О пирогах и людях-зефирках

Сколько Юно себя помнил, ему никогда не удавалось преуспеть в том, что требовало словесной передачи того, что лежит у него на сердце. Не то чтобы он был совсем плох в этих бесконечных сочинениях, эссе и других вещах, которые его обязывает выполнять образовательная программа, но и сказать, что каждое из заданий выполнялось им с завидным отличием вряд ли получится. Чон не силён в выражении чувств как по отношению к тому, что происходит вокруг, так и внутри него, но если бы вы попросили его попытаться, пусть и корявенько, раскрыть причину, по которой он старательно избегает своего лучшего друга вот уже третью неделю подряд, то… Сперва он бы, конечно, растерялся, замерев на месте на манер оленя в свете фар, — всё, что касалось Джонни Со всегда воспринималось им близко к сердцу — а от знаменитых ямочек солнечного мальчика не осталось бы и следа. Но спустя минуту-другую, неосознанно начав теребить краешки натянутых до середины ладоней рукавов из-за постепенно нарастающего в груди волнения, Юно припомнил бы очень интересную вещицу, как-то прочитанную им в одной книжке. С щеками, от смущения окрасившимися в цвет спелого персика — что весьма символично, стоит отметить, учитывая ещё одно прозвище, увязавшееся за ним с первых дней становления членом местного студсовета, в котором их с Со судьбы и переплелись — и ощутимо горящими кончиками ушей, ответил бы, что эта человеческая версия зефирины — его «лимонный пирог». Дело в том, что глубину испытываемых чувств к чему-либо или кому-либо главный герой n-ного произведения передавал с помощью пирогов — и высшей оценкой являлся «лимонный», поскольку тот, пожалуй, любил его самой искренней и чистой любовью. И если следовать примеру всё того же персонажа и с помощью нехитрого сопоставления приоткрыть дверцу, ведущую к самому потаённому уголку души, он бы сравнил Джонни с днями, когда солнечный свет пробивается сквозь небольшую расщелину между штор так, что становится видно пылинки, кружащиеся в воздухе, потому что моменты, подобные этому, всегда казались ему завораживающими — прямо как и сам парень, всё в нём. Мальчик с пушистыми пшеничными волосами сравнил бы того с неповторимой шарлоткой своей мамы, которую обожает не только он сам, но и каждый, кому хоть раз в жизни удалось открыть для себя это чудо выпечки — прямо как в случае с той ещё булочкой Со. Он бы сравнил Джонни с двойной радугой, появляющейся после дождя — такой же уникальной, как и этот парень. Признаться честно, Чон иногда всерьёз сомневается в существовании кого-то настолько доброго, заботливого и отзывчивого, потому что то ли не верит, то ли попросту не понимает, как можно оставаться таким хорошим в мире, полном несправедливости, человеческого безразличия и жестокости. Персик сравнил бы его со своей мини-коллекцией бумажных представителей типографии, в которую входят лишь те книги, которые он без преувеличения готов перечитывать сотни раз, причём сразу же после завершения ознакомления с открывшейся ему историей, потому что как и в случае с мистером зефиркой, он едва ли сможет в полной мере передать то, как сильно дорожит ими и как высоко каждый раз из-за них поднимается его уровень серотонина. Юно сравнил бы его с жёлтым цветом, потому что благодаря нему он всегда чувствует себя гораздо уютнее и комфортнее. А если возвращаться к началу повествования, то в отношении главы студсовета вряд ли можно упомянуть что-то помимо краткого, но ёмкого «лимонный». И Чон Юно совершенно не знает, что ему со всем этим делать. Не потому что боится обзавестись парочкой синяков из-за прозревшего Джонни. Он ведь замечательный, помните? Неисправимый сентиментальный романтик, стремящийся помочь всем нуждающимся, сторонник мирного разрешения конфликтных ситуаций любой тяжести. И в силу последнего, ожидать ссадин в случае его скомканного признания не придётся, ведь «кулаки никогда не были и не будут выходом». Юно страшится другого. Для человека, больше всего ненавидящего душевно ранить кого-либо, будь то намеренно или случайно, данное откровение не станет фатальным, но болезненным — точно. Они, словно две палочки твикс, успели слишком сильно сблизиться с течением времени, проведённого за подтягиванием проблемного для другого предмета, организацией мероприятий в рамках их студенческой деятельности, обсуждением всяких мелочей вроде недавно вышедшей серии их нового любимого сериала, совместного посещения чего-то ранее неизведанного и многое другое, чтобы Юно не знал, как эта новость отразится на Джонни. Осознание того, что он не в состоянии ответить на чувства своего лучшего друга, тем самым заставляя его мучаться из-за неразделенной любви, причинит ему куда большую боль, чем самому Юно — во всяком случае, в этом был убеждён мальчик-валентинка. За