Самовлюбленность

Однажды Пушкин сидел и скучал. Стихотворения любви разослал 100500 дамам донжуанского списка, успел написать поэму и книгу в прозе, настрочить записочек Гоголю и Лермонтову. Все дела за утро у Александра Сергеевича закончились, он сидел и пялился в стенку. С медленным течением времени он постепенно начинал ловить себя на весьма странных и порой шокирующих его самого мыслях: "Какая стенка красивая, какая она гладкая и ровная, оторвавшаяся обоина так романтично оголяет синюю краску, охх, бесстыдница" — Пушкин сглотнул слюну — "я занесу ее в донжуанский список!" Воскликнул он и сглотнул слюну. —И чего это со мной происходит? —Александр возмущенно сдвинул свои волосатые брови, — не скука ли это на меня действует? Мдаа...нехорошо,  нехорошо... Его взгляд скользнул немного влево. Там висело большое вековое зеркало, обрамленное изящно выделаной дубовой рамой. —О эти многочисленные округлые формы...— Пушкин упрямо тянул букву "м"  все еще глядя на зеркальную раму. Пока он ее тянул, его взгляд заметил в самом зеркале мужчину с бакенбардами, сидящего на зеленом кожаном кресле. Мужчина был "чуть красивее обезьяны", его рот был открыт из него усиленно раздавался звук "м", а с уголка губ капала ровная струйка слюны и падала на кресло. —Какой красавец- неясно пробормотал Пушкин себе под нос, который уже начинал довольно приятно чесаться от наступающего возбуждения. Отражение сладко подмигнуло, и у Александра Сергеевича порвались затертые домашние панталоны с розовыми кружавчиками и лентой бантиков, спускавшихся до пяток. —О нет, это же были мои любимые штанишки— Скупая мужская слеза скатилась и спряталась в порослях черных бакенбард. Тем же временем, Отражение показало язык и начало немного сползать с кресла, оголяя филейные части и похлопывая их ладонью. —Надо было раньше ложиться спать, — пробормотал Пушкин потирая глаза Отражение медленно заползло на кресло и натянуло свои порванные панталоны. Поэт уже успокоился, как его отражение распахнуло ноги и просунуло свой колышек через неровную ткань рваного шва. Пушкин психанул и злобно-возбужденно расхохотался, распорол свое засиженное зеленое кресло и достал из него стеклорез(зачем Пушкин хранил в кресле стеклорез, он сам не знал; знал лишь то что он однажды ему пригодится)) Писатель прислонил стеклорез к зеркалу и угрожающе завизжал: —Повернись задком, сука-а-а-а-а-а! Зеркальный Пушкин сморщил нос, повернулся задом и резко стянул панталоны. Александр Сергеевич пододвинулся ближе к своей зеркальной копии и наставив стеклорез начал вырезать ровное округлое отверстие посередине зеркальной попки. Затем поэт поправил бакенбарды, достал СВОЙ колышек и засунул его в свежевырезаное стеклянное отверстие. Все еще держа злобно-возбужденную лыбу на лице Александр Сергеевич начал двигаться. В лице его что-то неуловимо дрогнуло и новое ему  чуство боли начало дрожать в глазах и скатываться на многострадальный ковер. Отражение тоже не отставало. Оно начало плакать и строить развратные рожицы. Под зеркалом начала образовываться лужица из крови. Пушкин уже не замечал таких пустяков и получал своеобразное  удовольствие. Когда кончил, он вынул из зеркала свой ствол, обточеный до состояния морковки в супе. Писатель посмотрел в зеркало и увидел в нем стоящего напротив  мужчину "чуть красивее обезьяны", с перекошеным лицом, торсом в красной от крови рубашке,  драных розово-кровавых панталончиках посередине имеющих дыру из которой торчала палочка члена, заточенная под кровавую  морковку. — Ндаа, нехорошо получилось... Пушкин перевел взгляд на стену по которой стекала беловато-красная  жидкость, —Нехорошо, нехорошо. Извиниться надо будет потом перед стенкой. Пушкин оделся, и с радостным выражением лица пошел на бал.