Наследие

            Они всегда были вместе. С самого детства. Игорю сложно было доверять и открываться людям, а из-за вспыльчивого характера многие обходили его стороной, а Серёжа был слишком замкнутым и странным. Игорь всегда был его единственным близким другом. Грому было сложно подпустить кого-то близко. Но к Рыжику он прикипел всем сердцем. Игорь не помнит, когда впервые начал осознавать свои чувства. Просто любить Серёжу было для него естественно так же, как и дышать.       Из нескладного пацана Гром вырос в высокого и красивого подростка. Вытянулся, возмужал, он не был накаченным, но достаточно сильным и крепким. Постоянные драки и физическая подготовка давали о себе знать. Многие девчонки на физкультуре по-глупому хихикали, рассматривая сильные руки и кубики пресса, когда футболка случайно задиралась во время подтягивания на брусьях. Гром часто ловил на себе заинтересованы взгляды девчонок из параллели, их наигранные улыбки, шёпот, странные заигрывания. Игорь не понимал намёков, его подобное внимание к своей персоне скорее раздражало, чем льстило.       Вот Серёжа в отличии от него намёки понимал прекрасно. Едва завидев на горизонте очередную девицу в короткой клетчатой юбке, он мгновенно хмурился и кусал губы, а потом незаметно брал Игоря за руку и уводил на крышу, во двор или другое укромное место.       Когда шумные одноклассницы кружили возле их парты, Сергей демонстративно отворачивался, глядя в окно. Обычно когда они шли домой, его друг уходил в себя и выглядел необычно несчастным.       — Рыжик, ты чего такой кислый? Случилось чего? — обеспокоенно спрашивает Гром.       — Всё нормально, — Серёжа как-то странно смотрит в сторону, кусая губы, сильнее сжимая его ладонь.       — Да не знаю я, как решить это уравнение! Я тупой, Оксана, понимаешь?! — вспылил Игорь, когда первая в классе красотка в десятый раз обратилась к Грому за помощью с домашним заданием. Пофиг, что сама она круглая отличница. Бойкая девчонка нагло уселась на край парты, склоняясь над тетрадью так, что её пышная грудь буквально оказалась на уровне глаз офигевшего Игоря. Белая блузка была расстёгнута на три верхние пуговицы и подростку казалось, что прелести одноклассницы сейчас вывалятся на свободу из тесного розового лифчика и буквально свалятся ему на голову.       Сергей тихо прыснул в кулак сдерживаясь, чтобы не заржать в голос. Оскорблённую девицу буквально ветром сдуло. Игорю было совершенно не интересно слушать тупые разговоры одноклассников о том, у кого из девчонок сиськи больше, что Машка из 8Б дала Ваське на вписке, а Даша никому не даёт, зато сосёт как в крутой порнухе.       Гром лишь посмеивался над недалёкими, озабоченными одноклассниками, у которых из интересов было упиться в сопли и кому-нибудь присунуть. И лишь для того, чтобы похвастаться на перемене своими сомнительными подвигами.       Деградировать может каждый, а ты попробуй что-то стоящее в жизни сделать. Следовать своим мечтам.       Игорь не особо задумывался о сексе, не до того было как-то. Но очень скоро понял, что ему не нравились девушки. В смысле, ему было совершено пофиг на них. У него в отличии от одноклассников, член не вставал по стойке смирно при виде торчащих сосков, просвечивающих сквозь тонкую ткань футболки, обтягивающей полную грудь, или случайно мелькнувших кружевных трусиков, когда одноклассницы дефилировали перед ним по лестнице в летящих коротких юбках.       Грому совершенно не нравились девушки, а Сергею просто не нравилось люди. Рыжик предпочитал компанию Игоря или уединение, шумной толпе сверстников. Вместо порно журналов у него под подушкой лежали книги по программированию, итальянской живописи и истории.       Игоря абсолютно не волновали прелести одноклассниц, зато случайно замеченного голого Разумовского в душе он запомнил надолго. Игорь так и застыл на пороге ванной, пока Сергей как-то испугано и поспешно задёрнул шторку. В память навсегда врезались острые крылья лопаток, россыпь веснушек на бледной коже и маленькие ямочки на пояснице. Хотелось странного: прижаться грудью к обнажённой спине, провести языком между лопаток рисуя созвездия, развернуть к себе, заглянуть в бездонные голубые глаза, целовать тонкие губы вжимая в холодную кафельную плитку. Слизывать капли воды с бледной шеи, целовать острые ключицы, чувствуя сладкую дрожь чужого тела. Гром пришёл в себя и пулей вылетел из ванной, коря себя за странные мысли.       Разумовского, как магнитом, притягивают заброшенные чердаки и крыши. Старинные усадьбы и заброшенные дома. Казалось, они с Игорем облазили все заброшки в городе. Серёжа любил смотреть на город с высоты птичьего полёта. Они молча сидели на прогретой солнцем крыше, деля одни наушники на двоих. Серёжа привалился к плечу Игоря, наблюдая, как над головой медленно плывут облака, как закатное солнце окрашивает небеса в пурпурно-алый цвет. Рыжик тихо подпевает Алексею Пономарёву:       «Сотни чужих крыш — что ты искал там, парень?       Ты так давно спишь, слишком давно для твари.»       Закатное солнце подсвечивает рыжие волосы. За лето неровные рыжие пряди отросли и каскадом спадают на лицо. Игорь тянется к ним, заправляя за ухо. Рыжик замолкает, забыв, как дышать, смотрит на него своими невозможным лазурно-голубыми глазами. Они так близко, что Гром может увидеть россыпь золотисто-рыжих веснушек на бледных щеках, дрожащие пушистые рыжие ресницы, тонкие красиво очерченные губы, чувствует порывистое дыхание.       Игорь не думает, словно срывается в пропасть, склоняясь ниже, накрывает губы рыжика своими. Целует осторожно, неумело. Губы Сергея мягкие, пахнут конфетами и мятной жвачкой. Рыжик замирает, смотря на Игоря широко раскрытыми глазами. Гром отстраняется, сожалея о своей импульсивности, боясь, что напугал Серёжу странным поступком.       Разумовский не даёт ему слова сказать, вцепляется в его плечи, вжимается всем телом, целует так отчаянно, словно мечтал об этом очень долгое время. Вплетает тонкие пальцы в короткие волосы друга, прижимаясь к обветренным губам, проводит горячим языком, словно пробуя на вкус. Когда они отстраняются друг от друга на щеках рыжика играет очаровательный румянец, Серёжа весь красный и растрёпанный, голубые глаза шаловливо блестят. Целоваться с Рыжиком оказывается приятно до одури. Особенно, когда Разумовский окончательно смелеет, приоткрывает губы, скользит языком в его рот, лаская его своим. Влажно, чувственно, горячо. Серёжа нежно покусывает его губы, выгибается в его руках, когда Игорь успокаивающее его гладит между лопаток, такой чувствительный и отзывчивый. Хочется ещё, до дрожи в кончиках пальцев. Они отрываются друг от друга когда на город спускаются сумерки, а на крыше становится холодно. Губы приятно покалывает от поцелуя.       Серёжа прижимается к нему, пряча покрасневшее лицо в изгибе шее, подозрительно затихает, шмыгая носом. Игорь боится, что сделал что-то не так, но Серёжа нарушает неловкое молчание.       — Я так боялся, что ты меня оттолкнёшь. Думал, что я для тебя вроде проблемного младшего брата. Боялся, что ты от меня отвернёшься, если узнаешь, что я такой. Неправильный. Я так давно, — Серёжа смущённо замолкает, снова пряча голову на плече Игоря.       — Я тоже тебя люблю, Рыжик. С самого детства. Я просто не думал, что так тоже можно. Прости, Серёжа, я просто немного тупой, до меня долго доходило. Мне ведь никогда никто и не был нужен, — Гром счастливо улыбается, глядя в сияющие глаза Рыжика.

