Делай выбор, маг!

— Ничтожество Рейстлин, займи своё место здесь, в царстве Теней! Голову мага пронзает боль, и Такхизис берёт его сознание под свой контроль. — Рейстлин… Не покидай меня, Рейстлин! — слышится вопль Крисании. — Ты предал меня, брат. Ты предал меня, — громом разносится голос Карамона. — Слабак! Слабак! — выкрикивает кто-то, кого Маджере во тьме разглядеть не может. — Сынок, не бойся, — голос матери, пробившийся сквозь злые чары, лишь на мгновение, но отрезвляет мага. Что происходит? Наваждения Тёмной Госпожи ещё никогда не были такими. Головная боль смешивается с чувством страха, что склизкой змеёй заползает внутрь, расплываясь по всему телу. — Я — смерть и рождение. Я — взлёт и падение. Я — мир и борение, покой и движение, — голос Такхизис слышится глухо, и по началу Рейстлин даже не разбирает слов. — Я — то, что ты ищешь, чего избегаешь. Я — то, что ты жаждешь и что отвергаешь, — это… Крисания? Лишь сейчас, когда непроглядная тьма отступает, он понимает, что перед ним две прекрасных девы. — Походкой беспечной пришла ниоткуда, была я извечно и вечно прибуду. — Что происходит? — не выдерживает Маджере и задаёт этот вопрос уже вслух, но отвечать ему никто не торопится. — Какой меня видишь, такой к тебе выйду, погибельной страстью, любовью и жизнью! Их голоса сливаются воедино. — Не счесть моих ликов, не счесть воплощений. Предсмертный твой крик я и стон наслаждения. Блуждая во мраке, открой моё имя. Какой меня видишь, такой к тебе выйду! — маг снова задаётся злосчастным вопросом, но от страха и непонимания происходящего не может выдавить из себя ни звука. — Сделай выбор, маг! Только руку протяни! О Паладайн, о чём поют эти безумные женщины?! Нет, он понимает смысл, но к чему это всё сейчас? Зачем Такхизис, коль хотела таким способом подчинить его, втянула в это Крисанию? И почему светлая жрица теперь так спокойно исполняет прихоть Богини Тьмы? Вдруг, словно из ниоткуда, появляется Карамон, и это его внезапное появление позволяет понять, что это всё точно не реально. Что ж, уже хорошо. Воин подходит к магу и вонзает в него свой клинок. И пусть всё это иллюзия, наваждение, но боль Рейстлин чувствует, и, кажется, даже сильнее, чем обычно. Что ему сейчас приносит бо́льшую боль: колотая рана или тот факт, что его брат, который всю жизнь защищал и оберегал его, теперь делает это? А девы тем временем продолжают свою песнь. — Я — купол небесный. Я — недра земные, молитвы святые и смрадная бездна. Я — мать твоя, Рейстлин! Я — смерть твоя, Рейстлин! Соперник и недруг! Сестра и невеста! Они подходят ближе к нему, стоящему на коленях, ничего пред собою невидящему — глаза застилают боль и страх. — Не счесть моих ликов, не счесть воплощений. Предсмертный твой крик я и стон наслаждения! Прочти эти знаки, что я начертала. Маджере поднимается и разражается истерическим смехом. Смех переходит в крик, вымученный крик отчаяния. Он попеременно смотрит то на Такхизис, то на Крисанию. А они тянут руки к его шее. — Меж страхом и верой, надеждой и крахом один только выбор, один только шаг твой. Сделай выбор, маг! Руки смыкаются на горле. Рейстлину кажется, он совсем сходит с ума. Ему не хватает воздуха, из глаз выступают слёзы. Они его убивают, но он и не сопротивляется. Он это заслужил. Не так, правда, он представлял свою смерть, но он понимал, на что шёл. Ведь он когда-то сделал свой выбор.