офицер без усов

Николай Ростов смотрел на своего товарища и не мог поверить, что Долохов желает ему проигрыша, более того, всё возможное для осуществления этого проигрыша делает. За сегодняшний день он уже дважды причинил Ростову нестерпимую боль, и если первая (связанная с Соней) была сложно объяснима, то вторая — ясна как день. Всё было быстро и тоскливо. Казалось, лишь неделю назад они друзьями сидели за столом в доме Ростовых, а сейчас — за игорным, на котором секунда за секундой ломается жизнь Николеньки. Уже во второй раз подвыпившее сознание благородно подбросило Ростову образ Сони вкупе со старыми, но особо врезавшимися в сознание юноши словами Долохова о бесчестии женщин и вредности их общества. "Верно, всё Соня", — думал Ростов и продолжал ставить, хотя знал, что это глупо и низко в той финансовой ситуации, в которой находилась его семья. "Всё Соня", — думал Долохов и играл, ведомый разъедающей завистью к соигроку, к его удачливости в любви, в семье, в свете. Ростову всё доставалось по праву рождения, а Долохов был беспородным, и поэтому очень злым псом. Ему приходилось выгрызать и место в свете, и славу любовника, и офицерское звание. Каждый раз, когда ему оказывали заслуженное внимание, он ненавидел жизнь, в которой простой интерес нужно заслужить. В армии, впервые утонув в объятьях Николеньки, Долохов понял, что они не просто заслуженные — они выстраданные. Как будто все откомандирования, оскорбления, сплетни и военные раны наконец окупили себя. Долохову вдруг показалось, что Ростов смог отдать ему то, что самому Николаю в свое время дали родители и сестры, гувернеры и товарищи, книги и светские приемы. В этих искренних объятьях он почувствовал себя нужным кому-то извне, а не сестре и матери, которые без него в любом случае не смогли бы. Но жизнь поспешила напомнить, что она не блещет справедливостью, и столкнула Долохова с Соней, точнее, с её светлой и ясной любовью к Николаю. Долохов не понимал, зачем стал делать девушке предложение, даже при том, что она была красива и умна, знал лишь, что она откажет, а ещё знал и боялся, что за этим последует ростовская пропозиция. Записку Долохов писал безнадежно убитым и в той же степени пьяным. Встречал, начинал играть, ставил, повышал, опять ставил он без какой-либо зримой цели, целью было только загрызть, разорвать Ростова, с его липнувшими ко лбу вихрами и глубокими телячими глазами. Сорок три — как двадцать семь и шестнадцать. Его двадцать семь пропащих лет с ростовскими шестнадцатью, в которые они впервые встретились в салоне. Неоднократно стучала в голове Федора мысль, что Ростов, в сущности, не виновен ни в чем, но свет научил офицера не ведать жалости, снисхождения и истинной любви, а с одним он уже промахнулся, поэтому он поспешил спросить, когда же ему будет отдан выигрыш. — Долохов, Вам известно моё положение, позвольте после! — умоляющим тоном произнес Ростов. — Что же, иначе на свадьбное пиршество недостанет? — с извечной улыбкой рявкнул Долохов, злясь на себя за неосторожность. Мотивы он свои практически прямо открыл, поэтому, сцепив руки, приготовился ждать глупых извинений и ссылок на то, что браки, мол, вершатся на небесах, а небесам до Долохова отродясь не было никакого дела. Николай, сбитый с толку проигрышем, шампанским и поведением друга, посмотрел на Долохова с тем искренним удивлением, которое имеет свойство разоруживать даже людей с самыми серьезными намерениями. — Вы женитесь? — обречённо прошептал Ростов. — Вы идиот, — не менее обреченно отчеканил Долохов, откидывая голову назад. Ростов, видимо, воспринимая это как данность, а не как ремарку, продолжил: — Вы женитесь, Феденька, а я так и не успел с Вами объясниться. По тому, что Ростов назвал его Феденькой, чего Долохов, естественно, никому не позволял, он понял, что его собеседник дошёл до крайней степени отчаянья, тем интереснее становилось его слушать. — Я, понимаете, я восхищаюсь... Нет, не просто, я равняюсь... То есть нет, но я ищу Вашего общества, то есть нашёл, но крайне боюсь потерять, а Вы сегодня отправляетесь, а еще Соня, я просто не знаю, право... — Николенька размахивал руками и на глазах у него выступили слезы. Он схватил ладонь Долохова, уткнулся в неё и протяжно, почти по-волчьи, взвыл. Тогда Фёдор медленно отстранил его от себя, взял за плечи и заглянул глубоко в глаза, неустанно ловившие внимательный взгляд собеседника. — Ростов, так ты не сделал пропозиции? Николенька, как сумасшедший, отрицательно замотал головой. Федор закрыл лицо руками и захохотал, животно и страшно, но через секунду взял себя в руки и опять посмотрел Ростову в глаза, чуть наклонившись к его круглому лицу: — Долг вы мне, Николенька, все равно отдадите, если перестанете так сильно хмуриться. Вам, солнцем поцелованным, это крайне не идёт. Ростов посмотрел на Долохова с обожанием и морщинки на его лбу тут же испарились: "А ведь Федя усов не носит", — вот была последняя ростовская мысль, промелькнувшая перед тем, как юноша, словно в омут, бросился к старшему товарищу в объятия.