***
Ким Соён счастлива. Чёрт подери (и она уже свыклась с тем, что в её словарном запасе проскакивают ругательства и не сразу понятные словечки), а как же иначе? Враги повержены и наказаны, в животе растёт очаровательный малыш, а король её любит и лелеет. Или думает, что любит. Изо всех сил пытается себя в этом убедить, только с каждым разом выходит всё хуже — даже Соён видно. Когда бы они ни встречались, она неизменно замечает в глазах короля какую-то грусть. Ожидание. Тоску, едва заметно смешанную с надеждой. Каждую встречу он как будто ожидает увидеть не её, а кого-то другого в ней, и каждый раз терпит неудачу. Соён отстранённо боится, что рано или поздно во взгляде короля она отчётливо разглядит разочарование, которое затем сменится презрением. Соён должна быть счастлива, она вернулась и всё теперь хорошо, только вот король снова любит не её.***
У Чан Бонхвана всё отлично. Всё прекрасно. Честное слово. Он готов поклясться аж своим вернувшимся дракончиком. Характер Соён, похоже, как-то повлиял на его собственный. Бонхван не знает, как вся эта дребедень с душами работает, но взявшийся бог знает откуда внутренний тормоз не даёт ему кутить с женщинами как раньше. Выражения «проснувшаяся совесть» он старательно избегает. Как бы там ни было, теперь у Бонхвана репутация хорошего, правильного (чуть ли не праведного) человека. Он без проблем начинает свой ресторанный бизнес, носит дорогие костюмы и опасается только того, что нанятые им повара могут где-то облажаться, когда придут инспекторы из Мишлена. Хотя, откровенно говоря, это тоже ерунда. Он заполучил настоящих профессионалов, которые знают, как надо работать. Видимо, Бонхвану за прошлые (в прямом и переносном смысле) заслуги и достижения выстелили на дороге жизни красную дорожку. Если бы ещё его су-шеф и метрдотель научились не пихать самым наглым образом свои тайные отношения всем в лицо, вообще была бы сказка. Ресторан получает три звезды и баснословные отзывы, и Чан Бонхван чувствует себя самым счастливым человеком на свете. Он был счастливее только когда… Нет. Нет. Он сейчас счастливее всего. Раньше ничего подобного не было. Его жизни просто некуда стать лучше.***
Ким Соён случайно попадается на глаза словарь, созданный королём ради того, чтобы понимать свою королеву. Что ж, может, не до конца случайно, потому что король… нельзя сказать, что он спрятал его, ведь странно было бы прятать от жены словарь её же слов. Но и на видном месте, как раньше, когда здесь был Чан Бонхван, словарь больше не лежал. Она медленно перелистывает страницы, вчитываясь в чудесные слова из далёкого будущего, до которого ей дожить не суждено. А сколько ещё таится в этом будущем удивительного и неизведанного? В её голове остались какие-то смутные образы — так не похожие на всё то, что она видела дома и во дворце. Ким Соён находит и послание ребёнку, которое написал Чан Бонхван. Как о себе заботиться. Как справляться с трудностями. Как он любим. Минут через пять она отодвигает книгу на край стола, потому что если на чернила упадут её слёзы, она испортит дорогую для короля вещь. Вещь, которая ей тоже должна быть дорога. Соён снова смотрит на листы. Слова, написанные её рукой, но не её почерком. Размашистые, уверенные линии далеки от её собственных — стройных и изящных. Ребёнок внутри толкается, хотя обычно в это время спокоен, и Соён кладёт руку на живот. Малыш может почувствовать её мысли? Может почувствовать, что чья-то душа пропала из этого тела? Интересно, поймёт ли ребёнок, когда родится, что чего-то не хватает — точно так же, как это понял король? Ким Соён помнит ту свою мечту — как она выйдет замуж за короля, как они будут счастливо жить, как у них появятся дети. И сейчас она живёт в этой мечте. И в то же время как будто бы смотрит на неё из-за стекла, а не является участницей событий. Боже, её вообще можно считать родителем этого дитя? Она пытается успокоиться, потому что вряд ли малышу её переживания пойдут на пользу. И внезапно у неё вырывается неожиданный смешок, когда она представляет, что это Чан Бонхвану пришлось бы проходить через рождение ребёнка. А затем Соён понимает, что он бы и через это прошёл. Потому что в то мгновение, когда его стало выбрасывать из её тела, единственным стремлением Чан Бонхвана было очертя голову цепляться за желание остаться рядом с королём. Что бы там ни последовало после. Как бы он ни пытался вернуться домой до этого. Соён вдруг начинает медленно осознавать, что её безграничная любовь к королю немного уступает в своей безграничности любви к нему другой души.***
