enemies?

Люмин была сама по себе такая: молчаливая, в основном мрачная и задумчивая. В ее глазах читалась постоянная работа мысли, обдумывание добытой информации и очередных безнадежных планов, включающих в себя поиски ее ненаглядного братца. Порой она улыбалась, в основном осторожно и сдержанно, не забывая о причине, по которой она здесь. В этом была ее сущность, вся она была такая — всегда неизменно благородная, честная и стремящаяся помочь абсолютно всем. Эта девушка была невероятно сильна как духом, так и телом — стихии одна за одной покорялись ей, и у Чайлда сомнений не оставалось совсем — скоро покорится и электричество. Играясь с маленьким пузырьком воды, он думает о том, что ей повезло — ты не просто можешь выбрать одну стихию, ты можешь подчинить их все. Выбрал бы он воду, подвернись такая возможность? Скорее всего нет. Люмин действительно производила впечатление героини, чудом появлялась в гуще событий, по каким-то неведомым причинам находила общий язык со всеми. Находила же? Сжимая в руках оружие и свешиваясь с моста, она мрачно смотрела на кипящую в Ли Юэ жизнь. Что-то произошло и от чего-то Предвестник был уверен — что-то совершенно нехорошее. — Выглядишь не очень, — выходя из центрального банка, весело бросает он. Люмин медленно поворачивает голову в его сторону и едва заметно поджимает губы. Боль, плескающаяся в ее глазах, пробуждает в Чайлде боевой интерес, — поделишься? — Нет, — одаривая его холодным взглядом коротко отвечает она. Тарталья усмехается и облокачивается на колонну, поднимая на нее насмешливый, но отчего-то сегодня не раздражающий взгляд. Он был жуткой занозой в заднице, вечно улыбающийся и фальшивый. Постоянно смеялся и был баснословно богат — он раздражал Люмин до тех пор, пока она не нашла его быстрее, чем младший брат. Могла ведь убить. Не стала. Взгляд, которым награждает его Люмин, ухмылку на его лице стирает. Сжимая рукоять до побеления костяшек, она тщательно давит в себе любое проявление эмоций. Как всегда это делает. — Как бы я этого не хотела, Чайлд, как бы мне это не было нужно, — она безразлично ведет плечом, но в ее голосе он слышит сквозящую обиду, — мало ли когда тебе опять приспичит напасть на меня. Разве я могу тебе доверять? — шепчет она тихо, опуская глаза и сглатывая появившейся в горле ком. Чайлд хмурится: — Разве мы по разные стороны баррикад? — тихо интересуется он, отворачиваясь. — А разве я нужна хоть на одной из сторон? — выдает она иронично. Тарталья приподнимает брови и корчит странную гримасу. Отчего-то кажется, что сейчас она отрубит ему голову — настолько сильно она сжимала в руках оружие. Машинально это было или угрожающе он не знал, но Чайлд на то и был Чайлдом, чтобы не бояться. Чтобы рваться в бой снова и снова. Даже тогда, когда тебя избили до полусмерти в золотой палате. — А разве… нет? — он звучит удрученно и беспечно одновременно. Такая же маска веселья и флирта, как и на Кэйе. Люмин хочется его ударить, но она этого делать не собирается, наоборот: убирает меч за спину, растворяя его в воздухе и нервно вздыхает. — Устала быть пешкой? — наивность в его голосе ее отчего-то успокаивает. Чайлд был носителем гидро элемента, спокойной и лечащей воды. Той самой воды, которой он прибил ее к стене и распорол ей плечо, преобразив ее в клинок. Люмин кривится: — Устала быть преданной, — отвечает, наконец разворачиваясь к нему и пытливо осматривая, — с чего бы тебе не докладывать все, что я говорю тебе, фатуи? Говорю я с тобой или с остальными предвестниками тоже? А может и со всей Снежной? Ты чертов шпион, Тарталья, — «и ты делаешь мне больно» хочется добавить ей. Но она проглатывает это глупое признание, отводя в очередной раз взгляд, как всегда скрывая уязвленность от этого мира. — С чего тебе было бы не убить меня тогда? Не думаю, что тебя настолько растрогала семейная идиллия между мной и братом, — ядовито отвечает Чайлд. Люмин странно ведет плечом и поднимает злостный взгляд. Знает, что растрогала, знает, что она дала слабину, — Снежная — это место, где я вырос. Я всегда буду предан этой земле и ее людям, но это не значит что я горю желанием быть игрушкой в чужих руках. Я просто люблю свою семью и свой… — Дом, — тихо заканчивает она в унисон с его мелодичным голосом. Теперь ее лицо действительно выражает эмоции. Тарталья бы рад позабавиться этому, пошутить, да только эмоции эти были отрицательными, а лицо перекошено болью, — семья и дом. У меня нет ни того, ни другого, а единственный брат… — ее