***

      Иногда Серёжа юркает к нему под одеяло посреди ночи, стыдливо жмётся к груди, пряча взгляд за отросшей рыжий челкой. Прикрывает свои невозможным небесно-голубые глаза, робко тянется за поцелуем. Игорь накрывает желанные губы, целует трепетно-нежно и долго, вплетая пальцы в отросшие рыжие кудри. Они, пока губы не начинают приятно покалывать, делят одно дыхание на двоих. Пока рыжик не начинает смущенно ёрзать на нем, пытаясь скрыть постыдное возбуждение. Тогда Игорь скользит по плоскому животу ныряет прямо под бельё, охватывая горячую плоть сильной ладонью, вовлекая в развязный влажный поцелуй. Сережа беспомощно глотает воздух, вцепившись в его сильные плечи. Рыжику достаточно глубоких поцелуев и несколько нехитрых движений ладонью, чтобы кончить с тихим стоном, уткнувшись Игорю в плечо.       Однажды, когда приёмных родителей не было дома, Серёжа стащил из кладовки домашнее вино. Тогда они впервые решились сделать это при свете дня. Серёжа хитро сверкал глазами, сам первый полез целоваться и стягивать с Игоря футболку. Рыжик выглядел очаровательно: растрёпанный, с сияющими глазами и заалевшими губами. Они неистово целовались, катаясь голыми по кровати, переплетаясь руками и ногами. Хотелось быть ближе, кожа к коже. Серёжа тогда закинул ноги на поясницу Игоря, бесстыдно потираясь об его член своим, сладко стонал ему на ухо. Было не просто круто, было офигенно. Особенно когда Гром охватил оба члена ладонью, быстро подводя их к краю. Такого яркого крышесносного оргазма он никогда ещё не испытывал. Им нравилось всё делать вместе, учиться делать друг другу хорошо. Правда на что-то более взрослое Серёжа пока не решался, а Игорь не спешил, успеется.

***

      Игорь просыпается посреди ночи от странного чувства, словно кто-то наблюдает за ним в темноте. Гром медленно разлепляет глаза, пытаясь сфокусировать взгляд, неожиданно чувствуя приятную тяжесть на своих бёдрах. Разумовский сидит на нём, склонив голову, наблюдая за Игорем с нечитаемым взглядом. Странная улыбка застыла на губах подростка, в свете луны глаза Серёжи кажутся янтарными, словно сияют изнутри.       Гром не раз замечал на дне лазурной радужки янтарные всполохи, иногда глаза рыжика казались светло-карими. Со временем Игорь почти привык, что они меняли цвет в зависимости от настроения. И всё равно каждый раз это выглядело завораживающе.       — Вижу, мой верный страж пробудился, — усмехается Разумовский. Голос в ночной тиши звучит с несвойственной рыжику интонаций, нагло, провокационно, дразняще. — Ты ведь мой страж, да?       — Да, — отзывается Игорь хриплым неожиданно севшим голосом. Он всё ещё не совсем понимает, чего хочет от него Серёжа. Знакомый и неизвестный одновременно.       Изящная ладонь Разума нагло ведёт по мощной шее, опускается на грудь, слегка царапая влажную кожу. Игорь предпочитает спать без футболки, в лёгких домашних штанах. Игорь несдержанно сглатывает, рассматривая Серёжу. Жарко.       Разумовский бесстыдно ёрзает на его бедрах, игриво кусая нижнюю губу, откровенно провоцируя, смотря с хитрым прищуром. Фиолетовая футболка сползает вниз, обнажая острые плечи и тонкие ключицы рыжего подростка.       Серёжа стремительно склоняется к нему, останавливаясь в нескольких сантиметрах от призывно раскрытых губ, гипнотизируя нечитаемым взглядом янтарных глаз. А после буквально впивается в губы Игоря. Рыжий целует его неожиданно развязно и влажно. Не давая перехватить инициативу, мстительно кусая губы Игоря. Так, как Серёжа никогда не целовал его раньше. Так голодно, подчиняюще, горячо. Но Игоря ведёт слишком сильно, чтобы думать сейчас о чём-то ещё.       — Мой, только мой, — хищно урчит Разумовский, оставляя жгучие засосы на сильной шее.       — Что ты кусаешься так больно, тебя не кормят что ль совсем? — Игорь невольно шипит, когда острые зубки царапают кожу, но следом горячий язык слизывает выступившую кровь. За нежным прикосновение губ следует новый обжигающий укус.       Игорь смиренно терпит, откинувшись на подушки, позволяя рыжику развлекаться как хочет. Затаив дыхание, спугнуть боится. Обычно Серёжа так развязно себя не ведёт, он вообще инициативу проявлять стесняется, краснеет скулами, смотрит робко из-под длинных рыжих ресниц. Тот отчаянный неловкий поцелуй на крыше не считается. Руки Серёжи бесстыдно исследуют его тело, мнут литые мышцы, словно глину в цепких умелых пальцах. Игорь плавится от этой грубой ласки. Рыжий подросток продолжает с энтузиазмом украшать тело Игоря яркими засосами и укусами, словно хочет пометить каждый сантиметр его кожи.       Такое откровение желание, неожиданно заводит. Легкая боль только добавляет остроты и опасности их ночным играм. Правда, никогда раньше Игорь не замечал за Серёжей собственнических замашек. И от такого незнакомого рыжика ведёт сразу. У Игоря стоит твердо, так, что от напряжения больно тянет в паху. Серёжа стекает вниз, провокационно-медленно очерчивает юрким языком сформировавшееся кубики пресса на плоском животе, оставляя влажный поцелуй в районе пупка. Щекотно.       — Серый, что ты творишь? — хрипло смеётся Игорь. От накатившего возбуждения мелко подрагивают пальцы, а дыхание окончательно сбивается.       Серёжа поднимает голову, смотрит бесстыжими янтарными глазами из-под рыжей чёлки, улыбается провокационно-сладко. Нагло забирается руками под резинку домашних штанов, обхватывая твердый ствол, а после просто стаскивает их с Игоря. Склоняется над головкой, выдыхая горячо и влажно. Дразнит. Касается кончиком языка, коротко лижет, словно пробуя на вкус. Игорь кусает губы, вцепившись пальцами в простынь. Хочется запустить пальцы в длинные кудри, подталкивая рыжика к более активным действиям, но нельзя. Поэтому Игорь продолжает смиренно терпеть. Серёжа довольно усмехается, словно прочитав его мысли. Обхватывает головку, сдвигая губами крайнюю плоть, принимается активно вылизывать и сосать, словно леденец на палочке. Не зря Серёжа просто обожал яркие сладости, карамельные трости и леденцы в рот тащить. Натренировался.       Рыжик не стремится взять особенно глубоко, быстро двигая рукой по стволу. Но и этого более чем достаточно, чтобы заставить Игоря больно кусать ребро ладони, пытаясь быть тихим. Серёжа сосёт просто потрясающе, природный талант, не иначе. Слегка неумело, но с явным энтузиазмом, хитро сверкая янтарными глазами, ещё успевает бесстыдно ласкать себя рукой.       Раскованный, дерзкий, невероятный.       Серёжа отрывает ладонь Грома от постели, перемещая себе на затылок, явно подталкивая к активным действиям. Игоря ведёт от этой мнимой покорности. Сначала он просто нежно массирует кожу головы кончиками пальцев, а потом на пробу легко тянет у корней. Горло Сережи вибрирует от стонов.       Игорь несдержанно кончает во влажный рот. Серёжа влажно дышит где-то в районе пупка. Сил двигаться и говорить почти нет. Несколько минут они так и лежат на смятой постели, пытаясь прийти в себя, выравнивая дыхание. Серёжа поднимет голову, смотря на Игоря странным, нечитаемым взглядом янтарных глаз. Улыбается соблазнительно-бесстыдно, медленно облизывая покрасневшие губы. Игорь не сдержанно запускает пальцы в рыжие волосы протягивая Серёжу к себе. Рыжик целует его развязно и влажно. Игорь тянет руку вниз касаясь плоского влажного живота возлюбленного, но Серёже вовсе не нужна его помощь, рыжик успел кончить пока ему отсасывал. Разумовский лукаво улыбается, выскальзывая из теплых объятий Грома, отправляется в свою постель. Через несколько минут он уже довольно сопит в подушку. Утром Серёжа с трудом открывает лицо от подушки, недовольно жмурясь от яркого света. Снова заваливается на подушку с обречённым вздохом.       — Чувствую себя разбитым, — тихо фырчит Разумовский. — Специально лёг спать пораньше, а будто и не спал.       — Так ты и не спал особо, — добродушно смеётся Игорь.       — Я что, снова ходил во сне? — растерянно спрашивает Серёжа.       — Он правда ничего не помнит или просто стесняется? — думает Игорь.