Возможно, иногда Чан Бонхван просыпается среди ночи. Само собой, на идеальности его жизни это никак не сказывается. Ну просыпается и просыпается, какая, чёрт подери, разница? В этом нет ничего страшного: он не вскакивает на кровати, не кричит, не заливается слезами. В этом нет никакого драматизма, как это иногда (часто) показывают во всяких мелодрамах. Ну чувствует он смутную пустоту в сердце, так это ведь ерунда. Все на свете живут со смутной пустотой внутри, не он первый, не он последний. Нельзя иметь всё. Нет, стойте, у него как раз-таки всё есть. А такие ночи… Ну, Бонхван просто высыпается чуть меньше, а потом на работе ведёт себя чуть раздражительнее. Возможно, если чуть-чуть покопаться, память угодливо подскажет, что в его жизни всё же было время, когда никакой пустоты в его душе не наблюдалось. Но память ведь та ещё засранка — с течением времени легко изменяется и коверкает события. Не было в его жизни подобного периода, это всё причуды подсознания. Чан Бонхван поворачивается набок, потому что спать-то всё равно хочется. Его медленно накрывает сном, а напоследок перед глазами бледной, исчезающей тенью проносится улыбающийся Чхольджон. Но это ничего не значащая чепуха, ясно? Просто недавно он несколько месяцев провёл с ним в Чосоне.***
Ким Соён удивлённо взирает на короля. — Вы правда не хотите переделать портрет? Король смотрит на неё с какой-то лёгкой грустью, как будто она должна была понять его нежелание просить перерисовать портрет, но она не поняла. Соён пытается выкопать из памяти воспоминание об этом портрете, и перед мысленным взором всплывают изображения того, как король пытался рассмешить её. То есть, не её. Как он корчил рожицы, нимало не волнуясь о том, на кого похож в глазах окружающих. Поднять настроение своей королеве — то единственное, что он желал сделать в тот момент. Даже если сама она сперва смотрела на него так, как будто у него вдруг помутился рассудок. — Он будет в книгах по истории. Что думаешь, моя королева? — интересуется он. Ким Соён ещё раз смотрит на портрет: на скошенные глаза короля и втянутые щёки. Любой другой король приказал бы казнить художника за подобное кощунство. Ли Вонбом приказывает использовать такой портрет в качестве картины, которая покажет его потомкам. Которая доберётся до будущего. Ким Соён через силу улыбается. — Думаю, это прекрасная идея, ваше величество.***
Переломный момент происходит внезапно, что, наверно, весьма логично для переломных моментов. Правда Бонхван, который нехотя шестым чувством подозревал, что рано или поздно подобное его настигнет, не думал, что это случится так. Он нечаянно натыкается на су-шефа и метрдотеля в укромном уголке за лестницей. Ладно, это звучит очень глупо, раз уголок укромный, но всё действительно случается по чистой случайности. Потому что укромный уголок не обладает шумоизоляцией, а у этих двоих, конечно, баснословный талант к готовке и обслуживанию гостей ресторана, но мозгов… что ж, не мешало бы их добавить. Тогда их будет хватать хотя бы для того, чтобы не зажиматься там, где есть тяжелые стеклянные лампы, не приклеенные намертво к столам. В любом случае, проблема вовсе не в разбитой лампе или личных отношениях на работе, потому что даже некоторые постоянные клиенты в курсе отношений этих двоих (некоторые даже приходят, чтобы попытать удачи увидеть их). Проблема в том, что не ожидающий подобного зрелища Бонхван вдруг чувствует резкую боль в сердце, когда увлечённая друг другом пара так откровенно напоминает ему о том, чего лишился он. О том, что его любимый человек (и Бонхван уже давно бросил попытки убедить себя в том, что это было просто наваждение из-за Ким Соён) сейчас в другом времени. Его ребёнок родится в другом времени! А с другой стороны, это всё уже давным-давно случилось, и любимые им люди уже много лет как мертвы. Честное слово — каждый раз, когда по телевизору шёл очередной сериал, где пара расстаётся из-за расстояния, Бонхвану хотелось запустить в экран чем-нибудь увесистым. Расстояние! На одной и той же планете! В одном и том же году! Какая ужасная проблема. А другое столетие не хотите? Вообще Бонхван не знает, почему его так прошибло именно сейчас. Может, всё дело в том, что нет никакого «сейчас». Его мучения начались в тот самый момент, когда какая-то сила потащила его прочь из тела, пока Чхольджон на его глазах истекал кровью, и Бонхван, как бы ни цеплялся каждой частицей души за тело Соён, всё равно оказался выброшен в двадцать первый век. Без возможности выбора. Без возможности попрощаться с теми, кто стал ему дорог. Без чёртовой возможности удостовериться, что с королём всё хорошо. Застуканная пара уже какое-то время со страхом смотрит на него, потому что, скорее всего, у Бонхвана сейчас от обиды и горя какое-то неописуемое выражение на лице, но он не может ничего с собой поделать. Он только приходит в себя достаточно для того, чтобы махнуть им рукой, мол, проваливайте, и сказать, что в подсобных помещениях есть каморки, а вот тут, за лестницей… ну они же не настолько идиоты, бога ради. Повар, блондин с вьющимися волосами, и метрдотель, которого все дружно прозвали испанцем за непонятно откуда взявшуюся привычку ругаться на языке Сервантеса, моментально исчезают с его глаз. Бонхван судорожно вздыхает. Что ж. Мама ему тысячу раз говорила о том, как ей хотелось иметь дочь. Она, конечно, ничего не поймёт, но… зато Соён поймёт. Бонхван прижимает основания ладоней к глазам. Ему надо как можно быстрее позаботиться о текущих делах и придумать стопроцентно работающий план, а не сопли на кулак наматывать. Он ведь имеет право стать счастливым, верно?