Трени оборотня

"Серёга" В корейских и мировых СМИ царили скандалы. В корейских - продолжалась кампания против Huyndai уличённой в связях с северокорейскими шпионами, а в мировых - дружно кусали Китай. Наша выходка не осталась без последствий. Для Китая. Концлагеря для уйгуров, проёб трёх баллистических ракет с боеголовками и, возможно, их подрыв прямо там, на месте, гибель половины личного состава "Ночных тигров" от рук неизвестных... Официальному Китаю было сложно отвечать что-то на претензии мирового сообщества. Особенно, когда он вылез с уничтожением своего спецподразделения от рук неких гадов. Мы пользовались вооружением разных стран. Это "Артур" сразу настоял, ещё перед выходом. Так что, следы на трупах были как от советско-российского оружия, так и от китайского, и немецкого, и американского производств. И привязать их к какой-то одной группе никак не получалось. Да и фотографии места побоища мы понаделали, а потом аккуратно слили в разных странах в интернет и СМИ. И на все претензии китайцев, им задавались вполне логичные вопросы: "Какие есть вашьи доказатьельства?". С последующим: "Ах, эти... Это вы шутите так, да?", заставляющие китайские власти заткнуться. Вышли почти во всех мировых СМИ статьи о нехороших китайцах, которые испытывают ядерное оружие прямо на заключённых в концлагеря уйгурах. С где большим, где меньшим акцентов на самых трэшовых и сатанинских предположениях и умозаключениях. КНР вяло отбивался, но всё это привело к тому, что в ООН, Совете Безопасности и ВТО был поставлен вопрос об "а-та-та" китайцам и урезанию их доли мирового промышленного и финансового пирога. Китай, естественно, возмутился. На что ему опять показали неудобные недавние факты, на которые тот не мог дать внятных ответов. Ну, а раз ответов нет - то получайте-ка вы трёпку, братцы... Само собой, что на бедах китайской экономики не преминули нажиться конкуренты из корпораций США, Великобритании, ФРГ и прочих. Для чего это всё и затевалось в таком виде, вообще-то. КНР только и оставалось скрипеть зубами и улыбаться, теряя позиции в мировой экономике и секторах промышленного производства товаров. Но это всё я отмечал краем сознания. Так, перехватывал куски новостных выпусков и разговоров в метро и автобусах. Меня волновали совсем другие проблемы. Время действия: поздний вечер Место действия: школа "Кирин", комната общежития, в комнате — Юн Ми и её соседка — Почему ты сразу не извинилась? — с жалостью смотря на меня, спрашивает Чу Ын. — С чего вдруг? — удивляюсь я, — Хотят, получат… Чу Ын в ответ осуждающе качает головой. Мы с ней беседуем о батле и о «Am-kiss». За время, прошедшее с заключения пари, подробностей мне узнать не удалось, бегал с занятия на занятие, свободное время появилось лишь только поздно вечером и я, на ночь глядя, решил-таки узнать у своей соседки, «старожилки», — во что я вляпался на этот раз? Та, вначале несколько опасливо, но потом уже с азартом, рассказала мне о текущем положении дел. От неё я узнал, что группа «Am-kiss» состоит из пяти парней, которые считаются здесь признанными лидерами и красавчиками. Эти парни уже достаточно взрослые, учатся на втором курсе Кириновского института, пред этим закончив школу здесь же, и якобы уже имеют то ли контракты, то ли «железные» договорённости с каким-то известным агентством о своём дебюте. С каким именно — не ясно, но, опять же, по слухам, это стопроцентно верная инфа. В общем, альфа-самцы для местных школьниц, предмет обожания и «рассеиватель» мегаватт любви направляемых ими в их сторону. Как рассказала Чу Ын, у всех парней постоянных подружек нет, «огненные перцы» усиленно учатся, занимая высшие строчки результатов по успеваемости, и не обращают внимания на многозначительные взгляды, бросаемые в их сторону. Похоже, парни решили сделать карьеру и на баб время тратить не желают… — сделал я такой для себя вывод из её слов. Всё своё свободное время участники «Am-kiss» вкладывают в творчество, сочиняют песни, делают каверы на чужие хиты и устраивают из всего этого потом концерты, пользующееся, как уже было неоднократно мне сказано, большой популярностью. Вот в этих красавчиков я и вляпался… — Или, может, это ты специально сделала? — с подозрением смотря на меня, неожиданно спрашивает у меня Чу Ын. — В смысле? — не понимаю я. — Чтобы стать у них «рабыней»? Ведь ты тогда ты сможешь всегда быть рядом с ними! — Что за бред?! — поражаюсь я этому извращённому предположению, — С ума сошла такое говорить? Да я их первый раз в жизни вижу! — Ну, не знаю… Но как можно заснуть на концерте? Там же музыка?! — Ммм… Вот так и заснула… — Если девчонки подумают, что ты это нарочно, тебе будет плохо! Этого тебе не простят! — Да что за странные мысли приходят тебе в голову?! — возмущаюсь я, — Он сам первый подошёл! Точнее… Как её там? Ё Сыль, вот! Она первая начала кричать — батл, батл! Я — то тут при чём? Я вообще молчала! — Лучше тебе было просто попросить прощения, — озабоченно качает головой Чу Ын, — выиграешь ты или проиграешь, для тебя всё будет… плохо. Вот чёрт! Не хотел же в эту школу ходить! Нет, послушал, уши развесил и припёрся! Осёл, однозначно! "Артур" Не ссыте, детки! Всё будет зашибись! Особенно, если Чу Ын нам поможет. "Серёга" Время действия: следующий день. Вторник. Место действия: школа "Кирин", занятия японского языка — Где ваша новая девочка? — нетерпеливо спрашивает у класса учительница, внешне очень похожая японку. — А, вот ты, — пробежав взглядом по лицам и остановив его на моём, новом для неё лице, говорит она и предлагает, — давай знакомится! Я госпожа Кейко Катигава, я буду учить тебя японскому языку. А ты? Как тебя зовут? — Охацуни омэни какаримасу, Катигава-сама, — встав и кланяясь на японский манер, приветствую я учительницу, а потом ещё произношу вслед приветствию длинную фразу-благодарность за то, что она обратила на меня внимание. Я же собирался после института работать в Стране Восходящего Солнца, много чего заучил из этикета. Вот и пригодилось… Учительница с неподдельным интересом смотрит на меня, собственно, как и одноклассники. — Ты жила в Осаке? — спрашивает меня на японском Катигава-сама. — Нет, госпожа, — тоже, на японском, отвечаю я, — я никогда не жила в Японии. — Значит, твой учитель был с севера, — делает несколько непонятный для меня вывод, и видимо заметив моё недоумение, поясняет, — У тебя северный диалект произношения. Кто твой учитель? Откуда он? — Мой учитель — самоучитель, Катигава-сама. — Самоучитель? — не понимая, чуть хмурит брови Кейко Катигава, — ты хочешь сказать, что училась… сама? — Да, госпожа. Сама. Катигава-сама, явно не веря моим словам, вглядывается в моё лицо, видно надеясь разглядеть на нём тень улыбки. — Но