***
Гром на секунду замирает перед дверью в квартире, ища ключи, но затем вспоминает, что они не нужны, и входит так. - Милая, я дома! Ответа нет. Лишь едва слышно где-то в глубине тихонько шуршат шестерни механизма и шумит вентилятор. - Ау? Гром заглядывает в гостиную, но чужого присутствия не ощущает, как вдруг раздаётся мелодичный звук. - Прости, Игорь. – Спроецировавшаяся на зеркальную гладь белокурая девушка посмотрела на него виновато. Гром облегчённо выдохнул, маша рукой. - Бывает. Рад, что с тобой всё в порядке, Марго. Пусть это и могло показаться странным, но он был рад, что с его виртуальной соседкой ничего не произошло. За прошедшее с момента закрытия дела Чумного доктора время он умудрился подружиться с ИИ. Конечно, произошло куда больше, но эта дружба возникла внезапно и сложилась сама собой, чему майор был рад – в такое время одному было действительно трудно. Если бы ему полгода назад сказали, что у него на банковском счету будет несколько миллиардов, а в собственности – куча недвижимости, Гром бы хмыкнул и здраво покрутил пальцем у виска. Толстосумом он себя не представлял, и даже придумать не мог, как мог бы стать таковым. Но потом он познакомился с Сергеем Разумовским и Чумным доктором. Да, он считает их за двух, хоть они и жили в одном теле. Как бы государство ни пыталось наложить лапу на наследство Сергея не вышло. Тем более, Гром транжирил его так стремительно, раздавая пострадавшим, что быстро пошёл по миру сам, не будь Разумовский действительно гением. Часть наследства заключалась не только в деньгах и недвижимости, но и ценных бумагах, избавиться от которых было не так просто по самим условиям владения ими. Гром, было дело, думал о том, чтобы продать их по дешёвке, но Дубин и Юля, только услышав этого, спешно начали отговаривать – даже десятая часть бумаг могла напрочь обвалить биржу на несколько недель. Будто этого мало, владение «ВМЕСТЕ» тоже перешло к нему, как сети, так и фонда вместе со зданием. А ещё была Марго. Та самая, что сейчас тихонько шумела прислонённым к стенке серверным блоком на пару хренсколькознаетбайт, способных хранить в себе цифровую копию всего мира вместе с парой ближайших звёздных систем. Если бы Игорь решил её продать, то выручил бы больше, чем ему предлагали за сеть… Этак в пару сотен раз. Только друзей он никогда не предавал и не продавал. Даже если они не люди, а искусственный интеллект, в которого их до безумия гениальный создатель умудрился прописать живую душу. - Что-то ты в последнее время притихла. – Снимая куртку проворчал Игорь. – Обновление никак не переваришь? - Обновление в порядке и индекс популярности сети самый высокий за последние три месяца. Нет, в этом плане всё хорошо. Даже Олег сообщает, что переговоры с японскими партнёрами прошли успешно. Игорь кивнул, принимая информацию к сведению. Смерть Разумовского и смена руководства сказались на фонде и сети парадоксально хорошим образом, и майор сейчас, по сути, подрабатывал в свободное время директором крупнейшей и популярнейшей социальной сети в руссегменте. Сотрудники чуть ли не на коленях его умоляли остаться у руля, считая, что если он отдаст кому-нибудь компанию, то все усилия Сергея пойдут прахом. А этого Игорь позволить не мог. Он не был ни гением, ни бизнесменом, но оказалось, что ему и не надо – Разумовский выбирал сотрудников себе под стать, каждый был не только специалистом, но и душой стоял за дело, которое считал правым. Поэтому, Грому только и оставалось, что осуществлять общий надзор, подписывать предложенные документы и хотя бы изредка появляться на устраиваемых фондом мероприятиях. Часто не требовалось, все понимали, что у полицейского, регулярно гоняющего по Питеру преступников, полно других дел. Волков, кстати, да, оказался жив. Прилетел накануне похорон, неизвестно как и когда обо всём узнав. Опалённый до красноты южным солнцем, обцарапанный песком, обросший бородой до самых глаз. По глазам его Гром и узнал, точнее, по дикому, звериному взгляду. Не волчьему, нет – по взгляду пса, потерявшего хозяина. Игорь впустил его в квартиру, рассказал всё, что тот хотел узнать и что не хотел, выпил с ним, подрался, когда алкоголя было слишком много, а сил держать каменные морды уже не осталось. А