Все будет хорошо

Звук Девять слышит сразу — он тихий, просто треск, который может быть следствием осыпающейся почвы, рассыхающегося дерева, да любой из десятков и сотен причин в этом давно заброшенном и разрушающемся комплексе. Сети нет, и поэтому с базой сравнить невозможно — но шум кажется естественным. Однако Девять очень быстро разучился себя обманывать. Он вскидывает руку, и Восемь, обыскивающий кладовку, тут же застывает. Для беспроводного соединения между ними слишком большое расстояние, голоса привлекут ненужное внимание, так что научиться понимать друг друга с одного движения пришлось очень быстро. Звук повторяется. Девять стискивает мачете, которое использует как оружие — от огнестрела мало толку, поэтому они берегут его на случай, если встретятся с людьми. Со здоровыми людьми. С живыми. Коннор делает несколько неслышных шагов к нему, выше поднимая заостренную трубу, прислушиваясь и прищуривая глаза, фокусируя камеры в полумраке — у него нет инфракрасного зрения, как у Девять. Он весь концентрированное внимание: напряженный, настороженный, его правый глаз почернел после травмы, но камера светится — она исправна. Девять считает, шрам не портит его — его нельзя испортить, он безупречен, — но травма все равно злит Девять, как в тот самый день. Это его вина, что ее не удалось избежать. Правая рука Коннора тоже черная, скин перестал восстанавливаться после той же травмы, и сейчас он сжимает пальцы в кулак… И именно в этот момент тень падает на пол через освещенный дверной проем в дальнем конце помещения. Девять замирает — он не дышал бы, но он и так не дышит, — в надежде, что угроза пройдет мимо, не заметит их, передумает. Но зомби не могут думать, они знают только движение вперед и голод. Что-то колет Девять изнутри прямо в тириумный насос, когда тень удлиняется и зомби заходит внутрь — что-то, похожее на обреченность. Безнадежность. Отчаяние. Один зомби не угроза для них двоих, но если это день за днем, неделя за неделей, то постепенно усталость нарастает. Особенно если цель все так же далека. Они с Коннором идут на запад уже тридцать четыре дня.   Здание фабрики было заброшено задолго до дня Х и на первый взгляд показалось им пустым и безопасным, но в таких местах всегда есть угроза наткнуться на «охотников» — тех тварей, что рыскают в поисках добычи. Возможно, люди укрывались тут, когда все произошло… Сразу же вслед за первым зомби заходит второй, а за ним третий и четвертый, и они ждут всего секунду, рассматривая потенциальных жертв, а потом бросаются вперед одновременно — Девять и Коннор не состоят из красного мяса, но зомби не отличают их от людей и никогда не проходят мимо. Девять встречает первого своим мачете и успевает снести голову прежде, чем тот прыгает на него всем своим весом: зомби еще совсем недавно был крупным мужчиной и явно не голодал после заражения, и теперь его тело валится на пол с грохотом. Девять уже не обращает на него внимания — сразу трое оставшихся набрасываются на Восемь, а сражение даже с одним может быть опасным. Людей проще просчитать, но эти существа — они как дикие животные, даже хуже, они нападают хаотично и бездумно, стремясь просто оторвать себе кусок. И пусть заразиться андроиды не могут, кровотечение и тяжелые травмы точно так же способны легко их убить, особенно когда негде получить техническую помощь, а тириум стал дефицитом. — Восемь! Тот выдергивает трубу из трупа, он уже расправился с двумя, но третий вцепляется в его одежду и толкает, едва не опрокидывая на пол — самое опасное в такой ситуации потерять равновесие, так что Девять реагирует быстрее, чем успевает подумать. Он рядом моментально — втыкает мачете в спину зомби, через грязную клетчатую рубашку и лямку комбинезона, прямо в сердце. Труп дергается, его пальцы сжимаются, отросшие ногти рвут рукав футболки Коннора, и тот отталкивает тело. Оно падает к его ногам, уже полностью неживое. Никто