как такое может быть? — спрашивает она, не найдя её и поняв, что я отвечаю серьёзно, — Выучить язык самостоятельно и получить золотой сертификат ещё не окончив среднюю школу? — Сансей, моя семья из не богатых. Приходится рассчитывать только на себя, — чуть пожав плечами, просто объясняю я. — Понимаю… — глядя на меня, задумчиво произносит Катигава-сама и спрашивает, — сколько времени ты потратила на это? Господин Дон Хё сообщил мне, что у тебя это заняло всего полгода. Это правда? — Да, где-то так, госпожа, — не спорю я с этим. — Пожалуй, это самое удивительное, что мне довелось услышать за свою жизнь о скоростном изучении японского языка. Раз у тебя такие способности — ты не думала о карьере переводчика? — Думала. Но звёзды эстрады зарабатывают больше переводчиков, сансей. — Да, но большой риск, быть звездой, Юн Ми-тян. Практически всё будет завесить от настроения публики, а не от твоих знаний и умений. А у переводчика всегда будет рис в чашке. Подумай об этом. — Да госпожа, я знаю. Но, я всё же, рискну. — Тебе так нужны деньги, Юн Ми-тян? — Они всем нужны, Катигава-сама, — чуть слышно вздыхаю я. Учительница опять внимательно смотрит на меня, кивает и, перейдя на корейский язык, приказывает мне — садись! — К сегодняшнему уроку, — говорит она, обращаясь уже к классу — я просила каждого из вас подготовить несколько стихотворений Хокку. Каждый должен прочитать его вслух и рассказать, о чём это стихотворение… — Юн Ми-тян, ты подготовилась к уроку? — снова обращается она ко мне. — Простите, Катигава-сама, — только сев, вновь вылезаю я из-за парты и кланяюсь, — я не знала о задании. Я не готова. — И что с того, что ты не знала? Неужели ты не знаешь ни одного Хокку? Как же ты тогда изучала язык? Ведь эти стихи такие красивые, — с лёгким разочарованием в голосе вопрошает меня, похоже, любительница японской поэзии, Катигава-сама, — Как можно было пройти мимо столь прекрасного жемчуга? — Сонсей, если хотите, я могу прочесть вам Хокку своего сочинения, — немного подумав, предлагаю я. — Своего? — искренне удивляется учительница, — Ты сочиняешь Хокку? Очень необычно для корейской школьницы. Прошу, прочитай нам, что ты сочинила! Откашлявшись, я декламирую на японском: Поник головой до земли, — Словно весь мир опрокинут вверх дном, — Придавленный снегом бамбук. — Это про отца, потерявшего сына, сансей, — поясняю я, постаравшись перед этим как можно точнее перевести стих великого японского поэта Мацуо Басё на корейский. Сансей смотрит на меня во все глаза. — Ещё, — помолчав, просит она. Гнездо, покинутое птицей… Как грустно будет мне глядеть На опустелый дом соседа. — Это посвящается другу, который отправляется в путь, — объясняю я содержание стиха, и представляю следующее стихотворение — нахожу свой детский рисунок: Детством пахнуло… Старый рисунок я отыскала, — Ростки бамбука. (далее стихи Кения Михаила Викторовича) Знойной порою, на горной тропе Вдруг охладил мой висок Пролетевший валун… … Наследный клинок для харакири Совсем затупился Древен мой род… … С неба, сверкая, Летит сюрикен Загадаю желание. … Банка с вареньем Упала на темя Больно и сладко… — Великолепно, Юн Ми-ян! — жестом останавливая меня, говорит Катигава-сама, — Просто великолепно! Поразительно, но твои стихи полны взрослой мудрости, что очень неожиданно для твоего возраста. Спасибо, Юн Ми-ян. Я в ответ, на японском, благодарю учительницу и слушателей. — Замечательно, — ещё раз говорит учительница и добавляет, — только непонятно, чему я могу научить ученицу, которая сама пишет Хокку? Время действия: этот же день Место действия: школа "Кирин", музыкальный класс Рояль, я, преподаватель музыки и зрители, с интересом следящие за происходящим. Наконец-то я сегодня узнаю, что именно значит заинтересовавшее меня слово «Музыка» в графе расписание. Зрители — это моя группа, с которой я пришёл на занятия. Их уже успели на предыдущей неделе всех оттестировать, теперь моя очередь, последняя. Смотрят за процессом с интересом, ожидая продолжения шоу. Шоу было на предыдущем уроке, когда я внятно ответил на вопросы преподавателя истории, решившего оценить знания своей новой ученицы. Заработал за урок двадцать пять балов. Похоже, историк, не поняв причин моей столь хорошей подготовленности, проявил осторожность и поставил мне двадцать пять баллов. Но это заслуга чисто "Артура". Который, как он признался потом мне, оттранслировал мне эти знания прямо из ноосферы местной. В том числе и те, которые малоизвестны, или позабыты. Несмотря на мой успех в японском языке, чувствуется, что народ настроился на продолжение шоу, желая поржать и самовозвыситься на моих костях. — Умения какие-то есть? — спрашивает меня преподаватель, — На чём-то играешь? — Да, — киваю я, и перечисляю, — рояль, пианино, синтезатор… — Где училась? — интересуется преподаватель. — Я самоучка, сонсен-ним, — располагающе улыбаюсь я, понимая, что старт шоу дан. Сонсен-ним с удивлением осматривает меня взглядом сверху вниз, а потом обратно. За спиною слышу тихое хихиканье какой-то девчонки. Наверное, которая ходила в музыкальную школу и знает, что почём. — Сама занималась? Без преподавателя? — наклонив голову и вопросительно глядя на меня из-под бровей, уточняет преподаватель. — Сама, сонсен-ним, — с грустью вздохнув, подтверждаю я, — без преподавателя. За спиною хихикают уже несколько голосов. — Гм… — гымкает учитель, озадаченно смотря на меня, — и сколько времени ты… занималась? — Почти пять месяцев, сонсен-ним! — смотря на него честными глазами, бодро рапортую я. Сзади, уже открыто, веселится весь класс. Преподаватель смотрит на меня, пытаясь понять, шучу ли я над ним, или просто с головой не дружу, дура по жизни? — Тихо! — оборачиваясь к развеселившимся ученикам, приказывает учитель и говорит, обращаясь уже ко мне, — Хорошо. Иди, покажи, что ты умеешь. Ну ладно, пойдём, покажем. В разом наступившей тишине, под внимательными взглядами, я иду к роялю, направление к которому мне указал сонсен-ним, мотнув головой. Усаживаюсь на круглый вращающийся стульчик, не забыв аккуратно подвернуть под себя юбку. Ммм, какой знакомый запах лака и пыли! С удовольствием провожу кончиком указательного пальчика по клавишам, ощущая, какие они гладкие. Как давно белых клавиш моих, не касалась рука… Вообще-то, если честно, то касалась, но синтезатор, это синтезатор, а рояль, это рояль. Не надо ставить их на одну полку. — Я могу послушать инструмент, сонсен-ним? — поворачиваюсь в пол-оборота я, с вопросом к преподавателю. Тот в ответ молча кивает, с интересом следя за мной. Я кручусь обратно, привычно разминаю пальцы и опускаю их на клавиши. Исполняю пришедшую в голову тему любви из кинофильма Андерсон. — Хороший звук, — хвалю