A Shatter in The Dark

странно, думает марк, что он не может вспомнить, с чего все началось. возможно, это какая-то фишка разума — освобождение от травматических событий, через которые он прошел. возможно, он просто слишком напуган, чтобы даже начать вспоминать детали. или, возможно, он просто больше не тот человек, каким был раньше. — просто продолжай, — бормочет он себе под нос. привычка, становящаяся с каждым днем все сильнее. не то чтобы это успокаивало его, просто сохраняет здравомыслие. ему нужно слышать человеческий голос, даже если он его собственный. он перестал считать дни, точно так же, как перестал питаться три раза в день. и то и другое по одной и той же причине: чтобы выжить подольше. рюкзак давит на спину, нестриженая челка неприятно прилипает к виску, но он волочит ноги по раскаленному солнцем тротуару. горло жжёт так же, губы потрескались, было бы неплохо хоть что-то поесть. когда марку было четырнадцать, и его воображение разыгрывалось от того, сколько он прочитал романов ужасов стивена кинга, он начинал представлять, как бы выглядел его город в постапокалиптической вселенной. он представлял небо без облаков и бесконечные молнии. он представлял трещины на дорогах с высокой, дикой травой растущей из них и ищущих солнечный свет, сияющий теперь кроваво-красным. он думал, что воздух будет ядовитым, убивая всех, кто вдыхает его без фильтрующей маски, а моря высохнут, делая воду высшим приоритетом, вызывая гражданские войны только для того, чтобы получить хоть стакан жидкости. теперь, когда он живет в этом самом постапокалиптическом мире, он понимает, что это совсем не то, о чем он думал. сеул выглядит примерно так же, только немного заброшенным. может быть, это потому, что прошло всего несколько месяцев после вспышки, район все еще кажется знакомым. растения неухожены, а тротуары покрыты сухими листьями. но если закрыть глаза на несколько секунд; ветер все еще приятно щекочет щеки, воздух все еще пахнет так, как это бывает в конце лета, можно представить себе детей, бегающих по улице. но марк этого не делает, потому что вокруг него нет живых. он не встречался ни с кем бог знает сколько времени, и это начинает сводить с ума. это чертов город-призрак, марку хочется просто исчезнуть, как любой другой. несколько месяцев назад было заявлено, что вирус убил около половины населения земного шара. эпидемия началась и в корее, но правительство изо всех сил пыталось изолировать остров. это были последние новости, которые он увидел, прежде чем его мать дрожащей рукой взяла пульт и выключила телевизор. она повернулась к сыну с глазами, полными страха и сказала: давай помолимся. господь обязательно защитит нас. защита продлилась всего два дня, как раз тогда, когда его обычно спокойное соседство расшумелось. вирус заразил одного из них и быстро распространился. те, у кого были слабые тела, заметил марк, умирали в течение нескольких секунд. он своими глазами видел, как его отец, у которого всего несколько недель назад был диагностирован рак поджелудочной железы, начал истекать кровью изо рта, носа и ушей. все произошло так быстро, словно что-то душило его, и он взорвался изнутри. он помнил, как отец тянулся к нему с его именем на языке, а марк стоял в ужасе, наблюдая, как он молча кричит от боли, как кровавые слезы текут по его глазам, прежде чем он падает, разбивая лицо о холодный пол. марк не закричал, хотя мысли были такими громким; казалось, голова вот-вот лопнет. он думал, что и сам заразился. он был уверен, что так оно и было, но когда он крепко зажмурился, считая до десяти, он заметил, что с ним все в порядке. он снова сосчитал до десяти, потом до минуты, до двух, до пяти, все было по-прежнему. он был... иммунен. или как это называли в фильмах, просмотренных ранее. вот тогда-то он и заплакал. потом взглянул на безжизненное тело отца, которое начало гнить, будто его труп пролежал уже несколько дней. марк вскочил на ноги и побежал наверх, в комнату в конце коридора, отчаянно молясь, чтобы мать была жива. и когда он нашел ее, лежащую на кровати, он не был уверен, была ли она еще здесь. она все еще была теплой, грудь вздымалась и опускалась от медленных вдохов, но как бы он ни пытался разбудить ее, она не двигалась. сколько бы он ни кричал ее имя, она не отвечала. и сколько бы он ни плакал, она не обнимала его, чтобы унять боль. прошло несколько часов, пока марк сидел на краю кровати, уставившись на мать безжизненными глазами, когда понял, что вокруг тихо. жутко тихо. даже собаки не лаяли. он выглянул в окно и вздрогнул. большинство людей, которых он знал еще с детства, лежали на улицах с окровавленными лицами, как его отец на полу кухни. дрожащими руками он попытался позвонить в полицию по мобильному телефону, но не смог. сигнала не было, и телевизор, и радио больше не работали. потребовался еще час, чтобы все обдумать, но только минута, чтобы, наконец, подняться на ноги и спуститься вниз. в руке он держал лопату, на щеках застыли соленые слезы. он начал копать.

〤

— извините за вторжение! — кричит марк, не надеясь на ответ, после того как пинком распахивает входную дверь. деревянный пол скрипит под ногами, он ведет себя слишком шумно, особенно в районе, с которым не знаком. но сейчас все выглядит одинаково. он знает, что он не единственный человек, оставшийся в этом мире. если он невосприимчив к вирусу, то должен быть кто-то еще, может быть, даже колония. ему просто нужно найти их. он всегда надеется встретить кого-нибудь, блуждая от одного дома к другому, но проходили месяцы, а он не видел ни единой души, кроме тех, кто прячется в ночи. тех, с мутными белыми глазами и гнилой кожей. таких он видит много и изо всех сил старается избегать. этих существ, бродящих после заката, четырнадцатилетний марк назвал бы зомби. раньше они были чудовищами из его самых страшных кошмаров, но после того, как он увидел их своими глазами, выстоял против одного из них в битве, на кону которой была жизнь, марк заметил, что они не такие ужасные, как он предполагал. хотя они выглядят как люди, в них нет ничего человеческого, они невероятно сильны и быстры. и хотя марк был вполне способен постоять за себя в средней школе, эти существа могут сломать ему руку и ногу одновременно, прежде чем он хотя бы моргнет. поэтому он выживает, держась на безопасном расстоянии, стреляя им в головы или прямо в сердце, потому что эти две точки — их единственная слабость, прежде чем они заметят его присутствие или делает все возможное, чтобы спрятаться в ночное время. марк делает глубокий вдох и крепко сжимает пистолет двумя руками. ему так повезло найти его в ящике соседского стола с достаточным количеством патронов. и он действительно благодарен своему отцу за то, что он дал ему возможность научиться охотиться на птиц. ему может не хватать физической силы, но он быстро передвигается и хорошо видит. может показаться, что он выжил все эти месяцы в одиночку благодаря удаче, может, так оно и было. марк избегает темных мест, поэтому обычно не врывается в дома с деревянными досками на окнах и дверях, как этот, но он голоден, и это самое близкое место, куда он мог бы добраться пешком. может быть, кто-то раньше жил здесь, прячась, сделав временную крепость из собственного дома. он пытается закричать снова, надеясь, что кто-то еще жив, но разочарованно фыркает, когда никто не отвечает: — в следующий раз тебе повезет больше, марк. он осторожно оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что он в безопасности и один в доме. когда он уверен, что все под контролем, он кладет пистолет на кухонный стол и начинает проверять ящики, забирая все консервы и бутылки с водой, которые может уместить в своем рюкзаке. он впервые так счастлив, что наконец нашел то, что до смерти хотел выпить — консервированный арбузный сок, как вдруг чья-то рука обвивает его шею, и острие ножа прижимается к горлу. — не двигайся. мозгу марка требуется несколько секунд, чтобы осознать, что это человеческий голос, и он уже успокаивается, почти радуется, прежде чем до него наконец доходит, что этот человек сейчас перережет ему горло. — тебе не кажется, что невежливо врываться в чужой дом и красть еду? — человек- мужчина с голосом, звучащим достаточно молодо, чтобы быть примерно его возраста или даже моложе, спрашивает ядовитым тоном, — отойди от стола. марк изучал некоторые основные приемы рукопашного боя во время летних лагерей, и он считает, что знает, как освободиться. ему просто не хватает практики, вот и все. ну, всегда есть, что попробовать впервые. сильно ударив его локтем в живот, марк опускает голову, освобождаясь от захвата, и бросается вперед, к пистолету. марк уже держит его в руке, когда мужчина делает шаг быстрее, чем он успевает направить на него оружие. он бьет марка в живот, выбивая воздух из легких и толкает на пол лицом вниз. затем выбивает пистолет из руки, поворачивает тело и садится сверху. схватив его за воротник черной рубашки, он поднимает голову марка достаточно высоко, чтобы оказаться лицом к лицу. — умереть захотелось, уёбок?! — кричит он, прижимая нож к горлу марка с такой силой, что начинает течь кровь. парень молод, вероятно, моложе, чем он сам, с копной пепельно-серых волос с отросшими коричневыми прядями у корней, челка спадает на большие шоколадно-карие глаза. загорелая кожа и, хотя изо рта вырываются ругательства, тонкий и пронзительный голос. его черты мягковаты по сравнению с позой, и то, как он смотрит на него, загоняет марка в ступор. этот молодой человек выглядит очень напуганным. — мне очень жаль, — говорит марк, и ему действительно жаль, — я не знал, что в доме кто-то есть. — разве я не ясно дал это понять, когда сказал тебе не двигаться. — ты прав. наверное, сработали мои рефлексы. разве ты не поступил бы так же? он открывает рот, чтобы возразить, но молчит, и марк слегка улыбается, заработав низкое рычание и еще один вскрик: — не умничай! иди сюда. марка тащат через всю комнату за рубашку, пока не находят веревку и не связывают руки за спиной. он толкает марка на пол, засовывает нож за пояс джинсов и смотрит немного напуганными глазами. — кто ты? — марк ли. — ты слабый и тощий как черт. как ты еще жив? — не знаю. везёт, наверное? — везёт... — он, кажется, шокирован беспечным пожиманием плеч, — ты не встречался ни с кем из этих, не так ли? — ты имеешь в виду других людей? — ты знаешь, что я имею в виду. марк знает, что он имеет в виду. он просто не хочет об этом говорить: — я не выхожу ночью, — говорит он, слегка вздрагивая при мысли об этом. — ни хрена себе, как умно, — издевается он, присаживаясь перед ним на корточки, чтобы посмотреть ему в глаза, — а теперь, если ты еще не догнал, этот дом слишком мал для нас обоих. предлагаю тебе уйти. это щедрое предложение, учитывая, что марк ворвался без разрешения, собираясь украсть чужие вещи, но марк так долго не видел другого человека, не истекающего кровью и не пытающегося съесть его живьем, поэтому он остается неподвижным и просто смотрит на него. — на что уставился, идиот? — ты один? — может быть. — хочешь пойти со мной? — спрашивает марк и, прежде чем тот успевает выразить отвращение к его предложению, добавляет: — судя по тому, что у тебя осталось, ты можешь остаться здесь максимум на три дня. — и это дольше, чем если бы я пошел с тобой, я уверен. — вполне справедливо, — хихикает марк, сам удивляясь собственному голосу, — но ведь никогда не знаешь наверняка. мы сильнее численно. — нет, мы станем более легкой мишенью. — я знаю, как прятаться, — уверяет марк, и это звучит как обещание, которое снова удивляет его, — я смогу защитить тебя. — я только что надрал тебе задницу. — но я выживал до сих пор. доверься мне. будет лучше, если мы будем держаться вместе. возможно, именно уверенный взгляд марка заставляет собеседника задуматься, а может, что-то совсем другое, потому что он спрашивает: — через что ты прошел? марк моргает: — наверное, через то же, что и все остальные. марк может сказать, что он не совсем согласен со своими словами, что он не доверяет ему, но вместо этого снова улыбается и спрашивает: — как тебя зовут? или мне тоже начать называть тебя 'идиотом'? — ты не очень-то мил, правда? — мужчина вздыхает, проводя рукой по волосам. они выглядят пушистыми, замечает марк, как собачья шерсть, как будто он регулярно моет их. может, так и есть, судя по исходящему от него медовому запаху. наверное, поэтому он и проиграл битву. отвлекся, — просто называй меня хэчан. — это твое настоящее имя? — меня так называют, — он немного мрачнеет, — во всяком случае, раньше называли. — ну, можешь звать меня марк. — я буду продолжать называть тебя идиотом. — ты не очень-то мил, правда? — бросает марк в ответ его же слова. — тебе это уже нравится, — отвечает он, ухмыляясь, и марк на секунду чувствует себя ошеломленным — возможно, потому, что он ударился головой ранее. может быть. — ладно, хэчанни. можно я буду так тебя называть? — хэчан гримасничает, но марк продолжает: — хэчанни, если ты не против, я умираю с голоду. хэчан встает и изумленно смотрит на него: — ты невероятен.