из них не произносит ни слова. Все прекращается так же моментально, как начинается — прошла одна минута сорок три секунды, и только трупы, кровь на трубе Коннора и его рваная футболка свидетельствуют, что что-то вообще случилось. Бетонная пыль по-прежнему пляшет в воздухе, светится в скудных лучах закатного солнца, проникающих из соседнего помещения. Девять прислушивается, однако не слышит никаких подозрительных звуков. Похоже, теперь они точно одни. «Девять? — Коннор неслышно приближается и касается его пальцев, и Девять приходится закрыть глаза, чтобы побороть внезапно возникшие сбои. Эмоции до сих пор иногда застают его врасплох. — Все в порядке?» «Конечно». Как он может быть не в порядке? «Нам надо поторопиться», — передает Коннор. Его голос на самом деле даже не голос, а поток кода, но Девять греется и в нем, и в прикосновении. Каждое такое мгновение для него драгоценно. И Коннор прав, им нужно торопиться, но Девять не может заставить себя разорвать контакт. Коннор целиком принадлежит ему — и все же каждый день Девять может его потерять. Он разбирается в потерях как никто. «Девять?» «Да, — находится Девять. — Да, нужно идти, пока не стемнело и не пришло больше зомби». «Зомби» — так они называют зараженных, потому что это первое, что выскочило в поисковике, когда Девять еще мог заходить в сеть и не бояться обнаружения. Он не ищет новых определений. Зачем? Строго говоря, эти «зомби» не мертвые. Они не вылезают из могил, они могут умереть — особенно хорошо они умирают, если снести им голову. Это просто вирус, болезнь, но Девять уже месяц не был в городе и не знает, научились ли его лечить. Здесь, далеко за городскими стенами, пока никого не лечат. По дороге на запад им доводилось встречать целые городки, зараженные болезнью: люди там кидались на все живое — или что казалось им живым, — в отчаянной жажде вонзить зубы в плоть, урвать себе хотя бы кусок окровавленного мяса. Друг друга они не поедают, и два раза такие городки были полностью мертвы — от голода. Девять запрещает себе думать об этом. На каждой условной точке до этого они сталкивались с зомби, и далеко не каждого они смогли рассмотреть в лицо. Об этом Девять тоже запрещает себе думать. Они не говорят о цели. О чем он думает — так это о том, как быстро ликвидаторы доберутся до этих окраин, выжигая все, что встретят на своем пути. Как быстро запустят дронов-разведчиков и вертолеты. Как быстро найдут их с Восемь. Скрываться от безмозглых «зомби» куда проще, чем от обученных военных и агентов.   До сих пор им везет. Во-первых, им удалось сбежать, чем не везение? Скинуть несколько атак хакеров, выскочить из города за считаные минуты до его закрытия, избежать всех пригородных патрулей с обученными собаками и опытными взломщиками. Во-вторых, андроиды не заражаются этой заразой. Последнее довелось выяснить опытным путем, и тот день до сих пор возглавляет рейтинг самых ужасных дней за все существование Девять (эта мысль вызывает список, топ-10, но Девять нельзя думать о втором и третьем пунктах, так что он привычно блокирует воспоминание). Нет, конечно, они не думали, что их процессор может сойти с ума от человеческого вируса — у них совсем не такие органические структуры в мозгу, как у людей. Но то, что он делает с живой плотью, пугающе — и кто сказал, что это не может поразить их живые биокомпоненты? Когда Коннора укусили, Девять на две секунды завис в самой черной панике, о которой ему до сих пор стыдно думать. Но раздавленный каркас и разорванные мышцы остались всего лишь травмой, и если это не везение, то Девять не может сказать, что же тогда настоящее везение. В пути они тщательно проверяют каждого мертвого андроида и берут все, что подойдет им — или может подойти после доработки. Со временем это перестало так задевать. Коннор безжалостно называет это «мародерством», но он не раскаивается. Девять называет это «практичностью». Он не раскаивается