«Что-то совершенно точно не меняется даже со временем…»
Но на доблестных рыцарей сейчас обращать свое внимание особо и не хочется, ведь хрупкие растения уже достаточное количество времени пробыли без влаги, и доставка тех по назначению является несомненным приоритетом для юноши. Собственно, именно так Полуночный Герой в очередной раз оказывается в стенах давно знакомого для него города. И сегодня не для защиты того. Старый добрый штаб и дорогу к нему он никогда не забудет. Слишком много вещей связывало и связывает по сей день с этим [злосчастным ли] местом, как не пытайся отделаться от въевшихся в сознание воспоминаний. Есть вещи, которые никогда не уйдут из головы самостоятельно, а при попытке отделаться от тех все становится в разы сложнее. Именно поэтому с некоторыми вещами стоит смириться, а к некоторым подступаться плавно и бережно, будто крадешься к хищнику. И имя этому хищнику — страх. — Фестиваль закончился три дня назад. Если вы хотели возложить цветы к статуе Архонта, то уже поздно — рыцари все убрали, — мысли обрываются до боли знакомым голосом и красноволосый поднимает свой взгляд на ступени, что ведут к штабу. — Полуночный Герой снова решил порадовать город своим присутствием? — Кэйа. — Дилюк. И вот он. Виновник сегодняшнего присутствия Рагнвиндр в городе. Пожалуй, на этом стоит остановиться. Иначе… — Не пойми меня неправильно, — поспешно добавляет рыцарь, медленно спускаясь к названному брату, но при этом сохраняя дистанцию. — Ты — последний, кого бы я ожидал увидеть после дежурства. Джинн дома. Дилюк молча слушает, наблюдая за тем, как медленно, словно крадучись, к нему приближается единственный близкий для него человек. Глупо полагать, что старые раны и слова можно перекрыть вот так разом, появившись в Мондштадте, но с чего-то, верно, ему стоит начать. Взгляд алых глаз скользит по капитану напротив и останавливается в районе глаза — Кэйа все так же носит старую добрую повязку и наверняка кормит мондштадтских детей сказками о том, кем был его дед и как этот чудной предмет одежды оказался в его гардеробе. И мысль об этом заставляет Рагнвиндр слегка расслабиться — перед ним Кэйа. Не чужой. — Я не к ней, — спокойно отвечает молодой человек, смотря прямо на него и, недолго думая, добавляет. — Фестиваль кончился, но я все еще считаю глупым традицию с подношением анемоний только в это время. Абсурдно, но на то воля Архонта и никто из мондштадтцев с этим спорить не станет. Однако… Я принес эти анемонии сейчас, чтобы сказать… На этих словах Рагнвиндр делает осознанную паузу, наблюдая за реакцией своего собеседника и плавно подводя его к смыслу сказанного.«Анемонии, Кэйа»
Слова же помогают достигнуть своего эффекта: Кэйа, стоявший до этого со сложенными на груди руками, удивленно открывает рот, явно намереваясь сказать что-то, но потом, передумав, мотает головой, кивая названному братцу в знак того, что тот точно может продолжить. — Фестиваль миновал стены нашего города, но в моем сердце лишь один цветок. Лилии, что прежде были в пергаменте на руках Дилюка, медленно перекочевали в руки Альберих. Кэйа, не понимая до конца происходящего, принимает букет в свои объятия и поднимает глаз на Дилюка, спрашивая одним только взглядом.«Лилия калла?»
Единственным любимым цветком Кэйи с самого детства была лилия калла — неподалеку от винокурни, куда обычно отправляли мальчишек проводить свободные летние деньки, этих цветов было огромное количество. Поэтому каждый поход к реке заканчивался очередным новым букетом в руках маленького Альберих. Дилюк же больше предпочитал светяшки и это Кэйа помнил всегда — притащить своему душевному другу ночью в кровать несколько светяшек было самым настоящим обрядом и, если маленький «пират» не выполнял этого, то значит с ним определенно случился какой недуг. Позже это стало некой традицией: в тайне от всего мира мальчики носили друг другу перед сном по излюбленному цветку, как только предоставлялась возможность оказаться подле винокруни или хотя бы в Спрингвейле — каждый опытный мондштадтец точно знал, что именно в этих местах растения, особенно цветы, расцветали куда слаще. Подростковые воспоминания, кажется, захватывают обоих с головой. Цветы, их совместные фестивали и сладкий запах нектара в воздухе. Все это навевает лишь одно — несмотря на все обиды между ними, связь, которая держалась годами никуда никогда и не исчезала — она крепла вместе с ними. Рагнвиндр делает шаг к нему, ведя холодными пальцами по коже щеки, очерчивает подушечками смуглую плоть и лишь слегка касается губами чужих губ, дожидаясь разрешения. Он бы никогда и ничего не сделал бы против воли Кэйи. Среагировав не сразу, Альберих неуверенно целует его в ответ, все еще сжимая в руках злосчастные лилии, пока красноволосый мягко притягивает его к себе за талию, опираясь спиной на каменную стену, чтобы никто из стражников возле штаба не заметил своего капитана. С ним. Противоположности притягиваются. Как пламя и лед. Пламя… Губы Дилюка горячие, но неизменно нежные, от чего не утянуть его в еще один поцелуй Кэйа не может — слишком долго оба ждали этого момента. Рагнвиндр, кажется, не особо заморачивается в этот момент о том, что их в любой момент могут поймать и его образ, который он столько лет усиленно создавал, может пасть крахом. Сейчас, в свете луны для него существует только Кэйа с лилиями, которые он так старательно рвал собственными руками добрую часть ночи. Его Кэйа.— Пойдем домой.