мы прочней и нежней, чем гранит

Каждое второе утро Пети начиналось теперь в 6:00. Раньше он ненавидел приезжать к первой паре — теперь любви не прибавилось, ведь к первой паре он должен был уже добраться до вуза, забежать за стойку кофейни, примостившуюся прямо в углу его широкого холла, и обеспечить кофе первую волну смертельно сонных студентов. Самым тяжёлым временем был февраль, когда просыпаться и выбираться на продуваемую всеми ветрами улицу приходилось в кромешной тьме, возвращаться тоже, и даже кружащиеся в янтарном свете фонарей снежинки не скрашивали картину. К апрелю стало легче. Пока Петя под храп старшего брата впихивал в себя хлопья или яичницу, рассвет медленно высветлял небо, и спокойные волны — окна их квартиры выходили на реку — окрашивались розоватым. Потом он шёл к ВИЗовскому трамвайному кольцу мимо церкви и думал: «Храм и вода, вода и храм — такое точно было у кого-то из классиков». Но свою работу Петя любил: не любил бы — не смог бы продержаться и недели. Готовить кофе оказалось одновременно сложнее и интереснее, чем он когда-то думал. Другое дело, что работу он совмещал с очной учёбой, собственно, и устроился прямиком в вузовскую кофейню, чтобы оплачивать обучение. Абсурдно, но разве не половина платников жертвует качеством учёбы, чтобы за эту учёбу заплатить? Неловко было видеть проходящих мимо стойки преподов, на чьей паре Петя в теории должен был присутствовать через пять минут, но его так редко замечали, что он перестал волноваться. Настоящим спасением для него стала смешанная форма обучения, от которой после карантина вуз так и не отошёл: смены Петя стал брать в дни, когда по расписанию стояли онлайн лекции, и спокойно принимал заказы, пока в левом наушнике бубнили преподы. Именно потому ударом для бедного студента-баристы стало нарушение в привычном распорядке. — Женя, я его пристрелю! — Петя почти кричал в динамик телефона. Надо будет, закончив запись, текстом предупредить Оболенского, что голосовое вышло очень эмоциональным. — Что значит, Милорадович хочет проводить свои лекции очно? Для кого выпускали приказ, что деды за шесят пять ведут онлайн?! Что за выпендрёж, я не понимаю, и что мне теперь делать со своей сменой во вторник??? Сзади раздалось покашливание и тихое «извините». Петя оглянулся: по ту сторону стойки кофейни стоял, к счастью, не Милорадович, а симпатичный парень с волнистыми, тщательно уложенными волосами. — Можно сделать заказ? — опершись локтями на стойку и едва скрывая улыбку, спросил он. — Конечно, я прошу прощения, — опустив руку с телефоном, Петя быстро подавил растерянность и повернулся к говорящему, надвинув маску на рот и нос. И зачем-то поправил фартук. — Что будете заказывать? — А что вы посоветуете? — поправляя съехавшую на глаза прядь, спросил посетитель так, будто намеревался покупать коктейли в баре. — Мой друг, — он кивнул назад, и Петя только сейчас заметил, что рядом стоит ещё один студент, высокий и темноволосый, — сказал, что мне хватит пить жижу из автоматов и кофе 3 в 1, поэтому я здесь, чтобы попробовать что-нибудь лучше и вкуснее, — закончив, парень открыто улыбнулся, почти показав зубы. — Я бы посоветовал латте с одним из сиропов на выбор. Есть шоколадный, ванильный, ореховый, кленовый и имбирный, — перечислив, Петя слегка склонил голову вбок, ожидая, когда студент что-нибудь выберет. — Давайте с кленовым сиропом. Меня не так давно обломали со стажировкой в Канаде, так хоть на вкус её попробую, — со смешком парень полез в рюкзак за кошельком. Петя кивнул, и он, оплатив (стипендиальной картой, которая не прикладывается), отошёл к другу ожидать заказ. Протягивая бумажный стаканчик, Петя заметил глаза цвета топлёного молочного шоколада и, желая хорошего дня, улыбнулся даже искренне. И только после вспомнил, что он в маске. По всем законам жанра в фильмах, книгах и фанфиках посетители с первого взгляда влюбляются в симпатичного баристу, но когда в жизни