У Минхо щеки горят поздним закатом перед необычайно холодным ненастным днем, глаза — две большие точки, бегают, нервно стараются зацепиться хоть за что-нибудь во тьме прохладного танцевального класса. Вокруг тихо. Никого. И только одна до боли знакомая недовольная фигура сидит на полу, подсвеченная лучом дверного проема. Зеркала умножают её и кажется, что это вовсе не Джисон, а какая-то галлюцинация, мираж. Подойди ближе, и он навсегда растворится…
Минхо дышит тяжело, от быстрого бега пот выступил под закрывающими лоб, взлохмаченными вымокшими и неуложенными волосами цвета угля, пальцы взволнованно подрагивают, сжимая картонную коробку из пекарни, что находится прямо на другой стороне пустой улицы, а в кармане тихим грузом лежит
кое-что… Не дает покоя.
Вся куртка в маленьких прозрачных каплях. Они сливаются в большие и срываются на пол от каждого движения, от каждого частого вздоха. Грудь печет одышкой, будто внутри разгорелся целый пожар, легкие болят, жадно пытаются впитать в себя воздух, сердце ухает все чаще и чаще, барабанной дробью, каким-то необычайно быстрым ритмом стучится в виски, отдается недавней торопливой пробежкой и скачками через две ступеньки.
А за окном сырой, поздний долгожданный март. Он залетает в открытую форточку шумом косого ливня. По стеклу ползут тени, под лучами уличного фонаря, размазываясь серыми полосами по подоконнику, исчезают в темноте, лишь оставляя от себя звуки, похожие на робкий стук.
Почти наступило
то самое число.
То, мысль о котором мучила целых три года.
Для окружающих сегодня, вероятно, обыкновенный вечер перед обыкновенным четвергом, в который все заспешат по своим делам. Кто-то отправится на работу или учёбу, у кого-то будет выходной, а может, даже, день рождения. Но это для остальных. Тут, сейчас, для Минхо это кое-что гораздо более значимое, что-то тайное и долгожданное, волнующее, как запечатанный подарок, который вот-вот откроешь.
А часы на руке уже почти округлились четырьмя нулями.
Минхо так боялся опоздать.
Почти 12. Почти 25 марта. И это значит так много…
Ноги совсем не слушаются, в картонной коробке чизкейк.
Любимый чизкейк Джисона.
Того самого, который сейчас нетерпеливо и внимательно разглядывает ворвавшегося в зал.
Минхо его вытащил прямо из постели. Джисон хрипло и сонно тогда ворчал в трубку, но все же приехал. Приехал в агентство, вылез из нагретой кровати, поднялся, хотя, вероятно, уже вот-вот собирался отложить телефон и утонуть в подушке.
Минхо знает это.
Знает по взъерошенным волосам и нежной смуглой коже, уже без макияжа, но ещё не вымазанной в толстом слое ночного крема, по спортивным, наскоро надетым растянутым штанам с протертыми коленками.
Вот он, тут.
В горле у Минхо ком и груз в кармане, кажется, совсем тянет к земле.
— Я тебя жду тут уже целых 15 минут! — Джисон недоволен. Он ëжится от сквозняка, тянущегося по полу, от холода уже почти погрузившегося в сон тела, от влажной, пятнистой от дождя одежды.
Минхо все медлит, не решаясь пересечь порог, словно тот обязательно приведет в другую вселенную, вдруг перевернет жизнь вверх тормашками.
Странный волнительный символизм.
Минхо снова как школьник, будто ему опять 12, а неопытность тяжелит, топя ноги в зыбучих песках пола. Он волнуется. Разве что, так он волновался до этого только перед сонбэ, когда только попал в агентство, а сейчас, совсем как тогда, несколько лет назад. Голова идëт кругом…
Он, загораживая остатки света, медленно опускается рядом со своим младшим. Тот едва различим. Только глаза блестят вопросами, губы искусаны, обветрены на холоде, прямой нос совсем близко, а все остальное, как в помехах.
Темно, чуть знобит после улицы и мозгло от влажного воздуха. Ветер еле слышно завывает и душем бьёт по навесу, журчанием убегая в водостоки.
