From Grace | Неблагодать

Трёхлетний Ирек Исмарен сидел на ковре посреди россыпи деталей игрушечного дроида. Император Палпатин внимательно наблюдал за ним, но Ирек не обращал внимания. Решительно упираясь руками в ковёр, он перебирал детали взглядом, пока не остановился на маленькой пушке с краю ковра. Глаза мальчика сузились, плечи слегка напряглись; мгновение спустя игрушечная пушка беззвучно взмыла в воздух и поплыла над ковром к полусобранному боевому дроиду, где, звучно щёлкнув, встала на своё место. Ирек не пытался действовать руками, он использовал только Силу. Координация у него была ещё ненадёжной, ребёнку в этом плане было далеко до взрослых, и иногда детали у него мазали мимо предназначенных им мест. Но Ирек исправлял эти мелкие ошибки, причём, как правило, самостоятельно. Деталь за деталью его боевой дроид наращивал мощь, приближаясь к своей окончательной форме. Император Палпатин смотрел, как играет его маленький сын. Ковёр, на котором сидел Ирек, был плоским и гладким, словно поверхность стола. Для конструкции дроида он подходил идеально. Роганда Исмарен, мать мальчика, сидела по другую сторону ковра, облачённая в зелёный и красный шелк, и наблюдала, как Ирек трудится над конструктором. Приглушённый свет покоев и темнота ковра придавали женщине оттенок нереальности, будто она была голограммой; древний ситхский узор на ковре был ещё черней и, казалось, сочился сквозь её бледную кожу. «Терпение», — подумал Палпатин; фигура женщины, казалось, олицетворяла эту добродетель. Или: «Контроль». Вот — батарея другой пушки на волосок промахнулась мимо гнезда, задела незакреплённую пластину брони, и та отвалилась с дроида на ковёр. Однако Ирек не дал матери шанса на упрёк: незаметное движение указательного пальца — и пластина укрылась крохотной, но действенной иллюзией. Роганда ничего не видит на ковре, а Ирек потом спокойно вернёт деталь на место. Женщина смотрела на всё это с понимающей улыбкой. Мальчик был её малой копией, изящный, хрупкий и красивый, словно экзотический цветок. От Палпатина в нём не было ничего, кроме волнистых волос, голубых глаз — и потенциала в Силе. В Силе Палпатин видел знакомую душу, которая приближалась к Алым гвардейцам за дверью покоев. Траун. Пришло время встречи. Император подал знак рукой. Роганда поднялась одним плавным движением танцовщицы, схватила ребёнка и поспешила прочь через вторую, меньшую, скрытую дверь. Ирек глядел на своего отца через плечо матери, молча, без ревности и без страха. Почти готовый дроид, детали и ящик из-под конструктора плыли за ними по воздуху на поводке Силы. Мальчика надо отослать прочь, думал Палпатин, когда дверь закрылась за теми, кто был по сути его семьёй. Он уже принял меры для защиты Ирека, позволив Роганде распространить слух о том, что настоящий отец — малозначимый член Имперского Совета, бывший ученик джедая Сарцев Квест. Эта ложь казалась убедительной — насколько было известно двору, за почти двадцать лет Палпатин так и не зачал детей ни с одной из полудюжины своих наложниц. Он улыбнулся; держать двор в неведении вполне окупалось. Он не признает Ирека сыном официально, не станет учить его пути ситхов. Для бэйнита взять сына в ученики означало сделать его либо своим убийцей, либо жертвой. Палпатин этого не допустит; в мелких привязанностях он проблем не видел. Кибернетик Магроди будет наставником Ирека как в науке о машинах, так и в путях Силы. Император включил голодек. Вызвав к жизни трёхмерные звёздные карты, он про себя отметил тот факт, что радость от непосредственно предстоящей встречи превосходит в его душе радость от наблюдения за игрой сынишки. На то были причины. Палпатин знал, что его собственная привязанность к матери мальчика отчасти ложна, создана в результате обоюдоострого ритуала, призванного обеспечить ему её любовь и покорность. Роганда предана своему Императору, но преданность эта целиком наколдована, выращена в её душе против её же воли. Его собственное знание об этом бросало на его тайную семью некоторый оттенок неправды. А вот связь с Трауном настоящая. Палпатин в очередной раз отметил это, когда Алые плащи открыли дверь и чисский воин ступил в покои, спокойный, хладнокровный, полный радости. — Старший капитан, — приветствовал его Палпатин, с улыбкой произнося