всеми этими размышлениями Чон сразу и не заметил того, от чьих глаз старался скрыться вот уже почти месяц. Джонни, оказывается, стоял всего в каких-то метрах двенадцати поодаль, вцепившись в лямку своего рюкзака и внимательно наблюдая за ним, как бы прикидывая, стоит ли сделать шаг навстречу прямо сейчас или подождать чуточку дольше. Однако как следует обдумать дальнейшие действия не удалось никому из них, так как обнаружив знакомую фигуру, Юно, времени зря не теряя, рванул в противоположную сторону, — потому что ещё не готов к тому, чтобы там в конечном итоге ни принесла эта, вероятно, неизбежная встреча — заставляя Со незамедлительно последовать за этим мальчишкой, вздумавшим прикинуться Каспером. К счастью Джонни, юный марафонец, в отличие от него, не может похвастаться коллекцией медалей, обретённых в период активного занятия лёгкой атлетикой, поэтому догнать его особого труда не составит. Хотя, как догнать… Немного не рассчитав свою скорость и габариты, Со, хватаясь на повороте за рукав джинсовой куртки горе-беглеца, впечатывает их в чей-то локер, отчего Юно тут же жмурится и кривит губы, потому что ручка от него врезалась ему прямо в спину — согласитесь, приятного мало. Когда же он наконец решится взглянуть в глаза своему лучшему другу первой любви, то, будучи весь на нервах, ляпнет что-то вроде: «Хей, как насчёт отпустить меня? Иначе кто-нибудь может подумать, что мы с тобой парочка». И как только до него дойдёт неоднозначность сказанного им же, начнёт впопыхах исправляться, поясняя, что: «Ну, знаешь, учитывая как близко мы сейчас друг к другу находимся», после чего издаст что-то, что предположительно должно быть неловким смешком, но в действительности больше напоминает котячий мяфк — если верить Джонни. Который, к слову, вместо ответа лишь крепче прижмёт его к себе, заменяя хватку на плече объятием, и легонько станет покачивать в разные стороны в попытке успокоить не на шутку разволновавшегося парня, а затем и вовсе, словно они герои какого-то второсортного фильма про безнадёжно влюблённых, и также безнадёжно тупящих на протяжении всего хронометража подростков, процитирует какую-то до жути сопливую цитату — кажется, с отсылкой на «Твоё имя», потому что там было что-то о колокольчиках и судьбе. Если честно, Юно плохо разобрал сказанное, и всё из-за слишком громко стучащего в груди сердца, вызывающего пульсацию в районе висков. — Прости, я… — Чон, ранее не испытывающий проблем с дикцией, отчего-то начал заикаться, повторяя несчастное «я» ещё раз пять. — Не мог бы ты повторить, пожалуйста? Я всё прослушал… Что ж, если Юно почти полный месяц активно делал вид, что он маленькое дружелюбное привидение, то Джонни с недавнего времени, по всей видимости, решил взять на себя роль Молчуна из семи гномов, потому что вновь пренебрегая невербальным общением, заключил щеки своего помощника в уже привычно холодные для всех его более-менее близких знакомых и друзей, ладошки, — очевидно, по той причине, что тепла, исходящего из его, несомненно горячего сердца, которым тот неустанно одаривает каждого, зачастую не остаётся на него самого — и едва ощутимо соприкоснулся своими губами с чужими. Чуть отстранившись, с лёгкой улыбкой Джонни всё же решает ответить Чону ещё раз, правда на этот раз выбрав иную цитату: — Это чувство захватило меня ещё давно. Наверное, в тот день… в тот день, когда звёзды сыпались с неба. Юно, расплывшись в ответной улыбке, уткнулся в грудь всё ещё самого лучшего парня на свете, кажется, наконец понимая смысл происходящего. — А ты знаешь почему ни тебе, ни мне, ни кому-либо другому не удасться увидеть звёзды на небе в дневное время? — по максимум, на который он сейчас способен из-за нестабильного эмоционального состояния, собравшись в кучку, подал голос персик, не меняя своего положения, из-за чего звук вышел довольно приглушённым. Но Джонни услышал, и заинтересованно ждал продолжение. — В дневное время их не получится разглядеть вовсе не по той причине, что в данный промежуток каждую из них затмевает Солнце, а из-за того, что все они, до единой, сосредоточены в твоих глазах, и возвращаются на небосвод к тому моменту, когда ты прикрываешь их, отправляясь в страну грёз. Наверное, это не совсем то, что большинство ожидает услышать в ответ на своё признание, но человеческой версии зефирки с поистине добрейшим сердцем хватает и этого, потому что помимо владения знанием о том, что Юно испытывает трудности с общепринятым выражением чувств, ему также известно, что существует множество способов, чтобы поделиться кусочком своей души, и они не ограничиваются «я люблю тебя». Потому, с моськой довольного кота, лишь взлохмачивает тому волосы и совсем по-детски хихикает — так, как он делает только тогда, когда по-настоящему счастлив.