я инструмент, закончив играть короткую вещицу и поворачиваясь к преподавателю. Учитель удивлённо смотрит на меня, в классе тишина. Не получив ожидаемой какофонии из звуков, народ видно понял, что я чего-то могу, но вот насколько хорошо это «чего-то», оценить он, похоже, не может, и поэтому выжидающе молчит. Ждёт, что скажет учитель. Пользуясь подходящим моментом, в котором всё внимание обращено на меня, добавляю «информации к размышлению». — Сонсен-ним, вот тут следует настроить, — говорю я и легко касаюсь безымянным пальцем левой руки чёрной клавиши. Все вместе слушаем ноту фа-диез. Ещё раз слушаем. — Что ты сейчас играла? — кивнув, спрашивает меня учитель. Вопрос хороший, из разряда не имеющих ответа, но я к нему готов. — Фантазия из моей головы, — скромно говорю я. — Да? — удивляется сонсен-ним, очень оценивающе смотря на меня. За моею спиной, в классе — мёртвая тишина. — Ты пишешь классическую музыку? — Иногда. Когда бывает настроение, сонсен-ним. — Хорошо, — кивнув, говорит учитель, — сыграй мне теперь что-нибудь из классики. Какое-нибудь произведение, которое ты знаешь. Отрицательно кручу головой. — Я ничего не знаю, сонсен-ним, — печально говорю я. — Как не знаешь? — не понимает сонсен-ним, — Почему? Потому, что до сих пор так и не удосужился что-то разучить из произведений местных признанных гениев! Как и с историей. А когда мне было? То одно, то другое, то понос, то золотуха… — Ну, так… — неопределённо говорю я, уводя взгляд в сторону. — Как же ты тогда училась? — совсем не понимает меня сонсен-ним, — Судя по уровню твоей игры, у тебя есть хорошая практика. Ты должна была за её время разучить хоть одно классическое произведение! — Не успела, — смотря на него честными-пречестными глазами, объясняю я, — у меня практика всего четыре месяца, сонсен-ним, и мне было не интересно играть чужое. Я сразу начала играть своё. — Своё?! — подскакивает на месте учитель, — Как можно играть своё, едва начав играть? — Ну… я изучила ноты, — старательно заталкивая назад улыбку, которая пытается вылезти наружу и растянуть мои губы до ушей, поясняю я, — поняла, куда нужно нажимать, чтобы получалась красивая музыка, вот и всё… Стала играть. Зачем мне играть чужое, если я и сама могу? Сонсен-ним абсолютно непонимающе смотрит на меня. Наверное, так смотрел бы чёрт на ангела, внезапно материализовавшегося в аду. Видя, что человек находится в непривычно сложном для него мозговом процессе, я решаю разрядить обстановку. — Давайте, я вам сыграю ещё одну штучку, сонсен-ним? — предлагаю я, — Она весёлая, там все пляшут и поют. Не дожидаясь согласия, я разворачиваюсь к роялю и играю свою коронную «польку». — А кто там пляшет и поёт? — в наступившей тишине спрашивает преподаватель, когда я решительно заканчиваю сильными финальными аккордами. — Девушки, — оборачиваясь, с удивлением говорю я. — Какие? — осторожно спрашивает препод, вытянув шею и с подозрением смотря на меня. — Когда я играю эту музыку, — объясняю я, — то представляю танцующих девушек. Не современниц, а скажем, живших в прошлом веке. В Европе… Девушки из небогатых семей, одеты в тёмно-коричневые платья с длинными юбками до ступней. Они польки, или немки… Преподаватель смотрит на меня, группа смотрит на меня, некоторые даже рот открыли. — Это называется визуализацией музыкального образа, — говорю я, — я об этом читала. Музыка есть во всём. В море, в ветре, в листве дерева… Нужно только иметь подходящее настроение, чтобы её услышать, сонсен-ним… Сонсен-ним молча внимательно смотрит на меня, одноклассники за спиной выдыхают и начинает перешёптываться, обмениваясь впечатлениями. — А что-то ещё ты можешь сыграть? — спрашивает учитель, и уточняет, — Из своего? Ещё? Хм… Почему бы ещё что-то и не сыграть? Хотя, конечно, лучше бы этого не делать… Вдруг ещё повторю чьё-то местное бессмертное произведение, назвав его своим? Некрасиво получится. Но хочется. От удивлённых взглядов группы и сонсен-нима у меня кураж. Есть желание «курощать» и валять дурака дальше. Тем более, что музыка просто сама летит из-под пальцев. Давно я с таким удовольствием не играл! Что исполнить? Ммм… Вольфганг Амодеевич Моцарт, может — Вас? Вашу чудную «Соната для клавира». Техничную вещь, которая сразу показывает, у кого, как, и откуда именно, руки растут… Вещь, с которой мне пришлось немало побиться в своё время, но так и не достичь желаемого результата. Однако, сейчас у меня стопроцентное ощущение того, что я её — сыграю. Почему бы не дать этому миру услышать произведение гения, про которого как-то сказал другой гений, Чайковский — «Моцарт есть высшая кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки». — Лёгкая вещь, — предлагаю я, приняв решение, — если хотите, могу сыграть, сонсен-ним. — Играй! — отдаёт приказание тот. Поворачиваюсь, опускаю руки на клавиши. Класс заполняет лёгкая, журчащая, словно струя прозрачной игривой воды, мелодия. Сосредотачиваюсь на исполнении и спустя некоторое время неожиданно ощущаю, что проблемы с техникой исполнения куда-то делись. Музыка ведёт меня, я следую ей и при этом испытываю какое-то странное чувство… Совместности? Двойственности? Неразделимости? Это чувство возникает у меня уже в конце исполнения, появившись в голове где-то в районе затылка. Осмысливать его сейчас некогда, я играю, но всё равно, краешком мозга, пытаюсь понять, откуда оно вдруг взялось, и почему со мной раньше такого не было? Заканчиваю. Пауза. Тишина. Неожиданно преподаватель начинает хлопать в ладоши. Не сразу последовав его примеру, к нему присоединяется моя группа. Встаю из-за рояля, поворачиваюсь к слушателям, и, как положено, кланяюсь. Вижу, что в открытых дверях класса стоит заведующий воспитательной частью — Пак Дон Хё. Зажав под левой подмышкой полупрозрачную папку зелёного цвета, он хлопает вместе со всеми. — Браво! — громко произносит преподаватель музыки, — Браво! Браво?! Да я крут! Мега-крут! Спасибо Вам, несравненный Вольфганг Амодеевич! Можно, я рядом с вами хоть чуть-чуть постою, а? Кланяюсь Пак Дон Хё отдельно. Начальство! Надо проявить уважение. — Юн Ми, — спрашивает учитель, дождавшись, когда смолкнут аплодисменты, — у тебя есть нотная запись этих произведений? — Валялись где-то, — легкомысленно отвечаю я. — Валялись? — приподнимает брови мой собеседник, — Скажи Юн Ми-ян, ты точно владеешь нотной записью? — Владею, — подтверждаю я и добавляю, — пока ещё никто не жаловался на мои ноты, сонсен-ним. — Ты их кому-то показывала? — Их, никому. В классе раздаются смешки, народ понял, почему никто не жаловался. Никто их просто ещё не видел. — Их? — уловив более интересующий его информационный посыл, акцентируется на слове «их», учитель, — Значит, у тебя есть ещё