Мёртвые не ломаются

      Видите? Вот чему вы посвятили свои сердца. Свободе? Выбору? Правде? Однозначно, вы посвятили их нам. Не важно, зачем мы их у вас отняли и каким путём бы пошли, вы доверяли нам всегда. С самого начала. Когда я только начал свою новую вторую жизнь, испытав очередную порцию дерьма, что сопровождает меня каждый день. Тогда я впервые познал разочарование в себе от своей беспомощности, неправильности, глупости, гнева и, самое главное, отсутствия возможности исправить сделанное.        Даже после своей смерти он оставался у меня в голове, его мысли, идеи… Я не знаю правильного ответа и никогда не знал… никто не знал. Но сожалеть об этом я точно не буду… не буду. Каждый день, вплоть до сегодняшнего, эти слова крутились у меня в голове. Они не исчезнут. Через сколько бы я не прошёл, я всегда оставался собой, мог забывать на мгновение, отвлекаться. Но эти мысли не покидали меня.       Возможно, так даже лучше. Если бы не они, я бы не принял решение о равноценной замене, которая привела к этим людям, словно продублированным из моей прошлой жизни: красноголовой жизнерадостной, надоедливой четырёхглазке и высокому блондинистому Эрвину.        Почему я снова и снова вставал на ноги и находил их, только потеряв? Очевидно, я не хотел их терять, не хотел терять своё счастье, что заставляло подниматься, держаться и дышать. Я помню то, как лишился их в первый раз. Помню уверенность в их глазах, что заставила меня поверить и отпустить.       Я помню её оторванную голову, всю измазанную в грязи, стеклянные зелёные глаза, от которых раньше так веяло наивностью, его отгрызанное тело по пояс, грязные светлые волосы, добродушную улыбку и постоянную надежду на будущее вместе.       Помню его предсмертные слова. Я ведь мог спасти его, так почему же не спас? Я выбрал Армина далеко не потому что он имел заветные мечты о море. Нет, я просто понял чувства Эрвина. Я боготворил его, считал лучше себя и следовал за ним, восхищаясь его бескорыстной мечтой. Но лишь тогда, в Шиганшине, я понял его истинные намерения. Он был маленьким ребёнком, который хотел осмыслить смерть отца, достучаться до правды. Все люди — рабы чего-то, а Эрвин был рабом своей мечты. Лишь дав ему умереть, я смог освободить его от этого. Ведь мечта и зовётся мечтой только из-за того, что ты не можешь к ней прикоснуться. Поэтому, жизнь, освещённая ей до самого конца, и есть самая лучшая.       Помню её жертвенный взгляд. Даже когда шла на смерть, она отшучивалась и улыбалась. Всю жизнь держала маску, думая, что этого не видно. Может, другим и не было, но не мне. Я будто смотрел на нее насквозь. Мы понимали друг друга в совершенстве. После смерти Эрвина она была единственным, что у меня осталось. Даже впоследствии её предложения о житие вне проблем, я знал, что ей будет сложно. Она была яркой и любознательной, но в то же время с кучей мусора в голове. Этот мусор и не давал ей покоя. Заботясь о других, она тщательно пыталась его скрыть… даже от меня. Призраки прошлого постоянно преследовали её. Думаю, она пошла на верную смерть, лишь потому что устала. Ханджи сама понимала, что даже после победы, она не сможет смириться с такими большими потерями. Она бы просто не смогла, ценила каждого и помнила. Я очень дорожил ей и не смог бы остановить, ведь всё было решено уже и без меня.       Так почему же я не ломаюсь с их смертей? со смертей своих товарищей? соотечественников? Я давно уже поломан. Точнее, мёртв… С того самого дня, когда умерла мама, ушёл Кенни… Я уже тогда был сломлен. Означает ли это то, что мне всё равно на смерти других? Нет, и никогда не будет. Со стороны я кажусь великим воином, способным на всё и ни о чем не жалеющим. Мне так же больно, как и остальным. Просто эти удары доносятся через крепкие стены моего разума, которые я сам и возвёл. Я сделал так, чтобы никто не смог до меня достучаться, кроме них… им я всегда позволял это сделать. И снова их заменил, на Фалько и Габи. Поэтому, пока живы эти дети, жив и я. *** — Снова задумался. Так и просидел всю ночь на инвалидной коляске, — отряхнув руки, я взялся за колёса и подкатился к окну, открытому нараспашку. Дул тёплый летний ветер, тормоша белоснежную занавеску. Светило яркое утреннее солнце. К окну с опаской подлетела белая птица и села рядом со мной. — Ну, что ж, привет, Эрен.