Собственная физическая подготовка оставляла желать лучшего, а вот майором можно было восхищаться с нотками зависти. Он легко приподнял Диму за бедра, снимая джинсы. Получалось, что из-за своей податливости Дубин первым оказывался обнаженным. Он под землю готов был провалиться, представив, как сам раздевает Игоря, пока тот пристально смотрит на него теплым ободряющим взглядом, не плохим, наоборот, но от этого его не стало бы меньше трясти.       Словно прочитав Димины мысли, Игорь перехватил его руки, положив на пояс.       — Хватит думать об Англии, — севший голос Грома на ухо точно разряд высоковольтного тока, он бьет по всему позвоночнику, мурашками расползаясь по телу. — Мне начинает казаться, что интересно мне одному.       О да, разумеется, упиравшийся в бедро стояк однозначно говорил об отсутствии какой-либо заинтересованности в происходящем. Дима громко фыркнул, закатывая к потолку глаза, и поцеловал Игоря в щеку, прижавшись теснее. Разве объяснишь такому, что значит неловкость и плохая координация движений, каково это, ненавидеть себя за некрасивый громкий стон, все-таки вырвавшийся из горла, за неумение быстро справляться с бляшкой ремня. Неопытность лишала Диму всякого преимущества. И это несмотря на то, что вообще влечение к своему полу он осознал гораздо раньше. Наверное, он не спрашивал на этот счет Игоря, производившего впечатление убежденного гетеросексуала.       — Мне хочется знать, что тебе нравится.       «Умница», «хорошо», «вот так». Хотелось задохнуться от слов, которыми сыплет Игорь, оказавшийся далеко не молчаливым в постели. Диму подкинуло, когда вместе с очередным одобрением Игорь глубоко толкается в него пальцами, растягивая, подготавливая под себя. Тело напрягалось против попыток расслабиться, теснее сжимая в себе. Когда, преодолевая сопротивление мышц, охлаждая их с избытком добавленной смазкой, в него вошел член, Дима захныкал. От переизбытка ощущений, эмоциональных и тактильных. Игорь целует, сжимает в пальцах затвердевшие соски, слегка оттягивая, вынуждая прогнуться себе навстречу. Глубоко. Влажно. Движения в размеренном, пока не быстром темпе все равно выходили ужасно громкими, пошлые звуки слышны в каждом уголке маленькой жилплощади.       Дима старался заткнуть себя, чтобы не услышали их и соседи, предпочтя вместо сорванного от удовольствия голоса крепко цепляться за Игоря. Слава богу, он все-таки не дамочка с длиннющими ногтями, иначе бы появился риск разодрать в кровь привлекательную мускулистую спину. Сумбурными поцелуями Дима тыкался по солоноватой от пота коже, запинаясь в извинениях, чтобы забыться через секунду, снова коротко вскрикнув. Игорь никогда не был грубым, он замечал любые изменения в выражении лица Дубина, сразу находил тот самый угол, чтобы член массировал простату, доводя до искр перед глазами, до поджатых до хруста пальцев ног. Его напор — высшая степень проявления любви и заботы, никто в жизни не обходился с Димой так бережно и аккуратно. Обходилось без витиеватых признаний в любви, все становилось понятным.       Дима любил его, сильно, надолго, крепко. Игорь ответил взаимностью, привыкнув быть честным с самим собой. Юноша, едва ли не мальчишка, застрял в сердце, не собираясь из него убираться прочь или занять, во имя приличий, место поскромнее. Было не как с Юлей, с которой они оставались близкими друзьями, не как с кем-либо другим. Дима особенный, невероятный, не похожий ни на кого.       — Еще… — Гром, засмотревшийся на откинувшегося на подушки Диму, невольно замедлил ритм, и тот решил, что это удобный шанс для проявления инициативы. Он произнес единственное слово на грани слышимости, тихим шепотом, но его услышали. И просьба подействовала.       Еще бы, все, что угодно, если просили вот таким образом. Одна нога была легко закинута на плечо, позволив двигаться быстрее, глубже. Дима чувствовал, как все внутри пульсировало, как толчки становились менее размашистыми, Игорь практически не выходил из него, двигая бедрами, насаживая на себя. Его рука придерживала за поясницу, но и она не мешала свободно проезжаться по простыни, собирая ее в изголовье. Только кончая Дима никак не мог сдержать вырывавшийся протяжный стон, слегка запрокидывая назад голову, сжимаясь вокруг твердого члена. Этого всегда хватало, чтобы оргазм почти сразу накрыл и Игоря.       Гром никогда не наваливался сверху, будто боясь раздавить, и выходил, не давая чувству наполненности в перенапряженном теле стать неприятным. Укладываясь рядом на спину, он подтягивал Диму к себе, и целовал. Снова и снова, это не могло просто взять и надоесть им обоим.       — Завтрак с тебя или закажем что-нибудь? — утыкаясь носом в лохматую макушку, спросил Игорь, пока Дима устраивался на его любимом, но от этого не становившимся более удобным и мягким плече.       — Я приготовлю, — Димка широко зевнул, прозвучав забавно и сонно. Он частенько вырубался сразу после секса, если они занимались им после работы. Не привык к рабочему графику полицейского.       — Окей. Только не в семь утра, как тогда, иначе опять все остынет, пока я встану, — возмущенный Дубин слабо ткнул его под ребра, продолжая все крепче и крепче засыпать. Историю о том, как некто, любивший ранние подъемы, хотел сделать романтический сюрприз, но в итоге добудился свою вторую половинку только к полудню, они вспоминали, стоило Диме снова остаться с ночевкой. Локальная шутка, понятная только им двоим. Все, как у классических любовных парочек.       «Какой кошмар», — подумал бы Игорь полгода-год назад. Сейчас, пока к нему прижималась теплая щека Димы Дубина, он думал, что, наконец-то, стал по-настоящему счастлив, оставив свое одиночество в прошлом.