партитуры? Так? — Валялось, что-то, сонсен-ним, — снова отвечаю я. В этот раз в классе никто даже не хихикнул. — Принеси что-нибудь, из того, что у там тебя валяется, — с лёгкой улыбкой смотря на меня, просит учитель, — я посмотрю, насколько правильно сделана нотная запись и поставлю оценку. — Да, сонсен-ним, — кланяюсь я, и обещаю, — я принесу из дома. — А пока, я проверю, как ты знаешь ноты, здесь. Юн Ми, ты сможешь сыграть прямо с листа? — Сонсен-ним, разве кто-то умрёт, за те десять минут, пока я буду просматривать ноты? — с осуждением в голосе спрашиваю я, — Я не умею такого, потому что к музыке нельзя так неуважительно относиться, сонсен-ним. Учитель только головой покрутил в ответ на мой спич. — Давайте я их посмотрю, — предлагаю я, имея в виду ноты, — может, что и получится, сыграть… Учитель кивает и подходит к своему небольшому столику. Перекладывает пару тонких нотных тетрадей, находит нужную ему, открывает, где нужно. — Вот это, — говорит он, поворачиваясь ко мне и держа в руках раскрытую тетрадь, — адажио G-минор, Альберто Флотти. Адажио? — думаю я, направляясь к учителю, — это хорошо. Значит, не нужно будет торопиться. Беру с поклоном тетрадь, поворачиваюсь, под внимательными взглядами одногруппников следую к своему месту, сажусь, кладу тетрадь на стол, начинаю вчитываться. Занудливо… — делаю я для себя вывод, перевернув второй лист, — и весьма… Как я понимаю, учитель решил проверить меня, предложив сыграть прямо «с листа». Но я-то знаю, да и все профессиональные музыканты знают, что играть на рояле прямо с нот, незнакомое, до этого ни разу не играное им произведение — не стоит. Сложно с первого раза правильно выдерживать темп, громкость, а также следовать пометкам композитора в нотах, как играть. А ещё, музыкальная нотация не точна. Она, скажем так, достаточна примерна, и поэтому в музыкальном мире известны имена исполнителей, которые прославились как выдающиеся интерпретаторы того или иного композитора. Короче говоря, по нотам можно сыграть и так, и так, и оба исполнения будут правильными. Правда, при этом один из вариантов будет звучать лучше и в конце-концов станет общепринятым. А игра «с листа» — это, по большому счёту, циркачество, с целью произвести впечатление на публику. Профи такими штуками не занимаются. Играя лишь по нотам, исполнитель не может понять, правильно ли он играет, так как не слышал эту музыку раньше. Это вселяет неуверенность и создаёт риск быть освистанным теми, кто уже слышал произведение в другой нотации. Кому такое нужно? Ладно, щас что-нибудь, сбацаю… Я отодвигаю от себя тетрадь и поднимаю правую руку вверх, уперев локоть в стол. Показываю, что готов. Препод сразу свёртывает устроенный им опрос среди учеников по проверки заданного на дом и жестом приглашает меня к роялю. Прохожу, сажусь, ставлю перед собою ноты и не торопясь, занудливо, так, как в них написано, двигаюсь от первой ноты к последней. — Однако, — говорит учитель, когда я с немым вопросом поворачиваюсь к нему, — весьма и весьма. Ты никогда раньше это не слышала? — Нет, сонсен-ним, — честно отвечаю я, — не слышала. — Да, это редко исполняют, — кивает он и спрашивает, — будешь поступать на отделение классической музыки? — Нет, сонсен-ним, — снова отрицательно отвечаю я, — я буду учиться на отделении эстрады. — Почему? — удивлённо спрашивает меня учитель. — Там заработки больше, — лаконично отвечаю я. Учитель задумывается. — Что ж, раз так, то тогда тебе нужно выбрать музыкальный инструмент, Юн Ми-ян, на котором ты будешь играть, — видно что-то решив в результате своего мыслительного процесса, предлагает он. В смысле? — не понимаю я столь внезапного перехода, — Какой ещё музыкальный инструмент, на котором я буду играть? — Учитель, — вежливо напоминаю я, — я играю на рояле. Вы же только что это слышали? — Слышал, — подтверждающее кивает он, — слышал и понял, что учить тебя мне нечему. У тебя уровень словно ты несколько лет уже проучилась в консерватории. Не знаю, как так может быть в твоём возрасте, но техника игры у тебя замечательная, и, по моему мнению, повышать свой уровень мастерства ты можешь лишь тренировками. Не уверен, что тебе нужен для этого учитель. Наставник — пожалуй, да. Учитель, — скорей всего, нет. Но ты находишься в школе, Юн Ми. В школе все учатся, значит, и ты тоже должна учиться. Иначе, за что ты будешь получать оценки? А если получать оценки за то, что ты уже умеешь, это будет несправедливо по отношению к другим ученикам. Ты понимаешь меня? Вот это поворот! Вот это я попал! Вольфганг Амодеевич, мне кажется, мы с вами несколько поспешили осчастливить этот мир вашей гениальной музыкой. Местные туземцы оказались неблагодарными дикарями. Хотят заставить, ну, пусть не гениального исполнителя, пусть просто единственного исполнителя вашей бессмертной музыки, учиться бренчать на каком-то каягыме, вместо того, чтобы помочь ему нести свет музыки в своё варварское общество! Мда, перестарался я… Докуражился. — И на чём я должна буду учиться играть? — с большим скептицизмом смотря на учителя, спрашиваю я. — В принципе, на любом музыкальном инструменте, который выберешь, — отвечает тот, — методологическую часть обучения ты будешь получать здесь, а практические навыки игры ты можешь получать либо здесь же, в школе, либо, где-то за её стенами. В Сеуле есть немало музыкантов высочайшей квалификации, готовых дать тебе начальные азы игры на инструменте. Мда? Пфф… Учиться… Зачем оно мне сейчас нужно? А с другой стороны — должны же мне за что-то оценки ставить, раз я в школе? А если не будут ставить, то на кой тогда нужен учитель? За что ему зарплату платить? В общем, цепочка логических построений понятна. Ну и что же мне выбрать такого ужасного? Туба? Волынка? А может… литавры?! — Советую не брать экзотические инструменты, — рекомендует учитель, увидев, что я задумался и объясняет, почему, — будет проще найти преподавателя. Потраченное на дорогу время лучше вложить в образование. В ту же технику игры на рояле. А что, я ещё буду должен куда-то мотаться? Пфф… Тогда, Туба исчезает и вместо неё появляется… появляется… треугольник! Самое милое дело таскаться по корейской жаре с таким инструментом! — Советую подойти к выбору разумно, — вновь направляет течение моих мыслей в нужную сторону преподаватель, видимо что-то заподозрив по выражению моего лица, — с расчётом на то, чтобы использовать полученные умения в своей дальнейшей профессиональной деятельности. Могу сказать, что, к моему большому сожалению, многие из новичков в этом году проявили легкомыслие и пошли по пути наименьшего сопротивления. Выбрали для занятий ударные инструменты. И этих людей настолько много, что даже пришлось сделать заявку на закупку