тоже. У них нет выхода — на них охотятся, время поджимает, каждый лишний день может стоить им их цели, и вряд ли удастся достать детали и компоненты в любом встречном магазине «Киберлайф». К сожалению, их моделям подходит так мало чего… Девять не может выбрать между оптимальной опцией: лучше быть продвинутой моделью, как они, и уметь скрываться и выживать — или быть серийным андроидом, которых тысячи, и иметь возможность использовать почти любые комплектующие и теряться среди себе подобных. Пожалуй — обычно приходит к выводу Девять, — лучше все же первое. Они бы не затерялись. Когда они просто двигаются на запад, им проще — они быстро меняют местоположение, всегда обгоняя тех, кто их преследует; единственной проблемой остаются источники электроэнергии, тириум и случайные встречи с ордами зомби. Без сети трудно: Девять не привык ограничивать себя, не привык удалять данные, потому что негде хранить сотни гигабайтов баз — у него всегда был доступ к хранилищам. Теперь приходится анализировать полезность каждой крупицы знаний, каждого воспоминания, каждого действия. Но Девять справляется. Главное — они оба целы, они выжили и продолжают выживать, сейчас ближе к своей цели, чем когда-либо. Очень близко. Но о цели они не говорят, так что Девять снова блокирует мысль. Привычно. Это пятая фабрика, которую они обследуют, и она выглядит наименее заброшенной из всех. В одном из цехов они обнаруживают даже новенький на вид контейнер, подвешенный на огромной лебедке под углом, который не кажется Девять надежным — непонятно, что в контейнере, но судя по натянутым цепям (изрядно проржавевшим и странно контрастирующим с блеском металла контейнера) весит это все достаточно, чтобы убить их на месте. Он вынуждает Восемь обойти опасное место по дуге. Возможно, уже после закрытия фабрики тут что-то производилось? Незаконно? Девять уверен, что здесь они не найдут то, что ищут, но непредусмотрительно уходить сразу, не попытавшись обыскать и собрать хоть какие-то ресурсы. Кто знает — здесь может быть тириум? Биокомпоненты? Несмотря на закрытое предприятие, ближайший городок выглядит процветающим. Точнее, он был процветающим. Теперь там пусто и нет никого, кроме мертвецов. Все, кто смог выжить — люди и андроиды, — ушли. Кто не смог уйти, тот рыскает в лесах.   После нападения возле кладовой они передвигаются еще осторожнее. Маловероятно, что кто-то остался — они прибежали бы на шум, — но самоуспокоительные мысли редко доводят до добра. Девять вполне устраивает его паранойя, она спасает им жизнь. Помещений очень много, но большая часть либо пустует, либо завалена ненужным мусором, который даже практический ум Девять не может ни для чего приспособить. Он позволяет себе немного отвлечься: подумать о следующей точке, выбрать из нескольких опций. Он считает, что следует двигаться строго на запад, как они и планировали, обыскивая все фабрики по дороге (как они и планировали!), а Восемь настаивает, что стоит держаться ближе к Чикаго. Он уверен, что там есть лагеря людей. Вот уж чего Девять постарался бы избежать, так это лагерей людей. Они заворачивают за угол — и Восемь вдруг останавливается так резко, что Девять едва не врезается в него. Они здесь. Их не меньше трех десятков, они толпятся в коридоре и зале за ним — стоят на одном месте, не шевелясь, не двигаясь с места, как статуи. Как они могли стоять так тихо? — ошарашен Девять. Почему они не издавали ни звука? Почему не охотились на животных или выживших людей, не вернулись в город? Почему никак не отреагировали на шум тех предыдущих зомби, напавших на Коннора и Девять? Девять ни разу не встречал такого поведения. Он… Он не знает, что делать. Коннор замиряет рядом, не вздрагивая даже ресницами, затем делает медленный, осторожный шаг назад, и Девять следует его примеру. Может быть, думает он мельком, если они будут тихими, им удастся уйти и их не заметят, может быть, все еще