*
Она снова видела этот сон: снова были его чистые глаза, полные смелости и энтузиазма, снова его кудрявые волосы, которые иногда он собирал в хвостик, снова его улыбка — чистая, искренняя к огромному миру. Она снова видела, как он сбивал ноги на тренировках, пытаясь быть лучшим. Нет, не пытаясь — он был лучшим: для ее отряда, для нее самой… И она снова видела, как он умирает на ее руках. Ей снова снился Широ. Лиза закричала и согнулась над его телом, трясясь от рыданий и грохота шагов титанов. Он не был мертв, это была ложь. Они были лучшими друзьями почти семь лет, а потом его не стало. Из-за нее. Из-за ее малодушия, из-за ее черствой, эгоистичной душонки. Она должна была быть на его месте. Лиза полными слез глазами посмотрела на труп Широ, и он начал пропадать, сгорать, как лист бумаги. — Нет! — закричала она. — Широ! — вскинув руки, пытаясь его поймать, она схватила лишь сгоревший лепесток, когда-то бывший ее другом. Края догорали, а сердцевина медленно превращалась в черный островок памяти… — Нет! — Лиза резко распахнула глаза и осознала, что плачет. В казарме было темно из-за задвинутых штор. Ее рука, вздернутая во сне, все еще была поднята вверх, пытаясь схватить душу умершего друга. Горячие слезы стекали в волосы с уголков глаз. Девушка зажмурилась и прижала ледяные руки к лицу, чтобы унять жар. Спина была вся мокрая после беспокойного сна, она уже забыла, что значит высыпаться. После крушения стены Мария и смерти Широ она не смыкала глаз более, чем на четыре часа. Ее преследовали крики, топот титанов, стоны, плач, запах крови пробками забился в ноздри. Иногда она физически не могла дышать, потому что металлический вкус с отдушкой пыли все еще душили. Прошло столько времени, а она так и не смогла забыть и отпустить его. Она ведь обещала Широ быть сильнее, обещала защищать людей, но могла лишь безвольно лежать и плакать. Она не хотела быть слабой, но что-то в ней предательски надломилось. Девушка сжала на груди белую футболку и тихо всхлипнула. — Я знаю, — тихо сказал знакомый голос. Лиза вскочила и распахнула глаза. На соседней койке сидел Фогель и чистил свои военные сапоги. Его аристократичный профиль освещал лишь тонкий луч, пробивший путь через неплотно задвинутые занавеси. Он поднял безжизненный взгляд на девушку и повторил: — Я знаю, что ты чувствуешь. Мне они тоже снятся. Каждый из моего отряда. Лизе было нечего ответить. Она вновь упала на кровать и уставилась в потолок с узорчатыми трещинами. Все всё знали и понимали, как это — потерять товарищей. Они погибли страшной смертью, их больше не вернуть, но и те, кто остался жив, был погребен вместе с ними: с товарищами, с друзьями, братьями, любимыми. Может, будь Лиза немного смелее, она бы призналась Широ в своих чувствах? Она так хотела вернуть время вспять и попробовать все сначала. Она бы не была такой дурой. Не смотрела бы, как он танцует с другими, не сжимала бы кулаки от желания прикоснуться, она бы просто брала и делала. Но он был мертв. Жестоко и по-настоящему, а она осталась брошенной в этом жестоком мире. Потерянная и одинокая… — Я переведусь в королевскую полицию, — выдавила из себя девушка. — Дослужу свои дни и переведусь. Это… здесь слишком… — она старалась подобрать слово. Слишком больно? Жестоко? Несправедливо? Она сломалась. Как карточный домик, на который наступил титан. Фогель помолчал несколько мгновений, было слышно лишь, как щетка скользит по высоким сапогам. — Ты права. Здесь настолько «слишком», что даже я сомневаюсь в своих силах. Осуждать тебя за это решение я не стану. — Мне все равно, осудишь ли ты меня, — ее голос был бесцветным. Из нее за эти пару месяцев выкачали все последнее человеческое, что было. — Знаю. Ты заслужила покой за стеной Сина, как и каждый, кто участвовал в этой бойне. Ты сделала достаточно, Лиза, — Фогель отложил щетку и посмотрел на девушку. — Широ бы тобой гордился. — Заткнись, — резко сказал девушка и отвернула голову в сторону, закусив губу. В носу начало щипать с такой силой, что глаза мигом стали мокрыми. Хотя они и без того почти не просыхали. Фогель улыбнулся уголком губ и опустил голову. — Хорошо, что государство разрешило ветеранам перебраться во внутренние земли. Плохо, что многие идут на это. Стене Роза сейчас требуется подкрепление гарнизона и разведкорпуса, потому что колоссальный и бронированный могут вернуться в любой момент. Но мы даже не знаем, с какой стороны их ждать. Мы в дерьме. В огромном дерьме, Лиза, — пружины скрипнули, когда мужчина поднялся. — Командиры складывают с себя полномочия и уходят в отставку, понимая, что все может повториться. Никто не желает жертвовать своей шкурой, — Фогель подошел к окну и распахнул шторы. Свет тут же залил казарму, словно вылитая из чана вода. — А ведь обещали посвятить сердце человечеству, — жестко ухмыльнулся он, глядя вперед. Там не было ничего, кроме каменной стены — увы, их казарма была с выходом на загон для лошадей. Лиза украдкой вытерла слезы и села в постели. — Командир разведкорпуса уходит, слышала? А ему всего лишь сорок пять. Он не видел того ужаса в Шиганшине, который видели мы. Устраивал вылазки за стены, а сам участвовал лишь в единицах. Король обеспечит ему безбедное будущее, будет выплачивать пенсию. Вся ответственность ляжет на молодое поколение. Мы свои души отдали на поле битвы, а теперь они хотят возложить на нас еще большую долю! Как же это трусливо, Лиза. — Зачем… ты говоришь мне это? — шепотом спросила девушка. — Затем, что если мы не убьем