Свет никто включать не собирается, говорить тяжело…
Минхо собирается с мыслями. Куртка, на которую он сел, под попой ощущается мягкой подушкой. Кофта, натянутая поверх водолазки, сухая и пахнет овечьей шерстью. Джисон молчит. Уже явно не злится. В полуметре от старшего терпеливо наблюдает.
А у Минхо щеки — два помидора. Одышка уже прошла, оставив сходящее с ума сердце. Он тянет руки вперёд, тихо предлагая младшему открыть коробку. Слова не вяжутся, колючками застревают в горле.
И куда делась вся его дерзость? Стоило только наконец решиться на шаг посерьёзнее шутливых подкатов и вечеров в кафе, что он мысленно называл «ну почти свиданиями», как тут же язык завещал хозяину немоту и отмер, отказываясь работать.
Страшно.
Джисон приподнимает бровь. Зубы блестят в улыбке. Она так идёт ему, словно была изобретена специально для этой полуночи. У Минхо ëкает где-то в животе, а ладошки предательски потеют.
Он опять бросает быстрый взгляд на часы.
Уже почти.
Рука опускается рядом с карманом. Тот, будто какой-то теплый, странный. Для Минхо он светится, хоть вокруг и тьма.
— Это мне? — Опять голос Джисона. Удивленный, мягкий.
Минхо коротко кивает, но сообразив, что младший вряд-ли видит его позорно алую голову, выдавливает тихое «угу».
Голос звучит чуждо. Дурацкое волнение совсем изъело.
Джисон так близко.
Тяжелая коробка оказывается у него. Шелковый бантик шуршит и соскальзывает на пол. Крышка открыта. Теперь пахнет вредным ароматизатором.
Джисон наклоняется вниз, чтобы понюхать любимый сладкий аромат. Отросшие волосы вот-вот задевают творожную верхушку, почти измазываются в клубничном варенье, но, убранные быстрой рукой Минхо, не успевают испачкаться, отправляются назад, за ухо.
Джисон выпускает вместе с неловким смешком смущëнное «спасибо». Поднимается. Слегка заспанное лицо ровно попадает в полоску света, и Минхо теперь точно может видеть ещё больше вопросов, написанных на нем.
Повисает пауза.
Джисон ждёт пояснений. Какого черта почти в 12 ночи его вдруг выдергивают в репетиционную и хотят накормить чизкейком в полной темноте?
Минхо просто ждёт, пытаясь не захлебнуться в тревожности…
Наконец, раздается шум.
Стандартная мелодия будильника вибрацией надрывается в заднем кармане штанов и становится ещё страшнее. Джисону ещё непонятнее.
Телефон замолкает, снова освобождая тишину для звуков усилившегося дождя и ветра. Легкие занавески подлетают плавными крыльями бабочек. Шелковым, почти голубым прозрачным, виднеются в случайно выбившихся сквозь тучи пятнах Луны.
Она, наверное, сегодня необычайно красива…
Минхо сглатывает. Во рту пересохло. То, что как и его чувства так долго таилось в кармане, теперь оказывается зажатым в кулаке.
Обжигает, хоть вовсе и не горячее, не из огня — из изящного серебра.
— Сони, — Начинает он, собираясь с силами. — ты знаешь какое сегодня число? — С волнением смотрит, снова забыв, что младший совсем не видит надежду на хоть какую-то помощь в его глазах.
Раздается шевеление, вероятно, Джисон привычно чешет затылок, пытаясь понять о чем идёт речь.
— Нет. — Отзывается задумчиво.
И в ладони становится ещё теплее. Минхо нервно перекатывает в руке
то самое. Глубоко и медленно вдыхает, как обычно при панике учат делать все психологи мира. Только вот сейчас это совсем не помогает.
Забавно.
Трепет все копится и приглушает звуки в ушах.
— Так какое? — Джисон наивно разрывает вновь затянувшуюся паузу. Ковыряет сахарную корочку на чизкейке.
Минхо тихо хватает чужое запястье, обвивает нервным браслетом, притягивая к себе. Рука не вырывается, послушно отрывается от своего занятия и оказывается совсем близко к старшему. Вероятно, Джисон даже мог бы сейчас ощутить, как сильно колотится сердце его хëна.
