Возвращение

      Электричка, качнувшись, медленно отчалила от платформы, постепенно ускоряясь. Солнце - тяжелое алое - клонилось к западу, цепляясь нижним краем за верхушки далекого леса. Дневная жара спадала, на её место приходили прозрачные наполненные прохладой сумерки.       Старинное деревянное здание станции совсем пришло в упадок – крыша кое-где просела, а краска растрескалась и облупилась. Пыльные окна, тусклые, как глаза старухи, устало смотрели на него – такого нежданного и неожиданного гостя.       Клещ поправил рюкзак за спиной и спустился по раскрошившимся бетонным ступеням с железнодорожной насыпи вниз. От станции начиналась тропа, виляющая в зарослях бузины. Июнь близился к своему завершению, и её ветви были украшены белыми соцветиями, издающими резкий аромат, похожий на запах миндаля.       Клещ помнил, как его прабабка отваривала молодые листья бузины в молоке и лечила этим варевом фурункулы и геморрой. Саму прабабку он помнил не очень хорошо. Она умерла, когда он был ещё совсем мелким и был никаким не Клещом, а просто Клещиком. Прозвище ему дал дядя Гвидон, за которым маленький Клещ ходил хвостом, когда приезжал погостить в деревню. Он мог часами наблюдать, как дядя водит кистью по холсту. Запах масляных красок и скипидара пропитал его волосы, одежду, каждую клеточку тела. В, казалось бы, беспорядочных линиях, что выходили из-под дядиной руки, он видел сплетение летних трав, мириады звёзд высокого холодного зимнего неба, морозное кружево на замерзшем окне и много чего ещё – то, что детский разум не в силах был постичь.       Кусты остались позади. Тропинка ручейком влилась в широкую проселочную дорогу, которая спускалась к небольшому пруду. Солнце уже наполовину скрылось за зубчатой кромкой леса. Клещ топал тяжелыми ботинками, пыля и отбрасывая длинную чёрную тень. Деревня впереди, лежала перед ним словно в чаше, мигая редкими огнями светящихся окон.       Родители были не в восторге от его увлечения. Отец видел его химиком, мать – биологом. В общем, каждый соответственно своей специальности. А Клещ хотел быть художником. Он рисовал в любую свободную минуту. Аккуратные карандашные штрихи складывались в лица родных и друзей, пейзажи родного города, абстрактные фигуры. В средней школе он сдружился с Розой. Тот и затащил его в компанию, в которой он познакомился с эпатажным Коброй и нервным Шершнягой. Из Клещика стал просто Клещом.       Где-то в этот период он узнал о татуировках. Клещу понравилось. Рисунки могли поистрепаться, порваться, потеряться, а татуировка оставалась с человеком навсегда. Он так всерьёз погрузился в эту тему, что совсем забросил школу. А на носу были выпускные экзамены.       Дорога проходила прямо по плотине. Над сливом, куда с шумом устремлялся поток воды, нависали железные мостки с перилами. Клещ бросил тяжелый рюкзак в кусты ивы и направился по мосткам к самому краю. От воды тянуло холодом. Звенели комары, невидимые лягушки уже начали оглашать округу нестройным хором.       Клещ вытащил из кармана штанов помятую пачку сигарет, вынул одну. Во втором кармане нащупал зажигалку. Щёлкнул колесиком. Затянулся, опёрся на ещё тёплые металлические перила и выпустил струю дыма, разгоняя назойливых комаров. В детстве ему нравилось сидеть здесь, когда над прудом сгущались жидкие летние сумерки и первые редкие звёзды вспыхивали на темной восточной половине небосвода. Тут никто не мог помешать побыть наедине с самим собой – разве что редкие рыбаки, да влюбленные парочки, шарахающиеся по кустам.       Родители были в ужасе от его успеваемости. Общаться с Розой и компанией ему, конечно, запретили. Но выпускные экзамены он всё равно завалил. Отец и мать потянули за ниточки своих связей – и так Клещ обнаружил себя студентом биолого-химического факультета.       Он пытался говорить о своих желаниях прямо, но мать только брезгливо поджимала губы, а отец начинал бесконечно невротично поправлять очки, когда Клещ заикался о худграфе. К дяде Гвидону, в лице которого он снискал поддержку, никто из родителей не прислушался. Профессия художника казалась им не серьёзной и безденежной. Клещ вывалил аргумент в виде своих первых шагов на поприще тату-мастера, что в будущем обещало хороший заработок, но сделал только хуже. Его добытые всеми правдами и неправдами видавшую виды тату-машинку, набор чернил и игл мать в приступе ярости вышвырнула в окно.       