титанов, если мы не вырастим новое поколение солдат, готовых положить голову за мирное население и охрану стен, мы проиграем. Наш дом, наши семьи и друзья, наша прекрасная природа — мы потеряем это все. Я не боюсь, — он вновь посмотрел на девушку. — Мне больно. И я тоже сломан. Но я пойду дальше и дальше, покуда не кончится дорога, а потом перейду на бездорожье. Я видел этих детей, семьи которых остались погребены в животах титанов и под обломками Шиганшины… Они хотят вернуть свой дом. И пока мы не потеряли свой, я буду бороться, Лиза, — Фогель подошел к ней и сел на корточки. — Я не прошу того же и от тебя. Хочешь идти в полицию — иди. Отговаривать не стану, трусихой называть тоже. Я прошу лишь об одном: останься в первую очередь человеком. Не стань коррупционной паразиткой, как все они. Полиция не видела крови, не видела жертв наших солдат, они видят лишь руку, которая их подкармливает. Не стань такой же. — Фогель… — тихо протянула девушка. — Я не хочу этого. Я лишь хочу сбежать отсюда. Как позорная трусиха спрятаться за стенами, чтобы титаны не дошли до меня. Это эгоистично, но, — Лиза обняла себя, чтобы унять дрожь, — я хочу спасти себя. Я не хочу умирать. Но такой, как они, я не стану. И придет день, когда я помогу тебе, о чем бы ты ни попросил, потому что я буду помнить твою доброту. — Вот и отлично. В ответ Фогель выдавил улыбку, кивнул и надел поверх белой рубашки коричневую кожаную куртку с нашивками алых роз. Когда он стоял на пороге, то обернулся на нее и постарался запомнить ее такой: сидевшей на руинах своей жизни, с потерянным и потухшим взглядом и бледной от стресса кожей. «Стань сильнее», мысленно пожелал он ей и вышел на улицу. Температура воздуха теперь стала заметно падать, куртка уже не грела. Невысокие каблуки сапог стучали по каменной кладке, когда он шел к конюшням. Сегодня он должен был сопроводить командира Ким Намджуна и его помощника в кадетское училище для вербовки в солдаты. Выделенная ему лошадь уже была готова. Он взял поводья в руку и вывел ее к воротам — эти двое уже ожидали. — Простите за задержку, — извинился перед ними мужчина и ловко забрался в седло. — Все в порядке, — спокойно ответил Намджун, а Юнги кинул на него холодный, недовольный взгляд. — Ведите. Фогель дернул вожжами, и его лошадь галопом вынеслась за ворота, взбивая землю ворохом пыли. Намджун поскакал следом, а Юнги — держась чуть поодаль от командира и отряда. До падения Шиганшины они особо не встречались, поэтому Фогель их не знал и не понимал, о чем, кроме работы, можно поговорить. Ким Намджун был высоким мужчиной слегка за двадцать пять: волевой подбородок всегда был чуть выдвинут вперед, прямой нос с высокой переносицей придавал ему царственного вида, но что Фогелю особенно запомнилось в нем — это глаза. Они не были большими, с ходу в них не разглядишь ничего, кроме черноты, но присмотревшись, Фогель, казалось, видел весь тот тяжелый опыт в борьбе с титанами, который он пережил. Форма плотно сидела на его мускулистом теле, огибая мощные бедра и внушительные бицепсы. Фогель рядом с ним даже почувствовал себя рядовым кадетом, хотя в своем отряде был самым сильным. Зеленый плащ с символом легиона разведки развевался позади спины, придавая еще более мудрый и загадочный вид; он весь походил на недосягаемое божество. А вот его помощник, Мин Юнги, был другим. В первую очередь — омегой, что несказанно удивило Коэна. Обычно женщины и омеги старались держаться подальше от опасности, а если и шли в кадеты, то держались подальше от разведкорпуса — самого сильного и самого опасного легиона. Юнги, по слухам, являлся выходцем из светского общества: его родители жили за стеной Сина, и никто не понимал, как между спокойной жизнью в королевских кругах и постоянной опасностью он выбрал второе. Самое примечательное, что было в Юнги — волосы. Длинные, практически белые, шелковые на вид — обычно он собирал их в высокий хвост или крепкий пучок. Волосы — фамильная гордость, поэтому Юнги намеренно их не срезал. Его глаза были такими холодными и отстраненными, как плавающие на дне стакана льдинки. Он колол ими всякого неугодного. Лицо омеги было маленьким и, тем не менее, до ужаса красивым. Губы он часто поджимал, выражая недовольство, морщил небольшой нос и имел привычку едва слышно цокать. А еще у него была бледная кожа, которая ярко контрастировала на фоне загорелого Намджуна. Но Юнги был ценным солдатом разведкорпуса, поэтому никто не смел отпускать едкие комментарии в сторону его внешности или происхождения, и об этом свидетельствовал протянутый поперек правого глаза шрам, который он получил в битве с титаном. От Юнги пробирали ледяные мурашки — он был опасным: опасно красивым, опасно умным, опасно сильным. Фогель понимал, почему Намджун взял его к себе в помощники. — Погода прекрасная, — сказал Намджун, разглядывая плывущие по лазурному небу пушистые облака. Солнце стояло высоко над ними и совсем слегка припекало — Юнги солнце терпеть не мог. Ему по душе была пасмурная погода, и радовало, что удушающая жара отступила, и вместо нее наступили прохладные деньки. — Но, смотря на твое лицо, невольно начинаешь мерзнуть, — хрипло рассмеялся командир. Юнги прицокнул и подогнал лошадь, чтобы поравняться с Намджуном. — Скоро наступят дожди, дороги размоет. Как бы на обратном пути не попасть в ливень. — Ты смотришь на ситуации слишком пессимистично, — парировал Намджун, наслаждаясь свежим воздухом и подставляя лицо солнечным лучам. — Лишен безрассудного