***

      Сережа очень тактильный. Ему нравится смотреть фильмы на планшете, прислонившись к груди Грома, как в детстве забираться к нему в постель под покровом ночи и засыпать, чувствуя, как Игорь обнимает его со спины. Серёжа буквально любит руками. Прикасаться к его лицу кончиками пальцев, словно стараясь запомнить каждую черту, прежде чем прижаться губами в робком, трепетном поцелуе, массировать напряжённые плечи, скользить по сильной шее вдоль линии волос, гладить пальцы и сбитые костяшки с мелкими шрамами. Он всё ещё стесняется проявлять открыто. А ещё Рыжик любит обниматься.       Сережа оказался невероятно чувственным и отзывчивым в постели. Всегда отдавался Игорю словно в последний раз, выгибался в его руках, доверчиво льнул к нему, обвивая своими длинными ногами, стремясь быть ближе, кожа к коже, сладко сжимая внутри. Игорю до дрожи нравилось пить его стоны, целовать открытые влажные губы, видеть, как лазурные глаза заволакивает дымка всепоглощающего желания. А после смотреть как Разум довольно сопит, уткнувшись носом ему в шею. Такой красивый, растрёпанный, податливый. Невероятный.

***

      Игорь всегда знал, что Серёжа далеко пойдет. С самого детства рыжего мальчика привлекали формулы и числа. В отличии от Игоря, Серёжа мастерски владел цифровыми устройствами. Ещё в школе он всерьёз увлекся программированием. Рыжик был очень умный и скрытный, словно оторванный от окружающего мира. Он не удивился, когда Разумовский блестяще закончил институт, в который сам поступил на бюджет, несмотря на огромный конкурс. С самого детства Серёжу отличало обострение чувство справедливости. В этом мальчишки были похожи, они оба хотели сделать жизнь в этом городе лучше. К двадцати пяти годам Сергей разработал собственную социальную сеть Vmeste, а также несколько известных компьютерных программ.       Новаторская социальная сеть имела ошеломляющий успех, давала доступ к неограниченному контенту, музыке и фильмам, а также обладала уникальной защитой персональных данных. Свобода слова и права личности всегда являлись для Рыжика высшей ценностью. Игорь же пошёл по стопам отца, вступив в ряды питерской полиции, бесстрашно защищая людей от преступности на улицах родного города. Они разделяли одну цель. И всегда были вместе. Многие справедливо называли Сергея Разумовского компьютерным гением. Общественность видела в нём молодого миллиардера, мецената и филантропа. Но они не знали, какой путь он прошёл, сколько усилий приложил, чтобы добиться всего с нуля. Как отдавал всего себя учёбе, как ночами писал коды для новых программ на подержанном, купленном в комиссионке, ноуте. Часто его Серёжа спал по несколько часов в сутки и работал, работал, работал. Не видел его срывов.       На их маленькой уютной кухне всегда горел свет: Игорь подрабатывал после учёбы грузчиком и курьером, Серёжа делал на заказ сайты. Рыжик был социофобом и предпочитал работать и общаться с людьми через монитор компьютера.        Игорь часто приходил после работы поздно, видел, как Серёжа засыпал от усталости, прямо за столом. Осторожно чтобы не разбудить, укутывал в плед и на руках уносил в маленькую комнатку, укладывая на старую кровать. Рыжик что-то невнятно бормотал во сне уткнувшись в шею Игорю. Словно даже во сне не хотел отпускать. Гром быстро принимал душ, возвращался и ложится рядом, укрывая Рыжика в коконе из сильных рук. Серёжа доверчиво льнёт к источнику тепла, жмётся к его груди, как в детстве, грея под одеждой маленькие замёрзшие ладони. Переплетает их ноги, трётся о него своими голыми ступнями. Греется. В груди у Игоря расцветает щемящая нежность.       Иногда они так выматывались на учёбе и работе, что им сил хватало только на то, чтобы доползти до постели и обнять друг друга.       Игорь любил наблюдать, как Серёжа сидит утром на подоконнике, напротив старого панорамного окна, домашний и растрёпанный, щурит заспанные глаза, словно маленький совёнок.       Белая футболка Игоря ему явно велика, едва доходит до середины бедра, совсем не скрывая длинные бледные ноги Разумовского. ОН сжимает большую кружку приготовленного для него какао с молоком, тонкими музыкальными пальцами, смотря на Игоря с почти детским восторгом. Его губы мягкие и сладкие, со вкусом какао и маршмеллоу, поцелуй получается мягкий и нежный. Но Игорь чувствует себя так, словно над пасмурным Питером взошло солнце. Ему тепло и радостно на душе, плевать на промозглую сырость, пробки и хмурые лица в метро. Игорю хочется жить, работать, а вечером скорее бежать домой, где его ждет его личное рыжее солнце.

