Невъебищенски ахуевший

Джонни Сильверхенд бесит. Бесит осознанно, намеренно и просто неимоверно. Настолько, что иногда хочется просто плюнуть на все, выдрать блядский чип из головы плоскогубцами и сдохнуть с грязной совестью, но не забитой всякой херней – именно херней, по-другому мудилу-рокера не назвать – головой. Ведь Джонни буквально существует для того, чтобы заставлять людей ненавидеть весь мир, а его самого – в первую очередь. На второе-то место он себя любимого никогда не поставит. На втором месте у него сигареты, на которые Джонни упорно плюется, и которые скоро прорастут в его голографических легких, как новое бронхиальное дерево. Если от них, – и печени, и почек, и желудка, и мозга, и вообще всего, что он успел угробить за свою до-террористическую жизнь – конечно, хоть что-то осталось, кроме черно-смоляной вязкой дряни. Но Ви иногда задумывается, что, даже при наличии такого количества хуевых моментов, Джонни живется – или как называется тот этап жизни, когда ты умер и воскрес в виде программы, вживленной в голову левого человека? – получше, чем ему. По крайней мере Сильверхенд не сдерживается, чтобы не выблевать собственные легкие каждый день, пока раковые клетки медленно пожирают весь организм, а мозг отторгает собственное сознание. А у Джонни вообще все заебись. Он пытается почесать Кошку своими несуществующими в материальном плане пальцами нормальной, не железной, руки и язвительно комментирует каждый шаг Ви. И это б е с и т. Что-то не устраивает? Так пойди, блять, сделай лучше, раз такой умный! Не можешь? Тогда, будь добр, завали ебало и скажи спасибо, что снова жив. – А то что? – усмехается Джонни, материализуясь на стуле и в очередной раз закидывая ноги на стол; Ви хочется облить его кислотой с бензином и поджечь, но вовремя напоминает себе, что конструкт не может оставить грязи. – Дашь мне по роже? Ну давай, посмотрим, как я тебя отпизжу снова. А затем щелкает пальцами и, с наигранной-наигранной печалью в голосе, добавляет: – Ах да. Ты же не можешь. Ви мог бы швырнуть в него стулом, а потом вызвать стекольщиков, чтобы восстановили окно после того, как стул пролетит сквозь пиксели. Ви мог бы закинуться еще одной порцией колес, чтобы этот гад оставил его в покое. Ви мог бы просто послать его нахуй. Ви качает головой со вздохом и возвращается к техническому плану. В темноте вечером видно так себе, но свет он включать не хочет. А Джонни, кажется, разочарован. Не получилось сегодня шоу – печаль. Ему бы такие печали. Из раза в раз напоминать себе не приходится, что все проблемы, весь гнев, вся ненависть и вся чернь – все это ему пришло от Джонни. Эдакая посылка, которую ты не ждал и не хотел, и вообще понятия не имеешь, за что она такая, блять, чудесная тебе досталась. – Невъебищенски ахуенная, – поправляет Джонни. – Невъебищенски ахуевшая, – со вздохом бросает в ответ Ви. ...а еще самодовольная, эгоистичная, плюющая на всех, не признающая никаких правил, уважения к другим, личных и личностных границ – в общем, из тех, кого люди предпочитают расстреливать пулеметными очередями, пока тело не превратится в месиво из ошметков органов и осколков костей. Возможно, встреть Ви Джонни до его смерти, он поступил бы так же. Сейчас его максимум – заглотить таблетку и оставить Сильверхенда загибаться от скуки в где-бы-он-там-не-находился. И не показывать, насколько сильно он раздражен: Джонни нравится реакция на свои выходки. Всем мудилам она нравится. Причем, раздражительность в нем тоже от Джонни. Ви всегда предпочитал тактику молчаливого давления, а не битья оппонента башкой о стол, но жизнь сказала, что он ебанутый и надо по-другому. Не то чтобы он сейчас стал менее ебанутым; скорее просто злым. Был бы еще смысл от этого хоть какой-то. – Зато не жуешь сопли, как начинающая шлюха, – усмехается Джонни. – Что бы тебе твой похуизм дал? Нихера. Со мной хотя бы весело. «Да, жечь города крайне весело», – Ви закатывает глаза практически на триста шестьдесят градусов. Впрочем, это действительно так. Если они в чем-то и схожи, так это в том, что оба одинаково ненавидят Найт-Сити от и до. И Арасаку. И текилу. И всех люд... а, нет, это только Джонни. Джонни-Джонни-Джонни. Иногда Ви кажется, что его уже на семьдесят процентов минимум отторг собственный разум: он теряется между воспоминаниями и привычками, не понимая, его ли они или чужие. Кто из них первым начал точить зуб на Корпорацию? Кто потерял практически всю жизнь? Кто водил, как сумасшедший? Кто таскал на шее армейские жетоны? Кто питал странную слабость к кошкам, ради одной из которых Ви, блять, пришлось тащиться на верную смерть за чертовым кормом... Ладно, пожалуй, это единственный вопрос, на который у него найдётся ответ. Ви понятия не имеет, зачем им в доме лысое агрессивное существо, которое изодрало половину его вещей, диван, ботинки и разбило три бутылки абсента, если у него уже есть Джонни, который делает то же самое, но менее существенно. Спасибо еще, что не лысый. Нет, он ничего не имеет против кошек. Когда они находятся за пределами его дома. Против конструктов он тоже ничего не имеет. Когда они находятся за пределами его тела. Ви вообще очень лояльный ко всему, когда это "всё" его не касается. – Заебал сидеть над схемками и экранами, – говорит Джонни, материализуясь у него на столе и прикуривая несуществующую сигарету, – пошли вскроем кому-нибудь наличник. Можно даже вместе с горлом. – Чтобы вскрыть кому-нибудь наличник, тоже надо посидеть над схемками и экранами, – пожимает плечами Ви. – Правило трех "Р". Так что, будь добр, съебись и не мешай мне работать на наше общее благо. Джонни бросает в него окурок, который тут же рассыпается в воздухе голубыми пикселями, но перемещается на спинку дивана и наливает себе в стакан несуществующего виски. Кошка садится рядом с ним и лениво моргает. Ви отворачивается. Слишком большая концентрация проблем на квадратный метр. Джонни делает глоток виски и говорит: – Знаешь, ты мне сейчас напомнил одного еблана. Это было в начале моих двухтысячных... А дальше он начинает еще одну историю про шлюх, наркотики и суицид, но где-то на фоне еще и мелькает что-то про бумажную работу и скуку. Ви пару раз фыркает, трижды бросает "ну-обязательно-это-было-говорить?" взгляд и один раз даже посмеивается. В историях Джонни, как в старых песнях, каждый раз кто-то либо умирает, либо опускается на дно, – типичное описание всей жизни в Найт-Сити – но атмосфера вокруг них витает, как вокруг любых историй о чем-то прошедшем и далеком. Ви думает: «Пусть рассказывает». Все равно он не настолько важным делом занят, а так Сильверхенд даже на мозги не капает. Он в них просто копошится, иногда выбрасывая что-то лишнее. Кошка спрыгивает со спинки дивана на журнальный столик. Джонни исчезает в снопе голубых пикселей и, судя по звукам, появляется где-то в соседней комнате. Перечеркивая очередной вариант внедрения, Ви думает, что такими темпами они даже могут поладить когда-нибудь. Если, конечно, рокер с кошкой не образуют против него ахуевшую от своего превосходства коалицию.