новый титул. Траун остановился, по-военному щёлкнув каблуками и склонив голову, как должно. Он не вздрогнул, когда двери закрылись и оставили его с Императором наедине. Он никогда не колебался предстать перед Палпатином, повернуться к нему спиной или обнажить горло. — Ты достойно носишь свой знак ранга, — сказал Палпатин. Траун поднял голову, встретил взгляд Императора и чуть заметно улыбнулся. Он не подал виду, что ему приятен комплимент, но осанка смягчилась — теперь он больше походил на пришедшего в гости друга, чем на солдата, явившегося на доклад. Он перевёл глаза на голодек, и красный их свет сверкнул ярче. — Ваши планы, милорд? — спросил он с едва замаскированным интересом. Палпатин снисходительно улыбнулся и поманил рукой. Траун без колебаний присоединился к нему и, изучая, придвинулся к звёздной карте. — Внешнее Кольцо, — пробормотал он; его взгляд скользил от одного захолустного мира к другому. — Настало время для экспансии. В его формулировке не звучало вопроса и горделивых намёков на то, что Траун узнал свои собственные советы, вплетённые в развёрнутый перед ним голограммой план. — Теперь экспансия неизбежна, — подтвердил Палпатин. — Оставаться в пределах подвластных нам территорий, не расширяясь, было бы глупо. Траун рассеянно кивнул, чересчур поглощённый картой для ответа. Он не вздрогнул, когда Император коснулся его руки — напротив, подался навстречу прикосновению, принимая знак привязанности без возражений, с пылом, который был бы неуместен, будь он чуть более очевиден. — Скажи, что ты видишь, — потребовал Палпатин. Траун мельком взглянул на него, затем поднял руку, прокладывая по карте маршрут. Ровным голосом он анализировал последние разведданные о Чужаках Издалека, сопоставляя собственный отчёт с информацией, которую выложил перед ним Император. Очаровательно было видеть, как он целиком погружён в работу, уверен в себе, как бережно старается не стряхнуть с предплечья руку Палпатина. Император поднял взгляд от карты. Здесь были его личные покои, скрытые от посторонних глаз; вокруг в пространстве располагались артефакты ситхов, каждый на своём особом месте. Они излучали плотную ауру, которой Траун не воспринимал. Он стоял в центре искусной сети Силы, ничего не чуя, не осознавая, не в состоянии постичь, чем окружён. Гений, да. Родственная, но и безобидная душа, — слепая в Силе — неспособная бросить вызов Палпатиновой власти. На полке напротив стояла стройная статуэтка. Она казалась почти незаметной, теряясь среди более значимых предметов в зале. Чёрное вулканическое стекло поглощало весь падающий в него свет, скрывало форму и отторгало тени. Невыразительный до безликости лик, лежащие на щеках ладони — женщина кладёт на лицо руки; мужчина поворачивает к свету голову убитого врага. Нежность. Отчаяние. «Покорность». Таким было древнее ситхское имя и действие статуэтки. Палпатин использовал её с Рогандой Исмарен; использовал с Исанн Айсард. Но его привязанность к этим женщинам не достигала той глубины, что привязанность к нелюдю, который сейчас стоял рядом с ним, умело сплетая в совместный замысел будущее галактики. На Трауна Палпатин силу статуэтки не обращал. Он не видел необходимости — ведь верность Трауна тверда и без нашёптываний Тьмы. Но, что ещё важнее, Император знал — использовать артефакт против Трауна было бы в конечном счёте неразумно. Нет ничего сильнее и надёжнее любви, рожденной доброй волей. Он сжал пальцы на локте Трауна. Речь капитана споткнулась и оборвалась; Траун обернулся к Палпатину со спокойным любопытством, вопрошая молча — что не так? Ничего. Всё как должно. Палпатин разжал хватку, кивком велел Трауну продолжать, почувствовал, как ожидание утекает из мышц капитана. Траун обратился назад к карте и возобновил планирование. Свечение его глаз скользнуло по статуэтке — красная вспышка на бездонно чёрном. Грань между покорностью и любовью тонка, думал Палпатин; этот урок Империя преподаёт немногим. У Трауна вскоре будет возможность обрести этот опыт. Многих людей такой урок сломил бы, стёр бы в прах. Других он делает сильнее — прочнее, прекраснее, как вулканическое стекло, когда магма стынет. Палпатин повернулся к Трауну с трепетом предвкушения, ожидая, пока тот закончит говорить. Настало время рассказать ему про Лотал.