получится, надо просто не шуметь. Он отступает: шаг, другой, третий, это словно странная игра, и если соблюдать правила, то можно спастись, Восемь уже почти за углом, а Девять осталось всего-то пару шагов… Несколько голов поворачиваются в их направлении. Девять застывает — в глупой надежде, что их сочтут неодушевленными объектами, частью обстановки … Зомби издают коллективный рев хищников, перед которыми положили кусок свежего мяса, и срываются с места. — Бежим, — командует Девять. Вступать в бой с таким количеством противников — чистое самоубийство. Пропустив Восемь перед собой, он бросается следом. Убежать от людей было бы не сложно, но эти существа быстры, гораздо быстрее людей. У Девять есть несколько теорий, как такое возможно, но все они сейчас бесполезный информационный мусор. Когда их преследует воющая толпа, не так уж и важно знать, что дает энергию их мышцам. Несколько захламленных помещений мелькают, все двери совершенно бесполезны, хлипкие и без замков, коридоры петляют — но укрыться негде, все боковые помещения не сквозные и будут означать неминуемую смерть. — Смотри! — кричит Коннор. Впереди вырастают огромные двустворчатые двери-ворота в какой-то ангар. Двери надежные и смогут сдержать даже такую толпу… Они с Коннором внутри, одновременно хватаются за створки, захлопывая их — но засова нет, как с внезапным ужасом понимает Девять, ни намека на него или замок, ни намека хоть на что-то, что можно было бы использовать как засов или для баррикадирования, ангар большой и пустой, без контейнеров, на которые они могли бы забраться, а через узкие окошки под потолком им не вылезти, никаких укрытий или потенциального оружия — ничего. Только дверь в дальнем конце дарит крошечную надежду, она сварена из толстых металлических прутьев и крепкая на вид. Дверь приоткрыта, и Девять отсюда видит, что ручка только с одной стороны — с их стороны. Пол за дверью уходит вниз полуразрушенными ступеньками, но Девять уверен, что там не тупик. Уверен. Им не справиться с такой толпой, это аксиома. То, что Восемь должен выжить — тоже аксиома в представлении Девять. Он ничего не взвешивает — решение приходит моментально. У него даже нет времени попрощаться. За две секунды они рядом с дверью, Девять резко тормозит, хватаясь рукой за дверной косяк, позволяет себе всего один взгляд в лицо Коннора. Он видит тот момент, когда Восемь понимает все — успевает разгадать его план. Вот только сделать ничего он не успевает: Девять с размаху толкает его в грудь, выкидывая в дверной проем. Захлопнув решетку, Девять обламывает ручку и оборачивается, роняя бесполезную теперь железку на пол. — Девять!.. Девять не хотел бы, чтобы Восемь это видел. — Я люблю тебя, — произносит он, когда ворота распахиваются, и зомби вваливаются в ангар. — Я люблю тебя… Он хочет услышать ответное признание — мечтает, — и отсекает посторонние звуки, оставляя только голос Восемь… но сзади царит тишина, а следом волна тел накатывает на Девять, и ему некогда ждать. Он отрезает все посторонние мысли, все ненужные сейчас фоновые программы, все расчеты — даже сожаление, что они сочли это место относительно безопасным и не взяли огнестрельное оружие, — все это сейчас помешает ему. У него нет шансов в таком сражении (Восемь сказал бы, что два процента еще не означает «нет шансов»), но… Но Восемь здесь — к счастью — нет. Девять не записывает эту бессмысленную бойню: даже если он выживет, то такие воспоминания ему ни к чему. Он просто сносит руки, ноги и головы, уворачивается от цепляющихся за его одежду и каркас пальцев, отпихивает тех, кто уже мертв, стараясь расчистить себе место, не дать себя опрокинуть… Время он тоже не измеряет. Они способны чувствовать остатки эмоций — гнева, огорчения, страха, и это последнее выигрывает Девять несколько секунд, возможно, даже минуту, пока они отскакивают, испуганные его сопротивлением. Выжидают, пока голод и ярость вновь