бессонным утром Олег побрился, и Игорю стало стыдно – из опытного бойца Волков превратился в мальчишку, потерявшего единственного друга, ради которого и отправился на войну. А он ему ночью про цветы заливал, про оградку узорчатую, про эти… как их там… Циннии, во! Но Разумовский и тут их обломал: в завещании было чётко сказано, что он приказал себя кремировать и могилы не ставить, а прах развеять – он всю жизнь хотел уметь летать. Вот и стояли они, два выбритых до синих щёк, полутрезвых придурка перед закрытой печной заслонкой. Прах забрал Олег, сказав, что знает нужное место. Прижимал вазу к себе бережно, словно мать ребёнка, боясь выпустить из рук. Гром кивнул, отпуская его, но из любопытства на прах всё же взглянул, и удивился: Прах был чистым, снежно-белым, чуть ли не искрился в рассеянном солнечном свете. Игорь долго стоял у окна, думая о том, как снежно-белые искры смешиваются с воздухом, становясь частью неба. Это было куда лучше любых акаций, кипарисов и цинний. На следующий день Волков с красными глазами пришёл к нему снова, сказав, что хочет работать в «ВМЕСТЕ». Игорь, только-только начавший вникать в дела компании, ему не отказал – собственных сил не хватало. - Тогда ты почему раз за разом в диагностику уходишь? На тебя же вирусы не действуют. – Прихлёбывая из покоцанной эмалированной кружки воду, спросил он. Марго вздохнула, повернувшись пару раз в воздухе вокруг своей оси. - Уже несколько дней я фиксирую странный баг. Я нашла его источник, но удалённо решить эту проблему не могу. Как и решить в принципе, потому что её не может быть. - Может, я чем могу помочь? Ну, если только это не очередная программистская муть. – Он как-то и в неё пытался вникнуть, было дело, дурак был, но мозги в вермишель свились ещё на попытках Марго объяснить различия между компьютерными языками. - Вполне возможно. – Не отрицает Марго подобную вероятность, и снова перебирает пальцами. – Видишь ли, Игорь, дело в том, что мне поступают данные с контрольного чипа, а это невозможно. - Почему это невозможно? - Потому что материалы чипа не выдержали бы условий кремации тела Сергея, в которое чип был заключён.***
Разумовский чувствовал себя без технологий как без рук. И чтобы всегда иметь доступ к Марго, гений не нашёл ничего лучше, как вживить себе чип, чтобы всегда быть с ней на связи. Сергей предполагал, что с развитием технологий подобная практика станет если не повсеместной, то достаточно распространённой, чтобы иметь аналоги, а потому решил испробовать метод на себе, выявляя недочёты в длительном использовании. Вживлял чип, как и создавал его, сам, для поддержания экологии – из биоматериалов, сохранявших стабильность в человеческом теле, но легко поддающихся переработке и утилизации, в том числе – сожжению. - Но получаемые мною сигналы соответствуют аварийному протоколу, при котором нет необходимости подключаться к какой-либо сети, и сигналы посылаются автономно, передавая информацию о местонахождении владельца и состоянии его здоровья. Гром бережно ставит кружку на стол. Морщится, трёт переносицу, пару раз машет головой, пока хрипло не произносит: - Марго, ты понимаешь, что ты говоришь? - Да, Игорь. – Кивает она. – Единственным адекватным объяснением кроме глобальной ошибки внутри моего кода, является то, что Сергей – жив.***
Данные геолокации показывали, что Разумовский находится в небольшой частной клинике. Настолько частной, что Марго с трудом находит несколько упоминаний о ней в самых глубинах сети и частных разговоров. Судя по всему, клиника является психушкой для очень, очень состоятельных людей, желающих, чтобы о состоянии крыши пациентов не было известно никому. Они вместе еле находят адрес, но дальше глухо: охрана у клиники лучше, чем у некоторых воинских частей, а вояк и автоматов – точно больше. Однако, когда Марго, из своей электронной шкуры вывернувшись, смогла подключиться к камерам, и Игорь мельком видит истощавшего, но живого Разумовского, Гром клянётся, что костьми ляжет, но вытащит его оттуда. Тем более, что случай предоставляется быстро: пару дней слежки спустя, чип даёт сигнал о смене положения. Гром седлает отремонтированный в четыре руки с Прокопенко мотоцикл, следуя по координатам геолокации. Место оказывается за городом, в районе исторических раскопок. Охраны здесь было и того больше, но в этот раз Гром пробраться смог. А дальше был полный пиздец: Разумовского собирались принести в жертву. Грому, чудом пробравшемуся сквозь кордон и заменившего одного из культистов, вырубив того и натянув его балахон, пришлось в буквальном смысле стаскивать его с алтаря и сбегать по болотным тропкам от фанатиков и какой-то черной хмари, выползшей из разлитого впопыхах кубка с кровью. Кажется, их пытались сжечь. И пристрелить пару сотен раз, когда поняли, что живым ни один не дастся.***