〤

забавно, как по-другому ощущается начало дружбы в то время, когда все в порядке, по сравнению с тем, когда наступает конец света, и марк наслаждается обществом хэчана больше, чем он думал. правда, у него не самый легкий характер для дружбы, но когда вы не встречаете никого живого в течение нескольких месяцев, вы вцепитесь в любого, кого увидите. даже если этот человек — дьявол в маске, плюющийся огнем каждый раз, открывая рот. хэчан, как выяснил марк, проведя с ним целую неделю, относится к тому типу людей, которые говорят гадости, не имея их ввиду. которые смеются, когда больно. которые сожрут любого, кто посмотрел косо. но так же и как те, кто замечает малейшие детали и заботится о других, даже когда сам нуждается в помощи. марк может сказать это по тому, как хэчан тайком набрасывает на него одеяло всякий раз, когда он засыпает на диване. или по тому, как он каждое утро небрежно ставит на стол чашку теплого кофе, чтобы марк успел ее поймать. или просто говоря: 'смотри под ноги' или 'будь осторожен, идиот', когда марк выходит из дома, чтобы найти немного еды и припасов. по прошествии еще трех дней марк настаивает на том, чтобы они оба съехали, и хэчан наконец соглашается, говоря: 'я все равно ненавижу этот дом', хотя его глаза говорят иное, прежде чем он закрывает дверь. — это твой дом? — спрашивает марк, и ему становится жаль, что он тащит его с собой вот так, но это ради их безопасности. хэчан, к удивлению марка, качает головой и бормочет: — просто есть немного воспоминаний, связанных с ним. марк обнимает его за плечи: — тогда давай создадим новые. намного интереснее. хэчан улыбается, но улыбка горькая.

〤

— не могу поверить, что ты никогда не пробовал водить, — говорит хэчан, вытирая капельку пота с виска, пытаясь завести машину. его черная безрукавка прилипла к коже, а пухлые щеки раскраснелись от жары. марку приходится напоминать себе, что нужно отводить взгляд, что не нужно слишком долго смотреть на то, как напрягаются мышцы на его предплечье, когда он вбивает плоскую отвертку в замочную скважину. им пришлось выбирать между ауди и вранглером. марк любил ауди, и хэчан, вероятно, тоже, но он всегда выбирал противоположность выбора марка, чтобы досадить ему, поэтому они закончили восьмилетним вранглером с большим количеством царапин на боку. — я люблю ходить пешком. — что за чушь, марк. — но... это правда! и к тому же это дорого, понимаешь? я не краду дорогих вещей. это заставляет меня чувствовать себя виноватым, — марк пытается добавить немного здравого смысла, что заставляет хэчана закатить глаза в ответ, — и у меня еще нет водительских прав. — как и у меня, зануда, но я сейчас за рулем, — он выбрасывает отвертку с гордой ухмылкой на лице. двигатель машины работает громко — слишком громко, по мнению марка, но пока светло, все должно быть в порядке. — вождение без прав — безответственно, — марк пристегивает ремень безопасности и садится рядом с ним на переднее сиденье, прижав рюкзак к груди, — и опасно. — о, простите, вы правы, мне лучше остановиться, пока меня не арестовали несуществующие полицейские. марк вздыхает. в споре с этим парнем не победить. они ссорятся чаще, чем спят. как только заканчивается первая ссора, из ниоткуда появляется новая, это действительно может длиться бесконечно, но марк наслаждается каждой секундой. хэчан ведет себя как сумасшедший до такой степени, что марку приходится закрыть глаза и проглотить рвоту, вот-вот готовую вырваться из его рта: — господи иисусе, хэчан... может, ты немного притормозишь?! — почему? потому что впереди слишком много машин и пешеходов? — хихикает хэчан, опуская стекло рядом с собой и улыбаясь встречному ветру, — расслабься, канада, тебе нужно научиться жить и наслаждаться моментом. марк хрипит и почти падает в обморок, когда хэчан внезапно делает разворот просто ради забавы, прежде чем снова нажимает на газ, проносясь по пустой дороге. сейчас они пересекают мост сонсу, который проходит через печально известную реку хан, и, как ни странно, все дороги пусты — ни одной машины — и марк вспоминает, как правительство пыталось изолировать страну и запереть людей в их собственных домах, чтобы сдержать вспышку. наверное, поэтому. — я пытаюсь жить, — говорит марк, крепко вцепившись в ремень безопасности обеими руками, — и это еще одна причина, по которой ты должен быть осторожен- тормози, жми на тормоза! и хэчан делает это почти в последний момент перед тем, как их джип ныряет в реку. остальная часть моста рухнула, и хэчан был слишком занят, глядя на чистую и большую реку, чтобы заметить ту часть, где они вот-вот упадут с края. вот черт, думает марк, так вот почему здесь нет машин. марк смотрит на хэчана самым злым, угрожающим взглядом, который когда-либо делал в своей жизни. младший в ответ только ухмыляется и говорит: — упс? они начинают поиски места для ночлега, на этот раз за рулем марк. хэчан постоянно ноет, ноет и ноет по поводу его вождения не потому, что у него это плохо получается — он довольно хорош, что хэчан не признает, — а потому, что он чертовски медлителен. — кто, черт возьми, гоняет со скоростью двадцать километров в час по пустой улице?! — люди, которые чуть не погибли от слишком быстрой езды, вот кто. — я ненавижу тебя. — я нравлюсь тебе. они останавливаются на заправке, где хэчан крадет три пакета читос, четыре бутылки пива для себя и одну бутылку минеральной воды для марка, потому что ты назначенный водитель, марк.

〤

— этот дом очень милый, — хэчан ложится на обитый кожей диван, бросает сумку на пол и кладет ноги на стол, — я думаю, нам лучше остаться здесь и никогда не уезжать. вообще никогда. это хороший дом. он не особенно большой, без второго этажа или балкона, что совершенно нормально, так безопаснее. а еще тут есть подвал с удобным диваном, кучей настольных игр и винным погребом. они действительно могут использовать все это, чтобы спрятаться в критические моменты, но все таки лучше сначала тщательно проверить дом, потому что эти... существа действительно любят темные места. — посмотрим, — отвечает марк, облегченно вздыхая, когда убеждается, что место безопасно. зомби не видно. никаких следов крови или человеческой плоти. просто хороший, теплый дом с ультра-широким телевизором с плоским экраном и последней версией игровой приставки. да, было бы хорошо, останься они тут навсегда. — хэчанни, — начинает марк, но обрывается на полуслове, увидев спящего молодого человека с чуть приоткрытыми пухлыми губами. марк улыбается, он очень устал. в конце концов, они бродили не один час, пытаясь найти лучшее место. но солнце садится, им нужно закрыть все окна и двери, чтобы убедиться, что зомби не услышат их голоса или не увидят движение в течение ночи. — хэчанни, — говорит марк, на этот раз мягче, наклоняясь ближе, — хэчан-а, проснись. у нас еще есть работа. этот звук, который издает хэчан, что-то среднее между тихим стоном и поскуливанием, заставляет марка чувствовать себя немного странно, но он отодвигает мысли на задний план, когда хэчан медленно открывает глаза. — фу, — говорит он, зевая, — опять ты. марк слегка усмехается: — извини, к нам должны были заглянуть гости? — это должно было быть шуткой, но хэчан не выглядит веселым, — хэчанни? — что? — спрашивает он, стараясь вести себя как можно спокойней, — перестань так меня называть, это отвратительно, — он встает, прежде чем марк успевает ляпнуть что-нибудь еще, и говорит: — хочу лечь пораньше. они, как и всегда, спят в разных комнатах, только на этот раз марк проводит ночь, уставившись в потолок и гадая, не сказал ли он что-то не то раньше. сколько бы он ни копался в своей памяти и ни прокручивал в голове каждый разговор, найти ошибку не получалось. он помнил эмоции на лице хэчана, это беспокоило его так сильно, что заснуть ночью так и не удалось. на следующее утро марку было хуево не только из-за малого количества отдыха, но и потому, что хэчан выглядел так, будто плакал. — ты в порядке? — спрашивает марк, глядя на лицо парня напротив так, будто тот собирается превратиться в зомби. — ты в порядке? — хэчан явно пытается отвлечь марка от себя, — выглядишь так, будто не спал пару недель. — я... — марк запнулся, — отвлекся, наверное. — на что? он не отвечает, и хэчан проводит несколько секунд, анализируя, прежде чем вздыхает и ворчит: — полагаю, у нас обоих есть секреты. я собираюсь испечь блинчики. хочешь? если есть вещи, которые марк не может рассказать, то и у хэчана они могут быть. все, что им нужно, — время. но время в этом мире ограничено, даже больше, чем раньше.