не возьмут свое. Девять внезапно чувствует все свои повреждения. Он шире расставляет ноги, сосредотачивается — их осталось двадцать восемь, и чем их меньше, тем опаснее, ведь они все еще не боятся боли и разрушений, но и мешать друг другу больше не будут… Он видит, как напрягаются мышцы лидеров, самых смелых и отчаянных — самых сильных и голодных, — как они скалят зубы, до сих пор не понимая, что его пластиковые детали и полусинтетическая плоть не принесут им насыщения. С глухим рычанием сразу трое срывается с места, и Девять готов, он готов… …и… …стена взрывается над его головой, разлетается кирпичами и бетонной крошкой, чудом не задевая его — аварийная программа швыряет Девять вбок и вниз, в сторону от угрозы, грохот оглушает звуковые процессоры, семь миллисекунд он слышит только пронзительный визг внешнего мира и крики внутренних уведомлений. Огромная масса металла проносится мимо него, врываясь прямо в кучу тел, накрывая и поглощая, оказываясь цилиндрическим контейнером, заполненным… нет, Девять не в состоянии отфильтровать всю пыль, и это не приоритетная задача, и слух резко возвращается — но лучше бы нет. Стена осыпается, кусок кирпича царапает Девять щеку, он сбрасывает оповещение быстрее, чем оно возникает, и сносит голову зомби, чья оскаленная пасть возникает прямо перед ним. Под крушением их погибло много, но не все, и из облака пыли выскакивают все новые, набрасываясь на Девять. — Эй! — крик прорезается сквозь вопли и хрипы зомби, вынуждая Девять обернуться. Это Восемь — прямо в провале, зияющем на месте кирпичной кладки. Он на мгновение замирает на самой вершине кирпичной горы, и даже зомби, кажется, цепенеют от его красоты. Девять уверен, что будет помнить это зрелище, пока от его памяти не останется последний жалкий килобайт. — Есть разговор, — произносит Коннор в наступившей тишине. Девять кивает, потому что другого Коннор от него не ждет — а потом Коннор соскакивает с кучи кирпича и кидается на ближайшего зомби. Порыв броситься к нему и держаться рядом скручивает мышцы и шарниры Девять, но на него выскакивает сразу два зомби — грузный мужчина и миниатюрная девушка, — и посторонние неконструктивные мысли приходится отложить. Девять так поглощен задачей, своей миссией убить как можно больше зомби, ведь те, кого не успеет убить он, нападет на Восемь, — что целых две секунды не может сообразить, что противники закончились. Тонкие линии реконструкций и преконструкций тают в его интерфейсе, красные метки мерцают над двумя оставшимися в живых: их агония не опасна, хотя Девять продолжает отслеживать их активность и не опускает оружие. Последнего он находит за рухнувшим контейнером — он сильно пострадал, но все еще ползет туда, где, по его представлениям, ждет живое мясо, и Девять прекращает его мучения одним ударом. Тишина почти пугает Девять. Медленно, осторожно он обходит контейнер, анализируя, как Коннору удалось провернуть этот трюк — как получилось отцепить эту многотонную конструкцию и направить в слабое место в стене. Эта интересная математическая задача позволяет ему не говорить. Но не смотреть на Восемь он не может. Тот швыряет трубу и резко разворачивается, и в голове Девять вспыхивают проценты. Семьдесят девять, что он сейчас получит по лицу, восемьдесят девять — что еще неделю Восемь не будет с ним разговаривать, и Девять выпрямляется, расправляет плечи, готовясь к удару. Он не собирается оправдываться или тем более давать пустых обещаний. По взгляду Восемь он видит — тот прекрасно все понимает. Этот разговор у них был тридцать четыре раза. По числу дней в бегах. Коннор шагает к нему: стремительно, почти угрожающе, огонь в его глазах — левом обычном и правом черном с золотой светящейся радужкой, — пугает Девять, но он готов к насилию, готов — он не раскаивается, но заслужил… Коннор обхватает его лицо грязными, вымазанными кровью ладонями и приникает к его губам — поцелуй сродни