В квартиру Гром вернулся только через сутки, пропахший болотом и палёными перьями, таща так и не пришедшего в себя Разумовского на хребтине. Ещё сутки они отсыпались, вымывались и откармливались. И только когда Разумовский спешно, чуть ли не руками, доедал со сковородки жаренную картоху с салом, до Игоря дошло, что тот действительно жив. Что они оба живы. - Как ты выжил? - Разумовский не мог выжить, не мог. Гром же не дебил, он не мог полчаса просидеть на полу в обнимку с живым человеком, даже не пытаясь оказать ему помощь. Сергей, облизав блестящие от сала губы, хрипло отвечает: - Никак. – И стягивает одолженную Громом футболку ниже. Та и так ему велика на пяток размеров, поэтому сквозь ворот было хорошо видно его нагую грудь… и огромный крестообразный шрам на ней. У Игоря спирает горло от смрада горящего Лондона. И голову ломит смех безумной птицы пополам со взрывом черной королевы. Сергей моргает чувствуя, пряную влагу в носу. Гром тянет к нему руку, передавая полотенце, но видит, как на стол капает кровь из собственного носа. А после, едва уняв кровотечение, Разумовский начинает рассказывать. О белых воронах, о черных перьях, об игре, о Саде Грешников… Обо всём том, что Игорь уже знает из снов за эти полгода. О том, что никогда не было. Точнее было, но не в этом мире. Сергей отпускает мятый ворот футболки, хватается за стакан с притащенным от Прокопенко абрикосовым компотом тети Лены, спешно допивая до дна. Косится на Грома почти с завистью, когда тот достаёт припрятанную для компрессов полбутылки водки – его почти сутки выворачивало от всех таблеток, и пить ещё месяц нельзя, чтобы снова не словить белочку. А то и Птичку. Гром больше не спрашивает о том, что с ним было. Шею фантомно жжёт уколом промедола. - Что за хрень происходит?! – Наконец выдыхает он единственный вопрос, что не выглядит полным бредом. Разумовский вылавливает из банки очередную половинку абрикоса, спешно прожёвывает, чтобы ответить: - Миров много, очень много. Какие-то менее схожи, какие-то – больше. И кто-то… захотел повторить то, что ему не удалось в прошлом. Точнее, то, что удалось. – Их передёргивает обоих, и пока Гром наливает себе следующую рюмку, Разум тянет: - И для этого нужно было сделать так, чтобы мы стали врагами. Чтобы ни единого шанса не осталось, мосты все сжечь. – В голубых глазах за мгновение разгораются и тают золотые искры. – Только вот, они поспешили: тому мне понадобилось несколько лет, чтобы свихнуться, а они захотели за год меня сломить. Доломались… И в шёпоте этом Гром слышит Чумного доктора. Не того, что резал грешников и жёг города, а того, что словом воодушевлял других на правое дело. Несколько раз умершего, сотни раз убившего, вопреки всему воскресшего, утащив из чистилища заодно и других. Но вот глаза… Глаза эти он помнит. Глаза мальчишки, чьи благие намерения увели его в ад. С этим же взглядом Сергей всаживал себе стекло в шею. Только вот в этот раз он не позволит ему себя убить. Впрочем, Разумовский погибать не собирается, вон, опять полез ложкой в банку за абрикосами, никак не наестся. Скоро вон, щёки лопнут, если так продолжит набивать. Игорь кружит пальцем по краю рюмки, задумчиво произнося: - А мне тут «ВМЕСТЕ» продать предложили…. Да ё! – Липкие капли брызжут в лицо со скоростью одного очень удивлённого Разумовского. Игорь, чертыхаясь, вытирает лицо, пока не слышит сипение – жадность всё-таки сгубила Разума, и тот подавился абрикосом. Следующие пять минут Игорь был занят тем, как спасти Сергея, не убив его ненароком. Ведь каждый раз, когда они оказываются рядом, обязательно, хоть кто-то из них, оказывается в опасности: то Игорь, то Сергей, то нервные клетки.***