〤

— ты уже принял душ? — спрашивает хэчан, вытирая слегка влажные волосы полотенцем. — нет, погоди, перефразирую. ты когда-нибудь принимал душ? марк начинает считать маленькие трещинки на деревянном полу под ногами, чтобы не смотреть на то, как джинсы хэчана опасно низко висят на бедрах, или на капли воды, капающие с его подбородка на голую грудь. — одевайся, хэчан-а, холодно. — нет, обогреватель включен, — и шмыгает носом, поднимая свою толстовку, — так что насчет душа? я в шоке, что эти зомби еще не нашли нас по твоему ужасному запаху. — не называй их зомби, это грубо. — тогда как же, черт возьми, мне их называть? — больные люди? — господи иисусе, я не могу с тебя, — он садится рядом с ним на мягкий диван, прижимается спиной к мебели и смотрит в потолок, — что у нас сегодня на завтрак? — консервы. — ужин? — консервы. — завтра? — подожди, я думаю, есть кое что... — марк не закончил сразу, ожидая искорок надежды в глазах хэчана, и заканчивает: — консервы. — а-а-а, — скулит он, что звучит ребячески, но мило для ушей марка, — я так устал от этих гребаных консервов! — скажи спасибо, что у нас есть хоть какая-то еда. — я был бы более благодарен, будь у нас настоящая еда. неужели мы не можем хоть раз приготовить что-нибудь полезное? — у нас нет необходимых ингредиентов. — тогда мы пойдем по магазинам, — фыркает хэчан, прежде чем взглянуть на старшего, — сразу после того, как ты помоешься. марк уже не помнит, когда в последний раз принимал душ; приятный, теплый, — поэтому чуть не плачет от радости, когда теплые капли падают на него, смывая с тела всю пыль и усталость. он стоит неподвижно, наслаждаясь теплом, прежде чем протянуть руку за мылом. он замечает, что у него появились несколько синяков на руке от того, как он споткнулся вчера на лестнице, пытаясь помочь хэчану нести шкаф, дабы прикрыть входную дверь. не могу поверить, что ты не можешь держать себя в руках, когда практически весь вес на мне, хэчан отругал его, уперев руки в бока. это воспоминание заставляет его улыбаться. синяки напоминают ему о боли, которую он испытывал, а боль напоминает ему о матери. о том, как она вдруг проснулась по прошествии пяти дней. о том, как она оскалила зубы, рванулась к нему и попыталась впиться клыками и содрать кожу с его тела. о том, как он дрожал от ужаса, кричал от боли и умолял ее остановиться. и о том, как он вонзил кухонный нож ей в грудь и держал, пока она не перестала двигаться. — почему так долго? — марк выходит из ванной через полчаса. хэчан замечает выражение его лица, прежде чем добавить: — как ты можешь выглядеть еще более дерьмово? твои глаза опухли. марк проводит рукой по лицу: — да я вроде как плакал там. — душ был настолько хорош? — определенно. хэчан больше не говорит, может, из-за того, что марк выглядит так, будто это что-то личное, что они оба должны оставить в стороне от разговора. или, может быть, хэчану все равно, марк не уверен. марк не узнает район, в котором они находятся, поэтому он позволяет хэчану вести их к супермаркету. утреннее солнце согревает кожу, листья на деревьях становятся оранжевыми, и марк наконец-то чувствует запах осени после стольких дней. он устал от лета. сейчас самое время. — о, а я знаю это место, — говорит марк, когда они паркуют машину в нескольких метрах от здания. — поздравляю, ты только что выиграл джекпот, — ровным голосом произносит хэчан, доставая из рюкзака три ножа в чехлах и засовывает их за пояс джинсов. — неужели тебе все время надо быть таким грубым? — просто прикалываюсь над тобой, канада. расслабься. — почему бы тебе не взять оружие? — потому что в пистолетах очень быстро кончаются патроны. а это, — он замолкает с ухмылкой на лице, вертя в пальцах карманный нож, — нет. — может научишь меня, как им пользоваться? — у тебя есть, что мне предложить взамен? марк размышляет пару секунд. у него действительно нет ничего, что могло бы заинтересовать младшего, поэтому он решает пошутить: — мое тело? к его удивлению, глаза хэчана расширяются, он не говорит ни слова, и это так странно, потому что это должна быть шутка. — я… я просто... — бормочет марк, краснея от собственной выходки, — я просто пошутил. — это не смешно, марк. — прости. хэчан испускает громкий вздох, прежде чем выйти из машины, оставляя марка внутри, выглядящего как чертов идиот, которым он и является. — хорошо, так, — хэчан выпрямляется, стоя перед входной дверью с мачете, твердо лежащим на его руке, — нам нужен план? — я все еще думаю, что это плохая идея. — да ладно тебе, марк, — хнычет хэчан, — да, я знаю, что в магазине не так много света, но это не займет много времени. мы просто возьмем что-нибудь и побежим обратно. даже если там зомби, они сгорят, как только мы окажемся снаружи. — но- — ма-арк. — ладно, ладно, хорошо! — марк зачесывает волосы назад в знак поражения, — я пойду первым, — говорит он, поднимая пистолет, — ты прикрывай мне спину. — с чего это ты должен идти первым? — потому что я старше. — ты хуже меня. — с пистолетом в руке? не так уж плохо, как думаешь? — марк ухмыляется, ему кажется, он звучит круто, однако судя по тому, как хэчан смотрит на него, он понимает, что это не так. воспоминание о том, как хэчан пересилил его, даже когда у него был пистолет, вернулось, и он вздрогнул, — ладно, ты хочешь пойти первым? хэчан вздыхает, делая шаг вперед. вскоре за ним следует марк. марк помнит это место, знает каждый проход как свои пять пальцев. он часто сопровождал свою мать, чтобы запастись продуктами. свет все еще горит, мерцает то тут, то там, а керамическая плитка в основном покрыта жидким веществом, идущим с полок, маслом или чем-то еще, что марк уже не может сказать. большинство полок пусты, многие товары разбросаны, но, к счастью, не испорчены. марк анализирует место так хорошо, как только может, и хэчан повторяет за ним. кажется, все в порядке, он замечает, как плечи хэчана немного расслабились. крутя нож в пальцах, он говорит: — думаю, мы одни. марк кивает: — да, — он ставит пистолет на предохранитель, — давай пройдемся. хэчан говорит, что хотел бы для разнообразия съесть немного пасты, и марк, напевая, следует за ним. в наши дни все, что угодно, кроме консервов, звучит неплохо. они не спеша идут между стеллажей, беря понравившиеся продукты в свои сумки вместе с некоторыми туалетными принадлежностями и большим количеством бутылок с водой. марк замечает несколько настольных игр, пока хэчан занят листанием плейбоя, и берет ту, которая подходит хэчану по вкусу, чтобы провести вместе больше времени. марк замирает. с каких это пор ему захотелось проводить еще больше времени вместе с этой занозой в заднице? — эй, неженка, — зовет хэчан, и марк вздыхает, — подойди-ка на секунду. марк украдкой бросает взгляд через плечо хэчана и чувствует, как его сердце на долю секунды останавливается: — это- — кровь, — заканчивает хэчан, переглядываясь с ним, — мы не одни. марк все еще обдумывает это, когда позади них раздается громкий шум. с сердцем, подскакивающим к горлу, марк крепко сжал пистолет и направил его вперед. хэчан маячит у него за спиной, одной рукой доставая из-за пазухи длинный нож и стоит настороже. — если их больше одного, мы бежим. — не приказывай мне, идиот. марк знает, как сильно хэчан сейчас зависит от него, и выполнит любой приказ в мгновение ока, что довольно мило и обнадеживающе. он готов к худшему, но не к тому, что на них выпрыгивает. — это собака! — говорит хэчан, засовывая оба ножа обратно за пояс и присаживаясь на корточки рядом с марком, — иди сюда, мальчик! маленький шпиц, щенок еще, бежит к ним с широко раскрытой пастью и высунутым языком. — ой! — хэчан смеется, водя руками по пыльному меху, — кто хороший мальчик? — спрашивает он, потираясь кончиком носа о собачий, — да, ты хороший мальчик... нет, нет, подожди... — хэчан морщится, когда собака облизывает ему щеки, слюна капает на кожу, но он смеется. марк стоит в стороне, улыбается, но руки держит при себе. он никогда не видел хэчана таким юным и открытым, как ребенок в своем первом путешествии, и это его забавляет: — я и не знал, что ты можешь так выглядеть. тебе следует почаще улыбаться. это очень мило. марк немного поражен видом, мелькнувшим на лице хэчана, и он клянется, что видел, как тот покраснел. — может быть, если ты отрастишь немного меха, я буду делать это, — комментирует хэчан, прежде чем высунуть язык. марк только закатывает глаза в ответ. — мы можем оставить его? — спрашивает хэчан, обхватывая ладонями морду собаки и снова соприкасаясь носами, — он такой милый! — нет. что будет, если он залает? — но он не лает, — собака внезапно открывает пасть и лает два раза. хэчан немедленно обхватывает пальцами морду, чтобы держать рот закрытым, — или я могу делать так всякий раз, когда он это делает, — собака рычит, пытаясь вырваться из хватки. она вдруг стала нервной, почти испуганной. — хэчан, — настаивает марк, — она только привлечет внимание. ты же знаешь, мы не можем- — марк, берегись! это случилось так быстро, что к тому времени, когда он понимает, что происходит, он уже лежит, прижатый спиной к керамическому полу, а сверху наваливается зомби, оскалив зубы и царапая когтями кожу. мужчина средних лет, в форме кассира с мутными белыми глазами и темными венами, покрывающими кожу. марк держит руки перед собой, отталкивая эту тварь как можно дальше, но тот слишком силен. зомби ревет, брызгая слюной вперемешку с кровью на лицо, и марк тут же откидывает голову в сторону: — черт! — шипит он, несколько раз пиная коленом, но тот не шевелится, пока нож не пробивает голову, пронзая мозг и навсегда обрывая жизнь. хэчан смотрит на марка испуганными глазами, прежде чем опуститься перед ним на колени и немедленно проверить лицо. — его кровь попала тебе в рот?! — спрашивает он отчаянно, взволнованно до смерти, как будто это на него только что напали. — не думаю, — говорит марк, все еще чувствуя головокружение. — выплюнь! — хэчан трясет его за плечи, — выплевывай! сейчас же! марк не понимает, почему он так боится — они ведь оба невосприимчивы к вирусу, но выплевывает несколько раз на всякий случай. затем трет тыльной стороной ладони рот, и поворачивается к парню: — спасибо, что спас меня. марк подумал, что хэчан сейчас громко вздохнет и назовет его идиотом, или еще как нибудь, но тот только наклоняется вперед и крепко обнимает за плечи. — я думал, что потерял тебя, — бормочет он почти шепотом, потом отстраняется, откашливается и добавляет: — тебе повезло, я опять спас твою задницу. что ж, он отчасти прав: — такой уж я. хэчан снова краснеет, чего марк уже не замечает. — пойдем, хочу быть на свету, — говорит хэчан, протягивая руку, которую марк с радостью принимает: — если их больше, мы будем в безопасности снаружи. — все еще хочешь взять собаку? — заткнись нахуй.

〤

— ну же, ты должен выбрать правду, — говорит марк, держа гитару на коленях, играя случайные аккорды, совпадающие с напеваниями хэчана. до захода солнца еще пару часов, они весь день бездельничали, смотрели старые фильмы и играли в скучные настольные игры, — игра называется 'правда или действие' не просто так, хэчанни, я уже не знаю, что тебе придумать, потому что, по-видимому, у тебя нет ни стыда ни совести. — ты просто недостаточно изобретателен, — говорит хэчан, ухмыляясь про себя, зная, что непобедим, когда дело доходит до 'действия', — окей, окей, 'правда'. давай, слабак. — ты ведь понимаешь, что я твой хен, верно? — ну, задавай свой вопрос, слабак-хен, — хихикает хэчан и марк швыряет в него кусочком шоколадного печенья. — когда у тебя день рождения? — это и есть твой вопрос? — восклицает хэчан, — черт, марк, я знал, что ты скучный, но даже не думал, что настолько! — я просто хочу узнать тебя получше! — марк смеется, когда хэчан начинает швырять в него читос, — а что в этом плохого? я же знаю, что ты никогда не расскажешь, если я не заставлю. — отлично, похуй, — сдается хэчан, — шестое июня. — погоди, дай быстренько запишу, — марк достает из кармана мобильник. он больше не может совершать звонки или лазить в интернете, но он может пригодиться, чтобы держать себя в курсе дат и времени. шестое июня, — бормочет он себе под нос, постукивая большим пальцем по экрану телефона. — что ты делаешь? — добавляю твой день рождения в свой календарь. — да, я знаю, марк, — хэчан нетерпеливо закатывает глаза, — я имею в виду, почему? — почему? — смеется марк, недоуменно глядя на него, — потому что мы друзья, идиот. — мы друзья? — хэчан драматично ахает, за что получает пинок по колену и громко скулит. — я просто думаю, что мы должны праздновать это вместе, — беззаботно продолжает марк, — ну, во всяком случае, со следующего года. одну секунду, — он поднимает руку, снова проводя большим пальцем по экрану, — шестое июня. день рождения неуважительного маленького засранца. хэчан зло смотрит на него, но не делает никаких замечаний: — а чего тут праздновать? мир кончается, если ты все еще не догнал. — и это причина, по которой не надо праздновать дни рождения? — фыркает марк, — я знал, что ты скучный, но даже не думал, что настолько. — я придушу тебя. марк снова игриво пинает его в колено, и они начинают бороться, пока не проголодаются. быстро разогрев остатки вчерашнего ужина, они расходятся по своим спальням. — сиди тихо, — говорит хэчан, прислоняясь к дверному косяку, — а если собираешься дрочить- марк швыряет ему в лицо подушку: — просто иди спать, ради бога! — ладно, ладно, — хихикает хэчан, — спокойной ночи, марк. — спокойной ночи, хэчанни. марк не осознает это, слова, которые они говорят друг другу, становятся чем-то вроде привычки. и чем больше они их произносят, тем больше они становятся как бы обещанием друг для друга. это то, что нужно марку, у него есть кто-то, кого он с нетерпением ждет утром. кто-то с улыбкой, теплой, как солнце. и марк может забыть тот факт, что он потерял все, но ради этого кого-то он попытается выжить еще хотя бы день.