Пети было хоть что-то как полагается? Это он обычно заглядывался на студентов и студенток, незаметно вздыхал под маской и уходил готовить новый заказ. Чаще всего симпатичные люди цепляли, а через день-два забывались, чтобы возвращаться к нему в смазанных снах. Некоторые становились постоянными клиентами, но больше так не притягивали взгляд. Парень с волнистыми волосами напомнил о себе на следующий же день. Петя сидел на стуле, не видимый снаружи, и слушал лекцию, которая была в самом разгаре. Вдруг через голос Милорадовича (которому всё-таки не одобрили переход в оффлайн) в наушнике пробились два других голоса слева: не очень громких, но у Пети был отличный слух. — Саша, ну одолжи мне на кофе… — Где твоя стипендия, а? Её только дней десять назад прислали. — А я на следующий же день зашёл в букинистический… И вышел без стипендии… Нет, Саш, ты не понимаешь, там было прижизненное издание Кузмина! — Ну вот и живи без кофе до стипендии или гонорара. — Са-а-аш!.. А помнишь, ты жаловался, как не хочется делать домашку по русскому? Так вот, прямо перед тобой стоит эксперт. — Господи, ладно, держи карту, я тебе вечером скину те тупые предложения на разбор. Чтобы не подавать виду, что он всё слышал, Петя поднялся с места, только когда один из говорящих показался в поле зрения. — Добрый день. День был и правда добрым, хмурая погода осталась в прошлом, и солнечные лучи, освещавшие холл, превращали глаза парня, которого Каховский моментально узнал, в жидкое золото. — День добрый. Мне, пожалуйста, латте с, ээ, ореховым сиропом. Среднего объёма. — Сегодня Петя обратил внимание и на то, как сочетаются классические рубашка и брюки с чёрной джинсовкой, наброшенной на плечи и усеянной нашивками. — С вас сто тридцать рублей, — кивнул Петя. Когда он протянул стаканчик, парень вдруг, оглядевшись, облокотился на стойку, отхлебнул кофе, зажмурился от удовольствия и спросил: — Как вы считаете, стоит ли склонять слово бариста? Не ожидавший такого вопроса, Петя растерялся. — Я… ээ, я склоняю, потому что так удобнее, — а потом решил добавить: — Мой сменщик считает себя знатоком русского языка и утверждает, что, раз уж слово заимствованное и аналогов ему нет, то надо его не склонять, как пальто и метро. При этом он жалуется на заимствования, но не хочет называть себя кофеваром, как я ему предложил. Парень рассмеялся, светя лучиками-морщинками возле глаз и белыми зубами. Забравшись на высокий стул возле стойки, он, кажется, совсем забыл про ожидающего друга и, поёрзав и отхлебнув кофе, начал рассуждать: — Я полностью с вами согласен. Да, слово иноязычное, но ведь многие заимствованные слова так адаптировались в русском языке, что уже не кажутся чужими. А бариста — слово новое, только встраивается в систему языка, и как оно встроится, зависит от употребления, и ведь оно отлично вписывается в парадигму первого склонения так же как, например, слово староста… Кажется, Петя нарвался на филолога. Точнее, филолог по какой-то причине нарвался на него. — Очень умно, — ответил он, уважительно покачав головой. — А ты… ой, то есть, вы с филфака? — Давай на ты, — отозвался парень и отпил из стаканчика. — Да, я с филфака и даже не буду спрашивать, как ты догадался. А ты… только работаешь тут или?.. — Я с исторического. Учусь, к счастью, в соседнем корпусе и не часто вижу преподов, пока на работе. — О, а ты близко, почти коллега, — улыбнулся он и вдруг посмотрел налево, в сторону стоявшего, уткнувшись в телефон, друга. — А ой, мне пора, иначе Саша меня убьёт, а он может, потому что все журналисты в нашей стране должны уметь наносить упреждающий удар, — и, спрыгнув со стула, стал отдаляться от стойки, пока не замер метрах в двух, будто услышал мысленный петин крик «Стой!». — Подожди, мы ведь так и не познакомились, — сказал он, развернувшись. — Петя, — облегчённо выдохнул Каховский. — Кондратий, — и сразу он покачал головой: — Да, моим родителям хотелось чего-то