оптимизма. Кому-то же нужно быть реалистом. Намджун приоткрыл один глаз и посмотрел на Юнги. Никогда не улыбнется лишний раз и слова доброго не скажет: Намджун был не таким. Ему был интересен мир вокруг, он всегда старался оценивать обстановку и искать лучшие пути решения, чтобы максимально эффективно добиваться своих целей. Он был не прочь переброситься шутками со своими солдатами в мирное время или даже поиграть с командиром соседствующего отряда в стратегические игры, которые придумал сам — Намджун вырезал из дерева несколько десятков фигурок, обозначающих солдат и титанов. Они представляли ситуации поочередно друг для друга, а затем менялись. Например, Намджун давал следующую задачу: «При вылазке за стены, еще не дойдя до леса Гигантских деревьев, на ваш след напал аномальный титан. Он целенаправленно преследует ваш отряд, чтобы убить как можно больше людей. До леса скакать еще порядка получаса, ваши действия?», и ему коллега отвечал: «Заставлю солдат гнать лошадей так, чтобы сократить время до пятнадцати минут. Использую дымовые шашки, чтобы отвлечь титана, а также передать отряду-подкреплению сообщение о SOS-ситуации». Намджун с улыбкой отвечал: «Поздравляю, вы потеряли большую часть своих солдат и подвергли выживших серьезной опасности. Юнги, а что бы сделал ты?», обращался он тогда к хранившему мрачное молчанию помощнику. Юнги отвечал: «Разбил бы отряд на три подразделения: первое поскачет прямо, второе — с уклоном на запад, третье — на восток. Это максимально сократит вероятность смертей большего числа солдат и даст двум из трех групп прийти в целости к лесу Гигантских деревьев». Намджун гордо улыбался, потому что это была их стратегия непредвиденной ситуации, которую они с Юнги разрабатывали совместно. Поэтому-то их и считали лучшими солдатами разведкорпуса. Мимо проносились поля и пашни, прекрасного вида зеленые луга и деревья. Намджун любил природу внутри стен и вне их, потому что везде она была разная и удивительная. Он мечтал однажды дойти дальше леса Гигантских деревьев, увидеть, что скрывается за ним. Какие просторы там раскиданы по земле? Какими удивительными красотами поражает природа? Намджун горел целью продвинуться как можно дальше за стены, как можно ближе к краю земли. Желал узнать тайну происхождения титанов, которые препятствуют им. Но разведкорпус стремительно терпел крах. Из-за событий в Шиганшине и сломанной стены Марии ситуация обострилась, как никогда. Многие солдаты подали в отставки или написали рапорты о переводе в другие части. Они стояли на грани разрушения целого легиона, и Намджун как никогда опасался того, что их в конце концов закроют. Больше не будет этих диких просторов, больше не будет невиданной жителями внутри стен красоты свободной природы, не будет и постоянно щекочущего адреналина в крови, когда навстречу лошади бежит титан… Намджун обожал это чувство, но никому не признавался. В первые две-три вылазки за стены, когда он только-только столкнулся с чудовищной силой титанов, то готов был умереть от страха. Но потом осознал: человеческая сила не только в мускулах, она — в способности нестандартно мыслить. Намджун начал обучать свое подразделение вести бой по собственным методикам. Сначала командующий разведотряда злился на него за своеволие, а, увидев результат, наградил орденом Отваги. Намджуну эта железяка была не нужна. Он желал, чтобы его солдаты учились зреть в корень, отбросив страх и даже, если понадобится, человечность. Одним из таких бойцов как раз был Юнги. Когда этот юноша, а иначе назвать его было сложно, пришел в кадетский корпус, Намджун уже выпускался. Он сразу привлек его внимание: среднего роста, щупленький, изнеженный весь, как роза в морозное утро. «Ненадолго он здесь», подумал тогда Намджун, и ошибся. Юнги стал вторым в списке лучших кадетов. Он умело использовал свой рост для ситуации сопротивления воздуха при использовании УПМ, за счет чего развивал дикую скорость, он был выносливым, физически сильным, и, что самое главное, он был умным. Намджуну как-то удалось увидеть результаты его тестирования в теоретической части — ответы были превосходными, похожими на ответы самого Намджуна. Юнги был незаурядным и неповторимым. Поэтому они стали двумя кусочками цельного паззла: при вступлении в разведкорпус Юнги сразу изъявил желание сражаться под началом Ким Намджуна. Они сработались. Юнги, возможно, временами был слишком отстраненным и сам себе на уме, так что рассказчику казалось, что ему плевать. Юнги же слушал и слышал абсолютно все, запоминая каждую мелочь. Нередко они использовали это, чтобы найти лазейку в дипломатических переговорах. Командующий предлагал выделить Юнги собственный отряд, но тот отказался, желая работать лишь с Намджуном. Между ними образовались особенные узы. Теперь же они работали вместе почти три года. Юнги было чуть больше двадцати, Намджуну — уже за тридцать. Юнги едва доставал своему командиру до плеча, но никто даже не осмеливался шутить по этому поводу: одному бедолаге тот чуть не сломал руку за сальную шутку о своем «недостатке». Они стали двумя частицами одного организма, сражались спина к спине и, не сговариваясь, наносили смертоносные удары. Для своего отряда они сами стали живой стеной, отделяющих солдат от смерти. Многие даже подозревали их в романтических чувствах, но Намджун это грубо пресекал: Юнги его подчиненный. Не больше и не меньше. Даже не друг. Потому что для их с Юнги отношений не было придумано названия в этом мире. Они просто были