〤

осень близится к концу, погода по ночам ужасна, а марк с трудом переносит холод. он мог бы включить обогреватель, но будет слишком шумно, поэтому они соглашаются на мысли просто обернуть вокруг себя столько одеял, сколько смогут найти. марк просыпается, когда слышит, как с тихим скрипом открывается дверь его спальни. он научился быть настороже даже ночью, даже при малейшем звуке. он свесил одну ногу с кровати, готовый сделать все возможное, чтобы выжить, если в комнату ворвется зомби. его пистолет надежно лежит под подушкой, и ему понадобится всего секунда, чтобы схватить его. окно забито деревянными досками еще в первый день, но лунный свет все равно пробирается между крошечными щелями, давая какое-никакое освещение. этого достаточно, чтобы марк заметил, что это всего лишь хэчан, стоящий с подушкой, прижатой к груди. что случилось? спрашивает марк, двигая руками и пальцами на языке жестов, который они оба выучили, чтобы выжить. что-то не так? не могу уснуть. отвечает хэчан, и марк не может сказать в темноте комнаты, то ли это румянец появляется на его щеках, то ли это просто лунный свет играет с ним злую шутку. можно мне остаться с тобой? марк кивает, и хэчан подходит ближе, устраиваясь на ковре рядом с кроватью. марк похлопывает его по плечу, и когда хэчан оглядывается, он тычет головой в сторону кровати. давай. здесь холодно. хэчан покусывает нижнюю губу, в его глазах мелькает нерешительность, но он встает и залазит под одеяло. марк двигается, чтобы дать как можно больше места. в итоге оба смотрят в потолок, с неловкостью и тишиной, заполняющими воздух. прошла минута, но кажется, что вечность, и марк вот-вот взвоет от того, как быстро бьется его сердце. он спрашивает себя, почему, черт возьми, это происходит, когда хэчан вдруг поворачивается и шепчет его имя. марк чувствует, как напрягается его собственное тело, но изо всех сил старается расслабиться и тоже поворачивается к нему лицом: — м-м? — можно мне лечь ближе? — спрашивает он, и желудок марка переворачивается: — в смысле, чтобы лучше слышать. — к-конечно. и хэчан ложится ближе — достаточно близко для марка, чтобы вдохнуть его запах, чтобы знать, что он использует тот же шампунь, что и он, даже когда в ванной есть три другие бутылки, и на нем он пахнет каким-то образом лучше. марк не знает, что с этим делать, это слишком сильно отвлекает. — ты в порядке? — голос хэчана мягок и лишен язвительного тона, которым он обычно обвязывает каждое свое предложение. марк кивает, немного неуверенно, и младший тихо хихикает, — понимаю, неприятно делить постель с другим парнем, но потерпи меня сегодня, хорошо? — это… — почему-то у марка вдруг во рту пересохло, — это не неприятно. что-то блеснуло в глазах хэчана, и марку приходится посмотреть куда-то еще, чтобы не провалиться в эти шоколадно-карие омуты еще глубже, чем сейчас. — так, э-э, — хрипит марк. странно, что даже когда он шепчет, его голос срывается от нервов, — есть какая-то особая причина, по которой ты не можешь спать? — почему так официально, марк ли? — фыркает хэчан, — должна ли быть какая-то особая причина, чтобы нам спать вместе? марк едва не задыхается от неудачного выбора слов. едва. — сколько часов до рассвета? — м-м-м, — марк проверяет свой телефон, убедившись, что прикрывает свет подушкой, — примерно два часа. — ну что ж, тогда ты достаточно выспался, — говорит хэчан, упираясь подбородком в подушку и пристально разглядывая марка, — полежишь со мной до утра? — конечно. так они и делают, перешептываясь в темноте и меняя темы от одной к другой. разговор с хэчаном расслабляет, хоть и заканчивается спором в большинстве случаев, но марку нравится. такое чувство, что он узнает о нем больше, больше о настоящем хэчане — о том, кто ведет себя почти как ребенок, а не о том, кем он пытается казаться. марк всегда рад узнать что-то новое, потому что до этого удавалось изучить лишь фигуру хэчана, и это слишком утомительно: отвлекаться на форму его красивых губ, или милую крошечную родинку на шее, или покачивание бедер, во время ходьбы. — ты хочешь спать? — спрашивает хэчан, когда тишина затягивается, и марк мысленно дает себе пощечину. как, черт возьми, я могу спать, когда чувствую твое дыхание на своей шее — это то, о чем он думает, но в итоге небрежно пожимает плечами и говорит: — не то что бы. — тогда хорошо, — марк клянется, что чувствует улыбку хэчана, а также то, как он прижимается ближе, ища тепла, — эй, марк? — марк хмыкает в ответ, — почему ты один? я имею в виду, что такой милый и хрупкий человек, как ты, не смог бы прожить так долго в таком мире без компании. — не знаю, попытался ли ты сделать комплимент или опять оскорбил. — я просто хочу узнать о тебе побольше. это искренне и неподдельно, и марк приподнимает бровь, наконец-то снова глядя ему в глаза: — я думал, тебе на меня плевать. теперь настала очередь хэчана прервать контакт: — не поверишь, мне плевать. просто любопытно. что- это неправильно? перестань так на меня смотреть! марк прикусывает нижнюю губу, чтобы сдержать смех: — ты милый. — заткнись! — ну, если тебе так интересно, — поддразнивает марк, и хэчан прижимает ладонь к его лицу, чтобы стереть улыбку. марк обхватывает пальцами запястье хэчана, отстраняя, но держит немного дольше, чем следовало бы. — я был у родителей, когда все началось, — начинает марк, уставившись в потолок и чувствуя на себе пристальный взгляд хэчана, не решаясь посмотреть в ответ, — кто-то из соседей заразился, и все распространилось так быстро, что к тому времени, когда я понял, что вирус передается по воздуху, люди уже умирали. и я ... — марк замолкает, чтобы перевести дыхание, и на мгновение закрывает глаза. хэчан не произносит ни слова, но протягивает руку, чтобы переплести свои пальцы с его под одеялом, и марк моргает от этого действия, прежде чем улыбнуться самому себе. — я наблюдал, как умирал мой отец, — наконец говорит марк, и это легче, чем он ожидал, вероятно потому, что тепло хэчана просачивалось сквозь кожу, — это произошло так быстро. он сидел за обеденным столом, уже бледный из-за рака, но в ту секунду внутри него словно что-то взорвалось. я смотрел, как он корчится от боли, смотрел, как он тянется ко мне за помощью, а я просто стоял. я просто наблюдал. хэчан крепче сжимает руку: — ты ничего не мог сделать. — я просто хотел сделать что-нибудь для него, понимаешь? например, взять за руку и сказать, что я люблю его, или что-то в этом роде. — ты был шокирован. — я был слаб и испуган, — марк бессознательно сжимает чужие пальцы чуть сильнее, отчего хэчан начинает морщиться, но ничего не говорит, — я думал, что умру, как он. но только когда понял, что у меня иммунитет, только тогда я начал плакать и сожалеть обо всем. я самый ужасный, согласен? хэчан качает головой и шепчет: — я бы сделал то же самое. может быть, даже хуже, — добавляет он с усмешкой, и это так искренне, что марк начинает чувствовать, как тяжелая боль в груди постепенно отпускает, — а твоя мама? что с ней случилось? это вопрос, которого он боялся больше всего, но голос хэчана шелковисто гладок, а его прикосновения обжигают кожу, и когда марк вдыхает его запах, все становится ясно. это начало чего-то. — моя мама ... — он переплетает свои пальцы с пальцами хэчана, чтобы отвлечься, — когда она заразилась, то провалилась в сон. как будто впала в кому или что-то в этом роде. я почувствовал облегчение, думал, что она проснется и снова улыбнется мне. я думал ее тело исцеляется. я не понимал, что она... превращается в это. дыхание хэчана ровное, в то время как марк, кажется, задыхается: — марк, посмотри на меня, — хэчан плавно поворачивает его голову на себя, — все в порядке. теперь ты со мной. марк дрожит, но постепенно берет себя в руки, дыхание начинает выравниваться: — да, я с тобой, — шепчет он в ответ, хэчан улыбается. — не продолжай, если не хочешь, — говорит хэчан, успокаивающе водя большим пальцем по щеке марка, — кажется, я понимаю, к чему приведет история. — ты... понимаешь? хэчан напряжен, но его взгляд достаточно мягок, чтобы смыть беспокойство марка: — все, что я хочу сказать, — начинает он, — у всех нас есть грехи. то, что ты сделал, было основано на инстинкте. ты пытался защититься. любой сделал бы то же самое, так что перестань винить себя. марк не понимает, что плачет, пока хэчан не вытирает слезу со щеки: — ты невиновен, марк ли, — уверяет он, улыбаясь, — ты просто живешь в дерьмовом мире, вот и все. — да, хорошо, — говорит марк, слегка улыбаясь, и вытирает глаза тыльной стороной ладони, — кто ты и что ты сделал с моим язвительным хэчаном? — твоим хэчаном? марк краснеет: — я не это имел в виду. глаза младшего насмешливо блеснули: — а что же тогда? марк откашливается. надеюсь, ночь в состоянии скрыть, как он сейчас нервничает: — так что насчет тебя? — начинает он, прилагая все усилия, чтобы сменить тему, — какие грехи ты совершил, что тебе по ночам снятся кошмары? спокойный, обнадеживающий фасад, который хэчан пытался навесить на себя все это время, в одно мгновение распадается, и на этот раз, в темноте и тишине этой комнаты, он решает быть честным. — нет, — начинает он, тяжело выдыхая, — кошмары бывают только во сне. со мной это происходит и во время бодрствования. — хочешь рассказать мне? — это не то, что я хотел бы рассказывать кому-либо, — тихо бормочет он, — но я думаю, это то, что мне нужно. иначе я сойду с ума. я уже схожу с ума, — он смотрит прямо в душу, улыбаясь так, словно вот-вот заплачет, — ты не мог бы меня выслушать? марк будет слушать так, будто от этого зависит его жизнь. — обещаешь не судить меня? еще один кивок. — обещаешь, что не бросишь меня? — я никогда не брошу тебя. хэчан все еще выглядит неуверенным, но чем больше он вглядывается в черты марка и в каждую деталь его выражения, тем больше ему хочется отпустить — наконец-то поддаться своему греху, услышать, как кто-то говорит 'все в порядке, я прощаю тебя. у каждого есть свои грехи. мы не отличаемся друг от друга.' дрожащим шепотом он начинает рассказывать, а марк слушает. хэчан не был одинок до того, как встретил марка. у него была семья. у него была сестра, всего на два года младше, и он любил ее. любил так сильно, что когда его родители начали падать в обморок, он взял ее за руку и потащил бежать, не оглядываясь, даже когда мать все еще кричала его имя, прося о помощи. он знал, что уже слишком поздно спасать их, но спасти сестру — нет. они оба были невосприимчивы к вирусу и хэчан думал, что все в порядке. они все еще могли жить и быть счастливы вместе. поэтому начали бродить днем, а ночью, обнявшись, спать в заброшенном доме, разделив наушники, чтобы приглушить рычание существ, скрывающихся под лунным светом. они были в порядке. они были живы. пока однажды, когда хэчан был занят, сестра не забрела в подвал нового дома. хэчан не был достаточно осторожен, не проверил весь дом самостоятельно, и когда услышал ее крик, понял, что слишком поздно. там был зомби, запертый в подвале и прыгнувший на нее, как только она открыла дверь. он был так быстр, запрыгивая на нее и разрывая зубами кожу на руке. хэчан был в таком бешенстве, что, оттолкнув его, начал бить невпопад, разрывая тонкую кожу снова и снова, пока сестра не обняла его сзади и не попросила прекратить. хэчан держал ее в своих объятиях, как никогда никого раньше, и благодарил бога за то, что он позволил ей остаться в живых, хотя и тяжело раненной. потому что он думал, что ее рана заживет. он думал, что она не заразится, потому что у нее иммунитет. но когда она становилась все бледнее и бледнее с каждым днем, хэчан начал беспокоиться. ее кожа начала гнить, и запах был настолько сильным, что хэчан начинал задерживать дыхание всякий раз, когда она оказывалась рядом. по коже расползлись черные вены, вскоре она потеряла свои красивые карие глаза, превратив их в пару мутных и белых. прости, прости, пожалуйста, прости меня, он повторял это снова и снова, обматывая шарфом ее рот, чтобы она не могла назвать его имя. она умоляла сохранить ей жизнь, но он крепко держал нож обеими дрожащими руками, пока вонзал его ей в грудь. она умерла у него на руках вместе с частью его самого. — она еще была человеком, когда я убил ее, — признается хэчан дрожащим голосом, — она все спрашивала меня, почему, почему ты это делаешь, но я продолжал. я до сих пор помню, какой теплой была ее кровь на моих руках. мне было так страшно. я так ее боялся. марк молчит на протяжении всего рассказа и обнаруживает, что не находит слов, когда хэчан замолкает. тишина оглушает, он знает, что должен что-то сказать, что-то сделать, что угодно, но он занят тем, что пытается понять выражение лица хэчана. хэчан тихо смеется: — я обещал себе, что не буду плакать, но- все тело хэчана сотрясается, когда он изо всех сил пытается заглушить свой крик, прикусив нижнюю губу достаточно сильно, чтобы из нее потекла кровь. он закрывает лицо обеими руками, рыдая в ладони. даже если он изо всех сил старается быть тихим, все равно издает шум. марк сомневается, делает он это ради выживания или потому что действительно хотелось, но он обнаруживает себя тянущимся вперед, вплетающим пальцы в пушистые волосы и притягивая парня к себе, пока их губы встречаются в поцелуе. глаза хэчана расширяются на добрую пару секунд. марк приходит в себя, когда замечает, как младший напрягается в его руках. хэчан на мгновение перестает плакать, хотя дрожь все еще присутствует, и смотрит на марка своими огромными, завораживающими глазами, на его лице нет ничего, кроме замешательства и шока. и марк начинает спрашивать себя, какого хрена я только что сделал. — черт, я... — марк никогда в жизни так не старался подобрать нужные слова, — я не знаю почему- но ему, вероятно, не нужно ничего объяснять, потому что хэчан забирает остаток предложения в свой рот и пробует чувства марка прямо своим языком. он действует решительно, притягивая марка ближе изо всех сил, пока они прижимаются друг к другу, грудь к груди. хэчан обхватывает руками воротник рубашки марка, прижимает их губы друг к другу, и они целуются быстро, пробуя на вкус, пока марк не начинает дышать его дыханием, а хэчан — его. — еще, — выдыхает хэчан, покусывая нижнюю губу марка, — еще, марк, пожалуйста, — а марк просто отключается, стонет у его губ и впитывает каждый тихий звук, исходящий от хэчана. никому сейчас нет дела до того, что они слишком шумят, так что им действительно повезло, что солнце уже встало, свет просачивается через окно, согревая теплом, но никому из них это не нужно. не тогда, когда марк нависает над ним. не тогда, когда его руки скользят под свитер хэчана, пробегая кончиками пальцев по золотистой коже и выбивая больше стонов. — хэчанни, — марк держит мочку уха между зубами и посасывает нежную кожу, прежде чем начать осыпать поцелуями шею. хэчан выгибает спину, прижимая их бедра друг к другу, и умоляет его: — сними мою гребаную одежду, марк. одежда летит на пол в одно мгновение, и пока марк сидит у него на коленях, стягивая через голову свою рубашку, хэчан уже прижимается ртом к его животу, проводя языком по груди, прежде чем снова притянуть марка к себе. — я хочу чувствовать тебя, — выдыхает хэчан,— хочу чувствовать тебя полностью. — тише-тише, — говорит марк, мягко улыбаясь ему в лоб, — я никуда не уйду. они останавливаются только для того, чтобы хорошенько рассмотреть лица друг друга теперь, когда свет достаточно яркий. хэчан проводит пальцами по лицу марка, как будто он скульптура, ожидающая обожания, и ему требуется весь самоконтроль, чтобы не поцеловать снова прямо сейчас. — я действительно рад, что встретил тебя, — шепчет он, мягко прижимаясь губами к губам марка, и на мгновение замирает, чтобы добавить: — идиот марк смеется ему в рот, но только на мгновение, прежде чем страсть снова начинает овладевать им, и он может только стонать 'хэчанни, хэчанни' прямо ему в ухо, покачивая бедрами навстречу.

