Я хочу жить

Его появление на свет началось со смерти единственного человека, который мог его любить. В мире не найдется никого другого, кто бы смог подобное. Вампиры. Мерзкие, подлые твари, беспокоящиеся только о своем благополучии. Они кружат над его головой, даже когда он спит. Нарушают любой покой, если быть особо внимательным. Чудовище многое знает о людях, ведь его отец был человеком. Потому и желания у него самого, несмотря на жуткую внешность, приближены к человеческим. — Я хочу жить! — упорно твердит оно Ван Хельсингу прямо в глаза, даже не подозревая всей той опасности, что исходит от этого человека. Он охотник на монстров. Он губитель жизни. Связываться с таким нужно уж точно не таким, как Чудовищу. Ничего в действиях Ван Хельсинга не говорит о том, что он оценивает опасность. Он ищет ее и встречает как будто бы рожден бурей. А чудовище хочет лишь одного, того, чего его лишили при появлении на свет обманом — жизни. Рожденный из боли других, составленный из трупов десятков человек. Особенный. Странно ощущать свою необходимость таким образом, которым оно досталось чудовищу. Оно все же живое существо. Его охватывает безысходность, когда вампиры тащат его на бал. Не удивительно, что человеческая женщина намного ценнее какого-то монстра. — Я найду тебя и освобожу! — кричит в проливной дождь, по горло в холодной воде Ван Хельсинг. Чудовищу остается только поверить. В следующую встречу он будет говорить о том, что привык к боли. Боль — это жизнь. И если ты хочешь жить, то обязан принимать ее сполна именно такой, какая она есть. Полет на проводе, ведущем к тому инструменту пыток, воспринимается чудовищем как освобождение. Только перетерпев боль, можно получить свободу. Свобода — значит та самая жизнь, которой его пытаются лишить. Чудовище всеми силами тянется к ней, понимая, что избавление уже близко. Осталось сделать последний рывок. «Я хочу жить», — вертится мысль на задворках сознания, не позволяя разжать руки. Приземление приходится как раз на ту женщину, которую так все обороняли. Его появление на свет началось со смерти единственного человека, который мог его любить. Ван Хельсинг тоже потерял ту, которая могла бы быть ему маяком в этом мире. Он отвез ее к морю и свое обещание сдержал. — Ты свободен. Скажу Ватикану, что не сумел тебя изловить, что ты сопротивлялся до последнего и пал в бою. Чудовище собирает плот дрожащими руками. Не важно, куда направляться, главное подальше от этих проклятых мест, где все было смертью. Жить по-прежнему хотелось, уединенно, так, чтобы ни одна крылатая тварь не достала до головы. На море собиралась буря, но чудовищу она уже была не так страшна. На нем нет оков и ничто не сковывало его движение вперед. — Я хочу жить, — зачем-то повторяет он серым облакам. И почему-то видит чью-то улыбку.