единым целым. Через час на горизонте, наконец, появились учебные корпуса. Юнги увидел движущиеся точки, которые постепенно приобретали формы, лица и голоса. Некоторые тренировались на площадке, дети бегали с мячом, а учителя следили за ними. Мин хмыкнул под нос. Намджун, заметив это, спросил: — Навевает воспоминания? — Ага. Уже скучаю по временам, как до звона в ушах бегал по этому плацу, глотая пыль. — Сюда, — крикнул Фогель и махнул гостям рукой. Они поскакали за ним к въезду на территорию училища, где их уже ждали конюхи и служащие с кувшинами воды и парочкой стаканов. Юнги пить не желал, а вот Намджун и Фогель не отказались. Спешившись, он погладил свою лошадь по морде и передал поводья конюху. «Тц, снова волосы запутались», недовольно подумал Юнги и принялся вытаскивать из-под плаща легиона разведки спутанные локоны. Намджун подошел к нему и помог освободиться. У Юнги против воли вдоль шеи пробежали мурашки от прикосновения его рук к коже. — Я думаю, тебе лучше их отрезать, — спокойно сказал командир, держа между большим и указательным пальцем белый локон. Юнги мотнул головой, высвобождаясь. — Кажется, я не спрашивал твое мнение. В очередной раз. Намджун улыбнулся и пожал плечами, мол, как хочешь. Фогель передал право вести гостей к курсантам специально выделенному для этого служащему. Он объяснял, что и где здесь находится, таким образом, словно никто из них здесь не учился. Юнги несколько раздражала эта формальность, потому что он предпочел бы полежать несколько часов без движения. Эта ночь в патруле и так была очень сложной, сомкнуть глаза у него не получилось, утром их послали на вербовку, а в обед предстояла встреча с командующим. Юнги понятия не имел, что ему могло понадобиться от них, но возражать не стал. Намджун был бодр и полон сил, хотя наверняка целую ночь просидел над бумажками. Юнги четко видел его в своей голове: погруженный в полумрак кабинет, чашка остывшего кофе у локтя, куча пергамента на столе — приказы короля, разработанные стратегии, годовой план, задачи на месяц… Это все окружало сгорбившегося над столом Намджуна. Иногда Юнги ему помогал, сидя по другую сторону стола и сортируя бумаги. Они редко говорили при этом, но понимали друг друга без слов: «Еще кофе?», спрашивал глазами Юнги. «Да, было бы неплохо», кивнул Намджун. «Уже три часа ночи. Нам вставать через два часа», молча вздыхал Мин. «Да. Знаю. Ложись на диван и поспи, я разбужу тебя», откладывая очередную бумагу, смотрел на него командир. «Нет. Либо вместе спим, либо вместе продолжаем работать», взяв в руки очередной рапорт, безмолвно отвечал Юнги. Так они и общались. Им не нужны были слова, чтобы знать, что в голове у другого. И теперь вот Намджун шел, полностью поглощенный рассказом. — А что с питанием детей? Хорошо ли их кормят? — интересовался Намджун. — Безусловно. Король выделил нам деньги, так что теперь рацион детей разнообразнее, — отвечал ему сопровождающий. — Фогель! Командир Ким Намджун! — раздался радостный крик какого-то мальчишки. Юнги поднял взгляд, и столкнулся с глазами Чонгука. Он стоял, радостно улыбаясь и держа в руках потрепанный, тряпичный мячик. Что-то заставило Юнги замереть, хотя Намджун двинулся дальше. Этот мальчишка смотрел на них с таким… восхищением, словно увидел перед собой бога. Остальные дети оглядывались на них либо с откровенным безразличием, либо с усталостью. А он смотрел такими огромными глазами, полными восторга, решимости и обожания. Юнги повернулся к Фогелю: — Ты знаешь его? — Да. Этот мальчуган из Шиганшины. Я спас его. — Вот как, — довольно хмыкнул себе под нос Юнги. — Что ж, ясно. Можешь отвлечься, если хочешь. Дальше дело за малым. — Благодарю, — Фогель слегка склонил голову и пошел к Чонгуку и его маленькой компании. Приветствуя, потрепал малышей по волосам и присел на корточки: — Чонгук, подбери челюсть с земли. — Я так рад, что ты здесь! — малыш порывисто обнял человека, который спас ему жизнь, и вновь уставился в двух солдат легиона разведки. — Они такие крутые… Нас даже не предупредили, точно ли они придут, — надулся мальчик. — Можно нам послушать? — Конечно… — малыши засияли от радости, — нет, — и тут же потухли. — Вы еще слишком маленькие. Лучше играйте в свой мяч и делайте вид, что чем-то заняты. — Так нечестно, — возразил Хосок, сложив руки на груди. — Мы однажды тоже будем солдатами, почему это нам слушать нельзя? Вы ж не тайны государственные там раскрываете. Можно подумать, много ума надо, чтобы на корм титанам пойти, — буркнул мальчишка. — Хосок, — возмущенно обратился к другу Чимин и слегка встряхнул его за руку. — Ты что говоришь такое? Никакой мы не корм! Просто еще не доросли до вербовки. Я слышал, что детская психика очень неустойчива, поэтому солдат и вербуют на последнем году обучения… Нам еще многому предстоит научиться. Рано загадывать. Многие, услышав вербовку, испугаются и сбегут. — Верно говоришь, — похвалил Фогель. — Не рвитесь так стать взрослыми солдатами. Этот мир и так очень жесток, не отбирайте у себя шанс побыть карапузами, — солдат с улыбкой посмотрел на Чонгука и слегка оттянул его щечку. — А вас тут и вправду здорово кормят. — Да! Вот смотри, у меня животик появился, — гордо заявил Мартель, пару раз хлопнув себя по пузу. Фогель рассмеялся. — Ну да. Я и вижу, — мужчина поднялся на ноги и осмотрел детей. — Я рад, что вы в порядке. Растите спокойно и станьте хорошими солдатами. Мне уже пора, но, я надеюсь, вскоре мы увидимся, — помахав ребятам на прощание, Фогель пошел