***

      Иногда Игорю кажется, что в Разумовском странным образом уживаются два совершено разных человека. Порой поведение рыжика меняется до неузнаваемости. Даже цвет глаз неуловимо меняется. Впрочем, к тому, что у рыжика глаза-хамелеоны и меняют цвет от настроения, он уже привык. Даже встречал такое пару раз в жизни, например, у его знакомой глаза меняют цвет от с голубого на ярко-зеленый перед дождём. Серёжа всегда был несколько эксцентричный и импульсивный. Игорь верил: во всём виновато сладкое шампанское, к которому его рыжик пристрастился в последнее время. В конце концов, алкоголь проявляет в людях всё что они так тщательно скрывают. На уроках психологии им как-то объясняли, что психика вещь загадочная и способна создавать множество субличностей для разных целей. В общем это явление нормальное и в целом распространённое, пока не доходит до диссоциации и провалов в памяти. Так что Гром не видел в этом проблемы, а к некоторым странностям в поведении Разума он привык ещё с детства.       Гром медленно заваливается в кабинет в Башне после наряжённого дня. Пришлось здорово попотеть, гоняясь за грабителями, ввязался в драку. Покарёжил парочку машин на парковке во время погони. И как он всё это Серёже объяснять будет? Наверняка компьютерный гений следил за его приключениями по камерам слежения в городе. Обычно Серёжа жутко волновался, сразу бросался к нему, а после усаживал на диван, доставая аптечку дрожащим пальцами, принимался смывать кровь и обрабатывать ссадины. Однако сегодня Грома ждал сюрприз.       Разумовский нагло сидел на интерактивном столе, в ярком красном халате, надетом на голое тело, медленно подносит к губам бокал мартини. Халат задирается почти до бедра, обнажая стройные ноги компьютерного гения. Серёжа задумчиво склонил голову, одарив Игоря долгим голодным взглядом янтарных глаз, втягивая воздух.       Разумовский спрыгивает со стола, стремительно сокращая расстояние между ними, двигаясь с грацией ленивого хищника. Игорь не успевает ничего сообразить, как его с силой толкают к ближайшей стене, вжимаясь в него горячим телом. Гром всё время забывает, сколько силы скрыто в этом обманчиво хрупком теле. Компьютерный гений трётся об него самым непристойным образом, давая почувствовать собственное возбуждение, дергает за волосы, впиваясь в губы любовника, хищным голодным поцелуем, буквально вылизывая чужой рот. Разумовский целует его напористо и яростно, не оставляя не единого шанса перехватить инициативу. Впрочем, Игорь не особо сопротивляется. Компьютерный гений урчит от удовольствия, вылизывая разбитые губы полицейского, несдержанно стонет, когда рот наполняет знакомый металлический привкус.       — От тебя пахнет кровью, — томно мурлычет компьютерный гений, обводя горячим языком царапину на виске Грома. Игорь видит, как черные зрачки буквально затапливают янтарные радужку. — Мне нравится смотреть, как ты дерёшься.       — Может, хотя бы в душ пустишь?       — Нет, — игриво мурлычет Серёжа, янтарные глаза опасно блестят в свете ламп.       Впрочем, дойти до спальни Грому тоже не дают. Разумовский ловко делает подсечку, заставляя полицейского упасть на пол, едва не опрокинув дизайнерский столик. Игорь тихо матерится сквозь зубы, вызывая истерический смех компьютерного гения. Подняться ему тоже не дают, резко толкая в грудь, спина неприятно ноет от столкновения с полом. Серёжа бесстыдно скидывает с себя халат, отбрасывая его в сторону, как ненужную тряпку. Гром громко выдыхает, любуясь красивым и гибким телом своего любовника. Разумовский одаривает Игоря нагло улыбкой, бесстыдно седлая бедра, принимается быстро избавлять любовника от бесящей одежды, в чём Игорь ему активно помогает.       — Я подготовился, — искушающе шепчет Серёжа, награждая любовника жгучим поцелуем-укусом.       Улыбается искушающе-сладко, бесстыдно насаживаясь на просто каменный член Игоря, опускаясь сразу до самого конца. Разумовский не даёт прикасаться к себе, резко прижимая руки Грома к холодному полу. В янтарных глазах плещется похоть и опасный азарт. Серёжа прогибается в спине, ища правильный угол наклона, двигается быстро, неистово, горячо. Стонет подозрительно громко, от резкого, почти болезненного, удовольствия. Царапает грудь Игоря маленькими острыми ногтями.       — Мне нравится, когда ты такой послушный, — безумно смеётся Разумовский, неожиданно сжимая руку на его шее.       Игорь не выдерживает, его словно выбрасывает в потрясающе мощный оргазм. Где-то на периферии сознания он слышит как рыжик кончает с громким протяжным стоном.       Этой ночью они добираются до спальни ближе к рассвету. Сегодня рыжик был неутомим и ненасытен, не отпускал Грома, пока они не испытали на прочность все горизонтальные и вертикальные поверхности в шикарном лофте в Башне, начиная от стола на кухни и заканчивая шикарной ванной с зеркалами во всю стену.       — Я больше никогда не буду пить, — рыжик со стоном валится на кровать, растирая виски. — Выключи свет, изверг, и так башка трещит.       — Да ладно, каждый раз так говоришь, — беззлобно смеётся Гром протягивая Серёже стакан минералки с алкозельцером.       Взгляд компьютерного гения цепляет мощную спину полицейского. Глаза Серёжи расширяются от ужаса, когда он видит глубокие кровавые царапины и багровые засосы на загорелой шее.       — Это что, я всё сделал? — дрожащим голосом спрашивает Разумовский.       — Мне нравится, когда ты такой дикий, — искренне улыбается Гром. — Бля, я на работу опаздываю, Прокопенко снова орать будет.       Игорь быстро целует Серёжу в нос, на ходу натягивая брюки, забавно прыгая на одной ноге. Как только за Игорем закрывается дверь, Разумовский сворачивается в позе эмбриона, нервно кусая губы.       Неужели это началось снова? Иногда всё происходящее кажется размытыми неясным сном. Порой Серёжа словно видит себя со стороны. Еще эти провалы в памяти. Что если Птица вернулся вновь? Почему он совершенно ничего не помнит? «Главное, что Птица не пытается навредить Игорю. — успокаивает себя Серёжа. — Что же мне теперь делать?!»

***

      Идя по освещенному коридору Башни Грому чудятся тревожные звуки музыки, словно кто-то порхает пальцами по клавишам фортепиано. Уже подходя к самому кабинету компьютерного гения, Игорь слышит тихую просьбу, обращённую к Марго, выключить трансляцию. Может, Серёжа решил посмотреть живой концерт из какой-нибудь филармонии? По крайней мере, когда он покидал этот кабинет сегодня утром, никакого рояля здесь не наблюдалось.       Когда Игорь входит в кабинет, Разумовский сидит за своим рабочим столом, безразлично смотря в панорамное окно. Его взгляд пугает своей отстранённостью и пустотой. Совершенно стеклянный и безжизненный. Сергей неосознанно грызёт подушечку большого пальца, перед ним мигает пустой экран огромного настенного монитора.       — О, Игорь, ты уже вернулся! — голос Разумовского звучит наиграно-радостно. Серёжа моментально срывается с насиженного места, чтобы поприветствовать своего друга и любовника. Обвивается руками вокруг сильной шеи Игоря, льнёт всем телом, вжимая в себя, не даёт опомнится, приникает к желанным обветренным губам в требовательном, глубоком поцелуе. Сергей не дает опомнится, виснет на нём, цепляясь словно за спасательный круг, царапая плечи своими длинными, музыкальными пальцами.       — Пойдем в спальню, — томно выдыхает Разумовский, прикусывая хрящик на ухе своего любовника. И целует, целует, целует. У его поцелуев вкус боли и отчаяния, Игорь чувствует его внутреннюю дрожь.       — Стой, подожди. Давай сначала поговорим, — Гром осторожно отстраняет от себя Рыжика, оглядывая болезненно-бледное лицо. Интересно, когда в последний раз покидал Башню? Игорь ласково провёл ладонью по бледной щеке, вглядываясь в родное лицо. Тёмные тени залегли под глазами, ярко-голубые глаза покраснели и выглядели нездорово, словно Серёжа плакал до его прихода.       — Серёж, когда в последний раз ты нормально спал?       — Если ты больше меня не хочешь, можешь так прямо и сказать, — зло выплёвывает Разумовский, сбрасывая чужую руку. Игорь привык к тому, что его Рыжик начинает плеваться ядом, когда напуган или загнан в угол.       — Я хочу, очень хочу, — вкрадчиво говорит Игорь, мягко удерживая его в своих руках.       — В последнее время мы только и делаем, что тра… занимаемся любовью ночи напролёт. Но ты словно бежишь от чего-то. Хочешь забыться. Когда ты последний раз засыпал без вина и валиума? Я же не слепой, вижу, когда с тобой что-то не так. Просто поговори со мной, Серёжа. Я ведь не могу помочь, когда ты молчишь, — Игорь прижимается лбом к холодному лбу Разумовского. — Что мне сделать, Серёжа?       — Просто, побудь со мной рядом, хорошо? — голос Разумовского звучит тихо и надломлено.       — Марго, выключи свет и задёрни шторы.       — Слушаюсь, Сергей, — Спальня сразу погружается в мягкий полумрак.       — Не могу отделаться от чувства, что она за нами подсматривают, — нервно смеётся Игорь.       — Она не может за нами подсматривать, я отключили камеры в спальне, — устало выдыхает Сергей.       — А они здесь были?! — чуть не подскакивает с кровати Гром.       — Изначально они по всему зданию установлены, за исключением моей ванны и туалета, — равнодушно пожимает плечами Разумовский. — Просто из соображений безопасности.       — Иногда твоя паранойя меня серьёзно пугает, — нервно смеётся Гром.       Сергей ёрзает на мягкой кровати, сворачиваясь в позу эмбриона, пока Игорь не обнимает его со спины, притягивая к себе. Серёжа не спит, молча изучая стену перед собой, ожидая, видимо, пока Игорь заснёт, чтобы избежать разговора. Ничего, Гром умеет быть терпеливым.       — Последние два года я помогаю центральной психиатрической больнице. Выделил деньги на реконструкцию здания и современное оборудование. Оплачивал все расходы, — тихо продолжает Сергей.       Гром ни капли не удивлен. На днях Разумовский оплатил полумиллионный штраф, который Роспотребнадзор наложил на центр, помогающий жертвам домашнего насилия, а также выделил деньги на постройку новых корпусов современного и комфортного шелтера, где жертвы могут жить неограниченное время, не беспокоясь о своей безопасности. В новом шелтере жертвам также предоставляется бесплатное трёхразовое питание, услуги психологов и адвокатов. Раньше всем этим занимались правозащитники на добровольных началах, но без должной финансовой поддержки им было очень сложно.       Игорь прекрасно знает, что семьдесят процентов своих доходов Серёжа отдает на благотворительность. Деньги для него всегда были просто средством. На месте их старого приюта сейчас находится огромное светлое современное многоуровневые здание и весь этот проект был целиком осуществлен за счёт средств Разумовского. Также со своих счетов он регулярно переводит деньги на оплату и обучение воспитанников. Поэтому, Гром не был удивлен, что Серёжа решил оказать помощь психиатрической лечебнице. И всё-таки здесь явно зарыто что-то ещё. Звериное чутье Грома просто кричало об этом.       — Я нашёл свою биологическую мать, — голос Серёжи звучал тихо и безжизненно.       — Когда? — тихо рычит Игорь.       — Два года тому назад. Когда я выяснил, что она все эти годы находилась в той больнице, я стал регулярно присылать им деньги и сделал реконструкцию здания. Я сделал всё, чтобы её проживание там было комфортным. В больнице установлена современная система видеонаблюдения. Я иногда наблюдал за ней из Башни, как она играет в зале на фортепьяно. Но за эти два года я так и не решился встретится с ней.       — Это женщина не достойна твоей доброты и сочувствия, — заметно хмурится Игорь. Гром знает, что ему лучше прикусить язык, но его начинает нести. — Не после того, что она с тобой сотворила. Даже находясь в психушке, эта мразь продолжает причинить боль самому близкому ему человеку.       — Я не понимаю, зачем снова бередить старые раны?! — вспылил Игорь. — Разве Люба и дядя Федор не заменили нам обоим семью? Зачем тебе вообще понадобилось искать её?!       — Мне нужно понять, почему она пыталась меня убить, — надломлено признаётся Разумовский.       — Она была не в себе. У неё был послеродовой психоз. Какое это сейчас имеет значение? Порой люди причиняют боль самым близким, просто потому что могут. Им не нужно никакой причины, понимаешь?       — Нет, это ты не понимаешь! Ты знал своих родителей, знаешь свои корни, — отчаянно кричит Разумовский. — Я себя не знаю! Я человек без прошлого. Я даже не знаю, кто я!       — Прости меня, — Гром порывисто прижимает рыжика к себе, целуя в виски. — Прости меня, Серёжа. Помнишь, три года назад, когда ты полгода ходил на терапию. Я тогда так был зол на твоего психотерапевта, когда он заставил тебя все вспомнить под гипнозом, вытащил все эти детские воспоминания, как она над тобой мелким издевается, как едва не убила. Я тогда такое бессилие чувствовал. Не понимал, зачем нужно вообще такое вспоминать. Когда все твои детские кошмары снова вернулись, и ты каждую ночь снова просыпался от собственно крика и плакал во сне. Совсем как тогда, в детском доме. Вся это психотерапия сделала только хуже. А этот психолог, он…       — Снова погрузил меня в травму? — грустно улыбается Разумовский. — У него просто не оставалось другого выхода. Психотерапия — это всегда больно. По крайней мере, теперь я точно знаю, что являлось причиной моих кошмаров.       — Хочешь, я с тобой в психушку схожу? — решительно предлагает Гром.       — Нет. Есть вещи, которые я должен делать сам.       — Я тебя понял. Это как, этот, ну как его.       — Незакрытый гештальт, да. Мне нужно встретится ней, чтобы окончательно отпустить свое прошлое и жить дальше. Но пока я, видимо, ещё просто не готов побороть свой страх.

