в метре друг от друга...

На рисунке моей сестры-легкие, состоящие из моря цветов. Я веду пальцем по контуру. Лепестки вырываются за кромки двух одинаковых овалов нежно-розовыми, насыщенно -белыми и даже вересково-синими кончиками, но каждый из них по-своему уникален, в каждом ощущается вибрация, пульс вечного цветения. Не все бутоны раскрылись, и я чувствую в них обещание жизни, только и ждущей прикосновения моего пальца, чтобы явить себя. Вот они- мои любимцы.       Я часто -даже слишком часто-задаюсь вопросом, а каково было бы иметь такие здоровые легкие. Такие живые. Делаю глубокий вдох и чувствую, как воздух, преодолевая сопротивления, пробивается в грудь и из груди.       Рука соскальзывает с последнего лепестка последнего и отпускается, пальцы тянутся по звездному фону, касаясь ярких пятнышек, нарисованных Петрой в попытке запечатлить бесконечность.       Я откашливаюсь, убираю руку и, наклонившись, тянусь с кровати за нашей фотографией.Из-под толстых шерсятных шарфов выглядывают одинаковые улыбки, и над нашими головами, как на рисунке, мигают праздничные огоньки в парке.       В это было что-то волшебное. Мягкое сияние уличных фонарей, белый снег, цепляющийся за ветки деревьев, тихая неподвижность всего вокруг. Тогда, в прошлом году, мы чуть не отморозили задниц, но такая уж у нас с Петрой традиция. Наперекор холоду ходить вместе в парк и смотреть праздничную иллюминацию.       Каждый раз, когда смотрю на эту фотографию, вспоминаю то чувство. Ощущение близкого приключения, в котором мир ждет нас, только нас двоих, как раскрытая книга.       Беру еонпку, вешаю фотографию рядом с рисунком, а потом сажусь на кровать, достаю из кармана блокнот и беру с прикроватной тумбочки карандаш.Глаза бегут по длинному списку на меченных на сегодня дел. Я составила его утром, и первым пунктом в нём идет "составить список дел".Твердая , горделивая линия его вычеркивает-выполнено. Последний пункт, под номером 22,гласит: " поразмышлять о жизни после смерти ".       Пункт 22 был, возможно чуточку амбициозен для пятничного вечера, но, по крайней мере, теперь я могу вычеркнуть пункт 17-" украсить комнату".Оглядываю ещё недавно голые стены. Едва ли не все утро я превращала эту палату снова в мою, и тпкреь она украшена творением Петры, собранными за несколько последних лет, частичками цвета и жизни холодных белых стен.       Вот я- в руке катетер от капельницы, и флакон едва не лопается от бабочек самых разных форм, расцветок и размеров. Вот я- в носу канюля, длинная трубка от которой свилась так, что напоминает знак бесконечности. Вот я и небулайзер, пар из которого образует облачный ореол. А вот самый изящный рисунок из всего собрания - поблекшее торнадо звёзд, которое Петра нарисовала, когда я попала сюда в первый раз. Он на такой безукоризненный, как более поздние работы, но почему-то нравится мне больше.       И под всем этим буйством красок-коллекция моего медицинского оборудования, расположившаяся рядом с жуткими больничным креслом изьэ зеленого кожзаменителя, стардантным для каждой палаты здесь, в Сейнт-Грейсиз. Я с опаской поглядываю на стойку капельницы - до начала первого из многих приёма антибиотиков остаётся час и девять минут. Везёт же мне.