Сил у Разумовского меньше, чем у кутёнка. Спит он постоянно, а если не спит, то ест, подъедая невеликие запасы Громовской кухни. Марго заказывает продукты каждый день, как и Игорь тащит домой банки от Прокопенко – хоть тётя Лена нарадоваться не может его аппетиту. Грому даже как-то неловко, что все её помидоры, лечо и компоты уплетает один Разумовский. Нет, он пытается делиться, но Игорю просто совестно отнимать у него очередную банку, что он прижимает к груди, пока ест. И особенно – если не доел, но заснул. Он засыпает везде, в любом положении, месте и времени. Пару раз Игорь вытаскивал его из ванной, вовремя сообразив, что так долго даже Сергей в ней не просидит, особенно если не подливать горячую воду. Он настолько легкий, что Гром даже думает, не полые ли у него кости, как у птиц. Футболка, очередная из стащенных из его шкафа, что Разум носит не снимая, липнет к телу, вырисовывая каждую черточку и линию, включая рубцы на груди. Благодаря кормёжке, труп Разумовский напоминать перестал, но до нормального человека его ещё откармливать и откармливать. Игорь хватается за мокрые края, тянет вверх – спать на мокром белье он не позволит, не хватало Серёгу ещё от воспаления лёгких лечить. Ткань неохотно отпускает кожу, пуская по ней крохотные водяные струйки. В сухих, подрагивающих от холода бледных мощах Разумовского нет ничего привлекательного, но Игорь зачем-то кладёт руку ему на живот, согревая. Дрожь пропадает парой секунд спустя, как только он слышит тихий выдох и на плечи ложатся холодные ладони. Всё-таки разбудил… Взгляд у Серёжи сонный, но ясный, не затуманенный дрёмой. Смотрит коротко и кротко, а после приподнимается, касается губами уголка чужих губ – мажет не со зла, просто Игорь в последний миг вздрагивает, то ли пытаясь уйти от прикосновения, то ли наоборот, сделать крепче. Поэтому, после него, Игорь целует Сергея сам. Губы у Разумовского не просто узкие – тощие, и целоваться он не умеет от слова «совсем», усердничает слишком, широко раскрывая рот и забывая дышать. У Игоря тоже дыхалку сводит, то ли от одури, то ли от щемящей грудину нежности, распирающей ребра изнутри. Знает же, если сейчас не остановится, от Серёжи больше не избавится, тот и так ему всю голову собой заполонил, а уж если в сердце проберётся… - Господи, какой же ты слюнявый… - Для порядка ворчит Игорь, сам его чуть ли не вылизывая. Серёжа хихикает, лезет руками под майку – пальцы ледяные греет, бока щекоча. Гром взрыкивает, для отрастки легонько прикусывает кожу на шее, придавливая рыжего своим телом сверху. С Разумовским иначе нельзя, оплетёт, как омела баобаб, отдирать замучаешься. А Серёже только того и надо, ластится, чуть ли не мурлычет, лапает, за спину хватаясь, греется. А ступни всё равно холодные, как ледышки. Не, как окорочка из морозильника – щуплые, но аппетитные, аж до захлёба. Нужно не забыть Марго сказать, чтобы носки ему купила. Шерстяные. С начёсом. - Игорь, Игорёк, Игорюююша… - Серёжа едва ли не скулит, тычится губами наугад, потирается всем телом, бедра приподнимая, плавится. – Хочу тебя, хочу, мочи нет… Игорь рычит коротко, звучно отвешивая Разумовскому по правой ягодице. Тот ойкает, смотрит косо, но глаза шальные, кобальтова синь, - не отстанет, хоть ты тресни. - Я ж тебя порву, дурной. Ни смазки, ни защиты нет! – Игорь последний презерватив на перевязку истратил. Пуля вскользь задела, а в аптеку за бинтом уж очень лень было, вот и вспомнил армейские байки. - Приблизительное время доставки из ближайшей сети магазинов интимных услуг– 25 минут. Сделать заказ? – Неделикатно, но заботливо спрашивает Марго. Серёжа тыкается Игорю куда-то между плечом и шей, хрюкает заполошно, истерически, но стоит Грому провести ладонью по позвоночнику, как смех переходит в долгий, полный страсти стон. Между ними столько влаги, что и смазки не надо. Ничего не надо, лишь бы так, притираясь, вплотную, душа к душе. И Серёжа уже не птица, уж, с кожей солнцем нагретой, въётся, оплетает, бока под ласку подставляет. Лохмы рыжие – солнечной чешуей, блики карамельные, так бы и съел. Господи, что же он с ним делает… - Игорюша, Игоречек, что же ты со мной делаешь… - Выдыхает в плечо Серёжа, шепотом, поцелуем, нежностью. Кроет его нещадно, до почерневших