вслед за Юнги и Намджуном. Друзья переглянулись. — То есть, мы и вправду за ними не пойдем? — выгнул бровь Хосок. — За мной, — тихо позвал их Чонгук, указав подбородком на невысокий, деревянный забор. Компания юных партизан чуть ли не по-пластунски пробрались к площади, на которой выстроились десятки солдат. Они все стояли в форме кадетского корпуса с эмблемой скрещенных мечей на спине и плечах. Такие взрослые, сильные и отважные, они терялись на фоне Ким Намджуна. Отсюда с трудом можно было расслышать, что он говорил, но его лицо было жестким и уверенным. Чонгук сел на корточки и во все глаза уставился на него. Подбородок Намджуна так агрессивно двигался, словно он резал слова на части, чтобы солдатам было легче их проглотить. Он смотрел на каждого из них и ни на кого одновременно — взгляд скользил поверх их голов. Намджун сцепил руки за спиной и сжал кулаки, отчего бицепсы отчетливо выделились под коричневой короткой курткой. Чонгук был готов умереть от благоговения и удовольствия. — Какой же он крутой, — прошептал Чонгук. — Вот бы вырасти и стать таким, как он… — В командиры метишь? — усмехнулся Хосок, сидя на корточках. — Мне кажется, он очень сильный. Только командир Бьерн больше него. Высокий и огромный, как бык! — Я думаю это потому, что у высших чинов питание лучше. Больше мяса, больше белка, да и занимаются они явно много, — пробормотал Чимин. — У меня мороз по коже от них. Особенно от того, с белыми волосами. — А мне он понравился, — мечтательно захлопал глазками Мартель. — Такой красивый, словно принц из сказки! — Че? Да ты шрам у него на лице видел? — удивился Хосок. — Почти на половину, до самого подбородка! Никакой он не принц, он воин. Охрененный воин. Надеюсь, стану таким, как он. А что? Шрамы украшают мужчин, — Хосок сжал свои хиленькие бицепсы и поцеловал каждый из них. Чонгук же с обожанием смотрел на Намджуна, на его широкий, могучий рот, который извергал из себя слова призыва. — Если бы он захотел наступить на меня, я бы сразу лег на землю… — едва слышно прошептал Чонгук. — Молодые люди, что вы здесь забыли? — раздался позади них холодный голос. Мальчишки завизжали, вцепились друг в друга и огромными глазами уставились на Юнги, очевидно, слышавшего каждое слово. Он стоял, возвышаясь над ними исполином. Испытующий взгляд непроницаемых глаз скользил по ним в ожидании ответа. — Язык проглотили? — Мы… мы… — промямлили дети. — Простите! — слегка поклонился ему Чимин. — Нам было очень интересно послушать командира, который нас всех очень восхищает. Мы же тоже хотим вступить в легион разведки и биться с вами бок о бок! Мы желаем уничтожить тиранию титанов, мы все. Уже сейчас мы очень усердно учимся и тренируемся, чтобы быть достойными вашего командования. Вот увидите, через пять лет мы будем бороться с титанами так, что ни один из них не посмеет сунуться за стену Роза, — выпалил мальчишка, ожидая одобрения от Юнги. Но тот выслушал его со скучающим видом, не проронив ни слова. Потом прицокнул: — Это ясно. Но первокурсникам здесь находиться запрещено. Кто ваш учитель? — ребята переглянулись с тоскливым видом. — Юджон… — неуверенно сказал Чонгук. — Вы расскажите ему об этом? — Да. И посоветую, как вас наказать. Теперь марш отсюда, — он махнул ладонью, прогоняя их, словно дворовых щенков. Они подчинились и поплелись прочь, постоянно оглядываясь на Юнги, который так и пилил взглядом их спину. — Тц… С титанами драться они собрались. Хоть бы рубашки в штаны начали заправлять. — Ну он и грымза, — проворчал Хосок, потирая затылок. — И чего ему в жизни не хватает? Ядом всех заплевал. — Не говори так на него! — заступился Мартель, сиганув на Хосока, как маленькая обезьянка и принявшись лохматить его и без того нечесаные вихри. — А-а-а-а! Макака! Слезь немедленно, слышишь? Кому говорю, мелочь пузатая?! — Думаешь, он и вправду расскажет все учителю? — спросил Чимин, воровато оглядываясь на молодого командира. — Не похоже, что он шутил… Это же Мин Юнги. Он шутить не умеет. — А мне кажется, мы ему понравились, — улыбнулся Чонгук. — Че? — приподнял бровь Хосок. — Понравились? Я думал, он своим взглядом брюхо мне вспорет. — Рядом с Ким Намджуном, с этим потрясающим командиром, на которого должны равняться многие, могут быть только такие же потрясающие люди, — мечтательно сказал Чонгук. — Это ведь сразу понятно, Мин Юнги не жестокий, он строгий и требовательный. Любит, когда все делают по правилам. Но мы с вами! — Чонгук оббежал друзей и пошел спиной вперед. — Мы с вами будем рядом с ними. Командир Ким будет нами гордиться, я вам обещаю! — внезапно на лицах друзей отразился непередаваемый ужас, а Чонгук врезался в кого-то. Поднять голову он осмелился лишь через несколько секунд и тут же пожалел, что сделал это. Перед ним стоял Бьерн Хансон, смотря на Чонгука уничтожающим взглядом. — Как вовремя вы четверо мне попались, мой плац как раз давненько не умывали слезами и потом… — зловеще сказал он, и в ту же секунду ребята с дикими воплями кинулись врассыпную. Юнги скучающе бродил по округе, гоняя пыль с земли и пиная от скуки камешек. Наступал вечер. Зажгли горящие факелы, треск которых вызывал спокойствие, а мерцающие искорки придавали загадочности и в то же время нагоняли мрак. Было ощущение, что в любую секунду хрупкое спокойствие будет нарушено полчищем титанов, хлынувшими за стену. Спокойствия не было. Хотя солдаты и старались утешить население, уверяли, что титаны больше не появятся, у них самих такого ощущения не возникало. Они