Мир за окном

Леон сжимает губы, морщится и всё ощутимее клонится назад, пока Ада перевязывает ему бок. — Ещё немного, — успокаивает она. — Осталось закрепить. Леон с облегчением мычит, перемещая руки на кровати для лучшей опоры. Он поворачивает голову к окну, за которым тьма рассеивается уличными фонарями и царствует тишина. Город спит. — Будто ничего не изменилось, — шепчет Леон с настолько слабым смешком, что заложенная ирония не ощущается. Когда Ада заканчивает его перевязывать, некоторое время она оценивает добротность своей работы, после чего привстаёт, обхватив колени ладонями. Леон продолжает всматриваться в темноту, словно там есть нечто интересное. — Но я же здесь, — подаёт Ада голос, дабы он смотрел на неё так же. — Всё изменилось. Даже их отношения, думает она, приблизились к границе. Им больше нечего терять. Леон вырвался из цепей хозяев и взял к себе в напарники мировую преступницу. Они уже пережили одно целенаправленное нападение со стороны обезличенных наёмников – память отпечаталась на телах. По их следу идут. Ада дотрагивается до своего шрама, перечёркивающего бровь. Саднит, но ничтожно по сравнению с остальной болью. Леон наконец-то смотрит на неё. В этом скупом свете с улицы он выглядит как скульптура; не посчитаешь живым, пока не шевельнётся. — Ты и раньше здесь бывала. Он демонстрирует нежнейший взгляд; не профессионально-отстранённый или раздражённо-сосредоточенный, которые стали постоянной маской в его противостоянии своим – бывшим – боссам. Ада хочет прикоснуться к нему, очарованная этим редким теплом. Для неё. — ...хочешь мне что-то сказать? Его голос выводит из пространственных фантазий. Ада потирает ноющую спину с задумчивым хмыканьем. У неё накопились слова, состоящие из противоречий; когда они бежали и защищались в этом перевернувшемся с ног на голову мире, когда укрылись здесь, в дешёвой гостинице, она много думала. И когда игриво чмокнула его в щёчку. И когда Леон, ведомый внутренним раздраем, прижал её к себе и обнимал около часа. Когда её чуть не зарезал правительственный пёс, чтобы он в свою очередь не зарезал Леона. Когда Леон защитил её от пули, подставившись. Зачем это всё. Если они раскроют манипуляции правительства США с террористической атакой на безобидную маленькую страну и останутся живы, то что тогда. Инфантилизмом отдаёт от внутренней надежды, что всё вернётся на круги своя. Они оба знали о неизбежности необратимой жизненной точки, однако у них не вышло быть полностью к ней готовыми. — Ты... — произносит Ада, чтобы высказать уже хоть что-то из её замкнутого круга мыслей, — выживешь. Обязательно выживешь. И не сломаешься. За его спиной помаркивает фонарь. Лёгкое удивление Леон выражает только когда Ада поглаживает его по плечу. — Спасибо. С твоим благословением у меня выше шансы. — Он накрывает её ладонь своей, не давая расторгнуть контакт; по физическим ощущениям кажется таким мягким. — Но я не об этом. Ада частенько испытывала страх в детстве, почти забыла, каково это во взрослой жизни, и сейчас – вспоминает. Однако не бросается опровержениями. — Это дико. — В его голосе тоже ощущается замаскированный страх, плохо уживающийся с трогательной пылкостью. — Но я люблю тебя. Я точно это знаю. Люблю. Она его тоже. По молодости, в её ограниченном мире с исковерканными идеалами, она умела себя убеждать во лжи. Он мальчик на побегушках. Он умрёт в любую секунду. Она сама его ликвидирует, когда он станет помехой. Он не более, чем временное развлечение. Ада стоит, чувствуя давление его взгляда, доверяющего и мягкого; в то же время представляет, как разбивается это всё, как мертвеют его глаза окончательно. На данный момент она единственный оплот его связи с прошлым "я". Он же её настоящее, более близкий, чем