дополнительных чангу. Слабо представляю, где они им, в дальнейшем, могут пригодиться… Так это, значит, чангу называется? А я-то думаю, что тут народ с какими-то странными тамтамами по школе таскается? Не Африка, чай, на улице. Теперь понятно. А то, что многие в барабанщики подались… Так то тоже, понятно. Нотная грамота там проще, шум создают на таких инструментах, обычно группами, в толпе лажа конкретного индивидуума не так слышна… Для начинающего музыканта, который никогда ничего звучащего в руках до этого не держал, самый подходящий инструмент. Видно, в этом году, в школу поступило много учеников без умения на чём-то играть. Они-то в чангу и ударили… Преподаватель смотрит на меня. Терпеливо ждёт моего решения. Немного представляю Юн Ми в цветастом цыганском наряде с золотым бубном в руках, кружащую в танце вокруг группы корейских барабанщиков, усиленно наяривающих палочками и ладонями по своим «тамтамам». Это была бы незабываемая феерия! Увидевшие такое, вовек бы развиднеть не смогли… Тяжело вздыхаю и делаю выбор, хорошо понимая, что создаю сам себе проблемы. — Электрогитара, — уверенно произношу я, — я хочу научиться играть на электрогитаре, сонсен-ним. — Почему? — безэмоционально интересуется сонсен-ним. — У неё мощный звук, — объясняю ему я и шучу, — чем громче звук, тем он красивее, сонсен-ним. Вроде бы на шутку должны были отреагировать, но в классе слышу лишь пару хмыканий и всё. Учитель тоже не реагирует. — Хорошо, — кивнув, говорит он, — значит, гитара. Скажи, Юн Ми, у тебя нет желания принять участие в концертах как исполнитель классических произведений? Или, может, в показательных выступлениях школ? Хм! А что я буду с этого иметь? Сначала заставил отречься от рояля, теперь «крутит в обратку». Странный подход. — Концерты платные, сонсен-ним? — вежливо интересуюсь я. — Нет, — прищуривается на меня преподаватель. — Тогда, думаю, что это предложение меня не заинтересует, — отвечаю я. По классу проносится удивлённо-осуждающий шёпоток. — Ты хочешь получать деньги за выступления? — интересуется учитель. — Конечно! — не отпираюсь я, — Собственно, поэтому я и пришла сюда учиться, сонсен-ним. Сонсен-ним хмыкает и пробует закинуть крючок с другой стороны. — Ну а интересы школы, её победа на соревнованиях, что-то значат для тебя? — Пока нет, сонсен-ним, — честно отвечаю я, вызвав осуждающий гул над партами, — я только поступила. Пока для меня это просто школа. И потом… Я протягиваю к нему руки со сложенными в щепоть пальцами и вожу большим пальцем по их кончикам. — Вот здесь, — говорю я учителю, показывая, где именно, — от гитарных струн будут мозоли. Сонсен-ним, вы много видели в своей жизни пианистов с мозолями на пальцах? — Топовых пианистов? — тут же уточняю я. Сонсен-ним затрудняется с ответом. — С мозолями на пальцах играть нельзя, — уверенно говорю я и поясняю, почему, — чувствительность падает. С подобными руками вряд ли что-то можно будет выиграть. Вот если бы мне не нужно было бы учиться играть на гитаре… Не договорив, я делаю паузу, смотря на учителя. Учитель смотрит на меня. Класс смотрит на меня. Все смотрят на меня. Не, ну а чего? «Короля Корга» для моих целей хватает за глаза. Зачем мне ещё с гитарой возиться? Мне бы лучше вложить время в изучение продюсирования, актёрскую игру, вокал, а не о струны пальцы стёсывать. Если сонсен-ним хочет, чтобы я ему призы брал, пусть снимает с меня нагрузку! … — но раз такое невозможно, — продолжаю я, подождав и поняв, что «кина не будет», — то я буду просто учиться играть на гитаре, сонсен-ним. Буду, как все. Пфф… — выдыхает класс. — Откуда ты такая? — смотря на меня с лёгкой улыбкой, спрашивает учитель. — Из Сеула, сонсен-ним, — не очень довольным тоном отвечаю я. Учитель смеётся. Класс, ему, с готовностью, подхихикивает… (на перемене, после урока, две девочки обсуждают Юн Ми) — Такая самоуверенность… Действительно, откуда взялась эта наглая девчонка? — Я просмотрела на сайте сообщество её школы. Её там нет. — Как нет? Значит, она врёт, что там училась? — Ммм… Скорее всего не врёт. Ведь в документах у неё всё написано. Не думаю, что она стала бы говорить неправду, зная, что её легко проверить. Вот я бы так делать не стала! — Онни, но почему тогда её нет в сообществе? — Наверное, кто-то удалил её страницу. Или сама, или школа. — Зачем такое делать? — Может… Может у неё в школе произошла какая-нибудь нехорошая история? Юн Ми сказала, что бросила школу. А может она её не бросила, а её — выгнали? — Точно! Так и могло быть! Как бы нам это узнать? — Нужно расспросить тех, кто с ней учился. Я найду их контакты в сети и спрошу. Очень хочется узнать! — Да, сделай это. А то непонятно, почему в «Bu Pyeong» от неё избавились? Судя по всему, она хорошо училась. Госпожа Катигава была сильно удивлена её знаниями. — Фи… Так хорошо говорить на японском… Мне кажется, что это не патриотично… — Пожалуй, соглашусь с тобой. Интересно, зачем ей столько иностранных языков? Она хотела стать переводчицей? — Может, она хотела стать стюардессой? — Думаю, в стюардессы обычно идут детишки, которые не знают, что делать со своей жизнью. Юн Ми хорошо играет на рояле. Разве это нужно, чтобы стать стюардессой? И её внешность тоже недостаточно хороша для того, чтобы быть стюардессой. — Ты это серьёзно? Теперь, что, нужно быть писаной красавицей, чтобы стать стюардессой? — Я слышала, что у них жёсткий отбор. Не легче, чем в музыкальное агентство. — Неправда, что нужно быть красивой для того, чтобы стать стюардессой! Я знаю одну стрёмную девчонку, которая получила эту работу. В авиакомпании достаточно пройти обучение и тебя берут. Просто у некоторых людей слишком завышенные стандарты, которые они предъявляют другим. Поэтому, так о стюардессах и говорят! — Ну, не знаю. Может, что-то изменилось за то время, как я об этом слышала. Но всё равно, эта Юн Ми ведёт себя слишком высокомерно. Она могла бы быть поскромнее. — Да. Даже не попыталась ни с кем познакомиться. Странно так. — Наверное, считает себя выше всех. — Да. Звездой. — Посмотрим, как она будет выглядеть на батле. Ты слышала, что Ё Сыль агитирует всех голосовать против неё? — Нет, онни. Она тебе сама сказала об этом? — Нет, но я слышала. Может, так и не честно, но когда я смотрю на задаваку Юн Ми, думаю, что это будет правильно. — Думаешь? — Я буду против. Думаю, это даже пойдёт ей на пользу. — Тогда я тоже, против! (школа Кирин, учительская) — Эта новенькая, — держа в руке бумажный стаканчик с кофе, возбуждённо делится впечатлениями учитель музыки с коллегой, — это что-то невероятное! Она уже пишет музыку! Представляешь? Классику! И как пишет! Собеседник в ответ взирает на учителя музыки со скептическим выражением на лице. — Тебе нужно