лишь исполняли данный сверху приказ. Юнги тоже был на взводе — разрушение Шиганшины застало их, когда отряд находился на экспедиции за стенами. Титаны просто внезапно хлынули в одну сторону, как по приказу, совершенно игнорируя разведчиков. Юнги не понимал, что произошло и что сподвигло тварей сделать это. А теперь его мучила постоянная тревога. Врач выписал ему успокаивающий чай, но он не шибко помогал. С наступлением темноты Юнги всегда становилось хуже, поэтому он зачастую оставался в кабинете Намджуна, пока не засыпал от усталости на жестком, неудобном диване. С ним было спокойнее, потому что он знал — его жизнь в надежных руках. В руках Намджуна и умирать было милостью свыше. Юнги с тихим стоном привалился к заборчику и потер лицо ладонями. — Опять это чувство? — спросил Намджун, идущий к нему издалека. Юнги оторвал ладони от лица и посмотрел на него с легким раздражением. — Рано ты. Я мог бы еще часа два здесь послоняться, как идиот. — Прости. Обсуждали план эвакуации и защиты кадетов, если понадобится, — Намджун поравнялся с ним. — Фогель? — Уже уехал, ночной дозор, — мужчина коротко кивнул и поманил Юнги за собой. — Тогда и нам можно уезжать. Молча они дошли до негусто освещенной тропки к конюшням. Коней и лошадей уже готовили к ночи: они тихо ржали, фыркали, жевали сено. Юнги нравились эти благородные животные, дома у него был личный жеребец иссиня-черного цвета. Юнги назвал его Звездой и иногда приносил сахар. К сожалению, взять его с собой омега не смог — он был скорее декоративной, чем боевой животиной. Умер бы в первом бою. Температура заметно опустилась на пару-тройку градусов. Пальцы Юнги замерзли, изо рта шел пар. Поблагодарив конюха, напарники забрали своих скакунов, оседлали их и выдвинулись в путь — их ожидали в городе Трост. Благо, луна освещала путь, потому что с собой они даже не удосужились взять переносной фонарь. Намджун скакал впереди, как делал это всегда, ведя солдат за собой в бой. Но сейчас не было солдат, не было и титанов, были лишь они вдвоем. Мимо проносился черный лес и серебристая гладь реки, утекавшей далеко за пределы сломанной стены Мария… Юнги наблюдал за тем, как лунные блики игрались в отражении воды. Они были похожи на звезды. Порой, пользуясь своим положением, Юнги взбирался на самую верхушку стены и просто сидел там, наблюдая за бесконечной рекой настоящих звезд. Они уплывали туда, куда не мог дотянуться взор, и Юнги им завидовал. Нередко он хотел подняться на стену вместе с Намджуном и посмотреть на эту невероятную красоту с ним… Но все это были лишь мечты омеги Юнги. Помощник командира Мин Юнги, солдат, о таких глупостях не думал, ведь видел насущные проблемы: титанов, которые скапливались у стен и глупо тянули руки вверх, пытаясь дотянуться до людей на верхушках стен. «Совсем как мы пытаемся дотянуться до звезд», думал Юнги и шел прочь — настроение и без того портилось. — Слушай, — вдруг сказал Мин, переведя взгляд с реки на Намджуна. — Ты уверен в нем, в этом Сокджине? Я, конечно, не сомневаюсь в твоих решениях и бла-бла-бла, но я слышал… некоторые разговоры. — Да? — усмехнулся уголком губ, не оборачиваясь, командир. — К примеру? — Его называют двинутым. Он одному парню палец сломал ради эксперимента. Вот уж и не знаю, стоит ли так портить репутацию нашего легиона. Нас и без того за людей не считают. — С каких это пор тебя стало волновать, что скажут другие? — С таких, когда наше существование поставили под удар, — огрызнулся Юнги. — Ты и сам это прекрасно знаешь. Нас первыми расформируют и перераспределят в другие легионы, Намджун. Я не хочу, чтобы ты давал им еще один повод делать это. — Закрой глаза, доверься мне, — обернувшись к Юнги, улыбнулся командир. Эта полуулыбка на его губах заставила стучать сердце омеги чаще. В его глазах отражалась луна, и, Юнги мог поклясться, в тот момент он был самым красивым мужчиной на всей обозримой планете. Ночной свет смягчил черты его острого лица, подсветил ямочку на щеке — такую мягкую, нежную, если потрогать. Мин терпеть не мог такие моменты, потому что просыпалось его внутреннее «я», которое не могло разглядеть сквозь пелену своего командира. А для Юнги Намджун в первую очередь командир, которому он поклялся посвятить свое сердце. Юнги нарочито цокнул, пряча свою искреннюю реакцию, и отвернулся к проносившимся мимо полям, освещенным луной. С возвышенности они выглядели, словно расписанная шахматная доска: прямо сейчас бери фигуры и играй. Вдалеке виднелись ветряные мельницы с лениво вращающимися лопастями. Дорога до Троста заняла около двух часов, поэтому лишь после полуночи, уставшие с дороги, продрогшие, голодные и воняющие пылью и лошадьми, командир и его помощник появились в кабинете командующего разведкорпусом. Он сидел за столом, подперев щеку кулаком, и безучастно смотрел на бумаги перед собой. На его лице, обрамленном густой щетиной, читалась усталость. Когда Намджун ступил за порог его кабинета, он поднял глаза и махнул ладонью на два приготовленных стула. Они покорно заняли свои места. Юнги закинул ногу на ногу и сложил руки на груди, закрывшись от командующего. — Командующий, — почтительно склонил голову Намджун, — вы хотели нас видеть. — Да, — бесцветным, словно выгоревшим на солнце голосом, сказал мужчина и потер глаза пальцами с перстнями. Юнги с трудом сдержал раздраженное хмыканье. — Простите, что так поздно. Вы устали, я это понимаю. — Все в порядке. Случилось что-то важное? — Даже слишком, — командующий надел на нос очки, сцепил