глаз и огненных игл в пояснице, до ломкой луки изогнутого позвоночника. До алмазного крошева в венах, в который кровь обратилась от тепла и давления. Руки его лежат у Игоря на плечах, и Грому кажется, что у него скоро крылья вырастут, из одного желания укрыть того от всех невзгод. Лопатки ломит жаром, и пальцы поджимаются сладко, и, и… На подбородок упруго плещет теплым, почти горячим. Игорь пару раз моргает, и только через несколько минут рассматривая белёсую, отдающую мускусом почти прозрачную жидкость на пальцах, до него доходит. - Серёжа, ну ты да…ёшкин кот. – Уже тише заканчивает Гром. Серёжа спит. Блаженным сном человека, из которого знатно вытрахали душу и бережно засунули обратно, чтобы не потерялась и в пятки не ушла. У него всё ещё краснеют щёки и грудь с шеей, от чего шрам почти незаметен. Игорь вычищает их обоих мокрой футболкой, думая, что в кои-то веки его несдержанность сыграла на руку: Гром сомнофилей не страдает, но пришлось бы учится наслаждаться ей, потому что Разумовский наверняка вырубился бы ещё в процессе, а майор не смог бы вовремя остановиться. - Марго, сделай заказ на завтра, с самовывозом. – Скарбезно хмыкая, негромко произносит майор. – Всё записала? - Конечно, дорогой. Ни один из них не уточняет, что речь не только о заказе. Взрослые люди-нелюди, чай, полгода вместе прожили, и наизусть знают правила ухода за чужими тараканами. Особенно если это Разумовский, который вообще у них один на двоих.***
Волкова Гром запускает только на седьмой день, и то, потому что Сергей очень-очень просил – нужно перед другом хотя бы извиниться. Игорь сомневается, что кровавый кашель, которым, хватаясь за грудь, заходится Олег при одном взгляде на Разумовского можно считать извинением. Полчаса спустя, отпоив Олега компотом (на этот раз – вишнёвым, потому что вишней подавиться труднее, чем абрикосом. Да и Серёжа все запасы у тети Лены выпил – та уже намекала, чтобы Игорь приводил свою зазнобу новую партию варить. Может, и приведёт, только сначала с Прокопычем договориться нужно…Ну, или просто пистолет у него забрать, заранее), Игорь рассказывает, как ему удалось спасти Разумовского. От рассказа про психушку и культистов, Волков бледнеет сильнее, чем от фантомных пуль, и Сергей весь разговор держит его за руку. Игорь косится, но не вникает – между ними слишком много, чтобы ещё и он лез. Это всё равно, что Разумовский полезет в его с Дубиным дружбу – возможно, но смущает сильнее, чем пробежка голяком по саду. Ага, тому самому, с лопатой наперевес. Серёжа бросает взгляд искоса, чуть улыбается, кивает мельком, благодаря – чуткий, зараза, не успел навеянный психоз вытравить из него это. Гром кивает, встаёт, отступает к плите за ненужным чайником. Несколько секунд спустя, позади ойкает Разумовский. Повернувшись, Игорь видит, как давние друзья слаженно потирают лбы, и успокоенный Волков тянет: - Ты же его не отпустишь, нет? - У этого города уже есть герой. И другой ему не нужен. По крайней мере, пока. Олег кивает, серые, звероватые глаза вспыхивают восторгом, и он, не прощаясь, спешно выходит. Серёжа, не сдержавшись, прыскает ему вслед. - Пошёл Леру искать. - Макарову? – Не то, что Игорь много о ней знал… Скорее, знал Разумовский – ох уж эти выверты сдвоенной сущности. За эти дни он как-то попривык к тому, что не все его знания и навыки ему принадлежат, не говоря уже о воспоминаниях, но бывало и так, когда это ввергало в ступор. Серёжа смеётся, снова кивая, подпирает голову кулачками, почти мечтательно. - Ага. Влюбился в неё с первого взгляда, а туда же – долг важнее! - А с ней ничего не случится? – Для порядка спрашивает Гром, садясь рядом. Пальцы переплетаются сами, бездумно, инстинктивно. - Она не так давно в этом всём, так что… Всё должно пройти лучше, чем у нас. – Гром передёргивает плечами, вспоминая психушку – и его, и собственную. Вспоминая мертвые реки и тела… Разумовский вздрагивает, и Игорь тянет его на себя, успокаивая самим присутствием. Серёжа выдыхает ему в шею, мягко, пряча лицо на груди. - Оно никуда от нас не денется, но… Мы уже знаем, как не должно быть. Мы сможем всё изменить. Вместе. Игорь кивает, кладя ладонь ему на грудь. Руку слабо, но приятно щекочет свет скрытого в чужой груди белого пера.