〤

было около двенадцаци, когда марк открыл глаза. он думает о самом прекрасном сне, что приснился ему за двадцать один год жизни, но когда замечает, что его подушка пахнет медом, осознание накатывает волной. это не сон. хэчан действительно был здесь. он спрыгивает с кровати, спотыкаясь о собственную одежду и ругаясь себе под нос, и пытается одеться как можно быстрее. он выбегает из своей комнаты и бежит на кухню, где находит хэчана, сидящего на кухонном столе и болтающего ногами в воздухе. он слегка удивляется при виде марка, стоящего перед ним, вытаращившего глаза, с его спутанными после сна волосами, но быстро берет себя в руки: — доброе утро, — небрежно бросает он, поднимая красную кружку, которой всегда пользуется, — кофе? марк сжимает пальцами ткань своих спортивных штанов: — да. это неловко. настолько неловко, что они напрягаются каждый раз, когда кто-то из них дышит слишком тяжело или пьет кофе слишком громко. марк сидит напротив хэчана за обеденным столом, все как обычно, но ему кажется, что земля вот-вот исчезнет из под ног. — хэчанни! — начинает марк так громко, что они оба вздрагивают при звуке его голоса, — о прошлой ночи... я... я имею в виду, сегодня утром... когда мы... — ты жалеешь об этом? — голос хэчана, в отличие от марка, гораздо спокойнее, даже чересчур официальный. но проведя с ним несколько месяцев, марк может сказать, что он нервничает не меньше, чем он. марк хмурит брови: — что... нет! конечно, нет! а ты? хэчан отворачивается, делает глоток кофе и тихо бормочет: — нет. снова наступает тишина, и марк ненавидит ее так сильно, она сводит его с ума: — тогда почему ты не смотришь на меня? хэчан вздыхает, почесывая затылок, и марк наконец замечает, ему просто неловко говорить об этом. — я правда не знаю, как смотреть тебе в глаза, — признается он, краснея от щек до ушей, — я не думал, что все этим закончится. — тогда... — неуверенно шепчет марк, чувствуя, как горит горло, — ты хочешь притвориться, что ничего не было? хэчан, кажется, удивлен. даже шокирован, услышав, что марк предлагает. слегка нахмурившись, он с громким стуком ставит кружку на стол и подходит ближе. — хэчан- в его поцелуе больше зубов, укусов, чем чего-либо еще, и марк замирает, не зная, что делать, когда хэчан забирается к нему на колени, зарываясь рукой в волосы. удушающе, так целуется хэчан, но марку нравится, он не возражает, если хэчан заберет весь его воздух своими губами. через минуту хэчан спрашивает: — ты хочешь притвориться, что этого никогда не было? — черт возьми, нет, — мгновенно отвечает марк, и на этот раз именно он выбивает воздух из легких хэчана. они спят на одной кровати каждую ночь, днем только обнимают друг друга, потому что марк становится слишком хорош в этом, а хэчан с трудом сдерживает стоны. они все еще делятся поцелуями в темноте, но марк всегда кладет ладонь на щеку хэчана и отталкивает, когда этого становится слишком много. они не переехали из дома даже после того, как сезон изменился, а у марка появилось чувство, что за ними следят: — они реагируют на движения и звуки, — утешает его хэчан, сидя на диване со скрещенными ногами и контроллером в руке, — так что пока мы будем мертво тихими ночью и не попадемся им на глаза, все будет в порядке. — ты прав, — соглашается марк, хотя его сердце все еще тяжело бьется в груди, — не знаю, я просто... не могу не волноваться, вот и все. — да, потому что это ты. все, что ты делаешь— волнуешься. — вообще-то в последние дни я занимался кое-чем другим, — говорит марк, внезапно наклоняясь вперед и шепча ему на ухо, — вернее, кое-кем. — пошел ты, — говорит хэчан, растягивая губы в дерзкую ухмылку, — продолжай в том же духе, и я правда придушу тебя. а марк снова поддразнивает его, потому что оба знают, что хотят. забавно, мир вокруг рушится, а марк чувствует себя таким полным. как будто все встало на свои места. видеть, как хэчан извивается под ним, пока он толкается внутрь и наружу, — то, о чем он и не мечтал даже в прошлой жизни. марк узнает, что хэчан — настоящий собственник, по тому, как он покусывает шею, пока на коже не расцветают багровые синяки. марк знает, как сильно хэчан любит впиваться зубами в его плечо, когда марк попадает прямо в то место глубоко внутри, ему нравится, что он может заставить марка стонать от боли, бормоча: — черт, это так горячо... ты такой горячий... — прежде чем хэчан снова хватает его нижнюю губу зубами. как будто он хочет показать всему миру, что марк принадлежит только ему, даже если они единственные люди. — донхёк, — неожиданно говорит хэчан, пока они готовят тосты на завтрак. — вообще-то, марк. — нет, — смеется хэчан, чуть не проливая кофе, — мое имя, идиот. ли донхёк — мое настоящее имя. — что?! — марк чувствует себя преданным, — ты просто говоришь мне это сейчас? — ну, мне нравится, как ты говоришь 'хэчан'. так что я не возражаю, если продолжишь меня так называть. просто подумал, что ты должен знать. но марк все еще немного расстроен из-за этого, расстроен примерно до середины дня, пока хэчан не садится на его колени, пытаясь стереть обиженное лицо чем-то захватывающим. он называет хэчана по имени — настоящему имени— всякий раз, когда их бедра встречаются, заставляя хэчана краснеть и умолять, чтобы тот остановился, говоря, что это странно, но марк продолжал, потому что чувствовал, как хэчан сжимается вокруг него каждый чертов раз.

