Большая крокодила

      Второй военный май выдался для Петрограда холодным и туманным. Налетал, порывами, ветер с Финского залива, сыпал мелкими брызгами в стёкла домов, печально завывал в трубах. В доме №11, по улице Коломенской, лежал в своей кровати Корней Иванович Чуковский и безуспешно пытался одолеть бессонницу.       Была уже глубокая ночь, часы в гостиной только что пробили два, а ему всё не спалось. Мешали забыться расстроенные долгой заграничной командировкой нервы, да ещё докучал, не ко времени разболевшийся зуб мудрости. Вздохнув, Корней Иванович опустил длинные ноги на пол и, нащупав тапочки, отправился к буфету, где на верхней полке хранились лекарства. Не зажигая света, чтобы не разбудить жену, он нащупал жестяную коробочку с «Патентованным алкалоидом от зубной и иных болей тела». С самого начала войны этот самый «алкалоид» стал большой редкостью, хотя на родине Корнея Ивановича, в солнечной Одессе, подобного снадобья, привозимого целыми тюками из Южной Америки, было в избытке и им лечили решительно всё: от запора и насморка до старческой слепоты.       Боря Житков недавно рассказывал, посмеиваясь, что лекарства стало не достать из-за того, что экзальтированные поэтессы и художники-футуристы используют его как-то уж совсем не по назначению, но Борис – известный в литературных кругах балагур и мистификатор, скорее всего, просто шутил.       Зачерпнув пальцем порошка, Корней Иванович, страдая, начал втирать его в десну. Как и всегда – во рту стало горько и отвратно, зато боль постепенно притупилась, а всё нёбо онемело, как после укола новокаина.       Вернувшись в постель, Чуковский очередной раз попытался уснуть, перебирая события прошедшие за день.       Ввечёру уже заходил Володя Короленко, чтобы забрать перевод статьи какого-то психолога-швейцарца по фамилии Юнг. Корней Иванович знал немецкий язык гораздо хуже английского, потому, с большим трудом и постоянно спотыкаясь о специальные термины, изготовил по существу – подстрочник оригинала. После переписывания набело, русский текст, далёкому от психологии Чуковскому, показался абсолютно непонятным. Была там какая-то нелепица про «архетипы», «суггестию», «коллективное бессознательное» и другие странные на слух вещи.       Однако Короленко даже такому «переводу» обрадовался и долго тряс руку. Попытался было объяснить, зачем ему – писателю Короленко, понадобилась статья шарлатана-мозгоправа; даже начал рассказывать что-то про китайские легенды и библейские сюжеты, богов и героев, но, не имея времени, убежал, пообещав как-нибудь потом растолковать всё подробнее.       «Вот до чего дошло — уже и фрейдисты, крой иху тёщу, в литературу лезут!» – подумал Корней Иванович, смежая веки.       И приснился известному переводчику, литературному исследователю и критику Чуковскому К.И.