необычного. — Красивое имя, — тут же отозвался Петя. К необычным именам ему было не привыкать, в конце концов, его брата звали Никанор. — Приятно познакомиться, — и открыто улыбнулся. — Мне тоже, — ответил Кондратий, повернулся и пошёл к другу. Петя вспомнил про маску на своём лице. Вечером, возвращаясь домой на звенящем дрожащем трамвайчике, Петя отыскал его страницу ВКонтакте: в Уральском Федеральном учился только один Кондратий (да и во всём Екатеринбурге едва ли жило больше десятка), и поиски были недолгими. Куда дольше Петя гипнотизировал кнопку «добавить в друзья», пока резкий поворот трамвая, встряхнувший телефон в руке, не решил всё за него. А ночью, вымотанный и сонный, он лежал на диване, укрывшись пледом, ночник выхватывал кусок тёмного шкафа и светлых зеленоватых обоев, внизу на ковре дремал Митька, старый кот, в последние годы полюбивший петину комнату больше родительской и братовой, мигающий фонарь и дальнее зарево засветки не пускали на небо звёзды, и было так тихо и спокойно, как давно не было. Кондратий, сразу же принявший заявку в друзья и быстро перескочивший с текстовых на голосовые сообщения и с темы заимствований на фантастику, рассказывал что-то умное, и Петя не придумал ничего лучше, чем пересказать содержание самых абсурдных романов с попаданцами, которые он в своё время иронично читал (не признаваясь, как его затянуло). Пропустило ли его сердце удар, когда в ответ он получил голосовое, где десять секунд Кондратий смеётся? Возможно. На следующий день, вернувшись после пар домой, Петя полночи учился делать латте арт, перевёл на это два литра молока, почти не реагировал на насмешки брата (от кофе с некрасивым рисунком, но вкусного, тот отчего-то не отказался) и не остановился, пока не начало получаться что-то приличное. И назавтра протянул заскочившему перед второй парой Кондратию стаканчик кофе за счёт заведения (Пети) со спрятанным под крышкой сердечком. Кондратий пил кофе, не снимая крышки.

—

Так тянулись дни. Нет, теперь, пожалуй, даже не тянулись, а бодро, по-апрельски шли своим чередом. Если бы Петя вёл дневник, то к довольно лаконичным описаниям пар и смен добавилось бы: «Сегодня Кондратий проторчал у стойки всю большую перемену, ничего не заказал (до стипендии далеко), но советовал, что выбрать, всем желающим». «Сегодня меня познакомили с Сашей Бестужевым, вдвоём они завалили меня мыслями о политике, но было интересно. NB: внимательней следить за новостями». «Сегодня Кондратий, узнав, что я проспал и не успел позавтракать, притащил мне из столовой сосиски в тесте». «Сегодня я понял, что не умею флиртовать». «Сегодня выяснилось, что мы с Кондратием добираемся до вуза на одном и том же трамвае, только он живёт на несколько остановок ближе». «Сегодня солнце грело весь день, улицы наконец подсохли, и мы после пар отправились гулять по центру. Потихоньку темнело, и фонари расплывались в отражении реки, пока мы стояли на мосту и в шутку выискивали замки с двумя женскими или двумя мужскими именами. Но больше всего я (и Кондратий, оказывается, тоже) люблю тихие улочки в пяти минутах ходьбы от главного проспекта — так мы бродили по Литературному кварталу, пока не стало совсем темно». «Сегодня я понял, что даже если у меня нет ни шанса, то ради проведённого вместе времени и ради счастья, не помещающегося в груди, оно того стоит». «Сегодня…» Бесконечная цепь дней, часов, моментов, цепляющихся друг за друга, тянущих десятки других за собой. Может, у неё где-то и был конец, но Петя отдал бы всё, чтобы он не наступал: чтобы были смены, были пары и порой усталость сбивала с ног, но чтобы Кондратий прибегал за кофе и просто так, к месту и не к месту цитировал стихи, написывал вечерами, и чтобы сам Петя открывался понемногу, делился сокровенным, зная, что его поймут и не засмеют, улыбался украдкой и на слова о мрачном виде отшучивался, мол «это моё лицо». Просто апрель вместе с солнцем принёс и новую жизнь.