до. Их отношения обречены. Это не может продолжаться вечно. Ада поглаживает его по ершистой щеке, удерживая тяжёлый долгий вздох. Леон ловит её руку снова, нуждающийся в прикосновениях, и утыкается носом как кот. — Я тебя тоже. — Голос предательски подрагивает. Она не скажет с уверенностью, видит ли он распростирающуюся бездну под хрупким канатом. Его хватка слегка напрягается. Разум настаивает, что нужно оттолкнуть, пока клетка не захлопнулась. Подтухшие за годы чувства подталкивают к Леону. Ада эгоистично хочет видеть его вот таким живым, эгоистично жаждет хоть в чём-то быть свободной. И главное, чтобы он выжил. А она, может, как обычно скроется в паутине мировой политики – или сгниёт окончательно. Ада ввязалась во всё это по своим причинам – так ему сказала. Сопротивления она ему не оказывает, даже одобрительно поигрывает пальцами по коже, поэтому Леон переходит в поцелуи. Он нежный, неторопливый, от этого только горячее. Ада томно вздыхает, ведомая накатившей расслабленностью, из-за которой даже ноги на секунду подгибаются – и затем поджимает губы, когда следует размытая боль в месте плечевого ранения. Хотя она не сбивает с настроя. Стирает лишние мысли. Ада наклоняется к Леону, зарываясь ладонью в его волосы. Она дышит ему в ухо, выжидая реакцию – Леон задерживает поцелуй, чуть поворачивает голову, – и целует его в шею. Леон резко выдыхает через нос. Он тянет руку и скользит по её боку, явно не уверенный в том, чтобы плотно ту прижать, дать полноценно прочувствовать своё прикосновение. Аде не дискомфортно, но голодно. Она подцепляет кожу зубами, сразу зализывая, более настойчиво тянет за волосы и уводит другую руку от его губ, чтобы направить его. Два желания будоражат тело: оседлать Леона, получая весь ворох эмоций разом, либо так же без спешки пробовать друг друга. Он стискивает бедро, вот так, как ей нравится, Ада благодарно мурлычет. Гладит его по колену, подталкивая к тому, чтобы раздвинуть ноги, втискивает свою, оставляя пару сантиметров пространства до промежности. Так Ада возвышается над ним, и это удобно для привлечения Леона в поцелуй. У них не сразу выходит подстроиться друг к другу; соприкасаются тёплыми сухими губами, словно первый раз в жизни, мгновение безвременья – затем углубляют поцелуй. Торопиться не стоит и из-за ранений, запоздало вспоминает Ада, когда нащупывает ею же наложенные бинты. Она перемещает ладонь к животу, совершая круговые глубокие движения, и Леон от этого подрагивает. Ей важно спросить, отстранившись: — Не больно? Аде самой-то хорошо. Леон наклоняется к ней, не открывая глаз, но не забывается, чтобы подать голос: — Комфортно. А ты? С её хрипло высказанным "замечательно" уже Леон руководит поцелуем. Поглаживает Аду обеими руками гораздо увереннее, массирует под грудью, дразняще ту затрагивая, он такой тёплый, ей действительно остро его недоставало. Ада мягко поддевает коленом меж ног. Они слегка съезжаются. Это не первый их секс, но он кажется особеннее всех предыдущих. Что-то внутри сжимается, усталость сменяется аномальной лёгкостью, как будто больше ничего и нет за пределами этого номера, этой ночи, Леона. Ада утыкается носом в плечо, судорожно вздыхая. Леон гладит её по голове, тем самым притягивая ближе. — Я рад, что ты со мной, — потирается он виском об висок. — Мы выкарабкаемся. Прокручивая в голове его слова, Ада не замечает, как он мягко отстраняет её за плечи. — Хочешь заняться любовью? Ада даже не сразу находит слова. Моргает, затем смеётся. — А до этого мы не? Леон мычит с оттенком неловкости, опуская взгляд и отпуская её плечи. Тоже фырчит, самоиронично. — Просто если ты устала или... нас здорово потрепали. И в любви я не ради этого признался. Во мраке всё равно заметно, что покраснел