Минхо выдыхает вместе со словами, температурой в тысячу градусов.
— Сегодня 25 марта, — Еле слышно — закончился запрет на отношения…
Джисон замирает, его пульс почти не ощущается, как бы сильно Минхо не сжимал пальцы. Штаны уже насквозь вымокли от куртки, а
то самое, за чем Минхо бегал по всему городу буквально полчаса назад, вспотело и нагрелось уже по настоящему.
Минхо разжимает кулак. На секунду совсем слепнет от волнения, в голову неприятно и тепло ударяет.
— Я хочу с тобой встречаться, Сони. — На ладони блестят два серебряных парных кольца.
Внезапно, сердце колет длинной фехтовальной шпагой, Джисон вырывается из цепкой хватки, поспешно отодвигается.
У Минхо все обваливается внутри.
Все многоэтажки, кропотливо выстроенные за несколько лет тупой молчаливой любви, рушатся, складываются карточным домиком.
Джисон встаёт и быстрыми шагами направляется к двери. Минхо не видит его. Он не видит его лица, как не видел и в момент признания, что сводит с ума. Он прячет взгляд в пол, он утопает в прилившей к вискам крови и пытается выровнять дыхание.
Неужели промах?
Неужели… Джисон сбегает?
Дождь залетает в форточку, оставляя на полу лунные веснушки капель. Дверь хлопает и погружает всю комнату в бездонный мрак. Теперь не видно ничего дальше вытянутой руки. Только еле заметно светится окно.
Он… Ушел?
Минхо жмурится. Тело будто превратилось в тесто, крошится песком. Подуй — и Минхо больше не будет. Он растворится и исчезнет, развалится от позора и только-только накатывающего пустого осознания произошедшего.
Слезы зарождаются где-то внутри, щекочут нос. Он безотрывно смотрит в одну точку, будто та что-то в силах изменить, повернуть время вспять, снова сжимает ледяные кольца в кулаке…
Жалкий…
Но что это? Опять та мягкая поступь махровых дырявых домашних носков, которую Минхо наверняка узнает из тысячи таких же. Шаги ускоряются, почти переходят в бег.
Расстояние маленькое, все вокруг чёрное. Чьи-то теплые ладони, неловко, на ощупь обхватывают щеки, рядом снова становится не пусто, горячее дыхание опаляет подбородок.
Минхо не успевает сообразить ничего, прежде чем его губы накрывают чужие. Шершавые, как пустыня, но приятные, аккуратные.
Это
те самые губы.
Это Джисон.
Он целует, едва касаясь, будто боясь чего-то, будто мажет, пробует, снова и снова обхватывая то нижнюю, то верхнюю.
Проходит где-то между парой секунд и целой вечностью прежде, чем Минхо отвечает, тогда, когда осознание прокатывается мурашками по всему телу. Только тогда, когда нащупывает мягкие, пахнущие кондиционером и дождем чужие волосы, запускает в них пальцы.
Они целуются впервые, наконец позволив себе сократить расстояние, все время висевшее между лицами и никак не желавшее исчезнуть.
Это
тот самый поцелуй, что оба ждали так долго…
Сегодня они могут.
Они одни в пустом зале, за окном мартовский косой ливень, а коробка от чизкейка случайно смялась от неаккуратно поставленной на неё руки. Поцелуи становятся чувственными, напоминающими дождь.
В репетиционной все так же темно.
Они не видят друг друга, но у Минхо — щёки цвета раннего рассвета, а у Джисона — старые домашние спортивки.
Кольца брошенные лежат на полу.
Вокруг так тепло, и сердце бешено колотится…
***
Волосы у Джисона оттенка растворённого в молоке шоколада, завиты романтичными локонами и хорошо залачены. Синие линзы, пиджак, еле заметный розовый засос на шее…
Минхо стоит рядом и как-то по-особенному обнимает за талию.
Светло, даже чересчур.
Вспышки фотоаппаратов слепят глаза,
ярко мигают и щëлкают, отражаясь
от парных колец на средних пальцах двух приветливо машущих рук.
Ведь Минхо и Джисон…
…теперь вместе…