***

      Величественное белое здание, с огромными панорамными окнами, больше напоминает роскошный санаторий в Европе, чем психиатрическую больницу. Залитые светом коридоры, мягкая мебель, улыбчивый персонал, уютные, одноместные, безопасные палаты, огромный зал для музицирования и собственная студия для арт-терапии, таким вряд ли могли похвастаться даже элитные, частные клиники Москвы.       Особую гордость представлял сад с живыми цветами, где пациенты могли неспешно могли прогуливаться в сопровождение персонала. Или сидеть возле небольшого пруда, любуясь японскими карпами кое. Разумеется, пруд был не глубокий, чтобы исключить возможность внезапного утопления. В студии, учитывая специфику пациентов, использовались только мягкие кисти и краски, никаких острых карандашей.       Все это Разумовскому поведал Вениамин Рубинштейн, главврач психиатрической больницы. Узнав о визите главного мецената и инвестора, выкроившего время в своём плотном графике, любезно согласился продемонстрировать, на что тратятся миллионные средства. В отличие от других клиник была также оснащена современным оборудованием, в терапии использовались зарубежные дорогие препараты и современные схемы лечения. Зарплата персонала также была на европейском уровне. Всё это стало возможно лишь благодаря усилиям Сергея Разумовского.       — Арт-терапия оказывает весьма позитивное влияние на состояния больных с шизофренией. Это ведь ваша идея, верно?       Они проходят через оранжерею, где прогуливаются пациенты. Оранжерея утопает в живых цветах, слышится журчание фонтанов и пение певчих птиц. Маленькие пташки щебечут под куполом, если поднять голову, можно увидеть синее небо. Здесь всегда много света.       — Созерцание природы несомненно благотворно влияет на психоэмоциональное состояние больных. — профессорским тоном продолжил врач. Вениамин Валентинович, заслуженный психиатр преклонного возраста, был похож на аристократа в круглых очках и с аккуратной бородой. И сильно напоминал Сергею фотографии Чехова.       — Слышал, вы интересовались одной из наших пациенток, — Серёжа поёжился под цепким взглядом серебристо-серых глаз психиатра.       — Когда ждал вас я услышал, как одна из ваших пациентов в играет она фортепьяно. Я невольно заслушался, она так красиво играла. Знаете, она совсем не выглядела…       — Сумасшедшей? Поверьте мне, голубчик, все они прекрасно умеют притворяться нормальными. Марина Петренко, весьма занимательный случай, страдает от тяжёлого посттравматического расстройства и чувства вины. Она уверена, что убила своего ребёнка.       — А она его убила? — безразлично интересуется Разумовский.       — Нет. Но поверьте, она этого очень хотела. И всё-таки ребёнка удалось спасти.       — И что стало с её сыном?       — В документах о нем ничего не сказано. Полагаю, его отдали на усыновление. И я не говорил, что у неё был сын, — психиатр хитро прищурился, глядя на Сергея сквозь круглые очки. — Надеюсь, что ребёнок все-таки попал в семью, тогда у него есть шанс. Детская психика очень адаптивна, хотя такая травма никогда не проходит бесследно.       — Что вы имеете ввиду? — осторожно спрашивает Разумовский.       — Холодная, отвергающая и, должен заметить, буквально убивающая мать, наносит глубокую психологическую травму. Такой сценарий называется «запрет на жизнь» или «родительским проклятием». Такие дети часто страдают от депрессии, зависимостей, кончают жизнь самоубийством, сходят с ума, или становятся жертвами несчастных случаях. Даже если травму сможет компенсировать счастливое детство в приёмной семье, внутреннее чувство тревоги никуда на исчезнет. Мир для такого ребёнка подсознательно будет восприниматься как враждебное и небезопасное место. Он будет чувствовать себя невидимкой и отчаянно, всеми способами, стараться доказать себе и всему миру своё право на жизнь.       — Если мы можем как-то помочь этой пациентке и облегчить её страдания, то я готов оплатить новые методы лечения, и, если нужно, привлечь зарубежных специалистов, — говорит Сергей, меня тему разговора.       — Боюсь, ей уже не помочь, голубчик. Её психика слишком глубоко повреждена травмой. Видите ли, Марина находится здесь более двадцати лет, и за это время мы попробовали разные методы. Всё, что мы можем для нее сделать — это облегчить симптомы. Боюсь, она навсегда заперта в клетке своего разума. Знаете, что такое тяжёлое посттравматическое расстройство? Её психика каждую ночь в деталях реконструирует её самый страшный кошмар, заставляя её проживать его снова и снова.       — И что же могло вызвать подобную травму? — отстранённо интересуется Сергей.       — Марина Петренко — единственная выжившая жертва серийного убийцы. Маньяк держал её в подвале более полугода, прежде чем убить. Вы никогда не слышали о деле Птицелова? Он держал в страхе весь Питер в течении десяти лет. Хотя откуда вам знать, все эти жестокие убийства начались задолго до вашего рождения. Вы что-то побледнели, голубчик. Может, водички? — участливо спрашивает психиатр. В холодных серых глазах ни грамма сочувствия, только странный, почти маниакальный интерес. Так смотрят учёные на своих подопытных, во время проведения опасного эксперимента. И Разумовский почти ненавидит его за это.       — Спасибо, не стоит. Я просто немного устал, в последнее время у меня накопилось много работы, — сдавленно говорит Сергей. Его голос кажется каким-то чужим, словно неживым.       Сергей чувствует, как ледяной холод сковывает внутренности, как мелко подрагивают кончики пальцев. Хочется, как в детстве, закрыть уши руками и просто исчезнуть. Не слышать, не чувствовать, не существовать. Так чувствует себя человек, стоящий напротив огромной волны цунами, понимая, что его сейчас накроет и он просто захлебнётся. Инстинкты кричат бежать, но губы произносят другое:       — Почему пресса окрестила его «Птицеловом»?       — Он был весьма занимательный субъектом, любил перед смертью вырезать сердца своим жертвам и зашивать внутри грудной клетки маленькую певчую птичку. Иногда, следователям удавалось даже извлечь живой эту птичку. Использовать тела бедных девушек как материал для создания гротескных произведений искусства. Первую девушку нашли на территории старой усадьбы. Тело нашли в заброшенном пруду, среди свежих нифей и водных змей. Рыжие волосы плавали на поверхности, лицо было мертвенно бледное, а глаза оставались открытыми. Маньяк детально воссоздал известную картину Офелия.       — Этот маньяк, на ваш взгляд, он был сумасшедшим? — осторожно спрашивает Разумовский.       — Разумеется нет, — Вениамин Валентинович издаёт неприятный смешок. — Виктор Чернов никогда не был сумасшедшим. Психопаты и садисты абсолютно вменяемые и хладнокровный, прекрасно отдают отчет в своих действиях. Более того, зачастую психопаты являются весьма харизматичными и амбициозные личностями. Они легко втираются в доверие, виртуозно меняя маски, просчитывает собеседника, манипулируют людьми подобно виртуозным кукловодам. Вы даже не почувствуете, как они делают за ниточки. Вот почему, их так сложно вычислить.       — Знаете, общество любит создавать монстров, — бархатом смеётся психиатр. — Трудное детство, авторитарная мать, жестокий отец. Любой маньяк будет рассказывать много подобных историй, чтобы разжалобить суд присяжных. На самом деле единственное причина тому, что они делают это жажда власти и желание убивать. Общество хочет верить, что маньяки нападают под покровом ночи, что их можно вычислить по внешним признакам. Что у маньяка обязательно должен быть какой-то внешний изъян. Достаточно соблюдать технику безопасности и быть достаточно правильным, чтобы избежать насилия. Ведь плохие вещи случаются с плохими людьми. Ох уж это наивная вера в идеальный мир. Никто не хочет признавать, что маньяки живут среди нас и ничем не отличаются от обычных людей. Они могут быть вашими соседями, коллегами по работе, улыбчивыми прохожими на улицы. И вы никогда не узнаете, сколько трупов эти милые люди прячут в своих подвалах.       — Виктор Чернов десять лет играл в кошки-мышки с полицией, просто чтобы доказать свое превосходство. И если бы не молодой следователь, отличающийся нестандартным мышлением, возможно его так никогда и не поймали. Виктор был уважаемым гражданином Петербурга, известным архитектором и реставратором. Мальчик вырос в интеллигентной семье, всегда прекрасно учился, был вежливым и обходительным. Родители его обожали, никакого насилия и детских травм, физических дефектов, конфликтов со сверстниками и подобных историй. Виктор отличался выразительной внешностью: высокий красивый мужчина, галантный, интеллигентный и харизматичный, всегда пользовался успехом у противоположного пола. Вот только эти женщины совершенно его не привлекали.       — Его, как истинного садиста, возбуждают страх, боль и чувства абсолютной безгранично власти над чужой жизнью и смертью. Знаете, он относился к тем редким и опасным пси-садистом, которых привлекает абсолютный слом личности. Прежде чем убить девушек, он многократно душил их, топил огромном аквариуме, вводил внутривенно препараты, останавливающие сердце. Ему нравилось доводить их до опасной грани, буквально возвращая с того света. Он держал их жизнь в своих руках, и осознание этой власти дарило ему подлинный экстаз, не сравнимый ни с одним оргазмом в сексе. И он не останавливался до тех пор, пока жертвы не начинали буквально молить его о собственной смерти.       — К тому же, он делал всё, чтобы превратить их жизнь в ад. Виктор долгое время изучал своих жертв, прежде чем похитить их, составлял психологический портрет, узнавал особенности характера и их тайные страхи.       София боялась темноты и закрытых пространств, поэтому он держал её в темноте в грязном колодце, доведя до истерик и панических атак. Мария с детства страдала тромбоцитопатией и до смерти боялась острых предметов. В детстве она случайно порезалась ножницами и едва не умерла от потери крови. Для неё он оборудовал специальную комнату, стилизованную под операционную, с множеством скальпелей и прочих острых предметов. Он привязывал её к холодному хирургическому столу ремнями так чтобы она могла их видеть. А после брал скальпель и молча наблюдал, как девушка медленно истекает кровью от неглубокого пореза. Когда бедная девушка начинала терять сознание от потери крови маньяк вводил ей кровеостанавливающие препараты. Эксперты обнаружили на её теле более ста шрамов.       — А его последняя жертва? — безэмоционально уточнил Сергей. Старые шрамы на груди вспыхнули огнём. К горлу подступала тошнота.       — Марина была юной, красивой и невинной девушкой. Очень наивной и романтичной. Такие верят в идеальный, справедливый мир. Она думала, что если будет хорошей, правильной девочкой, то обязательно встретит своего прекрасного принца. А встретила монстра. Именно поэтому Виктор выбрал сексуальное насилие. Потому что хотел полностью разрушить её личность.       — Но ведь её удалось спасти.       — Да, но было уже слишком поздно. Виктор был уверен, что задушил её. Почему в этот раз он решил не вырезать ей сердце, а просто оставить в белом платье в старой оранжерее, среди цветущих белых лилий, которые он лично посадил здесь пару месяцев назад, неизвестно. Он вложил белый бутон между её губ. Это маньяк весьма занимательный экземпляр. Я бы с удовольствием побеседовал. Даже жаль, что его застрелили на месте последнего преступления. Интересно, как этот молодой следователь все-таки его вычислил. Ведь Виктор никогда на оставлял улик. Именно он нащупал слабый пульс и вызвал скорую. Знаете, он даже пару раз навещал бедную девушку, когда она оказалась здесь. Как же его звали? Кажется, Константин. Константин Гром.       Боль пульсировала в висках. Сергею казалось, что ему нечем дышать он словно оказался под толщей воды. Звук фортепьяно вернул его в реальность. Они остановились возле огромной прозрачной двери, ведущей в просторный зал. Женщина, сидевшая за инструментом, казалась совсем юной и хрупкой. Длинные вьющиеся волосы спадали на плечи, скрывая лицо. Волосы женщины были абсолютно седыми, а когда-то блестящие светло-зеленые глаза потускнели, словно выцвели. Когда-то яркая и живая девушка, сейчас стала лишь бледной безжизненной тенью самой себя.       Сергей не решился подойти ближе, но прекрасно слышал разговор доктора и пациентки оставаясь в тени.       — Как вы сегодня себя чувствуете, голубушка? — участливо поинтересовался психиатр.       Женщина оторвалась от клавиш, медленно поворачивая голову, смотря на своего врача нечитаемым взглядом.       — Птицы. Вы слышите, как они поют, Вениамин Валентинович? — надломлено спросила Марина.       — Конечно я слышу их, душа моя. Они беспокоят вас?       — Кто-то выпустил птиц из клетки. Я слышу, как они поют под куполом. Они даже не знают, что всё еще находятся в клетке. В этом искусственно созданном рае. И они никогда смогут улететь. Разве это не печально, Вениамин Валентинович?       — Знаете, думаю этим птицам было бы очень сложно выжить вне этих стен. Здесь для них созданы идеальные условия для жизни. Разве вам плохо здесь, Марина? Мы все заботимся о вас и делаем все, чтобы вы чувствовали себя в безопасности.       — Наверное вы правы, Вениамин Валентинович, — Марина тихо опустили голову, возвращаясь к игре на фортепьяно, казалось совершенно забыв о присутствии психиатра.       — Вениамин Валентинович, у вас через десять минут назначили консультация с Москвой по видеосвязи.       — Спасибо, что напомнила, Софочка. Уже иду, душа моя, — врач ласково улыбнулся молодой медсестре, словно она была его младшей дочерью.       — Простите, я вынужден вас оставить. Совсем забыл о совещании, возраст берёт своё, — поспешно извиняется психиатр.       — Могу я ещё немного послушать музыку? У вашей подопечной определённо талант.       — Да, разумеется, — отмахивается психиатр. — Вы можете поговорить с ней, если хотите. Бедняжку совсем никто не навещает.       Как только шаги психиатра медленно затихают, Сергей осторожно закрывает за собой дверь, словно отрезая себе путь к отступлению. Его внутренне начинает колотить от холода. Каждый шаг даётся с невероятным трудом, ноги словно наливаются свинцовой тяжестью. Он снова чувствует себя таким потерянным и маленьким.       Нужно быть незаметным, тихим невидимым. Нельзя смеяться, прыгать, бегать, играть. Попадаться на глаза. Нельзя расстраивать маму, потому что, когда мама расстраивается, она может сделать больно.       — Мама? — тихо зовёт Разумовский.       Женщина медленно поворачивает голову, смотря на него немигающий взглядом. Он видит, как в её глазах появляется понимание. Серёжа замечает, как стремительно бледнеет её лицо, как расширяются от страха её зрачки. Ужас отражается на лице женщины, словно она видит перед собой воплощение своего самого страшного кошмары.       — Ты пришел убить меня? — дрожащим голосом спрашивает мать. — После стольких лет, ты ни капли не изменился, демон. Я знала, что тебя невозможно убить, что рано или поздно ты снова придёшь за мной.       — Я не собираюсь убивать тебя, мама. Это же я, твой Серёжа.       — Серёжа? — женщина склоняет голову и её взгляд становится по-настоящему безумным. — Нет, ты не можешь быть мои сыном. Я убила моего мальчика этими руками.       — Меня врачи тогда спасли, — тихо произносит Серёжа. Он снова чувствует себя маленьким и беззащитным. Даже сейчас, он испытывает неосознанный страх перед этой женщиной.       — Серёжа. Ты и правда мой мальчик? — мать подходит к нему, осторожно касаясь кончиками пальцев его лица словно стараясь убедится, что сын не плод её больного воображения.       И от этого жеста Разумовского разрывает изнутри, всё что он хотел это увидеть улыбку своей матери, хоть раз почувствовать тепло её рук. Раненный ребёнок внутри хочет прижаться к её ладони и целовать её руки, обнять маму и горько плакать на её груди. Не важно сколько боли она причинила, он всё ещё так отчаянно нуждается в ней. Это рана внутри никогда не затянется до конца.       — Зачем они это сделали? — выражение лица матери неуловимо меняется, в нём появляется что-то жестокое, злое. Голос её всё также звучит с обманчивой лаской. — Ты должен был умереть, так было бы лучше для всех.       Сергей чувствует, как его сердце разбивается вдребезги.       — А теперь ты вырос и стал монстром. У тебя его глаза, глаза Виктора. Ты словно его точная копия.       — Я не монстр, мама. Я никогда никого не убивал. И я всеми силами стараюсь сделать жизнь людей в этом городе лучше.       — Пока не убивал, — женщина безумно смеётся. — Это лишь вопрос времени. Виктор тоже умел притворяться человеком. Знаешь, когда я пришла в сознание в больнице, и поняла, что этот монстр сотворил со мной, я хотела тебя вырезать. Я вонзила скальпель себе в живот, снова и снова. Ты был рожден из боли и крови. Моей крови. Я была готова умереть, лишь бы унести тебя с собой. Но врачи спасли тебя тогда.       — Мама, пожалуйста.       — Знаешь, сколько раз я оставляла тебя осенью на балконе в мокрой одежде, надеясь, что ты подхватить пневмонию и сдохнешь? Оставляя открытыми большое окно, подставляя поближе стул. Забывала на полу уксус и стиральный порошок. Но ты был умным и живущим маленьким ублюдком. Весь в папочку.       — Хватит! Замолчи! — отчаянно, словно молитву шептал Сергей, отступая от безумной женщины. На мгновение он неподвижно застыл, опуская голову, рыжие волосы упали на лицо. Что-то неуловимо изменилось. Сергей расправил плечи вскидывая голову, в его глаза словно пылали изнутри, были похожи на расплавленный янтарь.       — Моя маленькая глупая птичка, — жестокая, холодная улыбка исказила тонкие губы.       Мать в ужасе отшатнулась. Страх полностью парализовал её, лишая силы воли. Сильная рука сдавила предплечье, заставляя опустится на стул возле рояля. Разумовский развернулся, закрывая её собой от камер.       — Разве ты не хочешь оборвать этот раздражающий сон? — холодные пальцы стирают слезу, одиноко стекавшую по щеке.       — Пора выпустить птичку из клетки, — что-то маленькое и холодное опускается в её ладонь.       — Ты знаешь, что нужно делать, — ядовито шепчет Птица, склоняясь к самому уху своей жертвы. На прощание Сергей целует женщину в лоб, уходя он не оглядывается.       Разумовский приходит в себя на улице. Разговор стремительно стирается из его головы, он помнит всё словно в тумане. В какой-то момент он словно полностью отключился. До конца дня он с головой уходит в работу.       — Сергей, вам звонят из центральной клинической больницы. Сказать, чтобы перезвонили позже? — учтиво спрашивает ИИ.       — Включи громкую связь, Марго.       — Простите, что звоню так поздно, — Сергей сразу же узнаёт голос Вениамина Рубинштейна. — Та пациента, которую вы навещали, Марина Петрова, я просто звоню сказать, что она покончила с собой сегодня. Я подумал, вы имеете право знать.       — Как это произошло? — ледяным голосом спросил Разумовский.       — Марина вскрыла себе сонную артерии маленьким ножом для заточки карандашей, прямо на глазах других пациентов. К сожалению, рана оказалась слишком глубокой и её не удалось спасти. Они умерла на руках у медсестры, до приезда скорой. Ужасная трагедия, я правда не знаю, как такое могло произойти, возможно, кто-то забыл его в студии, но мы строго настрого запрещаем использовать подобные предметы. Возможно, студенты-практиканты. Мы сейчас проводим внутреннее расследование. Надеюсь, это досадное недоразумение не отразится на имидже больницы.       — Я улажу все проблемы с прессой, если таковые возникнут, — сухо обещает Разумовский, отключаясь.       Когда Игорь возвращается в Башню, после напряженного дня, первое, что он видит это непривычный разгром. Перевернутый столик, пол усыпан мелкими стеклами, по всюду валяются бумаги и вещи. Первой мыслью было, что на офис Разумовского совершено нападение, но на пороге Гром облегченно выдыхает, замечая Сергея в дальнем углу. Разумовский раскачивается на полу, вцепившись в собственные волосы, раскачиваясь из стороны в строну и воет, словно раненый зверь. Игорь не раз был свидетелем его нервных срывов, но в таком плачевном состоянии видел возлюбленного впервые.       — Серёжа, Серёженька, я здесь. Скажи, что произошло? Обидел кто? Ты только скажи, я этих гадов на британский флаг порву! — Игорь подскочил к своему Рыжику, падая рядом на колени, осторожно глядя по спутанным рыжим волосам. Сергей поднял голову, смотря на него сквозь пелену слёз, своими бездонными голубыми глазами, а после вцепился в плечи и зарыдал ещё более горько.       — Это я всё сделал, — сбивчиво заговорил Разумовский.       — Ничего, я все уберу. Здесь давно пора было сменить обстановку, — нервно смеётся Игорь. — Ты не поранился?       Серёжа отрицательно замотал головой.       — Это я виноват, — бессвязно шептал Сергей. — Это из-за меня она умерла. Я должен был тебя слушать. Если бы я не пошёл туда сегодня, она бы осталась жива.       — Серёж, что случилось?       — Моя мама умерла. Она покончила с собой. Я совсем не знал её, но почему мне так больно? Я думал, пока она жива всё ещё можно всё исправить. Я так хотел, чтобы она мной гордилась. А теперь уже слишком поздно. Она ведь была моей мамой.       Игорь понимал. Не важно, как жестоки и холодны бывают родители, раненные дети всё равно тянутся к ним, в поисках принятия и любви.       — Серёжа, послушай. Это не твоя вина, она была не в себе. Эта женщина не ведала что творит. Ты сделал всё, что мог и даже больше. Ты правда думаешь, что мог бы исправить то, с чем не справились лучшие психиатры?       Сергей молча слушал, позволяя Игорю мягко обнимать его, делясь своим спокойствием и своей силой. Позволяя убедить себя. Игорь осторожно усадил возлюбленного на чудом уцелевший диван, закутал в плед и принёс воды с двумя таблетками валиума. И продолжал шептать что-то успокаивающее пока, Сергея не начало клонить в сон. Осторожно, стараясь не разбудить, он поднял рыжика на руки и отнёс в спальню. Убедившись, что Сергей крепко уснул, Игорь прикрыл дверь и принялся убирать учинённый Рыжиком разгром.

