5 января.
Я пришёл к нему домой совсем недавно. Я правда не ожидал этого. Он следил за мной ещё с окончания моей школы, и я правда идиот, что не замечал этого. Я думал, что правда могу кому-то так нравится, но эта любовь оказалась приманкой, выдумкой моего глупого сознания. От медленно подползающего интереса он стал моим искусителем, не желая слушать возражений. Он злой. И я очень хочу сейчас плакать, но он не позволяет мне сделать даже это. Я попросил у кого-то мятый блокнот и ручку, прося просто вещи, даже не зная у кого, но ему это всё равно не понравилось. Это был мой первый раз, когда я правда испугался после запирания меня здесь и первый раз в том, что меня так сильно избили. Он ударил меня в голову и крепко сжал мои руки, даже и не думая, что мне будет так больно, я уверен. — Я выбью из тебя всю твою добрую дурь, тварь. Я помню, как он сказал это. Эти слова были пропитаны желчью и глубокой неприязнью ко мне, как будто и не было той любви, о которой он писал в своих письмах. Тогда я просил о прощении, даже не зная за что, но думал, что это успокоит его. Я ошибался. Этот мягкий блокнот был немного истерзан под натисками его сильных ладоней, но я до сих пор хочу сохранить его. Для памяти. Чтобы, если я доживу, мог показать это местной полиции в надежде на своё скорое спасение. Он — настоящий дьявол. — Ты слишком жирный для этого, — Тот перехватывал тарелку с моим ужином, который принесла его нам, видимо, служанка, и отшвырнул на пол под её небольшой вскрик. — Ты даже не можешь приготовить что-нибудь нормальное для этой псины, — он говорил спокойно, но я видел, как вены на его шее начали раздраженно набухать. Бедная женщина побежала на кухню, но я в то время стоял возле стола, потому что не знал, можно ли сесть за стул напротив него. А было нельзя. Женщина принесла мне белый хлеб и какой-то небрежно порезанный салат. Мой дядя как-то готовил это, потому что мама болела, но сама она сидела на диете. Я поблагодарил её поклоном и тихим шёпотом, а после посмотрел на того, кто уже спокойно опускал тарелки на плиточный пол. — Ешь, щенок. Тогда я опешил на пару секунд, но после всё же присел на колени перед ним. Мне жутко не понравилось это, но теперь я буду есть так каждый раз. Мне приходится вставать на четвереньки и поднимать свою задницу, пока этот придурок пристально противно смотрит на меня. Конечно же, я не признался ему в этом. Вечерами я резко задумывался почему я здесь, почему именно я стал тем, кто не выберется больше из его крепких лап с мёртвой хваткой домой. Это осознание съедает меня. Я не должен быть тут, я должен был найти любимого человека и быть на любимой работе, но только не тут. Не быть с обречённым будущем. Не так.***
Я заметил в классе, на своей парте, белый конверт, сделанный, видимо, своими руками. Подойдя к нему я стал искать какие-либо подписи, но там ничего не было написано. Я аккуратно открыл его и вывалил содержимое на парту. Рядом с ним никого не было, потому что была перемена, и это, наверное, мне повезло, так как в нём лежали мои… Фотографии? Просто обычные фотографии, сделанные исподтишка. Я удивился, ведь кто может додуматься до таких странных вещей? У меня не может быть знакомого фотографа, да и общаюсь я с двумя-тремя людьми, с которыми просто играю в баскетбол каждую субботу. Я спрятал их куда-то далеко в рюкзак, стараясь скрыть их даже от себя. С этого момента я начал быть осмотрительней.12 января.
Прошла неделя. Не знаю, правильно ли это, но я позвонил в полицию. Я смог сделать это! Я знаю, что он виноват, никто не смеет держать чужих людей в заточении, но мне в один момент стало так страшно. Что будет, если он узнает? А что, если мне просто не поверят и забудут этот «бред»? Я хочу выбраться из его цепкой хватки. Он живёт так далеко от меня… Когда я смог посмотреть во всегда зашторенное окно, я увидел множество деревьев, покрытых белой снежной манией, а вокруг всегда темнота. В ярком городе просто нет таких мест, не существует просто в парках, потому что я не увидел даже напоминания о других и посторонних людях.13 января.