〤

— дерьмово готовишь, марк, — ворчит хэчан с глазами, все еще затуманенными остатками сна. он не слишком грациозно вонзает вилку в то, что марк назвал прилично выглядящей яичницей, — посмотри на это, — он смотрит на сожженное яйцо, — я серьезно, что это такое? — это еда. а теперь заткнись и ешь свой завтрак. — хорошо, мамочка, — хэчан закатывает глаза, драматически гримасничая на человека, который сидит напротив него, когда кусок пищи входит в его рот, — м-м-м вкусня-ятина. — заткнись, — шипит марк, но не может удержаться от смеха. хэчан такой раздражающе веселый, и он скулит о кулинарных навыках марка каждый день, но никогда не пытается предложить какую-либо помощь или взять на себя обязанность готовить. марк никогда не расстраивается из-за этого, хотя бы потому, что хэчан выглядит мило, когда дуется, и если потребуется еще одна тарелка его плохой кухни, чтобы увидеть это очаровательное выражение на лице, марк сделает все возможное. в конце концов они перестают разговаривать, чтобы иметь возможность нормально прожевать свою еду. хэчан занят плейбоем, украденным из супермаркета на днях. марк смотрит в тарелку, играя вилкой с яичным желтком, но мыслями где-то далеко. — хэчанни? — хм? — мне кажется, я люблю тебя. вилка хэчана вылетает из его руки и со стуком падает на пол. ужасная яичница марка все еще наполовину не прожевана в его теперь полуоткрытом рту, и это ни в малейшей степени не привлекательное зрелище, но марк смотрит так, будто это самая красивая картина на свете. — я... я... ты... — хэчан, острый на язык хэчан, ни разу не заикался за свои двадцать лет жизни, и марк почему-то гордится собой, это он смог довести его до такого состояния, — о чем, черт возьми, ты говоришь- почему? тон марка настолько серьезен, что кажется, будто он читает новости или результаты последних президентских выборов: — мы вместе уже довольно давно. и я просто не был уверен, что ты чувствуешь то же самое, поэтому вроде как молчал. хэчан может только смотреть, и смотреть, и смотреть, пока не поймет, что лучше просто молчать и делать то, что говорит ему его тело. марк вынужден встать на ноги, прежде чем пара пухлых губ падает на его собственные в умопомрачительном поцелуе. это немного грязновато, хэчан на вкус напоминает завтрак, который только что съел, но марк вздыхает ему в рот и позволяет стянуть рубашку через голову. старший отодвигает тарелку от края стола, чтобы хэчан мог сесть и обхватить его ногами, и когда та соскальзывает на пол, разбиваясь на мелкие кусочки, он не обращает на это внимания, потому что теперь хэчан лежит на обеденном столе в рубашке, задравшейся до груди. он тянет марка вниз за шею, заставляя их бедра встретиться. — ты невероятен, — выдыхает хэчан, проводя зубами по нижней губе марка, — неужели ты не мог выбрать более подходящий момент, чтобы сказать это? — прости, — губы марка раскрываются в беззвучном стоне, когда хэчан просовывает руку под его спортивные штаны и дразнит поверх нижнего белья, — я думал сказать это с тех пор, как проснулся, оно начинало сводить меня с ума. — черт возьми, марк, это несправедливо, — хэчан берет марка за руку, ведя туда, где он хочет, чтобы его трогали, и тихо скулит, когда тот потакает ему, — расскажи мне больше, — выдыхает он, царапая кожу, пока они трутся друг о друга, — я хочу, черт возьми, услышать больше, марк, пожалуйста. и марк без малейших колебаний хвалит его, осыпает комплиментами каждую деталь, каждую мелочь. я люблю тебя. я люблю твой медовый аромат. я люблю твою улыбку и эту родинку у тебя на шее. я люблю, как ты произносишь мое имя. хэчан бессилен перед словами марка, извиваясь и умоляя, чтобы марк вошел в него так, чтобы он увидел звезды, а марк более чем жаждет подчиниться. я люблю, как ты стонешь. я люблю, как ты выгибаешь спину. я люблю тебя, люблю видеть тебя таким. ты такой красивый, донхёк. такой чертовски красивый. хэчан толкает его обратно на стул, впиваясь зубами в изгиб шеи, заглушая стон, затем заползает между его ног и берет глубоко в рот. — черт, — марк хватает пригоршню пепельно-серых волос хэчана, глубже толкаясь в горячий рот, и скулит от того, как сексуально хэчан выглядит на коленях. у него удивительно длинные ресницы, с маленькими слезинками, застрявшими между ними от того, как сильно марк бьет его по горлу. марк вот-вот кончит, из его горла вырываются тихие стоны, когда хэчан внезапно останавливается и полностью вынимает изо рта, лишь слегка облизывая головку. марк хнычет, сдвинув брови, умоляя хэчана перестать его дразнить, пока тот просто улыбается, смотря прямо в глаза, потому что это то, чем он является, и марк разрывается между любовью и ненавистью к этой его черте. хэчан в конце концов перестает мучить его и берет глубоко и медленно, как он знает, марк хотел бы, пока тот не начинает дрожать, толкаясь особенно глубоко. хэчан тяжело выдыхает, ожидая, когда марк закончит, наслаждаясь тихими стонами, прежде чем проглотить все. немного стекает по подбородку, и марк тут же извиняется, заикаясь, осторожно притягивая хэчана к себе на колени и вытирая рот нежными движениями пальцев: — ты в порядке? хэчан смотрит на него из-под челки, глаза полуприкрыты от похоти, когда он берет два пальца марка и помещает их между губами, слизывая каждую капельку. марк смотрит немигающими глазами и с отвисшей челюстью. хэчан наклоняется ближе, обвивает руками его шею, и вздыхает, целуя одно из плеч: — я тоже тебя люблю, — шепчет он, и хотя марк ничего не видит, он поставит на кон свою жизнь, чтобы узнать, правда ли хэчан сейчас краснеет от своих собственных слов, — но не будь слишком самоуверенным, идиот. марк хихикает, это так по-хэчановски. он отстраняется, чтобы посмотреть ему в глаза, и хэчан действительно покраснел: — не буду, — говорит марк, мягко целуя каждую щечку, — не буду, так что оставайся со мной, хэчанни. пока мы живы, никогда не покидай меня. — звучит не так уж плохо.

〤

— ладно, готов? — спрашивает хэчан, крепко сжимая в руке нож, — на счет три. раз, два, три! марк пинком распахивает входную дверь, открывая путь в новый дом. у них кончилась еда, так что самое время снова поискать. это единственный дом в ближайшем квартале, который они еще не обыскали, и все потому, что окна закрыты картоном и свет не может проникнуть внутрь. а правило номер один в этом мире гласит: вы должны находиться в местах, куда может проникнуть солнечный свет. внутри темно — так темно, что марку приходится держать в одной руке фонарик, а в другой пистолет: — видишь что-нибудь странное? — спрашивает он, оглядываясь по сторонам. — нет, если бы они были здесь, то уже прибежали бы на шум, который мы только что устроили, так что я думаю, мы в безопасности, — хэчан указывает пальцем в сторону кухни. — держись поближе ко мне, — напоминает ему марк, и они идут бок о бок, все еще держа оружие на вытянутых руках. над кухонной стойкой есть окно, которое марк тут же пытается пробить, но безрезультатно. повернувшись к хэчану, который отвечает за перенос холодного оружия: — у тебя есть что-нибудь, чтобы разбить это? нам нужен солнечный свет. — да, подожди, сейчас. глаза марка воспринимают происходящее быстрее, чем уши, и то, что он видит, — это хэчана придавленного к полу женщиной с мутными белыми глазами и гнилой плотью. и прежде чем марк успевает выкрикнуть его имя, он чувствует, как его собственное тело ударяется о стену, а пара больших рук пытается вспороть ему живот. их двое, и оба они сильнее, чем он когда-либо мог бы стать. марк слышит, как хэчан кричит его имя, то ли потому, что пытается спасти, то ли зовет на помощь, он не уверен, и у него нет времени думать об этом. марк пинает живого трупа и тот немного спотыкается, но этого достаточно, чтобы марк прицелился ему в грудь. он делает выстрел, звук грохочет в воздухе, и снова нажимает на курок, всаживая пулю в голову. затем старший нацеливается на женщину, промахиваясь, но отвлекая достаточно, чтобы хэчан мог перерезать ей горло своим ножом. — хэчан! — марк немедленно подбегает к нему, обхватывает за талию и тащит, пока они не оказываются снаружи дома, где над их головами палит солнце. оба лежат на пустой улице, тяжело дыша и чувствуя, как адреналин медленно бежит по их венам. — черт, мы чуть не умерли, — говорит марк, поворачиваясь, чтобы увидеть молодого человека, морщащегося от боли, — ты в порядке? — да, — шипит хэчан, — но я думаю, что моя рука... — конец предложения повисает в воздухе, — марк. старший проследил за его взглядом и содрогнулся от увиденного. всего в нескольких дюймах от запястья виднеется след от укуса, и он достаточно глубок, чтобы почти разорвать кожу. и если история хэчана была правдой, то- — держись от меня подальше! — хэчан чуть не спотыкается о собственные ноги от того, как быстро пытается набрать дистанцию, — не смей приближаться ко мне, марк. — что... — марк тоже вскакивает на ноги, делает шаг вперед, и хэчан тычет ножом ему в лицо, — хэчан, успокойся, — он поднимает обе руки в воздух, изо всех сил стараясь оставаться в здравом уме ради них обоих, — давай все обдумаем. — нет, —яростно качает он головой, — тебе нужно держаться от меня подальше. — хэчан, у нас иммунитет. пожалуйста, успокойся. — нет, если нас укусят, марк! черт, ты что, не слышал, что я тогда сказал? — да, но мы не уверены, что будет с тобой. может быть, у всех по-разному- — это не имеет значения, я не собираюсь рисковать, — поспешно перебивает хэчан, — возвращайся домой. — нет. — просто возвращайся в чертов дом, марк! — куда же тогда пойдешь ты?! — голос звучит хрипло от отчаяния, — а?! куда ты собираешься идти? хэчан стискивает зубы, отчаянно ища ответ: — это не твое дело. — ни в коем случае, ты идешь со мной. — почему ты меня не слушаешь? — потому что твои слова не имеют никакого смысла, почему я должен слушать тебя?! пошли, донхёк, мы подумаем об этом, когда вернемся домой! это заманчиво, особенно после того, как он слышит свое настоящее имя из уст марка, но это неправильно. хэчан знает, что это неправильно: — я не хочу причинять тебе боль, марк. — никто не пострадает, так что, пожалуйста... — марк понижает голос, делая осторожный шаг вперед, — пожалуйста, донхёк. иди ко мне. я не оставлю тебя одного. глаза хэчана слезятся, когда он поднимает голову к небу, стоя неподвижно, пока марк нежно обнимает его, притягивая к себе: — я боюсь, марк, — шепчет он, издавая тихие всхлипывания, марк кивает, говоря то же самое. — пойдем домой, — говорит марк, обхватив ладонями щеки хэчана и заставляя его смотреть в глаза, — хорошо? хэчан кивает: — хорошо.