укусу, такой же жесткий, грубый, неласковый. Но Девять тает под ним, как снег. Их языки сталкиваются в идеальной имитации борьбы, и обычно их поцелуи нежнее, гораздо нежнее — но сейчас совсем другое дело. Сейчас Девять чудом избежал уничтожения, для него это последний поцелуй — тот, что он не успел получить до того, как захлопнул дверь, — и одновременно самый первый, невероятно новый. Он пробует Восемь, запоминает его вкус, его запах, его химический состав, каждое движение его мышц и удар его тириумного насоса. Он не может оторваться. Восемь делает это за него. — Нам надо уходить, — шепчет он, отстраняясь, его взгляд пронизывает Девять насквозь, а губы так близко, что поцелуй как будто продолжается — и только из-за этого Девять не сразу разбирает слова, — валить как можно быстрее. Девять слышит вертолет. Он выпрямляется, моментально мобилизованный — варианты и предположения сменяют друг друга с огромной скоростью, робкая надежда, что это случайное совпадение, просто патруль, не успевает закрепиться, когда Коннор облизывает губы. — Мне пришлось выйти в сеть, — говорит он спокойно. Он явно тоже ни о чем не сожалеет. — Чтобы скачать план здания. Я не мог бросить тебя. — Его глаза вспыхивают, когда он наклоняется вперед, и их губы близко-близко, и Коннор снова переходит на шепот: — Когда в очередной раз подумаешь о героическом самопожертвовании, помни об этом. Девять закрывает глаза на мгновение — ему трудно принять эту правду, трудно согласиться, но спорить с Восемь бесполезно, его не переубедить. Неохотно Девять фиксирует эту информацию в системе. — Уходим, — выдавливает он. Вертолет в семи минутах, нельзя терять времени. Восемь молча кивает, одним движением подхватывает свою трубу, встряхивая ее — и вдруг буквально за пару шагов он рядом и его губы на губах Девять, его язык во рту Девять, проникает глубоко в жадном, порывистом поцелуе… — Идем, — бормочет Коннор. В его глазах Девять видит обещание. И невольно дрожит.   В их временном убежище — Девять называет его базой, — тепло и комфортно, он сам обработал все щели герметиком, чтобы сохранить приемлемую температуру и предотвратить обнаружение собаками — на случай, если их будут искать с собаками (их будут, уверен Девять). Сейчас такая опасность тоже существует, разведчик наверняка прилетит с подкреплением, люди развернут поисковую операцию, переберут все убитые тела на фабрике, но Девять не может заставить себя об этом думать. Не тогда, когда Восемь запирает дверь на засов и оборачивается, и по его лицу, по глазам Девять видит, что разговоры на сегодня окончены. Коннор медленно ставит в угол свою трубу, стягивает футболку и кидает рядом — обычно он бережнее обращается с одеждой, но сегодня необычный день, да и бережность уже не поможет этой рваной окровавленной тряпке. У них есть вода, и Девять молча смотрит, как Коннор моет руки и лицо. И только когда Коннор выпрямляется, глядя на него, Девять приходит в себя, спешно скидывая одежду. Отступает, пока его ноги не касаются матраса, опускается на него, смотрит на Восемь снизу вверх. Он знает, что голод в его глазах гораздо сильнее, чем жажда плоти у сегодняшних зараженных. Этот голод сильнее всего. Они не нуждаются в кровати, они и в сне-то не нуждаются — в понимании людей, — достаточно непродолжительного отдыха и перезагрузки и это можно делать стоя, но первое, что Девять принес в это убежище, это найденный в ближайшем городке запакованный в пленку матрас. Отдых лежа помогает разгружать шарниры, так он себе говорит, пока тащит довольно крупную и очень неудобную штуку по лесу, а им нужно беречь детали. В этом все дело. А вовсе не в том, что им нравится заниматься сексом лежа, рассматривать и изучать друг друга со всей возможной тщательностью. Не торопясь. В такие минуты они могут думать друг о друге и ни о чем — ни о ком — больше. Восемь садится рядом, опускает взгляд, рассматривая ссадины и укусы, трещины