<center> Полиция так и не приехала. Я прождал их вчера весь вечер, но никто даже не собирался звонить во входную дверь. Во время ужина его впервые не оказалось, хотя он всегда ожидал меня у своих ног. Противно. Моё место уже можно помечать крестиком, как вечную достопримечательность, сидящая вечно на полу и не открывающая свой «грязный» по его признанию рот даже при боли, когда он яростно стучал ногами по моему телу. После всех его криков и предъявлений я всё больше начал закрываться в себе. Может, я не такой хороший и правильный, как ему изначально показалось, когда он влюбился? Он разочаровался во мне? Я правда так много ем? Я правда такой урод, на которого кроме него никто не посмотрит? — Блять! Какой же ты еблан, нахуй. Ничего сделать не можешь, уебан! — тот без промедления ударил меня по щеке, отталкивая меня от себя к стене, и после начал держать меня за ворот моей грязной рубашки, грозно шипя мне в лицо. — Как же я ненавижу тебя, сука. Ты должен благодарить меня за то, что я вообще обращаю на тебя внимания, пока твои родители даже не пробовали тебя искать. Он напоминает мне это всегда, когда ему что-то не нравится. Я уже и забыл, что меня кто-то знает. Мой телефон отобрали ещё в первый день моего пребывания здесь, так что все эти дни я сумел поговорить только с женщиной, которая приносит мне еду. Я нервно сижу на полу, скрестив ноги и не уговариваюсь на просьбы служанок всё-таки сесть за стол и нормально поужинать. Аппетита у меня не было давно, а моя тревога только нарастала. Опустив голову вниз, я начал ждать его. Делать что-то в его доме ничего не хотелось, да и нет возможности и смысла. Все рабочие разошлись по домам, оставив свои остальные дела на завтра. — Иди сюда, сука. — резко раздалось за моей спиной. — Чт. — я не успел ничего сказать, как он быстро схватил в кулак мои волосы и потянул наверх. Я скривился от нарастающей боли в корнях, которая сменилось новым ударом в лицо. Я снова отлетел на пол, не выдержав равновесия, и упал на нижнюю часть правой руки, параллельно закрывая левой рукой свою голову. Только выбрал он в этот раз не её, а места ниже. Рёбра, живот, ноги — все они стали новыми частями его ударов. — Почему мне звонит мой менеджер и говорит, что на мой адрес вызывали полицию, мразь? — Я. Не знаю! — резко ответил я, переходя на рыдания. — Думал я не узнаю, блять? Ты такой же ущербный, как и остальные. — Он поднял меня снова и повалил на диван рядом. Я выставил руки перед собой, чтобы показать видимость моего отторжения, но он быстро перекрестил их в непонятном жесте, делая мне намного больнее. Слёзы начали течь быстрее. Я начал умолять его не делать ничего, но он меня даже не слушал. Звон лямки ремня послышался слишком неожиданно. Я выпучил глаза в удивлении, нервно качая головой. Какого хуя? Что, блять, сейчас произойдёт? Он встал напротив меня, снимая с себя кожаный ремень и резко ударив меня по ляжке. Я крикнул от ещё одной резкой боли, только эта глушила предыдущие. Но с каждый новым ударом я ощущал всё больше. С каждым яростным ударом я чувствовал, как рассекалась моя кожа до алых капель крови, которые начали тихо стекаться вниз. — Пожалуйста… Не надо! — Раздевайся, нахуй. — прокричал тот, — будешь знать, как сбегать от меня блять. — он не ждал от меня даже слово и знал, что я и не могу ничего ответить или сказать. Сев на мои колени он сам начал снимать с меня рубашку. Я уже не мог здраво мыслить, так что сопротивляться было бессмысленно. Сняв её с меня, он начал впиваться своими зубами мне в шею, оставляя красные, пока еле заметные отметины. Мне было слишком противно, как будто я и не человек вовсе. Я не мог успокоиться рыдать, стараясь спрятаться от самого себя и своих ощущений. Стянув с меня штаны, он ударил меня по члену через боксёры. — Ах!.. — это пиздец. — Больно? — он ухмыльнулся. — Значит всё правильно. Сжимая, он ощупывал его своими мерзкими пальцами, разглядывая моё выражение лица. Я резко поддался вверх, когда он начал ощупывать головку. — Нравится? Тупой извращенец. — эта фраза, по-моему, должна быть наоборот, но я так и не решаюсь что-то сказать. — Любишь, когда вот так трогают твой член, шлюха. Он перевернул меня на живот, пока я ничего не могу сделать. Ударив меня по заднице, он снова ухмыльнулся, слушая мои вскрики. Раздвинув ягодицы он плюнул прямо по середине на мой анус, пропихивая туда на одну четверть свой указательный палец. Моё тело и так было всё яростно истерзано, так что прибавки острой боли я особо и не заметил, продолжая тихо рыдать в свои руки. Быстро сгоняв за смазкой, он смазал и остальные пальцы. Хоть что-то, блять, он сделал для меня. Вставив два пальца, парень начал всё больше растягивать меня, после добавляя третий. Закончив с этим, он выпустил свой член и начал легко ударять его об меня, показывая своё превосходство. Мне резко захотелось блевать. Зажимая рот ладонью, я всё же не удержался. — Блять! Уёбок нахуй! — откашливаясь, я начал терять сознание. Голова кружилась, а перед глазами темнело. Меня резко подняли вверх, волоча за собой в ванну. Промывая мой рот с явным отвращением, он снова опустил меня на кафельный пол, суя мне в рот свой член. — Давай хоть что-то сделай для меня нормально, позорище. Только попробуй что-то, что мне не понравится. — сам раскрыв свой рот, он начал ожидать от меня наконец-то хоть каких-то действий. Зажмурившись, я решил послушаться. Хватит от меня столько боли. Стараясь не касаться случайно зубами, я начал медленно двигаться. Солоноватый вкус выделяющейся природной смазки был омерзителен, но я старался не замечать этого. — Бляять, — протянул тот и сново взял меня за волосы на затылке, уже трахая мой рот. После недавнего рвотного позыва я так и не отошёл, а тут я ещё должен брать его член под стенку горла. Дождавшись его скорой разрядки, этот урод залил спермой моё лицо, простанывая. Пиздец. — Денег можешь не ждать, — отрезал он и бросил меня одного посреди моих страданий. Я услышал хлопок входной двери, что означало одно — я наконец-то остался один. Теперь я не буду больше ждать его на ужине или надеяться на то, что он изменит своё отношение ко мне. Не буду бояться его или ожидать хоть одного доброго слова, как раньше. Хватит. Еле как встав и пройдя до верхней тумбочки на кухне, я взял нож. Моё грязное лицо отображалось с бликами от света в отражении лезвия. Красивый. Его деревянная ручка была гладкая и приятная на ощупь, что прибавил ещё больший интерес. Хватит. Схватив лезвие покрепче, я с большим вздохом резко воткнул его в себя в районе сердца. Боль пронзила меня нереально, но я продолжал слепо ударять себя, пока глаза мои не закатились, а сам я не рухнул на пол, больше не чувствуя этой уже родной боли. Может, я всё же победил?