〤

прошло два дня, а марк не знает, что ему делать. хэчан умирает, умирает мало-помалу с каждой секундой. процесс трансформации настолько очевиден и быстр, что, когда марк заснул на плече хэчана всего на несколько минут, он заметил, как он бледнеет и какой мерзкий запах исходит от его кожи. его золотистая кожа теперь покрыта пятнами, под ней появляются черные вены, он выглядит мертвым. — марк... марк больше не узнает его голоса. теперь это похоже на карканье, как будто его голосовые связки истончаются в тонкую струну, вот-вот собирающуюся лопнуть. каждый раз, когда марк берет его за руку, вздрагивает от того, как она холодна, хэчан пытается вырвать ее с той небольшой силой, которая у него осталась, и шепчет ему, чтобы он ушел. — я никуда не собираюсь. не без тебя, — всегда отвечает марк, и они оба знают, что это еще одно обещание. хэчан просто хочет, чтобы марк сломал его, потому что сохранение будет означать смерть для них обоих. дом, который раньше был таким оживленным днем и тихим ночью, теперь кажется надгробным камнем для каждой проходящей секунды. марк некоторое время не выходил, ел один раз в день и пил так мало, как только мог. однако он заставляет хэчана есть как можно больше, но тот обычно отнекивается, говоря, что его вырвет, если еда окажется на языке. каждую ночь марк относит его в постель, как обычно, но больше не обнимает. кожа хэчана холодна как лед, и хотя он дышит очень, очень медленно, порывы воздуха, выходящие из его рта, не ощущаются ни в малейшей степени теплыми. — марк… — шепчет хэчан ночью, и марк не может сдержать печаль, расцветающую в его сердце, когда он слышит, как сломан его голос, — есть так много вещей… мне так много хочется сказать тебе… шоколадно-карие глаза хэчана постепенно превращаются в серебряные, и в темноте комнаты они почти светятся: — спасибо… за то, что остался со мной... — бормочет он, и марк видит, что хэчан вот-вот расплачется, но он этого не делает. он больше не в состоянии. — это большая честь для меня, хэчанни.

〤

марк не спал нормально уже три дня, и это сказывается на нем. он либо смотрит в потолок, изо всех сил стараясь сосчитать дыхание хэчана и убедиться, что оно не прекращается, либо просыпается каждые несколько минут в холодном поту, думая, что хэчан покидает его навсегда. поэтому в какой-то момент его тело больше не может этого выносить, и он засыпает, положив голову на плечо младшего. они сидят на полу, прижавшись спиной к стене, лицом к входной двери. марк держит наготове свой пистолет и нож хэчана, но к ним уже давно никто не прикасался. марк не собирается пользоваться ими в ближайшее время. он просыпается почти с остановкой сердца, когда входная дверь с грохотом открывается, и затуманенными глазами марк видит сразу несколько фигур, входящих в дом. он инстинктивно тянется за пистолетом и целится в толпу, но- — подождите! — мужской голос гремит в воздухе, — не стреляйте! наконец до него доходит, что на улице светло и перед ним люди — настоящие, дышащие люди, которые выглядят такими же усталыми, как и он, хотя и не лишены сна. у них есть оружие, от арбалетов до дробовиков, но человек, который выглядит так, будто он главный, делает шаг вперед с поднятыми руками и посылает ободряющую улыбку. — успокойся, — говорит он, — я человек, как и вы. марк, инстинктивно встает перед, чтобы защитить, и не может поверить в то, что видит, и думает, как сон может быть таким реальным, но другой мужчина, более высокий, направляет пистолет на хэчана, и марк резко возвращается к реальности. — тэён-хен, — говорит он, — этот превращается. мы должны убить его. — нет! — марк снова поднял пистолет, готовый нажать на курок, — опусти пистолет, или я выстрелю, клянусь богом, если ты его тронешь! — джено, — командир — тот, кого зовут тэён — машет рукой, говоря опустить оружие, — все в порядке. давайте сначала поговорим. марк переводит взгляд с одного мужчины на другого, внимательно изучая их лица: — кто ты? — выживший, — улыбается тэён, и это кажется искренне, но марк не доверяет ему ни в малейшей степени, — как и вы. его сердце бьется как сумасшедшее, и он так поражен, что на самом деле есть и другие, такие же, как он, которые, кажется, находятся в гораздо лучшем состоянии: — сколько вас? — сотни. мы ищем новых людей, чтобы присоединиться к нашей колонии. мы верим, что выжившие еще есть, и мы можем дать отпор, если нас станет больше. — дать отпор? у нас нет лекарства. — да, но у нас иммунитет, пока нас не укусили, — тэён бросает взгляд на хэчана, и марк почти рычит в ответ, — мы также сами выращиваем продукты. вы должны пойти с нами. — он может пойти? — марк кивает в сторону хэчана. тэён имеет наглость выглядеть сочувствующим, в отличие от своего друга, джено, который все еще смотрит на хэчана, как будто он добыча, которую нужно съесть, когда все должно быть наоборот: — хотел бы я сказать 'да', — говорит тэён, — но не думаю, что он сможет. — тогда я остаюсь. тэён вздыхает, но сохраняет на лице нежную улыбку: — могу я хотя бы узнать ваше имя? марк колеблется, вероятно, потому, что хэчан является мишенью. при других обстоятельствах он бы в мгновение ока принял предложение тэёна: — марк. — приятно видеть тебя живым, марк, — говорит тэён, протягивая руку, и марк осторожно принимает ее для рукопожатия, — это твой друг там? марк оборачивается, смотрит на мужчину, его дыхание замедляется, и, возможно, хэчан пытается улыбнуться, но все, что он делает, это разбивает сердце марка: — он... — у марка перехватывает дыхание, — он — моя семья. хэчан закрывает глаза, уголки губ слегка приподнимаются. — мне очень жаль, —тэён кладет руку на плечо марка, — мне бы очень хотелось помочь, но мы ничего не можем сделать. ты ничего не можешь сделать. уже слишком поздно. марк знает это, он говорил себе это, но когда это говорят прямо в лицо, все еще причиняет боль. — я думаю, он тоже хотел бы, чтобы ты пошел с нами, — тэён подходит ближе к хэчану, но все еще держится на безопасном расстоянии, чтобы марк больше не направлял на него пистолет. он опускается на колени и тихо спрашивает: — правда? глаза хэчана медленно двигаются, изучая тэёна, и, возможно, его зрение уже затуманилось, но его взгляд тверд, когда он кивает. — пожалуйста, — говорит хэчан мягко, тихо и душераздирающе, — возьми его с собой.… марк слышит, как трещит по швам его собственное сердце: — хэчан- — ты уверен? — подтверждает тэён, и хэчан медленно кивает. марк не уверен, потому ли это, что он слишком слаб, чтобы двигаться, или он просто не хочет, чтобы марк действительно уходил. марк мечтает о последнем, но тэён машет рукой, и в следующее мгновение его волокут через всю комнату. —нет! не прикасайтесь ко мне! — борется марк, пинаясь изо всех сил, когда его удерживают двое парней, которые намного внушительнее его, — не смейте ко мне прикасаться! — марк. марк замирает, его желудок переворачивается при звуке голоса хэчана. на этот раз он громче — достаточно громко, чтобы никто не услышал, как сердце марка разбивается вдребезги: — просто иди. — лучше жить, чем умереть, марк, даже в таком мире, — говорит тэён, беря марка за запястье, и на этот раз тот подчиняется. как будто вся сила покинула его тело, и он не в состоянии даже стоять на собственных ногах, если тэён не будет поддерживать его. и, уходя, марк не сводит глаз с хэчана, все еще спрашивая, зачем? но хэчан только улыбается и произносит что-то, отчего глаза марка расширяются. он произносит обещание, такое, которое они делили друг с другом, но на этот раз у хэчана нет сил, чтобы воплотить в реальность. но он все равно это произносит, потому что это его последнее желание, прежде чем все потемнеет. скоро увидимся, марк.