обязательно послушать, как она играет! Великолепная техника! Словно у неё лет пятнадцать практики за спиною, а не полгода занятий, как она говорит. — Полгода? — удивляется собеседник, — Чему можно научиться за полгода? — Вот и я о том же! А она играет так, что хоть прямо сейчас её можно отправлять на конкурс пианистов! — Да? И как же зовут это юное дарование? — Пак Юн Ми! — Пак Юн Ми… — задумчиво повторяет собеседник, видимо давая себе установку на запоминание. — Пак Юн Ми? — услышав знакомое имя, привстав со стула, выглядывает поверх перегородки учитель японского языка, — Это вы про новую девочку говорите? Которая поступила к нам с опозданием? — Да, госпожа Катигава, — повернувшись к ней, вежливо отвечает учитель музыки, — о ней. — Замечательная девочка, — выпрямляясь в полный рост в своём «отсеке» говорит госпожа Катигава, — прекрасно владеет японским, пишет Хоку. Мне очень понравились её стихи. Неожиданно взрослые, я бы сказала. Сдала "Нихонго норёку сикэн" по первому уровню. Набрала девятьсот девяносто один бал и получила золотой сертификат. — Ничего себе! — неподдельно изумляется учитель музыки и делает предположение, — Она жила в Японии? — Представьте себе — нет! — с явным удовольствием отвечает Катигава, — Сказала, что ни разу ни была за границей! — Как же это у неё так получилось? — сам себе, вслух, озадачено задаёт вопрос учитель музыки. — Мне тоже это интересно, — отзывается Катигава-сама. (школа Кирин, подвальное помещение, склад) — Сонсен-ним, простите меня, я была невнимательна… Кладовщик неодобрительно смотрит на кланяющуюся девушку, которая притащила «сдавать» порванный ею барабан. — Даже не знаю, как это получилось… Кладовщик — пожилой кореец в неважном настроении, смотрит, поджав губы на то, что ему принесли, не торопясь принимать обратно испорченный инструмент. Я тоже смотрю на невезучий чангу. Судя по форме повреждения, похоже, на него просто сели сверху, перепутав с табуреткой. Вот он и лопнул… — Наверное, кожа сильно натянулась, — уверенно вешает лапшу на уши девушка, — воздух был слишком сухой, кожа высохла ещё и от натяжения — лопнула, сонсен-ним… Сонсен-ним, замените, пожалуйста… А то мне играть не на чем… Сухо?! Слишком сухо?! Да тут каждый день дождь идёт! Смоет скоро всё тут ко всем чертям! Между тем девушка смотрит на дедушку, взглядом, в котором присутствует одновременно и честность, и мольба. Пожалуй, мне никогда не повторить такой взгляд. Это надо быть женщиной, от рождения, чтобы уметь так смотреть. Кладовщик, не говоря ни слова, берёт сломанный чангу, нагибается, ставит его у себя за стойкой вниз, на пол, затем идёт вглубь склада и приносит новый барабан. — Последний целый, — говорит он, ставя его на стойку, — больше за новыми не приходите. Пока не починю всё, что вы сломали, — ничего не дам. — Ой, спасибо, сонсен-ним! Вы такой замечательный человек! Я вам так благодарна! Прижимая к себе барабан за его «узкую талию» пятясь задом и кланяясь, просительница, получив нужное, исчезает в дверном проёме лестницы. Тоже, чисто по-женски. Раз! И нету… Ничего нету! Остался только сломанный барабан… На память… — Ну, а ты чего? — недовольно спрашивает меня хозяин склада, переводя взгляд с опустевшего дверного проёма на меня, — Долго ещё выбирать будешь? Я припёрся сюда с целью взять себе в пользование гитару, раз уж так легли звёзды. Правда, не электро, а обычную, акустическую. Это по указанию учителя так. Сначала акустика, а потом — видно будет. Вот, юзаю уже третий предложенный мне образец местного столярного творчества. Все три — «гроб с музыкой и бубенцами». — Сонсен-ним, — по-деловому обращаюсь я к дедушке-хранителю, — у вас есть что-то получше этих дров, которые вы мне дали? — Зачем тебе? — недовольно гундосит в ответ дедушка, — Ты же только учишься… Испортишь… Фига се! Он что, спецом мне это «Г» — подсовывает? В целях сохранения хороших инструментов? — Я не собираюсь уродоваться, учась на этих… Этом… в общем, если у вас ничего больше нет, то я пойду и скажу учителю, что мне не на чем играть! Пусть школа покупает мне новый инструмент! Вот! Дедуля пристально смотрит на меня, потом недовольно цокает языком и осуждающе качает головой. Поджимает губы, разворачивается и, шаркая ногами по полу, уходит куда-то в недра своего склада. Минуты три его не видно, потом он возвращается, держа в руках тёмного цвета гитару. — Пробуй эту! — командует он, аккуратно кладя на стойку чуть слышно загудевший от удара об неё инструмент. — Совсем другое дело, сонсен-ним! — довольно говорю я, взяв гитару в руки и «попробовав», — Очень хороший звук! Где вы только такую нашли? — Не испорть, — напутствует меня кладовщик, не став распространяться про место обнаружения «качественного артефакта», — это не барабан. Не починишь. — Не волнуйтесь, сонсен-ним! — ободряю, его я и обещаю, — Верну, как новенькую! — Это старая гитара, — возражает мне он, — поэтому и говорю, — не испорть… (столовая, школа Кирин. Юн Ми разговаривает с женщиной на раздаче) — Ачжумони, — вежливо обращаюсь я к женщине, работающей на раздаче, — а у вас есть — европейская кухня? Ачжумони, похоже, от «внезапной неожиданности» вопроса на мгновение теряется. — У нас корейская кухня, — через секунду собравшись с мыслями, отвечает она. — Но Кирин ведь международная школа? — недоумеваю я, — Значит, тут должны учиться иностранцы. Разве для них вы не готовите специально? — Первый раз про такое слышу! — изумляется тётушка и добавляет, — Ничего мы специально не готовим! — Но почему?! — недоумеваю я. Неужели они едят корейскую еду, эти иностранные студенты? Которых, кстати да, я тут так и не видел. — Зачем отдельно готовить? — не понимает ачжумони, — Корейская кухня — это лучшая кухня в мире. Разве ты этого не знаешь? Откуда ты приехала, девочка, что требуешь европейскую еду? Из Европы? Я вздыхаю, вспомнив про корейский местечковый патриотизм. Что-то я расслабился. Можно было даже не спрашивать. — Так откуда ты приехала? — не отстаёт от меня тётушка. — Кореянка я, — ещё раз вздохнув, сознаюсь я, — ниоткуда я не приехала… — А что ты тогда тут привередничаешь? Смотри сколько тут настоящей корейской еды! Слышу за спиною смех. Оборачиваюсь. А-а, знакомые всё лица! Недалеко от меня, тоже стоя с подносами у раздачи, Ё Сыль и две её подруги смеются явно по поводу моего общения с аджумой. Лица её подружек помню, видел, но, как звать — до сих пор не знаю. Да оно мне надо, это знать? Отворачиваюсь. Тётушка! С той стороны — Ё Сыль, с этой — тётушка! Ну и обед у меня сегодня… Ещё к еде не притронулся, а уже — изжога… — Возьми кимбап, — продолжая со мной общаться, предлагает мне ачджума, видимо не заметив, как я оборачивался, — пибимпаб, чо-коги