он пуще. Леон доказывает свою порядочность, которую имел с самого начала и никогда не терял; и он не замечает, как во всей этой ситуации без конца демонстрировал свои сомнения, что он хороший человек. И это он-то, пошедший против сломанной системы ради других. Ада ему улыбается, вкладывая вполне искреннее тепло. — Ты просто подтвердил словами прописную истину. Всё в порядке. Я очень тебя хочу. Леон на ходу изменяет стон на тихий хрипёж. Выпрямляется, целует в ключицу, скользя губами до шеи; Ада в такт задирает голову и выпускает довольное постанывание. Он притягивает её к себе объятиями, ненароком задевая болевые места и тем самым примешивая этого томительного чувства. Аду заводит, что Леон держит её меж противоположных полюсов, что у него есть данное влияние, что именно он имеет право. А его что заводит? Любовь? — Мне нравится, как жжёт и согревает, — шепчет она Леону в губы, бессловесно подбадривая на высказывание собственных ощущений. — Раны дают о себе знать. Мне нравится, когда немного больно. Он замедляется, вглядываясь вопросительно. — Ты хочешь, чтобы я?.. — Не старался быть шибко аккуратным, — заканчивает она за него. — От боли не убежишь. В это время Ада направляет руку к его промежности и оттягивает указательным пальцем боксёры. Его ноги сжимают её бёдра. — Тебе каково? — тянет она, потому что Леона слишком сбили с толку её слова, чтобы высказаться за себя. Леон сглатывает. Поднимает руки в воздух, а затем вновь опускает их на её тело, массируя точки возле позвоночника. — Я ей не радуюсь. Но... но ты делаешь мне лучше. Очертание улыбки. Судорожно выдохнув, Ада давит ему на плечи, чтобы он улёгся. Следом нависает над ним, распростирая ноги для упора коленями в кровать и обхватывая ими уже Леона. Он приподнимается на локтях, взволнованно дышащий, убирает её выбившуюся прядь за ухо, попутно ласкает щеку. Ада не наваливается на него всем телом, но изящно притирается, изгибаясь так, что профессионалки позавидуют. Пара секунд соприкосновения – они стонут от того, насколько тепло и сладко. Остатки одежды как обезличенная броня, отбирают крохи удовольствия. Воздух морозит при расставании, хотя в номере не холодно. Ада сдирает с себя лифчик, подкидывая тот на край кровати, и опускает ступни на пол, чтобы отползти чуть назад. Когда она цепляется пальцами за боксёры, Леон тянет руку к ней с желанием погладить по голове или наклонить ниже – или всё разом, – и помогает их стянуть, выгнувшись вверх. Его член увеличился, заалел и от махинаций Ады чуть закачался. Леон выдыхает словно от тяжёлых нагрузок, стиснув пальцами покрывало до выступивших вен. Ада решает не оттягивать это мгновение. Она посылает Леону любовный, дразнящий взгляд и проходится по члену языком, приподняв тот пальцами. Леон радует её длинным аханьем, затем заводит руку ей за голову, чтобы придерживать. Горячо. Ада неумолимо двигается вверх-вниз, чуть ли не мурлыча от того, как он ненавязчиво, возможно неосознанно, надавливает ладонью. Она включает в дело губы, сначала дарует пару поцелуев, после обхватывает губами сбоку и скользит, не вбирая в рот ради его мучений. Леон гладит её по голове более нетерпеливо, чем должен в казалось бы умиротворённом состоянии. Когда он в какой-то момент начинает шипеть сквозь зубы и нетерпеливо подергивать пальцами, Ада прекращает играться. Она встаёт на четвереньки и поблескивает глазами и губами, облизываясь, – почти как настоящая огромная кошка. От неё не ускользает его краткий разочарованный звук, после которого он неохотно убирает ладонь. Тем не менее, Леон быстро вплывает в диаметрально другой настрой; вот уже вздыхает с неприкрытым восхищением. И приглашающе разводит руки в стороны. Ада пробегается пальцами по его груди, ущипнув сосок, а