〤

в первый день пребывания марка в колонии ему кажется, что наступил конец света, он наконец это понимает, тогда, когда хэчан оказывается вне досягаемости. тэён предложил ему больше разнообразной еды, чем он видел за последние три месяца, но он все равно смотрит на свою тарелку, как будто она пуста, как будто не знает, что с ней делать. место безопасное, охраняется высокими воротами и сменными сторожами, а возле палатки, где он остановился, горит костер. марк знает, как бы это место понравилось хэчану. он, наверное, танцевал бы вокруг, говоря марку, чтобы он сыграл еще одну песню майкла джексона на своей гитаре. а марку, скорее всего, будет трудно нажимать на аккорды, потому что, когда марк больше двигает руками, хэчан больше двигает бедрами, и он так естественно хорош в этом, что заставляет марка страдать от простого желания прикоснуться. обхватить его руками за талию, прижаться губами к полным губам, содрать всю одежду, чтобы провести пальцами по гладкому позвоночнику. вокруг него так много выживших, и такие люди, как чону и лукас, улыбаются ярче солнца, но марк просто хочет спрятаться в темноте. у него уже есть свое солнце, и это солнце умирает. — марк, — зовет тэён, садясь рядом с ним перед костром, пляшущим в пустых глазах, — как ты? марк не отвечает, и это, вероятно, несправедливо, потому что тэён был добр к нему, но сейчас уже все равно. — послушай, — выдыхает тэён, кладя руку на спину марка, — я знаю, что ты чувствуешь, но... — не говори мне этого, черт возьми, — огрызается марк, скидывая его руку, — только не говори, что знаешь, что я чувствую. и тэён дает ему минуту, чтобы отдышаться, потому что да. он задыхается. он чувствовал, что задыхается с того самого момента, как переступил порог своего дома в фургон тэёна. — нам нужен каждый оставшийся в живых, — мягко объясняет тэён, — мы сможем продержаться дольше, если будем сотрудничать. защищать друг друга. и я действительно думаю, что это лучший выбор для нас обоих, но если ты чувствуешь, что это не для тебя, тогда я не буду удерживать. это твое решение. марк смотрит на небо, окрашенное в оранжевый цвет, солнце вот-вот сядет: — прости, — вздыхает он, проводя рукой по глазам, — извини, что был таким мудаком и вымещал все это на тебе. — большинство людей ведут себя так же, когда впервые попадают сюда, так что я вроде как привык, — усмехается тэён, — у всех нас есть свои истории, марк, но закончим ли мы их и начнем заново с чистого листа или будем слишком долго думать над концовкой — наш выбор. как ты можешь видеть, мы все сделали свой. мы решили начать сначала. марк окидывает взглядом свое окружение, действительно обращая внимание на каждую деталь, и понимает, что счастье вокруг него реально. эти люди ценят жизнь больше, чем раньше, и находят утешение друг в друге. даже если и наступил конец света, для них это просто еще один день нового мира. еще один день, чтобы начать все сначала. еще один день, чтобы оценить радость, если вы дадите ей шанс и присмотритесь достаточно. — ты потерял кого-то из близких? — спрашивает марк почти шепотом. — больше, чем мог бы сосчитать, — отвечает он, и если бы марк слушал очень внимательно, то заметил бы дрожь в голосе, — у меня был кое-то. кое-кто, кого я действительно любил. почти как у вас двоих. — могу я спросить, что случилось? тэён выдыхает в вечернее небо: — как и все остальные, полагаю. он умер. — от чего? — от пули в голову, — тэён тяжело дышит, — моей пули. тишина повисла в воздухе, и до него только сейчас дошло, что тэён, конечно же, потерял кого-то из-за вируса. конечно, он знает, что чувствует марк. он пережил гораздо больше. тэён сказал, что его звали джехён, но он всегда просил называть его джей, потому что так было круче. марк видит, как на лице тэёна появляется томительная улыбка каждый раз, когда его рот формирует его имя: — его укусили, когда он пытался спасти меня, — вспоминает тэён, поигрывая пальцами с краями толстовки, — я думал, он выздоровеет, но... — он этого не сделал. тэён смотрит на него, на то, как марк борется со слезами: — он этого не сделал. — мне очень жаль, — это все, что марк в состоянии сказать, и этого, кажется, достаточно, судя по нежной улыбке на лице тэёна. старший кладет руку на темные локоны марка, гладит, как отец своего сына, прежде чем встать и вытянуть руки над головой. — говорю по опыту, — произносит тэён, уходя, — у него еще есть по крайней мере день. марк знает, что он говорит о хэчане, точно так же, как он сам думал о нем во время рассказа старшего, и замечает, как что-то выскальзывает из кармана его джинсов: — хен, ты что-то уронил. — нет, ничего, — он бросает озорную улыбку через плечо, — спокойной ночи, марк. это ключ. ключ от машины тэёна. марк знает, что теперь все зависит от него, — останется он или уйдет. хочет ли он остаться с живыми или исчезнуть вместе с мертвыми. выберет ли он несколько мгновений разлуки с хэчаном или жизнь с тэёном. ответ ясен. прошел всего один день. один гребаный день. но марк угоняет машину тэёна и выезжает утром, будто от этого зависит его жизнь. и, может быть, так оно и есть, потому что хэчан — его жизнь, и сейчас он теряет свой свет, как умирающая звезда. даже если хэчан превратится в черную дыру, марк не будет возражать, чтобы его засосало, лишь бы присоединиться к нему в вечности тьмы. все равно без его солнца нет света. марку требуется четыре часа, чтобы вернуться в дом, который он полюбил, и он начинает ехать так же быстро, как это делал хэчан. солнце светит на его кожу, но он все еще дрожит от холода. сердце стучит так громко, что все остальное кажется шепотом. — хэчан-а! — кричит марк в ту же секунду, как врывается в дом — место, которое они оба называют домом. пожалуйста, будь здесь. пожалуйста, будь жив. он бегает из угла в угол, высматривая человека, которому принадлежит его сердце, и чувствует, как подкашиваются ноги, когда наконец находит. хэчан сидит перед лестницей, ведущей в подвал, и какая-то часть марка задается вопросом, может быть, он там, чтобы избежать солнца, но игнорирует это. ему все равно. марку плевать, даже если его трансформация почти завершена, потому что, когда хэчан смотрит на него, когда его рот открывается, чтобы назвать его имя, марк уже бежит к нему. хэчан неподвижно лежит в объятиях марка, а тот обнимает его изо всех сил: — я так рад, что ты все еще здесь, — говорит марк, проводя пальцами по пепельно-серым прядям, ставшими еще темнее, чем при первой встрече. хэчан слышит, как марк снова и снова шепчет его имя, и замечает, что плачет, вцепившись в него, как в спасательный круг: — марк… — хэчан зарывается лицом в изгиб его шеи, что кажется одновременно любимым и чем-то странным, потому что марк больше не чувствует медового запаха, обычно исходящего от хэчана, он больше не чувствует тепла, просачивающегося сквозь одежду, он больше не слышит игривых плаксивых жалоб. но это все еще хэчан, и это самое главное. — почему... ты вернулся? — я не мог не сделать этого, — отвечает марк, отчаянно качая головой, — я не могу, хэчанни, я не могу оставить тебя. мне все равно, что у нас осталось всего несколько минут или даже секунд, я просто хочу быть с тобой. хэчан хватает марка за рубашку, издавая звук между всхлипом и удушьем, и он, вероятно, хочет заплакать, но не может. его кожа гниет, почти все телесные функции перестали работать, и он знает, что выглядит невыносимо отвратительно, но то, как марк держится за него, все еще заставляет чувствовать себя желанным. заставляет чувствовать себя любимым. — марк, — хрипит хэчан, отстраняясь, и марк чуть не плачет снова, когда замечает, насколько бледнее стал хэчан, даже когда они не виделись всего день. черные полосы стали более заметными, окрашивая лицо и кожу, как ужасающая татуировка, а хрусталики его глаз теперь совершенно белые, — марк, ты должен убить меня. — что... нет... хэчан прижимает нож, который держал в одной руке, к груди марка: — я пытался, но я… — его мутные глаза, кажется, кричат в агонии, — я слишком боюсь.… пожалуйста, марк… — нет, ни за что. — марк! — тоненький, как бумага, голос хэчана внезапно прогремел в воздухе, посылая дрожь по спине марка, — я это чувствую. я теряю себя и… — этот блеск в его глазах заставляет старшего дрогнуть, — я так голоден. марк знает, что он жаждет совсем не человеческой пищи. то, как хэчан слегка оскаливает на него зубы пугает, каждый дюйм его тела кричит ему бежать, но марк притворяется глухим: — я подожду, пока все действительно закончится. я подожду, когда ты действительно уйдешь. я убью тебя, когда от тебя не останется и следа. но марк не уверен, сможет ли он сдержать свое обещание. хэчан в конце концов соглашается с усталым кивком, потому что они знают, что марк гораздо упрямее, чем кажется, и умоляет хотя бы связать его, чтобы не смог напасть в ту секунду, когда потеряет контроль, на это марк нехотя соглашается. хэчан сидит на полу, прислонившись спиной к огромной декоративной колонне на кухне, и ждет, пока марк обматывает веревку вокруг его талии. — слишком туго? — обеспокоенно спрашивает марк, и это так странно — задавать этот вопрос полу-трансформированному зомби, поэтому хэчан слабо улыбается и отвечает: — недостаточно туго, идиот. марк слабеет при виде улыбки хэчана, которую так любит, и наклоняется, чтобы поцеловать, но хэчан сразу же отворачивается. — не надо, — предупреждает хэчан, хотя его вот-вот поглотит то же желание, — ты заразишься. марк крепко обхватывает обе щеки ладонями и шепчет: — мне все равно, — прямо в рот, не заботясь ни о ледяной коже, ни об ужасном запахе гниющей плоти, потому что под всем этим все еще хэчан и он все еще любит его. так мучительно и искренне. — я люблю тебя, — шепчет марк между поцелуями, — я люблю тебя. я всегда буду любить тебя, хэчанни. хэчан закрывает глаза, он больше не может вдыхать запах марка, как делал еще несколько дней назад, и это угнетает, потому что марк всегда пахнет летом, а хэчан любит лето. через несколько часов останется только тьма, встречающая его как старого друга. и ему повезет, если у марка действительно хватит духу убить его, когда его поглотит эта тьма, и все в порядке, пока он не заберет с собой марка. потому что марк заслуживает света, даже если для этого ему придется отдать свой. и вот они ждут. ждут, сидя бок о бок, переплетя пальцы, а голова хэчана покоится на плече марка: — расскажи мне, — умоляет хэчан, его глаза тяжелеют, а боль в животе — жажда крови и человеческой плоти — сводит с ума, растет и поглощает изнутри, — расскажи, почему ты меня любишь... а марк делает это без колебаний, потому что то, что он чувствует, никогда не изменится. он все еще любит волосы хэчана, любит его глаза, любит его голос, любит его прикосновения, независимо от того, насколько они изменились сейчас. — и мне нравится, как ты всегда говоришь, что я плохой повар, — тихо хихикает марк, — но всегда ешь так, будто это твоя последняя еда. — потому что это… — голос хэчана слабый и болезненный, но в его тоне есть оттенок юмора, — ты так плохо готовил… это правда могло убить меня… марк смеется, беззаботно и молодо, как всегда, а хэчану хочется плакать. — мне нравится, как мы время от времени ссоримся, и как ты дуешься каждый раз, когда я выигрываю, — продолжает марк, мягко улыбаясь про себя, — мне нравится, какой ты храбрый, как ты склонен не думать о вещах и просто жить моментом. жаль, я не могу жить, как ты. голос марка начинает ломаться по мере того, как он говорит, в его глазах появляются горячие слезы: — и я действительно, — выдыхает он между тихими рыданиями, — я действительно люблю слушать, как ты поешь. у тебя самый красивый голос, который я когда-либо слышал, и я хотел бы, я так хочу… — его плечи начинают трястись, — хочу снова услышать, как ты поешь, хэчанни… дыхание хэчана становится медленнее, зрение начинает исчезать. марк говорит как будто издалека, словно бормочет под водой. хэчан чувствует, как падает в бездонную яму, монстр ждет внизу, и вдруг он просто… теряется. — хэ… чан...? глаза марка расширяются, когда он чувствует, как зубы хэчана впиваются в кожу его шеи, вгрызаясь, прежде чем содрать своими клыками. все тело марка содрогается от боли, посылая электричество вниз к кончикам пальцев. он инстинктивно отползает от хэчана, кровь капает на рубашку и на деревянный пол под ним. глаза хэчана полностью белые, слюна, смешанная с кровью марка, капает изо рта, и он рычит, обнажая зубы, как голодный волк. марк пытается позвать его по имени, но бесполезно. хэчан — нечто иное. что-то совершенно другое. хэчан изо всех сил пытается вырваться, пальцы царапают воздух, тянувшись к марку с отчаянием голодного льва. пистолет марка давит сзади на джинсы, он знает, что делать. у него просто нет желания делать это. — хэчанни, это я... пожалуйста, это марк. хэчан ревет, темная кровь брызжет из его рта. веревка вокруг его талии — единственное, что удерживает его на месте, держа их на безопасном расстоянии, но марк знает, что и та долго не продержится. хэчан пугающе силен. кровь марка хлещет из раны, окрашивая руку в темно-красный цвет, от этого у него начинает кружиться голова. в тот момент он понимает, что умрет либо от рук хэчана, либо превратится в то самое существо, которое сидит сейчас перед ним. марк кладет палец на спусковой крючок, целясь хэчану в голову, и чувствует, что его вот-вот вырвет. как я могу его застрелить? но он старается. он пытается, потому что обещал человеку, которого любил, что сделает это. он пытается, потому что мир не заслуживает того, чтобы видеть хэчана таким. он не хочет, чтобы кто-то смотрел на него и думал о нем как о просто безмозглом, пожирающем плоть зомби, когда хэчан был совсем не таким. хэчан был милым, добрым, хотя время от времени и озорничал, и он так ярко сиял, почти ослепляя каждый раз, когда марк смотрел на него. поэтому он прицеливается и промахивается, потому что руки дрожат. пуля, вонзившаяся в колонну позади существа, заставляет только зарычать сильнее. веревка начинает рваться. марк до сих пор не может избавиться от воспоминаний о лице хэчана, когда тот сказал ему, что тоже любит его, или просто от воспоминаний о нем — о том, как он любил. но чудовище, которое перед ним сейчас — это не хэчан. марк просто должен убедить себя в этом. у него мало времени. он делает шаг ближе, достаточно близко, чтобы не промахнуться, и делает глубокий вдох, целясь в висок хэчана. он изо всех сил удерживает руку, прежде чем закрыть глаза, чувствуя, как горячие слезы текут по его щекам, и шепчет: — скоро увидимся, хэчанни. в комнате мгновенно воцаряется тишина, марк слышит только собственное судорожное дыхание, но надолго он не останавливается. не глядя на тело хэчана, он быстро заряжает пистолет еще одной пулей — своей, последней — и прижимает дуло к голове. он чувствует жар, почти обжигающий кожу, но не позволяет себе думать. он не позволяет себе дышать. он не позволяет себе чувствовать. и со щелчком пистолета он, наконец, улыбается. теперь мы вместе навсегда, хэчанни.