погым, чемпени, камди-ча… Тётушка, энергично тыкая издали рукой в называемое, перечисляет названия представленных на раздаче блюд. Камди-ча? Салат из полусырой картошки? Знаем, жовывали… — Твенжан, — щедро предлагает аджума… Без всякого энтузиазма смотрю на предлагаемое к поеданию. Твенжан — тёмно-коричневая, густо сделанная паста из сои. Вид у неё — ну совершенно не к столу! Да и на мой вкус, тоже… Не к столу. — Ачжумони, — обращаюсь я к женщине, — а у вас есть — рамён? Просто рамён? Без всяких соусов и приправ. Просто рамён. Можно немного добавить сливочного масла. — Да что же это такое?! — всплёскивает руками тётушка, — Ничем тебе не угодишь! Посмотри, сколько вкусной еды, а ты просишь голый рамён! Без всего! Что с тобой такое? — Диета у меня такая, тётушка, — в третий раз печально вздохнув, отвечаю я, — для очистки кожи. Нельзя ничего острого и пряного. А европейская пища вся такая… пресная… Поэтому, я её и спрашивала… — Вон оно, в чём дело! — поняв, кивает тётушка, — Так бы сразу и сказала! Погоди, я сейчас схожу, возьму на кухне рамён… Сердечно поблагодарив женщину, принёсшую мне с кухни тарелку макарон «без всего» я двигаю свой поднос дальше, подхватывая по дороге известные и «безопасные» для моего вкуса блюда. Беру компот, кусок курицы, ляпаю кусочек масла в макароны, беру булку с изюмом и иду со всем этим своим «бохатством» от раздаточной в зал, ища, куда сесть. Замечаю посреди зала свободный стол, рулю к нему, сажусь, занимаю. Начинаю размешивать в макаронах тающий кусочек жёлтого масла. — Это наш стол! — недовольно сообщают мне справа. Поднимаю голову — рядом, с подносами в руках, всё те же — Ё Сыль с подругами. — На нём это где-то написано, сонбе? — вежливо интересуюсь я. Ё Сыль нахмуривает брови. — Мы всегда тут сидим! — возражает в ответ она, как будто этот факт является неоспоримым основанием для сваливания меня в туман. — Стол общий, сонбе, — пожав плечами, отвечаю на это я, — я пришла первая, значит, теперь он мой. — Мы старше! — секунду подумав и не придумав ничего умнее, достаёт свой последний козырь Ё Сыль. — Я уважаю старость, — киваю я и предлагаю, — пожалуйста, сонбе, присаживайтесь. Столик рассчитан на четверых, я одна, вас — трое. Всем места хватит! — Как ты сказала? — не веря своим ушам, переспрашивает одна из подружек Ё Сыль, — Старость? — Не кажется ли тебе, что ты слишком наглая? — спрашивает у меня Ё Сыль и решительно требует, качнув подносом, — А ну-ка, живо уступила нам место! — Ачджума будет сидеть на двух стульях? — вскинув брови, делано удивляюсь я, и уточняю, — У старушки такая большая задница? — Ах, ты… мелкая! — двигается в мою сторону Ё Сыль, держа поднос в руках. — Понятие старший предполагает наличие у него большего ума, чем у младшего, — громко говорю я, чтобы соседям за столиками не приходилось прислушиваться, — сонбе, драться, держа поднос в руках — очень глупо, потому, что неудобно. Драться без подноса — просто глупо, поскольку за драки из школы Кирин отчисляют. А драться со мною — совсем глупо. Ё Сыль, неужели ты и правда думаешь, что школа, которую я бросила, мечтала о том, чтобы я в ней осталась? Пауза. Народ переваривает информацию и осмысляет завуалированный намёк. Оппонентка таращится на меня из-за подноса, как онемевший фашист из амбразуры дота. Я внимательно смотрю в ответ, словно диверсант, примеряющийся кинуть ему подарок в виде гранаты. Секунды три смотрим друг на друга. — Присаживайтесь, сонбе! — улыбаясь, громко приглашаю я и, откидываясь назад, на спинку стула, делаю приглашающий жест правой рукою, — Всем места хватит! — Пф! — презрительно фыркает Ё Сыль, вернув контроль над языком. — Вот ещё! — говорит она, — Очень нужны приглашения от неудачницы! Следующая неделя будет неделей твоего позора. После батла, над тобою, будут смеяться все! А я — громче всех! — Смех продлевает жизнь, — философски пожимаю я на это плечами. — Ты станешь рабыней! — «Am-kiss» месяц будут делать мне массаж пяток два раза в день! — обещаю я. — Тссс, ты пожалеешь, — зашипев змеей, обещает мне в ответ Ё Сыль и, развернувшись, гордо уходит, держа перед собой поднос с едой. Подружки её, кинув на меня многообещающие взгляды, тянутся за ней. Я уже жалею, — думаю я глядя им вслед, — что питаюсь в этой столовой, рядом с такими соседями… По батлу мы договорились с лидером группы «Am-kiss» до следующих условий. Общее время выступления — максимум час. По четыре песни от каждой стороны. Если брать среднюю продолжительность композиции в пять минут, это будет: пять на четыре — двадцать, двадцать на два — сорок, ну и плюс-минус туда-сюда, выйти, уйти со сцены, что-то сказать зрителям, если захочется. Как раз около часа и выходит. Произведения — два собственного сочинения, плюс два на выбор — либо свои, либо чужие. Минимум — один вокальный номер обязательно. Короче, мне чё-нить нужно будет спеть. Поскольку с голосом у меня никак, это проблематично. Исполнять в таких условиях что-то крутое, смысла не вижу. Всё одно — фигня выйдет, только зазря «засвечу» какую-нибудь хитовую вещь, на которой потом, когда у меня появится голос, я смогу заработать неплохих денег. Зачем мне такое нужно? Не нужно… Нужно что-то попроще. Есть тут у меня перевод из российской попсы на корейский язык, который я сделал в качестве пробы. Не невесть что, конечно, но для такого случая вполне пойдёт. Не зря же я с ней возился, время тратил? Ещё с двумя композициями определился раньше, остаётся решить с последней. Может, что-то из «местного фольклора» использовать, раз можно? Что-нибудь, из популярного? Взять, обработать на Korg'е да и всё. Такое людям нравится. Тем более, время ещё есть. На следующих выходных у нас посвящение в ученики, батл администрация провести не разрешила, перенесли на следующую неделю. Можно будет за это время что-то выбрать и подготовить. Задумываюсь, припоминая всё, что слышал здесь за последнее время. Неожиданно в голову приходит интересная мысль. О! А ведь у меня под боком есть популярная группа — «Am-kiss»! Уж тут-то они точно, пусть в размерах школы — популярны! Возьму их самую топовую вещичку, да запилю её Коргом под панк-рок или, хаус, какой-нибудь. Нормально должно будет получиться. Кстати, хауса я тут как-то и не слышал. Нужно посмотреть, что вообще за репертуар у «Am-kiss»? Чтобы неожиданностей не было… (школа Кирин. Танцевальный класс) Сегодня у меня первое занятие танцами в школе. В спортивной форме, построившись рядком вдоль стены, наблюдаем за прохаживающимся перед строем господином Ки Джу Боном — учителем танцев. Господин Ки Джу Бон невысок, толстоват и в моём понимании совсем не подходит под типаж танцора. Нет, я помню, конечно, пропорции фигуры легендарного Псая, но…? Тут же вроде школа? Неужели