он мгновение просто смотрит на неё. Из-за смеси эмоций только спустя пару секунд она осознаёт, что он заключил её в объятия. Более вольно Леон мнёт её ягодицу и, когда Ада со смешком тянется чмокнуть его в нос, шлёпает по ней. Ада реагирует невнятным мычанием с дрожью, только слышит его добродушное хмыканье, как он уже оглаживает её по плечам. — Давай, переворачивайся, — просит он. Мягко, но настойчиво Леон вынуждает сползти. Видимо, он тревожит свои раны, потому что тихо чертыхается, накрывая бедро ладонью. Ада порывается прикоснуться, однако по итогу опирается рукой на кровать и взамен целует его успокаивающе в плечо. — Сильно? — интересуется она, обратив его внимание сначала на поцелуй, следом на своё лицо. Леон треплет её по щеке. — Как я и сказал, легче. Поцелуи могут спасти чью-то жизнь. Они издают смешок, прежде чем целуются. Леон гладит её спину и тискает бёдра, Ада кружит вокруг его промежности, не заходя за грань, и покусывает губы. Он будто струна, напряжённый, компенсирующий малозаметную неповоротливость нежностью; Аду возбуждает взвешивать разницу между ним в бою и ним в постели. В кровавом месиве Леон прагматичен, стремителен и бесчеловечен, здесь и сейчас... живой человек. Леон отстраняется, чтобы перевести дух и наконец неторопливо прошептать, наклонившись к уху: — Ложись. У неё ускоряется сердцебиение. Неверными пальцами она проводит по его шее напоследок и продвигается дальше по кровати, укладываясь на спину, как он сказал. В ожидании Ада кратко сжимает свою грудь, проводит ладонями по ногам от ляжек к коленям, держа их сведёнными ради собственного дразнения. Она поджимает губы, чтобы издавать более тихие стоны. Ждёт его. Леон смотрит на это всё, наслаждаясь зрелищем и не только. Рукой он проводит пару раз по члену, выдыхает отчаяннее. — Иди сюда, — мурлычет Ада, немного сходя с ума. Леон нависает. Мелькает мысль, что он провернёт те же действия, которые использовала она, однако его подача уже своя собственная. Леон наконец полноценно взаимодействует с её грудью, обхватывая губами сосок с мычанием дорвавшегося до воды путника в пустыне; Ада стонет похожим образом. Ладонью он теребит вторую, то мягко, почти воздушно, то будоража лёгкой жёсткостью. Ада одобрительно гладит его по макушке, почёсывает за ухом, ласкает везде, куда может дотянуться. Хочется активно двигаться и задыхаться, пока в глазах не возникнет пелена, но она лежит, принимает всё от Леона и отдаёт такие крохи. Он опускается поцелуями по её телу ниже, продолжая одной рукой массировать грудь; Ада закусывает губу с томным мычанием и чуть отворачивает голову в сторону. Её дрожь не прекращается. Он пробует её и тем мучает; а ещё явно старается быть главным. Леон подхватывает ноги, сводя их вместе ещё сильнее, тогда как Ада жаждет раздвинуть их наконец. — Леон... — почти скулит она, желая его поцеловать. Он следит за ней и держит. — Пожалуйста, Леон. Возьми меня, — приподнимает Ада голову и сознательно придаёт голосу чуть больше отчаяния. Это гарантированно работает. Он ласкает пальцами, пока милостиво говорит: — Да, да. Они мурлычут: она облегчённо, он голодно. Пальцами Ада скользит к вагине, чтобы покружить ими, оттянуть, в качестве зрелища для него и чтобы распалить себя. — Ох, — незаметно подтягивает она к себе ноги, наслаждаясь ощущением растяжки. Улыбается. — Ох... Леон присоединяется своей ладонью. Накрывает, больше интересуясь поглаживаниями её пальцев, вздыхая прерывисто, будто успокаивая себя. Стоит только Аде заметить микродвижение, обозначающее наклон, она шепчет нетерпеливо и соблазнительно: — Давай, давай. Почувствуй то же, что и я. Ножкой игриво задевает локоть. — Господи, — выдаёт заядлый атеист Леон, и ей отлично видно, как дрожит его рука, когда