голос срывается на середине предложения и слезы, так долго копившиеся в уголках глаз, наконец дают себе волю. Повисает молчание. Она не скажет ему больше ни слова и они оба это знали. «Мой брат возглавляет орден Бездны». «Мой брат не проявил ни одной эмоции, увидев меня». «Моему брату глубоко плевать, Тарталья». Люмин ловит себя на мысли, что не дала ему по рукам, когда Чайлд самовольно решил вытереть слезы, катившиеся по ее щекам. Эта его переходная стадия от веселого и беспечного парня к серьезному и ответственному, который заботится о своей семье и несет бремя предвестника, ее всегда пугала. Тарталья напоминал ей Венти в такие моменты: воспоминания об архонте тепло аукнулись в ее душе. Путешественница едва улыбнулась, заметив мимолетное сходство между этими двумя. — Люмин, — тихо говорит Тарталья, переходя почти на шепот, — я не имею понятия, что ты узнала, но… Должно быть, это что-то воистину ужасное, да? — Люмин не отвечает, утыкаясь лбом в подставленное плечо. Он и не ждет. — Если бы мог, я бы бросил работу… — И отправился со мной на поиски путешествий, — подавленно закончила за него она. Сердце Чайлда забилось учащенно, — твой братишка весьма болтлив. Мило с твоей стороны писать письма обо мне своей семье. — О нет, — его неловкий смешок вызвал на лице Люмин измученную полуулыбку, — полагаю, это причина тому, что ты позволила себе открыться? Сильно сказано, понимаю, но факт остается фактом. Мне жаль, путешественница, признавать это. Я бы хотел путешествовать с тобой, искать новых врагов, — его лицо оказалось недалеко от ее собственного, — возможно, — он поникает и отводит взгляд, чтобы вернуть его уже с доброй улыбкой, — это то, что действительно сделало бы меня счастливым. Люмин смаргивает наваждение и на ее лицо снова падает тень печали. Глупо ли это? Да. Имеет ли смысл? Едва ли. Придвигая не сопротивляющегося парня к себе, Люмин отчаянно отвечает, когда он сам подается вперёд и утягивает ее в поцелуй. Сокращая расстояние между телами, он заставляет ее свеситься с моста. Даже сминая его горячие губы, будучи прижатой к невысокому забору мостика у банка Снежной, Люмин руку от перил не убирает, крепко сжимая ее, чтобы в случае чего не позволить Тарталье себя скинуть, если ему опять придет в голову на нее напасть. Чайлд с легкой болью осознаёт — она не будет доверять ему, пока она на другой стороне. Она не будет доверять тем, кто на ее глазах вытащил сердце у того жалкого архонтишки, выбравшего себе облик юнца, за которого она стояла горой. Слабый, фактически ничтожный в сравнении с Царицей и другими богами — он все равно защищал и оберегал ее, ветром играясь со светлыми прядями и приглядывая за ее успехами. Следующим чувством становится непонятно откуда взявшаяся гордость. Она молодец, она умна и мудра достаточно, чтобы не вестись на его, Аякса, ангельский облик и горячие руки, которые он не смеет опускать ниже спины. Отчаянно переплетаясь с ней языками, он отмечает лёгкую шершавость ее руки на своей щеке и давление ее тела, удерживающегося на мосту. Можно подумать, он допустил бы вероятность того, что они упадут к черту с этого моста, когда она так самозабвенно исследовала его губы, когда ее теплая рука скользила от щеки к подбородку, прижимая ближе к себе. Куда еще ближе, Люмин? — Вау, — отстраняясь от ее рта, шепчет Тарталья, зацепляясь взглядом за тонкую полоску слюны, протянувшуюся между ними. Как пошло, — ты потрясающе целуешься, путешественница. — Сочту за комплимент. Думаю, тебе есть с кем сравнивать, — усмехается она, проводя большим пальцем по мокрой губе, сопровождаемая взглядом голубых глаз. Тарталья по-детски берет ее ладони в свои, опуская и расслабляя их, невинно улыбается. Люмин почти умиляется этому. — Вообще-то, есть. Но в последнее время, откровенно говоря, я совсем заскучал от одиночества. На такое нет времени, — он крепче сжимает ее ладони, — думаю, ты помнишь мой график. — Какие нынче востребованные продавцы игрушек, — усмехается Люмин, на что он улыбается и закатывает глаза, — знал бы твой брат, Чайлд, как развратно ты целуешься, не считал бы тебя самым светлым человеком на свете, — ее взгляд темнеет, его — нет. Будучи настолько искусным, он умудряется не быть похабным. Путешественница тихо вздыхает и улыбается этому. Никаких грязных намеков на секс, никаких рук на ее теле там, где она не хотела бы их видеть. Этот парень определенно имел все шансы быть избитым в следующей их схватке не так ожесточенно. — Просто скажи, что тебе