—

— Случился конец света, и я не драматизирую, — около восьми вечера запыхавшийся от бега Кондратий влез на высокий стул и чуть ли не грудью навалился на стойку. — Рассказывай, — протиравший посуду и готовящийся к концу смены, Петя повернулся и внимательно посмотрел на него. В глазах его была не особо скрываемая паника. — Ты же помнишь, раз в семестр мы с Сашей издаём журнал, «Полярную звезду», он же легендарное сотрудничество филфака и журфака, он же поддерживаемый ректоратом вуза проект? Петя кивнул. В голову стали закрадываться смутные подозрения о сущности конца света. — Так вот, — выдохнул Кондратий. — Сегодня дедлайн отправки готового макета. — Петя снова кивнул. — Да-да, я знаю, что мы затянули, но мы бы справились за вечер-ночь… А потом Саша свалился с какой-то спидорактой, надеялся оклематься к вечеру, но сейчас ещё и температура поднялась… — опустив голову на руки, он тоскливо выдохнул и глухо подытожил: — «Ситуация хелп, ситуация сос». Пока Петя пытался подобрать слова, Кондратий поднял голову и спросил обречённо: — Ты можешь мне помочь? — и, не дав вставить ни слова, затараторил: — Мне правда больше некого просить! Все мои однокурсники уже разъехались и специально сейчас никто не вернётся. И помощь не просто так, конечно, нас же ректор спонсирует, и половина моего гонорара за выпуск — твоя! Перед глазами Пети пронеслись его планы на вечер: добраться до дома, вкусно поужинать, укутаться в одеяло и уснуть под случайный подкаст Арзамаса, чтобы на следующий день, вероятно, прогулять первую пару… Мысленно он вздохнул — надо было помочь другу. — Я не знаю, чем я могу помочь в этом деле, но я постараюсь, — отозвался Петя наконец. Если бы не стойка между ними, Кондратий точно кинулся бы его обнимать: — Спасибо, спасибо, спасибо! — глаза его сверкали и улыбка расцвела на усталом лице. — Минут двадцать, и я закончу смену. — Петя продолжил вытирать кувшинчик. — Ещё десять минут на потупить в пустоту, и я готов. — Петь, ты лучший, — с облегчением и благодарностью в голосе выдохнул Кондратий. — Я пойду пока всё в кабинете подготовлю, хорошо? Триста тридцать седьмая аудитория, — бросил он уже на бегу, вскакивая на ступеньки. На пару секунд Петя прикрыл глаза, вздохнул и продолжил готовить кофейню к закрытию. В триста тридцать седьмую аудиторию он зашёл с двумя самыми крупными стаканчиками кофе и бутербродами из автомата. Это был небольшой кабинет с маркерной доской, закрытыми жалюзи, кронштейном для проектора (без самого проектора) и компьютерами по периметру. Кондратий сидел за ближайшим ко входу и повернулся на звук открывающейся двери. — О-оу, ты принёс кофе! — обрадовался он. — Спасибо. — Я так понял, нас ожидает долгая ночь, поэтому лишним не будет, — поставив стаканчики на стол, Петя навис над Кондратием, через плечо заглянув в экран, где была открыта электронная почта. — В общем, вёрсткой я займусь сам, — сказал тот наконец, отпив кофе. — И снова безумно вкусно! Обычно верстал Саша, но, слава Богу, с прошлого номера остался шаблон. — А что ты хочешь возложить на меня? — поинтересовался Петя, глотнув из своего стаканчика. Нужно было положить чуть меньше сахара. — У нас осталось ещё двадцать непрочитанных подборок стихов, рассказов, статей, рецензий и вроде даже одна повесть от желающих опубликоваться, и в номер мы сможем взять только десять из них, поэтому нам с тобой за ночь нужно всё это прочитать, отобрать лучшее и выполнить хотя бы поверхностную корректуру… — Кондратий вздохнул. Вскрыл упаковку бутерброда и принялся есть. — Мне кажется, ты веришь в мой литературный вкус больше, чем я сам, — тоже вздохнул Петя и опустился на стул перед соседним компьютером. — А мне кажется, ты себя принижаешь, — парировал Рылеев. — Я отправил тебе на почту часть текстов. И они принялись читать, изредка обмениваясь впечатлениями. — Вот эта серия стилизаций под легенды хороша, я бы опубликовал. — Он серьёзно думал, что я пропущу в печать университетского журнала эротический рассказ, замаскированный под притчу? — Я сейчас засну только от стиля этой повести… Петя, сполз