он прихватывает член. Леон переползает поближе, чтобы лицом к лицу, Ада тут же выпускает когти – укладывает ладони ему на плечи и поддевает ногтями. Он такой уязвимый. Очень взволнованный. Смотря на него, веришь в абсолютно другую вселенную. — Я люблю тебя, — говорит она первой. Он столь мгновенно каменеет, а затем оживает, что и не заметишь поверхностным взглядом. — И я тебя. Они целуются, долго, с языками, покусываниями, прежде чем Леон отстраняется, выпрямившись – в темноте сверкает исчезающая слюна, – и входит в Аду размеренными покачиваниями. Горячий и мокрый, растягивающий её изнутри. Ада не выдерживает: запрокидывает голову со всхлипом, хватаясь за подушку. Леон так пульсирует вокруг неё, пока прогибается с томным вздохом. Недолго нежась в объятиях экстаза, он тычется носом в место под подбородком, ластится и просто находится в ней, без движения, так что Ада берёт инициативу на себя. Покачивает бёдрами, помогая себе ногами, прихватывает Леона ладонью за заднюю часть шеи. Тот стонет в ответ, хотя не прекращает ласкать её горло. Мало-помалу и он вступает в игру, плавно изгибаясь для поступательных движений. Ада использует разный темп порхающей по его спине руки, чтобы делать приятнее; так же, возбуждая их обоих, всё активнее насаживается на член. Леон осыпает поцелуями грудь, подхватывая её за талию, – и удивительно, как без заметного напряжения он приподнимает-опускает чужое тело. — Х…хорошо... — стонет Ада, двигаясь ему навстречу. Она его, его, а он её. Леон мычит, увлечённый сосками. Ада уже не знает, как ещё шире раздвинуть ноги, чувствует себя перед ним бесконечно открытой. Она мягко сжимает Леона за плечо, привлекая внимание. — Чуть-чуть позу давай подкорректируем? — Ей тяжелее даётся связная речь. Он слегка переваливается вбок, как ей и хочется, и делает невиную любопытную мину. — Ах... как? Ада подбадривающе гладит его по ребру. — Ложись вот так. Боком. Целует его в нос. Не проходит и секунды, как они вновь переплетаются телами. Ада задирает одну ногу вверх, полностью выпрямив; Леон входит легко, с еле слышимым хлюпаньем, затем замирает и резко выскальзывает, входя обратно до звучного шлепка. Ада сдавленно поскуливает, в то время как Леон продолжительно и с довольствием охает. И горячо, безумно горячо, она не знавала иных моментов, когда было столь комфортно и безопасно, безо всякой лжи. Она обнимает Леона за плечи одной рукой, ощущая себя такой влюблённой, и целует его, судорожно, безостановочно. Ласкает его грудь, плечи, лицо, – возможно, никогда не насытится. Он прибавляет удовольствия своими стонами и реакциями: вот жмурится, поджимая губы, но звуки издаёт ясные и глубокие. Он усиливает темп, размашисто трахая её, и кажется с каждым проникновением его член становится всё больше. Ада ахает с восторгом. Физическая боль с самого начала акта была с ней, однако же являясь доказательством того, что Ада жива. Они оба. Стоны Леона изменяются. В них начинает превалировать знакомая сладострастная мука. Ада подхватывает ритм, чтобы довести его окончательно. Почти что сама трахает Леона, двигаясь, напрягает внутренние мышцы, обхватывая туже, и улыбается, наблюдая за его расширяющимися глазами. Леон кончает, импульсивно обняв её. Стонет прямо в ухо и дрожит, и заполняет изнутри горячей спермой; Аду от этого будто током пронзает. Она завлекает ещё не отошедшего от оргазма Леона в поцелуй и играется с собой пальцами, размазывая его семя, активно теребя клитор. Когда Леон вот такой тёплый рядом, взъерошенный, отстранившийся, чтобы полнее видеть её наслаждение, оргазм настигает быстро. Ада несдержанно стонет и изгибается от судорог, пока Леон придерживает её в объятиях. Она не понимает, ласкает ли он её при этом, всё перекрывает