не могли никого получше найти? Странно… Господин Джу Бон в данный момент производит «мотивационную накачку» своих учеников. Требует отдать все наши силы, кровь пот и слёзы на овладение искусства танца. — И не смейте даже думать о любви! — рявкает на нас Джу Бон в конце своей речи, — Противоположный пол вы должны рассматривать, словно это камни! Ясно?! Строй кланяется и блеет «да, сонсен-ним…» я тоже, кланяюсь и блею вместе со всеми, хотя на язык просто просится что-то вроде немецкого: "Яволь, майн фюрер!!!" И щелчок каблуками сапог. — Итак, — произносит Джу Бон, закончив «мотивировать мясо», — будем считать, что ваша учёба у началась. Говорю вам всем ещё раз. Вы — редкие везунчики, которых наша школа зачем-то каждый год принимает из толпы бездарностей, осаждающих её стены. Будь я директором, я бы давно прекратил бессмысленную трату времени и средств на ваше обучение. Но, вам опять везёт, я — не директор. Я всего лишь Ки ДжуБон, который пытается научить вас хоть каким-нибудь элементарным вещам. Начнём с проверки вашей физической подготовки. Хочу посмотреть, насколько вы способны к физическим усилиям. Упор лёжа… принять! Девочки двенадцать раз, мальчики — двадцать пять! Я считаю. И… раз! ... Ну, нормально отзанимались. Отжимания, наклоны, растяжки, потом кросс побегали... Хорошо, что "Артур" нас в хорошую форму привёл, не опозорились пока. Правда, к самим "танцам" так меня и не допустили ещё. Но это ерунда, и до них доберёмся. "Артур" Ну, вот, день как-то прошёл. Теперь моя очередь рулить нашим телом. А то "Серёга" проебёт всё и вся. Сначала запишем все композиции, которые он припомнил. И на синтезаторе, и на бумаге, и отправим на регистрацию господину Сон Бону. Точнее, чтобы он этим занялся, пока наше "шасси" в школе торчит. Но этим наше тело займётся ночью. А сейчас... - ... Чу Ын, ты хочешь стать всемирно известной и заработать денег?.. ... - ...О! Это я удачно зашла! Сонбе, вы, как я посмотрю, занимаетесь изготовлением красивых костюмов? Как насчёт заработать?.. ... -.. Господин Сон Бон! Я чего вам звоню, не могли вы помочь мне и доставить некоторое оборудование и материалы? Список я вам на телефон файлом скину сейчас... ... "Серёга" Время действия: следующий день Место действия: школа Кирин. В группе Юн Ми идёт урок — «Нравственное воспитание» Сегодня бесконечно хочется спать. Позавчера выдали книжонку, называется — «эмоциональный журнал». Нужно перед сном записать в него все свои эмоциональные впечатления, полученные за день. Абсолютно дурацкая затея. Граф для заполнения на листах много, а писать требуется развёрнуто. Пока заполнишь — стабильно получается второй час ночи. Ещё у меня есть тесты от доктора и «Волшебник Изумрудного города» для онни. А спать-то когда? Пфф… сейчас бы всхрапнуть… часика три… — Сегодня у нас практические занятия! — энергично объявляет препод. Шо, опять?! Опять улицы мести?! Итак, после вчерашнего всё болит, так ещё и мётлами махать?! Не пойду! — Сонсен-ним, — говорю я, поднимая руку, — Я не пойду мести улицы. — Почему? Ты заболела? — Нет. Я просто отказываюсь. После моих слов в классе наступает мёртвая тишина. — Ты не пойдёшь вместе со всеми выполнять моё задание? — уточняет учитель в этой мёртвой тишине. — Да, сонсен-ним, — подтверждаю я. — Пожалуйста, объясни причину своего отказа. — Я пианистка, — говорю я, — а у меня, после ваших занятий, на руках — мозоли! Такое недопустимо для музыканта, сонсен-ним. — Ты ещё не пианистка. Ты только школьница, — говорит учитель и обращается к классу, — Кто-нибудь ещё натёр руки? Класс в ответ отрицательно крутит головами. — Никто не натёр, — констатирует преподаватель, — только ты одна. Ты пользовалась перчатками? — Да, — говорю я, — но всё равно, у меня были мозоли. Вот, ещё следы остались, видите? Я показываю ему свою правую ладонь с розовым кружком — следом подживающей потёртости. — Вообще, это не дело, ученикам Кирин убирать улицы, — говорю я, объясняя своё виденье проблемы, — от перетаскивания носилок болит живот, а от черенков мётл и лопат страдают руки. Думаю, что администрации школы следует скорректировать учебный план, изменив вид занятий. Можно выполнять какие-нибудь поручения пожилых людей, ходить им за лекарствами, читать письма или, помогать с уборкой. Почему обязательно нужно горбатиться на тяжёлых физических работах? Для этого есть специальные люди, которые получают за это зарплату. Мне не понятно, сонсен-ним, зачем нам отнимать у них их кусок хлеба? — Кто ещё так думает? — помолчав, спрашивает учитель у класса, — Поднимите руки… — Никто не думает… — подводит итог трёх секунд молчания, учитель, — хорошо, Юн Ми, я освобождаю тебя от сегодняшних занятий и сообщу об этом заведующему воспитательной частью, господину Пак Дон Хё. Можешь оставаться здесь, в классе, пока остальные будут проводить занятия. Всем остальным — встаём и идём переодеваться… Пфф… Ну и ладно! Не хотите, как хотите! — думаю я о своих со-группниках, — раз боитесь, рот раскрыть — идите тогда улицы метите! А я — пойду, посплю, пока вы там мётлами машете. … И чего мне вот не спиться? Сижу, гитару мучаю. Вдруг захотелось поиграть… Ностальжи, что ли? Народ ушёл мести улицы, а я остался один. Прошёлся по школе, туда-сюда заглянул — все заняты, все учатся, один я, болтаюсь без дела… Один… Пришёл к себе в комнату с намерением поспать, — попалась на глаза гитара. Вспомнилось вдруг, как там ещё, на той Земле меня парни учили на ней играть. Тогда я был в команде… Ладно. Это всё ипохондрия. Чёб такого сыграть? Что бы душа сначала развернулась, а потом обратно… завернулась. Время действия: следующий день. Четверг. Место действия: школа "Кирин". После урока английского языка. Одноклассницы Юн Ми общаются между собой, обсуждая прошедшее занятие. — Только подумать — девятьсот девяносто девять баллов! — Ага. Тут даже не мечтаешь о таком, а ей, как будто всё равно… — И по японскому у неё девятисот девяносто один балл… За первый уровень… — И на рояле играет как настоящая пианистка… (некоторое время девочки идут молча рядом, обдумывая увиденное)/i> — Да кто она вообще такая, эта Юн Ми?! Почему с ней такое? Она что, со звезды прилетела?! <i>(остановившись, одна из подружек с возмущением оборачивается к другой. Та, в ответ, пожимает плечами) — Не знаю, онни… Может, нам стоит с ней… подружиться? Тогда она сможет нас практиковать в английском… — Думаешь? Больно вид у неё гордый… — Ей есть чем гордиться… (подружки молча идут дальше, обдумывая идею) — Нужно подождать батл, — говорит одна другой, — ты же знаешь Ё Сыль… — Да, Ё Сыль… Ты права. Подождём! "Артур" Поздно ночью, где-то в школе "Кирин" Ну-с, приступим к подготовке к этому их "батлу"! Та-ак... Где тут был паяльник?..