по стулу, с усилием держа глаза открытыми, и медленно крутил колёсико мышки, вчитываясь в текст. Волной накатывала усталость. Около часа ночи всегда наступал момент, когда особенно клонило в сон, но нужно было не поддаться ему, преодолеть дрёму, и тогда волна откатывала и становилось легче. — Может, перерыв? — предложил наконец Петя, потягиваясь и отчаянно зевая. Кондратий повернул к нему голову, но не сразу в пустом взгляде появилась осмысленность. — А? Да, давай… — прикрыв глаза, он откинулся на спинку стула. — Не-не, не спим! — вскочив с места, Петя стал тормошить его за плечи. — Давай, подъём, отоспимся потом! — Вы такой жестокий, товарищ Каховский, — простонал Рылеев, открывая глаза. — Ладно-ладно, я не сплю, я бодвс… борд… бодрствую! Господи, — он стал тереть глаза костяшками пальцев, а Петя только сейчас понял, как низко склонился над ним. — Пойдём до автоматов, купим по энергетику, — предложил он, отстраняясь и скрывая неловкость. По коридору они шли, подсвечивая себе путь фонариками на телефоне. Вуз спал, и застывшие во тьме, запертые двери кафедр и аудиторий, доски объявлений и скамьи, выхваченные неверным светом, угнетали, как и сама атмосфера пустого здания, которое обязано быть живым. Со стены на двух поздних гостей взирали портреты известных учёных, и страшно было светить им в глаза — вдруг шевельнутся и подмигнут, ведь ночью просыпаются те, кто днём убаюкан студенческим гомоном. Автомат с едой был единственным источником света в коридоре, кроме их фонариков. Голубоватый, незаметный днём, свет падал на противоположную стену, придавая ощущение, будто они шагнули в научно-фантастический роман, и вход на космическую станцию прямо за стеклянной дверью на лестницу. Звук, с которым энергетики падали в отсек для выдачи еды, в полной тишине был похож на падение ядерной бомбы. — Кстати, как нас не прогнал охранник, когда обходил коридоры? — громким шёпотом спросил Петя. — Я с ним договорился, — коварно улыбнулся Кондратий и, вскрыв банку, отпил энергетик, слегка запрокинув голову. Кадык особенно чётко вырисовывался в голубоватом свете, как и тонкие пальцы, обхватывающие металл. И прикрытые подрагивающие веки с длинными ресницами. Казалось, можно, как во сне потянуться и одними кончиками пальцев коснуться тонкой кожи, но Петя из последних сил цеплялся за ощущение реальности. На обратном пути до кабинета он чуть не отшатнулся, посветив на дверь одной из кафедр. Кондратий, тоже направив свет на дверь, рассмеялся: — Ты так вздрогнул, будто никогда Пушкина в маске не видел. А это, считай, теперь почти символ кафедры классики. — Теперь мне в кошмарах будет сниться Александр Сергеич в медицинской маске, — покачал головой Петя. — Так и знал, что филфак не приносит ничего, кроме моральных травм. В аудитории горела только треть потолочных ламп, тикали настенные часы, в тишине отмеряя ночные секунды. Они, забравшись с ногами на пустой стол посередине, сидели, прислонясь спиной к спине, и медленно пили энергетик. Затылком Петя чувствовал чужой затылок, чуть пониже, лопатками — чужие лопатки. И тепло. Не чужое, почти родное. Как можно почти за месяц так привязаться к человеку? Сразу согласиться на его авантюру, а потом сидеть в ночи и понимать: это самое правильное, что вообще могло с тобой случиться? — Ну что, последний рывок? — С глухим стуком Кондратий поставил пустую банку на стол и спрыгнул на пол. За спиной осталась пустота и Петя с сожалением, сделав последний глоток, пошёл к своему компьютеру. Последний рывок затянулся ещё на несколько часов. Петя правил пунктуацию и речевые ошибки, судорожно вспоминая всё, что он учил к ЕГЭ год назад, Кондратий верстал, подгоняя под шаблон проверенные Петей тексты, чертыхаясь то на французском, то на латыни, то в особо тяжёлых случаях переходя на матерный русский. — Я в следующий раз Сашу мёртвого из могилы подниму, но верстать никогда больше не стану! — Петя посмеивался и продолжал отлавливать запятые. Наконец он отправил Кондратию последний рассказ и вытянулся на стуле. Рылеев искоса посмотрел на него, копируя и