понравилось и ты бы с удовольствием повторила, Люмин, — он лисьи улыбается, но попыток поцеловать ее вновь не предпринимает, — я надеюсь, что твой брат в порядке. Мне… не доставляют удовольствия твои слёзы. Путешественница поникает, чувствуя как снова зарождается бурлящая злость в душе, как снова вскипает негодование. Тарталья нежно улыбается и снова легко нажимает на ее ладони. Он выглядит слишком ангельски сейчас… слишком понимающе и слишком сладко, чтобы быть правдой. Кто ее поддержит, кроме Паймон? Кому сдалась она здесь? Люмин снова погружается в омут тяжелых мыслей, вспоминая теплые объятия брата, вспоминая его безграничную поддержку, которой теперь она лишилась. Его взгляд был таким же добрым и внимательным, Люмин отчаянно, болезненно верила в то, что напади на нее кто-то при нем — он бы бросился защищать ее, стал бы сражаться с ней бок о бок. Люмин отчаянно верила ноющим сердцем и понимала трезвым и как всегда холодным разумом — не теперь. Он бросил ее одну в этом мире и терпеливо ждет, когда она закончит путешествие и сделает выводы. Примет сторону. Ощущая, как сжимает ее ладони Аякс, видя, как нежно и светло он улыбается ей, Люмин хочет расплакаться еще раз. Если она перейдет на сторону Бездны, он станет ее врагом уже бесповоротно. Его семья в Снежной, в этой холодной стране с добрыми людьми, ее семья возглавляет орден убийц, против которых ее настраивают с самого прибытия в город свободы. Щемящая нежность наполняет ее сердце, деля его напополам с болью. Люмин отводит взгляд от голубых глаз. Чайлд все улыбается, разрывая ее душу на части. — Так Тоня делает, когда я задумчив или зол, что-то вроде обычия, — поясняет он свои действия, проводя большим пальцем по ее ладони, — моя сестра чем-то похожа на тебя, — улыбается он. Люмин болезненно стонет и осторожно расплетает их пальцы, поднимая их на уровень его головы и взъерошивая рыжеватые волосы. — Ты солнце, Тарталья. Жаль, — ее улыбка меркнет, — что это все может быть наигранным. Он справедливо кивает, наслаждаясь ощущением ее рук в своих волосах. Его тихий голос раздается почти неслышно, но она прекрасно отличает его на фоне шума города: — Ты знаешь, что это не ложь. Не притворяйся, что не почувствовала, как бьется мое сердце, Люмин, — он говорит это самым будничным тоном, словно это не слишком интимное признание для названных врагов. Люмин усмехается горько. Словно он не почувствовал, как сходит с ума ее собственное, — ты слишком умна и внимательна, чтобы этого не заметить. — Может быть я и не убью тебя, когда мы опять сойдёмся в бою, — снисходительно отвечает она. Чайлд смеётся и снова начинает спорить о том, что теперь он гораздо сильнее. Люмин улыбается чуть менее печально, — посмотрим, какие шансы у тебя будут, когда я верну свою первозданную мощь, займу своё место среди богов и верну брата. — В таком случае, — он ещё раз оглядывает полупустой мостик и грациозно перекладывает ее руки себе на шею. Люмин щурится опасно, проходясь кончиками пальцев по его тонкой шее и устанавливая зрительный контакт. Ее янтарные глаза смотрят насмешливо-нежно, — я знаю, кому буду молиться, — шепчет он прямо в губы, забирая ее следующий вдох и утягивая в новый поцелуй. Губы Люмин неподатливо играют с его собственными, влажные и такие притягательные. Она сжимает его пряди не сильно, но ощутимо, прижимая ближе к себе и продолжая дразняще играться с его языком, хозяйствующим у нее во рту. Тарталья выдыхает ей в рот, задыхаясь от недостатка кислорода, но отстраниться решительно не собирается. Люмин улыбается. — Не надейся, что это сердце бога тоже попадёт к Снежной, — разрывая поцелуй, с одышкой хрипит она куда-то в его губы. Тарталья усмехается, обдавая ее тёплым свежим дыханием и крадет ещё один вздох с ее влажных губ, пропитанных его, Тартальи, слюной. Череда коротких поцелуев окончательно сводит с ума обоих. Вечно веселый и задорный, сейчас растерянный и возбужденный Аякс в паре сантиметров от нее казался произведением искусства. Одним из самых прекрасных, что она видела, путешествуя по мирам. Оценивая содеянное, Люмин отстраняется на пару сантиметров, рассматривая его выражение лица и зацелованные красные губы, — тебе идёт. Увидимся на поле боя? — тихо спрашивает она, пробегаясь пальцами по его покрасневшим губам. Отчего-то ей казалось что вечно меткий, сейчас он бы не попал и с пяти метров, стреляя из своего лука. Тарталья бархатисто смеется и жизнерадостно заявляет: — В следующий раз я обязательно тебя уделаю.