пальцы и уперся локтями в стол. — Учитывая безумства, которые сейчас происходят в нашем мире, важные вещи случаются каждый день. Я думаю, вы оба проинформированы о том, что многие солдаты покидают свои посты. Некоторые сбегают в глухие деревни, некоторых ждет расстрел за дезертирство, а некоторых отправят на каторжные работы… Наш легион под ударом. — Очевидно, это так, — спокойно согласился Намджун. — Но как мы с Юнги можем повлиять на это? Командующий встал со своего кресла, тихо скрипнув старыми пружинами. Сложил ладони за спиной и подошел к окну, мрачно смотря на темное небо и горящие на нем звезды. Намджуну казалось, что он физически мог слышать, как скребутся мысли в черепной коробке командующего. Словно нужные слова уже крутились на языке, но он никак не мог найти в себе смелости произнести их, а значит придать физическую силу. Он переглянулся с Юнги и увидел в его глазах такое же непонимание. Хотя, очевидно, на подсознательном уровне Намджун уже знал, почему они находились здесь и почему командующий тянул время. Он наслаждался. Наслаждался последними секундами того, что имеет власть над разведкорпусом, ведь через несколько минут он выйдет отсюда ветераном, а Намджун… — Это решение далось мне нелегко, — сказал командующий, не смотря мужчине в глаза. — Но в первую очередь я солдат, который дал присягу человечеству. Что мои желания по сравнению с жизнями других, когда над нами нависла угроза истребления титанами? Колоссальный и бронированный могут вернуться в любое время. Даже через несколько минут. И мы не знаем, сколько жизней они унесут в этот раз. Намджун, — он повернулся к мужчине. Его лицо было жестким, глаза — злыми. Он не хотел этого говорить, но заставил чугунный язык зашевелиться: — Времена, когда я мог привнести в наш легион победы, прошли. Я уже старик. Я могу лишь командовать вами из своего кабинета. Теперь мне недостает ловкости, силы, быстроты… Я рухлядь. — Согласен, — просто сказал Юнги. — Вам давно пора было уйти на пенсию, — командующий улыбнулся грубым на вид ртом и кивнул. — В любой другой день я бы отправил тебя под трибунал, но не сегодня. Сегодня я с тобой согласен. Но ты, Намджун, не такой, как я. Ты смело ведешь за собой солдат в бой. Под твоим началом служат выдающиеся парни и девушки… Ты чрезвычайно умный человек, но как командующий ты и вовсе гениален. Я знал, что когда-то этот день наступит. — Я тоже, — согласился без стеснения Намджун. Больше не нужно было скрывать свои истинные мысли, командующий дал им зеленый свет. Фактически, он уже не был главным. В ту же секунду им стал Намджун, но лишь из большого уважения к бывшему командиру мужчина продолжал слушать этот реквием по доблестному прошлому. — Я складываю свои полномочия. Бумаги уже подписаны и переданы послом королю. Ким Намджун, отныне ты — новый командующий разведкорпуса. Эти слова не прозвучали с положенными почестями, не было в них ни поздравления, ни радости. Только горькая печаль, потому что это решение было принято в пользу сохранности легиона, а не признания заслуг Намджуна. Но он все равно радовался оттого, что этот момент наступил. Наконец-то… все в его руках. Он уже видел, как подписывает бумаги о реформах внутренних взводов и отрядах, как отдает приказ об усиленной подготовке и о строительстве лаборатории по изучению титанов. Это уже было в его руках, и бывший командующий видел, как огонь разгорелся в его глазах с такой силой, словно в него вылили цистерну масла. Мужчина встал и отдал честь, с глухим стуком прижав правый кулак к левой груди. Он чувствовал, с какой гордостью смотрел на него Юнги, и это придавало еще больше сил. — Я клянусь посвятить свое сердце человечеству! — Хорошо, — небрежно бросил старик и вернулся к столу, принявшись складывать бумаги. — Юнги, — он поднял глаза на омегу, — тебя я тоже не обделил. Тебе присвоено звание капрала за заслуги перед родиной и количество убитых титанов. Поздравляю. — Спасибо, — Юнги отзеркалил жест Намджуна, прижав кулак к сердцу. — Я клянусь посвятить свое сердце человечеству. — Да, да, — рассеянно кинул командующий. — Теперь, будьте добры, покиньте мой кабинет. Спрашивать зачем они не стали — это было ясно и без слов. Командующий хотел провести ночь в кабинете, где руководил разведотрядом последние двадцать пять лет. Огромный срок. Расставаться со званием оказалось так же сложно, как если бы попросили отрубить руку или ногу. Намджун это чувство понимал и уважал. Когда они отошли достаточно далеко от кабинета, на крытом переходе между корпусами Юнги спросил: — И что будет теперь? — Теперь, Юнги, мы двинемся далеко за стены, — с жаром сказал Намджун. На его губах играла странная улыбка: — Мы раскроем тайну титанов и достигнем моря. И мы, наконец, станем свободными.5 лет спустя…