вставляя рассказ на приготовленное место, и сказал: — Сейчас бы к месту был анекдот про «хочешь поебаться?», но это мой журнал, так что от греха подальше я шутить так не буду. У Пети не было сил даже рассмеяться, поэтому он, похлопав Кондратия по плечу, просто сполз на пол, спиной прислонившись к стенке компьютерного стола. Минут через пять сверху донеслись восторженные звуки, и Кондратий сполз к нему, сел плечом к плечу. — Всё, я отправил, — выдохнул он и запрокинул голову, прикрыв глаза. Минут пять сидели в тишине. Петя тоже закрыл глаза, и осталось только мерное тиканье и тепло. Голова немного кружилась, реальность плыла, и окончательно не потерять голову не давали только звуки и ощущения. Тик-так. — Чтобы мы ещё хоть раз так затянули! — воскликнул Рылеев наконец и заёрзал на месте. Петя открыл глаза, повернул голову и посмотрел на него со скепсисом. — Ну честно! — Кондратий поднял руки. — А сегодня… сегодня я не знаю, как справился бы без тебя. Никак, думаю. — Петя не знал, что отразилось на его лице, но тот вдруг продолжил: — Не-не, ты не отрицай, ты мне так помог, и я тебе так благодарен… — Теперь твоя «Полярная звезда» — легендарное сотрудничество филфака и истфака, — Петя улыбнулся, открыто, не таясь. Этой ночью в тусклом белом свете ламп можно было. — Эй! — приподнялся на руках Кондратий. — Это нечестно! Я столько времени пытался представить твою улыбку, а она ещё красивее, чем я думал… Ты ограбёжил меня на месяц без твоих улыбок! — За наигранным возмущением скрывались чуть покрасневшие щёки, и Петя, решившись, выпалил в ответ: — Если это флирт, то он ужасен, но я купился, — и сам, кажется, глупо покраснел. Лицо Кондратия было так близко, но он ничего не мог прочесть в застывших и потемневших глазах, только сам смотрел в ответ, не отводя взгляда и почти не моргая. — Можно я?.. — хриплым голосом спросил наконец Петя, придвигаясь ближе. Вместо ответа Кондратий сам прижался к его губам своими тёплыми и сухими, втянул нижнюю губу и с немного забавным звуком отпустил. — Прости, но будет ужасно, если я засну во время поцелуя, а я так близок к этому… поэтому можно мы продолжим, когда поспим, пожалуйста? Петя хихикнул. — Только если обещаешь. — Кондратий кивнул, улыбаясь в ответ, и Петя поглядел на экран телефона. — Уже почти шесть, скоро пойдут трамваи. Мы ведь не собираемся оставаться на пары, так? — Тот снова кивнул. — Можно отоспаться у меня: брат у друзей, родители вот-вот уйдут на смену. — Поехали, — кряхтя и отряхивая одежду, Кондратий стал подниматься с пола, и Петя за ним. Свежий, словно кислородный коктейль, утренний воздух и лёгкий ветерок почти сдули сонливость. В ещё не ожившем, но уже светлом городе были только они, машущие молодой зеленью деревья и быстро подъехавший трамвай. Расплатившись, они сели в начале вагона, на местах друг против друга, где расстояние между сидениями было таким крохотным, что раньше это казалось ужасно неудобным, а сейчас позволяло сидеть, просунув колено между чужих коленей. Мимо мелькали деревья, дома, набережная Исети и Пассаж, главная площадь и Дворец молодёжи; порой проезжали ещё никуда не спешащие машины. На востоке поднималось солнце, прорезая воздух розово-оранжеватым светом. В вагоне они были почти одни, только кондуктор в другом конце, прикорнув на своём сидении, досыпал последние рассветные минуты. Кондратий, склонившись ближе, вдруг полушёпотом начал читать наизусть: Над домами, домами, домами голубые висят облака – вот они и останутся с нами на века, на века, на века. На светлом небе и правда плыли облачка, маленькие и невесомые, которые, как кончится рассвет, впитают синеву неба. Петя прижался к чужому лбу своим, и Кондратий шептал ему почти в губы. Только пар, только белое в синем над громадами каменных плит… Никогда, никогда мы не сгинем, мы прочней и нежней, чем гранит. Он продолжал читать, и Петя, как и просил ныне мёртвый поэт, как и просил Кондратий, взял его за руку и мысленно пообещал быть с ним. А потом и вслух сказал: — Я останусь. Трамвай ехал домой. За окном просыпался май. И всё было хорошо.