***

      Разумовский проснулся в полдень, когда майор Гром уже давно свалил на работу. В офисе было чисто. На столе его ждали бутерброды с сыром и остывший кофе. Сергей слабо улыбнулся, но к еде так и не притронулся. Миллиардер нервно кусал губы, словно колеблясь. Он должен был знать, что произошло вчера в больнице. Все данные с камер видеонаблюдения где был он были стерты.       — Марго, выведи на главный экран резервные копии файлов, — Сергей подскочил на месте, слыша насмешливый голос Птицы.       — Давно не виделись. Скучал по мне? — Ворон сел на стол, расправив огромные чёрные крылья, нагло надкусывая чужой бутерброд.       — Нет.       — Зря ты так. Нам же было так весело вместе, — клекочет Птица, в его демонических глазах светится злое веселье.       Внезапно Птица оказывается за его спиной, обнимая огромными крыльями: — Смотри внимательно, Серёжа. Ты ведь этого хотел. — зловеще клекочет Птица.       И Серёжа смотрит, не в силах зажмурить глаза. Широко раскрытыми глазами, внутренне леденея от ужаса и осознания. Как смотрят свидетели на разворачиваются перед их глазами автокатастрофу.       Разумовский видит, как его личность заменяет Птица, как собственные губы растягиваются в жуткой неестественной улыбке, как с них скрываются жестокие слова, пропитанные ядом. Видит бледное лицо матери, её смертельным страх, ужас в широко раскрытых глазах. Она не может даже пошевелится, словно находясь под гипнозом взгляда Птицы. Замечает, как Ворон незаметно вкладывает в её ладонь маленький острый нож.       Видит, как женщина входит в оранжерею. Её босые ноги утопают в белых цветах. Взгляд Марины устремляется к прозрачному куполу, где громко щебечут певчие птицы. Взмах рукой и лепестки лилий окропляет свежая кровь. Тело женщины падает среди белых цветов.       — Символично, не правда ли? — издевательски тянет Ворон. — Тебе не кажется забавным, что именно Константин Гром застрелил нашего отца? Если бы не он, мы оба погибли ещё до рождения. Страж всегда приходит вовремя. Красные нити твоей и Игоря Грома судьбы были плотно переплетены ещё до нашего рождения.       — Марго, удали сохранённые копии видеозаписи со всех носителей.       — Слушаюсь, Сергей. Запись удалена без возможности восстановления.       — Зачем?! Зачем ты убил её? — крик Разумовского полон боли и отчаяния.       — Незакрытый гештальт, — Птица опасно скалится, смотря на Сергея с нескрываемым превосходством.       — Технически, она сама себя убила, — Ворон насмешливо склоняет голову, явно забавляясь ситуацией. — Терапия все равно ей не помогала. Сам подумай, она каждый переживала свой самый страшный кошмар. Это было моё милосердие.       — Тебе не ведомо милосердие, — шипит Сергей.       — Верно, — Птица оказывает совсем близко, ласково проводя острым когтем по щеке Разумовского, заправляя за ухо рыжую прядь.       — Эта женщина пыталась убить тебя с самого детства. Пыталась убить нас. Даже после смерти, эта тварь продолжает причинять тебе боль. Я ведь говорил тебе, Серёженька: «я убью любого, кто причинит тебе боль». Всегда убивал, — шипит Ворон с пугающей нежностью.       — Я не хочу никого убивать. Никогда не хотел.       — Ложь, — насмешливо каркает Ворон. — А теперь, подбери сопли, Тряпка, смотреть противно.       — Тебя нет, тебя нет, это всё в моей голове, — отчаянно повторяет Разумовский, закрывая глаза руками.       — Это твоё наследие, Серёжа. Прими его, — зловеще клекочет Птица, обжигая холодным дыханием его ухо, обнимая со спины аспидно-черными крыльями, — Тебе не сбежать от прошлого. Это наша сущность. Мы те, кто мы есть.       — Замолчи! Прошу тебя, уйди, пожалуйста.       — Разрушение — это то, что у нас получается лучше всего. Мы — первородный хаос, — зловеще шепчет Ворон. — Мы — очищающий огонь. Оглянись вокруг, и скажи мне что ты видишь? Этот город болен, Серёжа. Его давно пожирает чума коррупции и беззакония. Мы — лекарство. Вместе мы очистим этот город, выжжем эту заразу до тла.       — Не смей! Я тебя не позволю, — голос Разумовского дрожит от страха и напряжения. — Я остановлю тебя, а если я не смогу, тогда Игорь сделает это.       — Игорь поймёт, — холодно смеётся Птица. — Ведь он — наш верный страж. Я достаточно приручил его, мы приручили. К тому же, он лучше других знает, что система прогнила до дна. Видит эту грязь каждый день на улице. Вот увидишь, Тряпка, Гром будет на нашей стороне. Я позабочусь об этом.       — Не смей! Тебя нет, тебя нет, тебя нет, — словно молитву в темноте повторяет Серёжа, задыхаясь от отчаяния и безысходности.       — Не стой у меня на пути. Веселье только начинается, — смех Птицы режет слух осколками стекла, эхом звучит в его голове.       Серёжа стоит на коленях возле огромного мерцающего экрана. В воздухе медленно кружатся чёрные перья.