Где-то в прибрежных кустах раздался громкий всплеск. Прабабка рассказывала, что в пруду водятся русалки с отливающей зеленым бледной кожей, чешуйчатыми серебристыми хвостами и глазами прозрачными, как вода. Холодные, нечеловечески красивые они с закатом устраивались в зарослях у самого берега и расчёсывали гребнями из перламутра свои длинные золотистые волосы. Всех, кто пытался потревожить их, русалки утаскивали с собой на дно. Клещ был бы не против. Лечь в мягкий ил и смотреть через толщу мутной воды, как дни, сезоны и года сменяют друг друга. Оставить суету жизни за пределами своего существования.       После случившегося он ушёл из дома, жил по знакомым, пил всё что горит. Дома появлялся набегами, занять денег. Из университета его вскоре отчислили. Не помогли никакие родительские связи. Отец ушёл с головой в работу, забыв о существовании выходных и отпусков. Мать заработала нервный срыв и несколько месяцев пролежала в психоневрологическом диспансере. Брак их трескался, пока, наконец, не рассыпался в труху.       Стоя в тени подворотни, надежно укрытый от ненужных взглядов, Клещ наблюдал, как похудевшая, осунувшаяся мать садится в такси, чтобы уехать в аэропорт и навсегда покинуть этот город. Тогда он видел её в последний раз. Была поздняя весна, в воздухе пахло нежной травой и свежей побелкой. Всё оживало и расцветало, а он чувствовал, как у него внутри что-то умирает.       Он пил месяц. Пил по-черному. Разгромил квартиру Розы, у которого жил в тот момент. В конечном итоге, сидя на темной кухне, он решил, что так больше нельзя. Сдёрнул бельевую веревку, натянутую в ванной. Привязал её к трубе, идущей под потолком, притащил табуретку, забрался на неё,связал петлю и надел её на шею. Все это он делал как-то механически, отстраненно. Словно это не он сейчас собрался повеситься в чужой квартире.       Его спас вовремя вернувшийся домой Роза.       Клещ щелчком отправил окурок в полёт. Тот красноватой звёздочкой прочертил в воздухе дугу и погас, упав в воду. Отмахиваясь от комаров, он вернулся на берег, нашёл рюкзак, закинул его за спину и продолжил свой путь.       Деревня встретила унылым собачьим лаем. Окошки изб, задёрнутые белыми занавесками, таили за собой чужую далёкую от него жизнь. У ворот одного из домов собралась компания молодёжи, взрываясь время от времени громким смехом. Вспыхивали и тухли огоньки сигарет.       Он не был в здесь почти десять лет, но не от того, что не имел возможности. Ему было стыдно за самого себя. Деревня, откуда родом были отец и дядя Гвидон, являлась для Клеща особенной. Не только благодаря сказкам, которыми потчевала его в детстве прабабка. Её послушать – так под каждым кустом сидело по какой-нибудь чувырле. Нет.       Дело было в том, какие покой и мир дарили эти места его душе. Никак нельзя было являться сюда со смятением в сердце. Осквернять грязью и чернотой, что накопилась в нём тогда.       Неудачная попытка суицида закончилась для него поврежденным горлом и принудительным лечением в наркологии. Но странное дело – разум его словно очистился. Всё то время, что он находился в стационаре, Клещ очень много думал. О родителях, о своей жизни, о том, почему кто-то наверху надоумил Розу прийти домой пораньше.       Покинув стены больницы, Клещ пробежался по знакомым, позанимал денег и купил тату-машинку и всё необходимое. Пить он бросил совсем. Дело постепенно пошло в гору. Вскоре слава о нём, как о «профессиональном мастере с рождения» распространилась не только по их городу, но и по соседним. Клещ даже успел побыть короткое время женатым, но быстро понял, что брак – это явно не его.       Жизнь его обрела смысл, тьма сменилась светом. Мать он так и не нашёл – она словно растворилась на необъятных просторах страны. Зато отец всё ещё трудился в местном НИИ. Клещ сунулся туда, но оказалось, что Виктора Сергеевича Вишневского буквально на днях уволили. Высокий худой парнишка в очках подсказал ему, что искать бывшего главу нужно у брата в деревне.       Знакомый, до боли в сердце, дом встретил Клеща теплым желтым светом окон. Он проскользнул за ворота, поднялся по крыльцу и замер перед дверьми в нерешительности. Ему оставалось сделать последний шаг. Поставить точку в этом абзаце своей жизни.       Он прикрыл глаза и вспомнил грозную прабабку с её не то сказками, не то быличками о нечистой силе. Бабушку и дедушку, пропадавших то в колхозе, то в огороде. Отца, с таинственным видом изучающего что-то на местных болотах. Мать, с которой маленький Клещик ходил в деревенский магазин и купаться на пруд. И, конечно, дядю Гвидона. Того, кто показал ему, как можно облечь свои эмоции и переживания в материальную форму.       Все они и предыдущие поколения его семьи, так или иначе, оставили свой отпечаток здесь. Не только физический. И он, тоже был частью этого места. Оно проросло ему под кожу ещё в детстве и так и осталось там.       Клещ решительно постучал. Дверь распахнулась.       - Здр..ству…ый, па-па.       - Здравствуй, сын.