Этот рассвет был красивым. На горизонте, над которым возвышались сладко пахнущие ели и величественные сосны, разлилось лилово-малиновое пятно. Солнце еще не взошло, но первый луч пробился через густые краски и пронзил небосвод. Воздух пах морозом. На траве блестело серебро инея, который вскоре превратится в грузные капельки росы. Приятно было бегать босыми ногами по мокрой траве беззаботными летними утрами… Стебли приятно щекотали ступни, омывали пальцы и пахли до того сладко… Так и хотелось сорвать травинку, перекатить ее во рту. Теперь те дни казались далекими и нереальными. Но утро выдалось бессовестно прекрасным, и оттого горькое, давящее чувство в груди юноши было почти невыносимым. Это… просто несправедливо. Почему в столь ужасный для него день миру было так хорошо? Эгоистично, но он желал, чтобы и миру было плохо. Чтобы небо разразилось дождем, чтобы с неба срывался снегопад в середине осени — все равно. Было обидно покидать свой дом именно в это утро. Он плотнее укутался в колючий плед и сморгнул слезы. Пять лет назад эта хижина стала его домом. Он сбежал со своим солдатом от прошлой жизни, укрылся далеко за стеной Роза, в местечке, отдаленном даже от глухих деревень. Его солдат рассказывал, что раньше здесь жил знакомый лесник, но после смерти хозяина хижина осталась пустовать, позабытая и разрушенная. В первые дни мальчик часто плакал, потому что хотел обратно. Все здесь было таким чуждым, страшным, но возвращаться в семью означало подписать приговор и себе и своему солдату. Мальчик этого не хотел. Потому стиснул зубы, нацепил на лицо марлевую повязку и день за днем убирал дом от грязи, пыли и обломков. Солдат чинил крышу и стены: сам пилил доски, как умел, орудовал молотком и напильником. Они стали потрясающей командой, а затем — семьей. Мальчик полюбил солдата всем своим сердцем. Иногда они ссорились — мальчик мог обижаться на него днями, а потом все равно заваривал на двоих хвойный чай (отвратительный на вкус) и они пили его, сидя на крыльце и смотря на звезды. Солдат научил его многому: пользоваться УПМ, драться, обучил анатомии титанов и людей, преподавал математику, а еще обучал шахматам. Мальчик безумно любил играть с ним в шахматы. Жаль, что, когда они убегали, не успели захватить свою доску, но солдат каким-то чудом раздобыл игру на ближайшем рынке. Пришлось продать двух освежеванных зайцев, но оно того стоило. Теперь, после изнурительных тренировок, охоты в лесу и ремонта дома, они могли играть по вечерам. Мальчик всегда с особым трепетом ждал вечера. — Ты ведь знаешь, что король — самая слабая фигура? — солдат посмотрел на мальчика, обхватил фигурку короля и начал хмуро вертеть ее в пальцах. — Он ничто без своей свиты. Короля надо защищать. Если он останется один на поле… — он усмехнулся, — у него либо будет мало шансов на победу, либо вообще таковых не будет. Король может делать ходы, может сражаться, может убегать, прятаться, но одержать победу? — солдат покачал головой. Мальчик внимательно его слушал. — Но удивительно, как эта слабая фигура имеет огромное значение в игре. Не будет короля — все будет бесполезно. Король ничего не значит без свиты, но и свита ничего не значит без короля. Слабый, но великий. Так бывает и с людьми. Один человек может быть слабее сотни других, но он может держать в руках огромную власть только потому, что без него все будет кончено или только благодаря ему все будет кончено. Ему… всегда будет нужна чья-то помощь, без нее начать хоть что-то он не сможет. Абсолютно бессилен. Мальчик отдал бы многое, чтобы это никогда не кончалось. Эти пять лет он был счастлив здесь, как нигде больше. Они все делали вдвоем: спали, готовили, тренировались, ходили в лес, бегали по залитой росой траве. Со своим солдатом мальчик впервые понял, что значит слово «любовь». У него была книга, которую он прочитал сотню или тысячу раз за минувшие годы, и там герои друг друга любили, но остаться вместе так и не смогли. Глупо, но мальчик читал книгу и каждый раз надеялся на другой исход. Теперь же он чувствовал, будто сам переместился в книгу, читал и ждал счастливый конец, хотя понимал — не дождется. Перед ним на столике стояла медная кружка с горячим чаем. Он пах горькой хвоей и клубился в морозном воздухе. Юноша обнял себя за плечи и часто заморгал, силясь прогнать слезы. Он был разбит и потерян, ему будто бы выкололи глаза и бросили в пустошь, не объяснив, куда двигаться дальше. Он был беспомощен и слеп. Этот маленький мир был ему понятен, до боли знаком, но стоило ему выйти чуть дальше — все казалось враждебным и чужим. Юноша уже не мог представить жизнь без своего солдата, который стоял позади. Тот всегда передвигался очень тихо, как крадущийся к добыче волк, но он уже научился различать его шаги по малейшему шевелению воздуха. — Я боюсь, — едва слышно сказал юноша. — Жизнь без тебя… — солнце начало медленно подниматься, как атлант, расправляя лучи, — какой она будет? Я стану кадетом. Там будут другие люди… Я не справлюсь без тебя. Я не умею жить без тебя. Солдат обошел деревянный стульчик и сел перед ним на корточки. Ладони юноши были привычно холодными, а у солдата — горячими. Ему было так же ужасно тяжело расставаться, но он не мог этого сказать, иначе его дорогой мальчик не сможет уйти, не сможет оставить. Солдат сжал тонкие пальцы и прикоснулся губами к каждой костяшке, запечатлев на них поцелуй. — Твой страх обоснован. Тебя будет ждать новая обстановка и новые люди. Их будет много. Вряд ли кто-то из них будет похож на меня, — на его губах появилась привычная самодовольная улыбка, от которой стало на капельку легче. — Но, может, эта жизнь, которая тебя ожидает, не будет такой плохой? Даже не думай говорить, что ты не справишься. Ты справишься. Думай о том, что я всегда рядом, даже если ты меня не будешь видеть, и я не смогу находиться за твоей спиной. Я буду тебя защищать. — Только, прошу, береги себя, — со слезами на глазах попросил юноша. — Мы ведь еще встретимся, правда? — Обещаю, — они обняли друг друга в последний раз. — Эй… Я тебе имя новое придумал. Тэхен. Ким Тэхен. Так назовешься, когда прибудешь в кадетский корпус, и я смогу найти тебя по этому имени. По щеке Тэхена покатилась одинокая слеза.