на корпусе, касаясь особо пострадавших мест кончиками пальцев. Сегодня им повезло, у Девять нет серьезных ран, ничего, что потребовало бы нового поиска деталей и технического вмешательства. У них есть скобки и шлифовальная машинка, и Девять видит, как оценивающе Коннор изучает каждую царапину. Но потом он поднимает взгляд, и Девять тонет в огненной бездне, смотрящей на него глазами Коннора. Мгновение — и они сжимают друг друга в объятиях, опрокидываются на матрас, внезапно торопясь, словно время поджимает. Учитывая, что каждый день и каждая ночь могут стать последними… Восемь сверху, их тела так близко, что Девять плывет от этой близости. Такие минуты вместе — то, ради чего он существует, они дают ему силы и волю двигаться дальше, не сдаваться. — Твой героизм сводит меня с ума, — Коннор пристально смотрит ему в глаза, его камеры совсем рядом, — я нацарапаю «герой» у тебя на лбу, и когда мы дойдем до цели… Он умолкает. Они не говорят о цели — что будет, когда они дойдут, и что будет, если не дойдут. Если цели больше нет. И, поскольку они не говорят, Девять сам тянется к губам Коннора, прекращая всякие разговоры. Поцелуи — что-то, чем он готов заниматься бесконечно долго, поцелуи и ласки, нежные прикосновения, каждое касание каркаса дразнит возможным интерфейсом, как настойчивый и в то же время приятный зуд. Они не так часто занимаются сексом по-человечески, но сейчас Девять жаждет этого — жаждет проникновения, переплетения их тел, жаждет грубого физического взаимодействия, оставляющего следы не только в системе — и в душе, — но и на теле. Он хочет, чтобы Восемь оставил отпечатки своих пальцев везде, где только возможно, снаружи и изнутри. Черная ладонь Коннора на бедре Девять — восхитительно, завораживающе контрастная, сжимает каркас, вынуждая скин расходиться. Матрас приятно мягкий под спиной, и Девять приглашающе обнимает талию Коннора коленями, выгибается, стремясь стать еще ближе. — Пожалуйста, Восемь, — просит он, потому что иногда Восемь нравится дразнить его, но сейчас Девять больше не может ждать. — Скорее… Коннор заглушает его слова новым поцелуем — глубоким и страстным, а следом его горячий твердый член проникает в тело Девять, настойчиво и безжалостно давит, пока не входит до самого основания, и упоительное чувство заполнения, контакта, фиксации оглушает Девять. Он не успевает даже застонать: их пальцы переплетаются, и он растворяется в Восемь. Если для андроидов существует рай — в глубине души Девять верит в это, верит в рА9, — то именно таким рай должен быть для Девять. Полное погружение, поглощение. Система Восемь распространяется в его корпусе, занимая самые скрытые уголки, Девять чувствует собственные поцелуи на руках Коннора — и то, как поцелуи Коннора волной расходятся в его системе и отражаются в них обоих бесконечным эхом. — Я не позволю тебе оставить меня, — Коннор касается губами его звукового модуля прямо за ухом, слова жесткие, но тон полон любви, — я не позволю. Ты слышишь? И этого достаточно, чтобы толкнуть Девять к самой грани. Кроваво-красные окна требуют перезагрузки: он держится… держится… Пока все не обрушивается, погребая его под собой в оглушительном оргазме. Потом они лежат рядом, взявшись за руки, прижавшись лбами, сейчас парадоксально еще ближе, чем как в те моменты, когда их тела друг в друге. — Все будет хорошо, — шепчет Девять. Это внезапный порыв, потому что в глазах у Восемь он видит слезы, и иногда так сложно понять, что творится у него внутри… но не сейчас. Не сейчас. — Все будет хорошо, — повторяет он, — отдыхай.   Они выходят до рассвета — впереди их ждет очередная микрофабрика, но насчет этой у Девять очень позитивные предчувствия. Ему кажется, они близки к цели как никогда. Коннор говорит, порой ему снятся сны, но раньше Девять не верил в это — и все же этой ночью он сам видел сон. И в этом сне все было хорошо, как он и обещал Коннору. Все было хорошо.