неравномерное удовольствие, полностью утихающее, прежде чем нагрянуть с новой силой, вызывая мученический скулёж. Леон воркует в ухо, успокаивая и мурлыча, а Ада цепляется за него, непрерывно дрожа. Она часто-часто дышит, приходя в себя и не сразу усваивая происходящее. Наконец отчётливее ощущает поглаживания по животу и мягкие поцелуи. Покой приходит, когда Ада поворачивает голову к Леону, подставляя ему свои губы. — Потрясающее зрелище, — неровно выдыхает он, прижавшись щекой к её собственной. В комнате начинает холодать, и Леон, столь тёплый, сохраняет установившийся комфорт. Они ложатся на кровать по-человечески, поближе лицами друг к другу и обнявшись. Ада вздыхает так расслабленно, как никогда, но не собирается проваливаться в сон. Его компания ей дорога, уже не в буйстве секса, а в тиши, за которой пойдёт буря. От его ранних слов у неё сжимается сердце. Слишком остра необходимость повернуть всё вспять. Чтобы они как раньше – встретились раз в пять лет, поворковали, подрались и разбежались каждый своей дорогой, чтобы не было никакой связи. Тяжко нести груз их отношений. Даже сейчас, когда мир обратился против него; Аде же не привыкать. Зато она никогда до этого не вовлекалась эмоционально и душой в серьёзные отношения, что и так ясно: играй ради работы, отсеки всё лишнее. Сейчас это… непривычно. — Я постараюсь быть рядом, — шепчет она, не имея чёткого представления, как искренне выразить свою привязанность. Меньше слов, больше дела. — Не исчезать. Леон смотрит так… умиротворённо. Действительно верит? — Не сомневаюсь, — улыбается. Его улыбку ни на что не променяешь – Ада не видела её в ночь их первой встречи, не встречала очень долго, пока срок их годности не перевалил за сорок. Она-то ему улыбалась; только с издёвкой. Годы неотвратимо подтолкнули их к совершенно другим жизненным идеалам. Помимо бездушного служения ради выживания – они оба – и защиты людей – только Леон, – расцвела нужда в существовании близкого человека. Смысла жизни, ориентированного в первую очередь на себя. Нужда в том, чтобы воспринимать себя человеком. Ничто из этого их работа не способна дать – наоборот, она и отнимает. Сложно вырваться, собирая себя по кускам. Практически невозможно. — А то, что у нас вышло, значит очень вероятную смерть, — озвучивает Ада свои финальные мысли вслух. Она, пожалуй, слишком многое держит в себе. Леон ведь здесь. Он задумчиво мычит, обратив взгляд к потолку и, когда формулирует ответ, вновь обращает всё внимание к ней. — Мы же это обсудили. Я ни о чём не жалею. Он такой хороший, что Ада в который раз уже плывёт от этого, открывает себя для него и отдаёт ту доброту, на которую способна. Она хочет заботиться о нём. (она пошла за ним исключительно благодаря самоубийственному альтруизму; у неё нет ничего иного, что можно было бы потерять) (разумеется, она не сказала Леону) (он и так знает) Блаженен вздох любимого. — Я знаю, что это невозможно, — шепчет она ему в шею, — однако… я не против и помечтать о наших отношениях в более дружелюбной обстановке. Со всем… что есть у нормальных людей. С этой, нормальной любовью. Леон прижимается к ней теснее. Сложно заметить, насколько напряжён его выдох. — Мы не можем выбирать. Но было бы здорово, да. Затаённая между строк тоскливость душит Аде сердце – даже вполне реальные физические раны как будто разрываются изнутри, тревожа её плоть. Леону тоже больно. — Нам остаётся только принять реальность и продираться с ней вперёд, — треплет она его по щеке и улыбается. — Смешиваются страхи и надежды, люди меняются, приходят и уходят, и жизнь… ты рад этим кускам свободы? Леон говорит только: — Рад. Его объятья очень нежные. Самые любящие и необходимые. Когда они двинутся дальше, этого придётся ещё долго ждать.